Если взрослого мыша взять и, бережно держа, напихать в него иголок Вы получите ежа. Если этого ежа, нос заткнув, чтоб не дышал, Где поглубже, бросить в речку Вы получите ерша. Если этого ерша, головой в тисках зажав, посильней тянуть за хвост Вы получите ужа. Если этого ужа, приготовив два ножа... Впрочем, он наверно сдохнет: Hо идея хороша!
Тема войны на море в Первую мировую войну вызывает постоянный интерес как у ученых, так и у широкого круга читателей. В то время как в описаниях превалирует интерес к большим морским сражениям Первой мировой войны, таких как битва при Доггер-Банке в 1915 году или битва при Ютланде в 1916 году и к другим крупным столкновениям, битва при Гельголанде оказывается в поле зрения в качестве фонового незначительного столкновения начального этапа морской войны. Такое положение дел противоречит значению сражения, одного из самых важных в войне на море, по мнению автора. Битва при Гельголандской бухте была первым крупным сражением между британским Гранд Флитом (ГФ - British Grand Fleet) и германским Флотом Открытого Моря (ФОМ - German High Seas Fleet). Это сражение также повлияло на стратегию и ход всей войны на море. Эта операция, развернувшаяся 28 августа 1914 года, не была рассчитана на решающую встречу, к которой стремились военно-морские лидеры обеих сторон в предвоенные годы. Вместо этого британцы задумали рейд против немецких легких сил, которые патрулировали воды вокруг острова Гельголанд в Северном море. Этот небольшой остров охранял вход в главную военно-морскую стоянку германского флота Открытого моря в Киле. План, который был детищем коммодора Роджера Кейс (Roger Keyes) включал силы, состоящие из подводных лодок под его командованием, эсминцев под командованием коммодора Реджинальда Тервитта (Reginald Tyrwhitt) и двух линейных крейсеров, для обеспечения прикрытия в случае появления тяжелых кораблей неприятеля. Цель операции состояла в том, чтобы атаковать немецкие силы, находящиеся в патрулях у Гельголанда и внушить немцам, что всякий раз, когда они будут проводить какие-либо действия в Северном море, они будут подвергаться риску нападения эскадр Королевского флота. 28 августа 1914 года британские корабли вступили в бой с немецкими под командованием контр-адмирала Леберехта Мааса (Leberecht Maas). Операция, хотя и имела первоначально довольно простой план, с самого начала была усложнена многочисленными факторами. К ним относились туман, который мешал работе британских военных кораблей, и частичное сосредоточение контр-адмиралом Маасом своих сил в попытке как можно быстрее вступить в бой с англичанами. В результате не было битвы хорошо организованных эскадр, произошел ряд отдельных боевых столкновений кораблей, проведенных в условиях плохой видимости. Путаницу усугублял тот факт, что британское адмиралтейство, без ведома Кейса и Тирвитта, направило в этот район дополнительные подкрепления. Плохая погода подвергала эти корабли большому риску из-за сложности определения того, был ли корабль другом или врагом. В результате британские слы понесли больший урон, чем немцы во время первой фазы сражения. Условия, в которых происходило сражение, все больше подвергало англичан большей опасности по мере того, как они затягивали его, и тем самым увеличивало вероятность того, что основные немецкие боевые группы совершат выход к Гельголанду, чтобы присоединиться к битве. Стремясь избежать этой потенциальной катастрофы, британцы направили свои подкрепления – боевые (линейные) крейсера под командованием вице-адмирала Дэвида Битти. Эти мощные корабли склонили чашу весов в пользу англичан. К концу дня немцы отступили с большими потерями. Однако потери, понесенные по отношению к численности германского военно-морского флота, были довольно незначительное, что отчасти объясняет отсутствие внимания к битве при Гельголандской бухте. Плохая видимость также оказала влияние на ход и результаты несколько запутанного характера битвы. Учитывая туман, движение кораблей в этом бою отследить труднее, чем в большинстве других. Многочисленные книги включают битву при Гельголандской бухте как часть более широкого исследования Первой мировой войны на море, но многие из них не включают углубленного обсуждения. Например, книга Пола Халперна "Военно-морская история первой мировой войны", опубликованная в 1994 году и рассматриваемая многими, включая меня, как лучшая работа по теме, дает только общий обзор сражения и утверждает только, что оно было очень запутанным и, следовательно, трудным для полного описания в общем военно-морском исследовании войны. Сражение не было таким, в котором противоборствующие стороны сражались в четко определенных эскадрах, как в битве при Ютланде в 1916 году. Скорее всего, обе стороны участвовали в серии столкновений с одним кораблем, в основном из-за плохой погоды, которая затрудняла видимость. Следовательно, историк должен посвятить большое количество места в своей работе, чтобы полностью описать и исследовать весь бой. Это не подходит для общих работ о войне на море. Некоторые более поздние книги описывают битву с большей степенью детализации, например, Роберт Мэсси в своей работе "Замки из стали", опубликованной в 2003 году, но в этом освещении все еще не хватает степени детализации, данной другим битвам, таким как Ютланд. Некоторые книги могут предложить лучшее освещение, сосредоточившись только на одном сегменте войны. Лучшая из них - "Королевские корабли" Джеймса Голдрика, опубликованная в 1984 году, которая охватывает войну на море с августа 1914 по февраль 1915 года. Анализ Голдрика, безусловно, хорош, но ему также не хватает той меры детализации, которая необходима для полного понимания битвы. Другой причиной такого недостатка деталей в этих работах является относительное отсутствие данных с немецкой стороны сражения. Отсутствие этой информации является одной из причин, по которой необходима книга, посвященная битве при Гельголандской бухте. При обсуждении проблемы описания деталей боя с точки зрения Великобритании - это хороший путь исследования, который возьмем для анализа. Учитывая, что операция была исходно британской и события битвы в значительной степени зависели от их действий, немецкая сторона заслуживает более тщательного изучения, чтобы полностью понять, как разворачивалось сражение. Этот подход особенно важен, потому что битва при Гельголандской бухте была одним из решающих сражений войны из-за ее стратегического значения для войны на море. Битва при Гельголандской бухте была провозглашена в Британии как крупная победа, но на самом деле потери, понесенные немцами, мало уменьшили их общую военно-морскую мощь, поскольку более тяжелые подразделения немецкого флота Открытого моря остались на своих якорных стоянках. Истинным результатом операции был психологический удар по военно-морскому флоту Германии. Влияние успешного британского рейда было велико, поскольку Гельголанд охранял вход в главные немецке военно-морские базы Киль и Вльгельмсхафен. Немецкие военно-морские теоретики и штабные офицеры всегда знали, что королевский флот превосходил по численности их собственный флот. В результате они не желали рисковать своей жизнью в крупном сражении, если только при сложившихся благоприятных обстоятельствах. Битва при Гельголандской бухте усилила страх перед крупным сражением. Кайзер Вильгельм II в результате сражения наложил строгие ограничения на своих морских командиров в отношении их свободы действий при проведении операций на море. Это значительно затрудняло эффективность ФОМ при попытке быстро реагировать на передвижения Королевского флота. Кайзер не желал рисковать своими ценными линейными кораблями в любой крупной морской операции, которая могла повлечь за собой значительные потери. Битва при Гельголандской бухте, следовательно, исключила возможность крупного сражения, к которому обе стороны стремились в начале войны. Все чаще германский флот Открытого моря томился на своих якорных стоянках, фактически сдавая владение Северным морем Великобритании и Антанте. Стратегические отдалённые результаты этого были более глубокими, поскольку решения кайзера в значительной степени исключали крупное сражение. Военно-морские лидеры с обеих сторон всегда планировали подготовку флота для решающей встречи. После боя в Гельголандской бухты, за двумя основными исключениями, война в Северном море в основном включала в себя бои между более мелкими надводными подразделениями. Это позволило Британии сохранить свое господство на море и через него поддерживать морскую блокаду Германии. Бой помог создать условия, которые обеспечивали существование блокады на протяжении всей войны. Эта блокада имела ужасные последствия для Германии во время войны в целом, что делает битву при Гельголанде решающей, несмотря на отсутствие значительных потерь.
Битва при Гельголандской бухте произошла в ходе войны, частично обусловленной военно-морскими амбициями одной страны - Германии, и решимостью Великобритании сохранить свое господство на море. События, предшествовавшие Первой мировой войне, двумя наиболее важными из которых являются англо-германская гонка военно-морских вооружений и военные стратегии, разработанные Великобританией и Германией в результате конкурса на строительство кораблей флота, имеют важное значение для понимания событий, развернувшихся в первые дни войны. Они в конечном счете устанавливают параметры сцены для начала морской войны в Северном море и битвы при Гельголандской бухте, первого сражения между главными морскими противниками Великобритании и Германии. В годы, предшествовавшие 1900 году, мало кто из политиков или военно-морских чиновников в Великобритании или Германии поверил бы, что масштабное военно-морское соревнование между двумя державами развернется менее чем через двадцать лет. Британия сохраняла свое военно-морское господство на морях с 1815 года, с окончанием Наполеоновских войн, в атмосфере, где оно было неоспоримо, прежде всего -потому, что никто не мог построить флот, достаточно большой, чтобы бросить вызов Королевскому флоту (1). Бывшая великая морская держава Франции, главный враг Великобритании в наполеоновских войнах, не соперничала с Великобританией на море до второй половины девятнадцатого века. Даже тогда, хотя англичане к 1850 году рассматривали Францию как своего главного соперника, один только флот не представлял стратегической угрозы. Французская теория Jeune École (“молодая школа”) была отчасти причиной состояния военно-морского флота Франции. Эта школа морской мысли возникла в 1869 году, когда капитан барон Луи-Антуан-Ришильд Гривель написал книгу под названием "De la Guerre Maritime Avant et Depuis les Nouvelles Inventions” (Морская война до и после Новых изобретений). Гривель считал, что у Франции нет экономической мощи, чтобы построить флот наравне с британским, поэтому он считал, что лучшая стратегия против Британии в морской войне-это война с торговлей. Этот подход получил признание во французском флоте, и к 1886 году, с приходом адмирала Теофиля Оба на пост морского министра, он диктовал программу строительства Франции. Об полагал, что флот, состоящий из судов меньшего размера, чем линкоры, капитальные суда того времени, мог бы победить Британию на море путем войны с торговлей. Кроме того, эти же суда могли уничтожать британские линкоры благодаря внедрению самоходной торпеды в 1868 году, что сделало линкор устаревшим. В результате во второй половине девятнадцатого века французы построили гораздо меньше линкоров, чем их британский соперник. Французский военно-морской флот еще больше пострадал от идеологического конфликта между сторонниками Jeune École и традиционалистами, которые верили в линкоры как ядро флота, который развернулся в середине 1890-х годов и в начале двадцатого века. В результате французский военно-морской флот в период с 1896 по 1911 год перестал существовать как второй по мощи флот и находился на четвертом месте (2). Многие суда относились к классам судов, построенных для испытаний. Это привело к тому, что один наблюдатель назвал французский флот “набором экспериментов". Другие страны, кроме Франции, представляли лишь умеренную угрозу для Великобритании. Россия, третий по мощи военно-морской флот в мире в 1860 году, к началу двадцатого века обладала внушительным флотом, но он не мог сравниться с британским. Не могли этого сделать и Соединенные Штаты, которые начали программу нового военно-морского строительства только в первые годы войны. Начало двадцатого века с точки зрения строительства флотов поэтому не представляет собой материальной проблемы. До 1900 года Германия, находясь на пути к тому, чтобы стать великой морской державой и стать источником беспокойства, не рассматривалась как серьезная угроза. Следовательно, британские военно-морские руководители вплоть до 1904 года рассматривали главную угрозу британскому военно-морскому превосходству как союз Франции с другой военно-морской державой. Это было большой проблемой после заключения в 1894 году союза между Францией и Россией. Впоследствии британцы провели анализ объединенной военно-морской мощи Франции и России в соответствии со “Стандартом двух держав”, согласно которому Британский королевский флот должен был быть достаточно сильным, чтобы противостоять объединенным силам любых двух крупнейших военно-морских держав мира (3). Стратегические планы возможной войны на море были сосредоточены на конфликте с Францией и Россией, где военно-морская мощь решала этот вопрос. Действительно, британский флот всегда был главным оружием Великобритании из-за того, что ее армия была ничтожной по сравнению с континентальными европейскими державами. В 1901 году объединенные армии Франции и России насчитывали шесть миллионов военнослужащих, в то время как Британия собрала только 160 000 солдат для своей экспедиционных сил в начале Первой мировой войны (4). Основная военно-морская стратегия была той же, что и в прошлых войнах: блокада. Морская блокада была ключевым оружием Британии с восемнадцатого века. Это влекло за собой развертывание судов у береговой линии вражеской державы с целью закрытия ее портов для заморской торговли. Цель состояла в том, чтобы создать экономические трудности на внутреннем фронте, тем самым нанеся ущерб военным усилиям страны и, возможно, вынудив врага совершить вылазку, чтобы попытаться прорвать блокаду. В последнем случае Королевский флот уничтожит врага. С точки зрения действий против России, планирование предполагало, в частности, произвести блокаду российских портов в Черном море с целью уничтожения торговли и отвлечения некоторых российских военных ресурсов на этот театр военных действий и тем самым от британских сухопутных сил. Что касается Франции, то англичане предполагали блокаду французских колоний, а не самой Франции, чтобы сделать их “ценными заложниками, с помощью которых можно было бы обеспечить удовлетворительный мир” (5). Англичане также надеялись, что экономические трудности, которые вызовет блокада колоний, поскольку большинство из них зависело от французских поставок, будут способствовать выходу из портов и атаке английских эскадр французским флотом для снятия блокады. Эти действя могут привести к решающему сражению, в котором Королевский флот мог уничтожить французский флот. Эти планы были составлены в 1901 году и представляли собой одну из последних схем, в которых Франция и Россия рассматривались как основные угрозы британской безопасности. Все чаще в начале двадцатого века британские официальные лица переключали свое внимание на Германию, которая к тому времени начала представлять прямую угрозу для британского военно-морского превосходства. Такая ситуация, конечно, не предполагалась в период между 1871 годом, когда Германия была объединена с Пруссией в своей основе, и 1898 годом, когда Германия приступила к новой программе военно-морского строительства. Первоначальный германский военно-морской флот был очень похож на прусский в том смысле, что он был разработан в первую очередь как силы береговой обороны в соответствии с прусским акцентом на военную сухопутную мощь. Действительно, в период с 1872 по 1888 год военно-морским флотом командовали армейские офицеры, а не военно-морские чиновники (6). На протяжении всей этой эпохи немецкие политики, военные и военно-морской персонал рассматривали Францию и Россию, а не Великобританию, как своих главных противников в войне, где доминирующим соображением будет сухопутная сила. Начальник адмиралтейства генерал-лейтенант Лео фон Каприви, пришедший к власти в 1883 году и остававшийся на этом посту до 1890 года, был привержен использованию германского флота в качестве сил береговой обороны. Этот курс был ясен в 1883 году с появлением документа, озаглавленного “Меморандум о дальнейшем развитии имперского флота”. Этот документ касался содержания сил береговой обороны, состоящих в основном из миноносцев, отчасти из-за финансовых ограничений, поскольку большая часть военного бюджета Германии была посвящена армии. Акцент на минные силы также преподносился, как способ восполнить нехватку линкоров, поскольку торпеда (как полагала французская Jeune École) могла уничтожить эти суда (7). Этот курс, одобренный рейхстагом в 1884 году, также соответствовал убеждению канцлера Отто фон Бисмарка в том, что Германия не должна строить большой океанский флот. По его мнению, такой акт шел вразрез с германскими интересами как доминирующей сухопутной державы в Европе, а также угрожал антагонизмом Великобритании. Бисмарк справедливо полагал, что любой вызов, брошенный Германией британскому военно-морскому могуществу, будет рассматриваться как угроза и может привести к напряженным отношениям между двумя державами. В результате этих соображений германский флот в 1890 году состоял в основном из одного линкора береговой обороны (законченного в 1890 году с еще семью строящимися), десяти стареющих броненосцев, коллекции устаревших корветов, сохранивших такелаж с эпохи парусов в дополнение к ранним паровым двигателям, и восьмидесяти шести миноносным судам разного возраста и размера (8). Такая сила была несущественной по сравнению с британской, которая базировалась в основном на многочисленных линкорах. Эта ситуация изменилась под руководством кайзера Вильгельма II, который вступил на престол в 1888 году после смерти своего отца, Фридриха III, который умер всего через несколько недель после того, как стал преемником кайзера Вильгельма I. Двадцатидевятилетний Вильгельм II с самого начала своего правления верил в создание большого океанского флота по нескольким причинам. С самого раннего возраста новый кайзер проявлял интерес к военно-морскому флоту, что объясняется его любовью к своему британскому наследию, поскольку он был внуком британской королевы Виктории. Что еще более важно, однако, Вильгельм II был горячим сторонником Weltpolitik - концепциии внешней политики Германии как ключевой силы в мировой политике. Для достижения этой цели к 1898 году Вильгельм II твердо следовал политике Weltmacht, то есть политике мировой державы, которая призывала Германию стремиться к развитию империи. Эта последняя цель соответствовала убеждению кайзера в том, что старые империи, такие как Испания и Британия находилась в упадке, и Германия должна была заполнить пустоту в соответствии со стремлением к статусу мировой державы. Политические цели кайзера требовали большого океанского флота. Вильгельм II был особенно убежден в необходимости такого флота благодаря учениям Альфреда Тайера Мэхена в его книге 1890 года, “Влияние морской силы на историю”. Эта книга оказала особое влияние на официальных лиц в Германии, Великобритании и Японии. Мэхен утверждал, что в истории не было примера, когда великая коммерческая держава могла бы сохранить свое экономическое положение без большого флота. Чтобы быть эффективным, такой флот должен был включать в себя линкоры в своем ядре, чтобы победить флот противника, который состоял из судов того же типа. Вильгельм II с самого начала своего правления посвятил себя строительству такой системы, которая могла бы способствовать достижению его цели Weltpolitik и в то же время сделать Германию “желанной как друг и страшной как враг” (9). Возможно, лучшее краткое изложение целей кайзера произошло в речи в 1900 году перед немецкойими армейскими офицерами. Вильгельм II сказал: “Как мой дед [сделал всё возможное] для армии, так и я, для моего флота, буду безошибочно и аналогичным образом продолжать работу по реорганизации, чтобы он также мог стоять наравне с Моими вооруженными силами на суше, чтобы через него немецкая мощь могла быть усилена. Империя также может оказаться в состоянии за рубежом достичь того места, которого она еще не достигла” (10). К этому времени уже предпринимались меры для достижения цели, поставленной в его речи. Первым сигналом изменения стратегического видения военно-морского флота стало назначение в 1897 году адмирала Альфреда фон Тирпица государственным секретарем Имперского военно-морского флота (Reichsmarineamt). Это, конечно, отвечало за военно-морское строительство, а также за управление военно-морским флотом. Тирпиц был одним из двух главных сторонников Weltmacht, другим был Бернхард фон Бюлов (Bernhard von Bülow), который между 1900 по 1909 год занимал пост канцлера Германии. Тирпиц был кадровым военно-морским офицером, который поступил на службу в 1865 году, получив должность вслед за четырьмя предшествующими руководителями годы спустя. Он согласился с Вильгельмом II в необходимости создания флота, сосредоточенного на линкорах, и попытался создать такой флот в атмосфере, которая поначалу не была привержена такому начинанию. Однако одной из сильных сторон Тирпица было то, что он был политиком. Он убедил общественность, что Германия нуждается в большом военно-морском флоте в случае войны, чтобы защитить торговлю страны, сохраняя открытыми судоходные пути в Балтийском и Северном морях и защищая линии связи между Германией и ее заморскими колониями. Предложенный план балансировал на краю пропасти, поскольку численное увеличение флота, в том числе торгового, в результате стремления Вильгельма II к имперским владениям через политику “Вельтмахта” обостряло отношения с Англией. Тирпиц также заявил о необходимости создания достаточно большого флота, чтобы крупная военно-морская держава не рисковала вступать в бой, опасаясь потерять так много кораблей, что она будет уязвима для третьей державы или коалиции держав. Эта идея, которая была формализацией оборонительной политики, стала известна как “теория риска” (Risikogedanken) и была направлена в первую очередь на Великобританию, так как к этому времени дипломатическая напряженность между двумя державами усиливалась. Тирпиц ясно изложил свои соображения, лежащие в основе теории риска, в секретном меморандуме от 15 июня 1897 года: самым опасным морским врагом Германии была Англия, и эта ситуация требовала строительства как можно большего числа линкоров (11). Кайзер был весьма восприимчив к этим мнениям. В то же время, идея Вильгельма II о проецировании власти по всему миру через великий флот была негативно воспринята Лондоном, и кайзер стал нежеланным гостем в Англии, которая все чаще рассматривала Германию как конкурента империи. Тирпиц полагал, что Британия, несмотря на то, что она по-прежнему является главной военно-морской державой, должна будет признать силу “рискованного флота” и тем самым ослабить свою позицию, противостоящую планам кайзера о мировом господстве (12). Первый из успехов Тирпица в отношении нового флота произошел 10 апреля 1898 года, когда рейхстаг одобрил Первый закон о военно-морском флоте. Эта мера предусматривала строительство к 1 апреля 1904 года девятнадцати линкоров, восьми броненосных крейсеров, двенадцати больших крейсеров и тридцати малых крейсеров (13). Такой план породил чувство гордости среди немецкого народа, отчасти благодаря тому, что Тирпиц продвигал военно-морской флот как источник национальной гордости. Свидетельством растущей популярности военно-морского флота в глазах общественности стало членство в Военно-морской лиге Германии (Flottenverein), лоббистской группе, активно поддерживаемой промышленными кругами. В ноябре 1899 года эта организация насчитывала 240 000 человек в своем членстве, что затмевало лиги в других военно-морских странах (14). Впоследствии Тирпиц смог извлечь выгоду из популярности военно-морского флота и в 1900 году принять Второй закон о военно-морском флоте, который в два раза увеличил размер флота до тридцати восьми линкоров, двадцати броненосных крейсеров, и тридцать восемь крейсеров поменьше (15). Производство, разрешенное этим законом, должно было компенсировать британское строительство, в соответствии с убеждением Тирпица, что риск, чтобы быть эффективным, должен достигать соотношения 2:3 на военных кораблях по сравнению с британским королевским флотом. После принятия этих двух законов Германия встала на путь превращения в великую военно-морскую державу, которая потенциально могла соперничать с Великобританией за военно-морское превосходство. Этот факт в конечном итоге был осознан в Великобритании. В то время как большинство британских политиков и людей в целом не рассматривали первый военно-морской закон Германии в качестве угрозы, спектр мнений заметно изменился с прохождением второго. Англичане, в атмосфере растущей напряженности с Германией по поводу действий последней в отношении Weltpolitik и Weltmacht, рассматривали второй военно-морской закон как угрозу военно-морскому превосходству, которым Великобритания пользовалась с конца Наполеоновских войн. Действительно, страна зависела от своего военно-морского господства для поддержания империи и для национального выживания как с точки зрения экономики, так и, что особенно важно, снабжения продовольствием. С окончанием торгового протекционизма, что касается продовольствия, то после отмены в 1846 году Хлебных законов Британия неуклонно становилась зависимой от дешевых продуктов питания из-за рубежа. К 1891 году страна ежегодно импортировала 80 процентов продовольствия (16). Фундаментальная потребность в превосходстве на море была лаконично выражена лордом Холдейном на встрече с кайзером Вильгельмом II и адмиралом Тирпицем в разгар гонки вооружений. Холдейн заметил, что “мы [являемся] островной державой, зависящей в плане поставок продовольствия от способности защищать нашу торговлю” (17). Англичане рассматривали Германию как гораздо более мощную угрозу, чем они ранее считали Францию и Россию. Следовательно, началась гонка морских вооружений, которая отчасти была ответственна за положение дел, приведшее к Первой мировой войне. Эта гонка вооружений стала более жаркой после 1906 года с введением в Великобритании, благодаря работе Первого Морского лорда Джона Фишера (1904-1910), строительства новых, технологически передовых кораблей. Это были линкоры типа "Дредноут" и линейные крейсера. Эти корабли, с их основным вооружением, состоящим из орудий одинакового калибра и приводимым в действие новейшими двигательными установками, сделали предыдущие корабли устаревшими. По сути, превосходство Британии было уничтожено, поскольку строительство боевых кораблей стало основываться в основном на новом типе линкоров. В период с 1906 по 1914 год напряженность в связи с гонкой морских вооружений неуклонно нарастала, несмотря на несколько попыток замедлить темпы самого соревнования и тем самым уменьшить дипломатический раскол между двумя странами. Эти попытки провалились, потому что обе стороны считали, что большой флот отвечает их национальным интересам. Для Британии этот вопрос был ясен, и многие британские политики считали, что у Германии не было причин для того, чтобы устраивать войну, которая только ухудшила бы отношения между двумя странами. По словам Артура Бальфура, премьер-министра Великобритании в начале двадцатого века, “Без высшего руководства Британия больше не считалась бы мировой державой. Без какой-либо помощи Германия осталась бы величайшей державой в Европе” (18).
Такие слова прозвучали для «глухих ушей» в Германии, где сильный военно-морской флот был приравнен к политике кайзера: Weltpolitik и Weltmacht. По мнению кайзера, с его верой в принципы военно-морской мощи Мэхена, “вельтмахт” был абсолютно необходим. Вера в необходимость такого решения привела к принятию поправок к законам о военно-морском флоте, которые еще больше обострили отношения между двумя странами. Первый из них, в 1906 году, предусматривал увеличение военно-морских расходов на 35 процентов в свете введения в строй линкора "Дредноут". В 1908 году была внесена еще одна поправка, позволявшая строительство Германией трех линкоров и одного боевого крейсера каждый год, что еще больше угрожало британскому численному превосходству в военных кораблях самого мощного типа (19). В начале 1912 года отношения между двумя странами достигли своего самого низкого уровня, когда англичане узнали, что Германия намерена еще больше увеличить военно-морское строительство с помощью еще одной поправки. Британская реакция на эту новость состояла в том, чтобы отправить военно-морскую миссию в Германию для обсуждения темы сокращения расходов на военно-морское вооружение. Британское правительство ясно выразило свое мнение о нынешней ситуации с точки зрения необходимых шагов, которые Германия должна предпринять для снижения напряженности между двумя державами. Меморандум, переданный кайзеру 29 января 1912 года сэром Эрнестом Кассель (Sir Ernest Cassel) от имени британского правительства выдвинул три условия: признание британского военно-морского превосходства на море, отказ от дальнейшего расширения германской военно-морской программы и сокращение этой программы, насколько это возможно. В свою очередь, англичане были готовы не только не возражать против немецких целей мировой политики и имперской экспансии, но и продвигать немецкие амбиции там, где это было возможно (20). Кайзер рассматривал этот меморандум как открытие переговоров по вопросу о военно-морском строительстве, и в конечном итоге он привел в 1912 году к февральской миссии Холдейна. В центре обсуждения была военно-морская поправка Германии 1912 года. Эта миссия привела к некоторым уступкам с точки зрения темпов военно-морского строительства, но не привела к соглашению, которое вызвало сокращение гонки морских вооружений. В конечном счёте, военно-морская поправка 1912 года, принятая в рейхстаге 21 мая 1912 года, рассматривалась как большая угроза для Великобритании не только потому, что она разрешала строительство дополнительных трех линкоров, но и потому, что законопроект предусматривал выделение средств на увеличение числа эсминцев и подводных лодок. Отношения между Великобританией и Германией продолжали охлаждаться после этой неудачи, а расходы на военно-морской флот продолжали возрастать с ошеломляющей скоростью, так что к началу Первой мировой войны в августе 1914 года обе страны были первыми и вторыми по мощи военно-морскими силами в мире. К тому времени Британия владела 22 новыми дредноутами, 9 боевыми крейсерами, 121 крейсером различных типов и возраста и 221 эсминцем. Германия имела в своем распоряжении 15 дредноутов, 5 линейных крейсеров, 40 крейсеров различных типов и 90 эсминцев (21). Эти суда, дополненные достраивающимися кораблям, которые были завершены после начала войны, впервые вступят в бой друг против друга в битве при бухте Гельголанд. Несмотря на значительное увеличение своего военно-морского флота, Германия не преуспела в своих целях в гонке вооружений. Действительно, 1914 год продемонстрировал несостоятельность идеи Тирпица о риске двумя способами. Во-первых, с точки зрения силы Германия так и не смогла создать флот, который мог бы успешно соперничать с Великобританией по численности, отчасти благодаря более сильной экономике Великобритании, которая могла бы поддерживать больше военно-морского строительства, чем Германия. Во-вторых, идея риска провалилась с точки зрения ее внешнеполитических целей в отношении Великобритании. Первоначально Тирпиц рекламировал это как способ заставить англичан относиться к Германии как к равной на международной арене с точки зрения немецкого стремления к Weltpolitik. В лучшем случае немцы надеялись, что Британия может рассматривать Германию в качестве союзника. Обратное оказалось правдой, хотя в конце 1909 года Германия попыталась договориться с Великобританией о пакте о ненападении, который Лондон отказался принять. Увеличение расходов на военно-морской флот оттолкнуло Британию от Германии и вынудило их изменить свою внешнюю политику с “великолепной изоляции”, в которой оставалась Британия в стороне от континентальных альянсов, к активному стремлению к альянсам для противодействия германской угрозе. Первый союз состоялся за пределами Европы через Англо-японский союз 1902 года, который позволил Великобритании сосредоточить свои силы во внутренних водах, чтобы ответить на рост германского флота, а не в Азии. К 1914 году Великобритания была членом Тройственной Антанты с Францией и Россией. Британия была лишь слабо связана с этими двумя, а не фактически союзницей, но вывод был ясен: если Франция или Россия окажутся втянутыми в войну с Германией, велика вероятность, что Британия встанет на их защиту. Немецкий план действий флота сделал британский флот своим главным противником в европейской войне, в которой Северное море и Гельголандская бухта в нем стали главным театром военных действий. В то время как разворачивалась гонка военно-морских вооружений, как британские, так и немецкие военно-морские чиновники все чаще рассматривали возможность такого конфликта и пытались разработать стратегии, которые обеспечили бы победу в войне на море. Стратегии обеих сторон отчасти основывалось на широко распространенном убеждении, что решительный бой решит проблему. Такая точка зрения частично возникла из сочинений Альфреда Тайера Мэхена. В своей книге "Влияние морской силы на историю" Мэхен отстаивал строительство боевых кораблей на основе линкоров для уничтожения вражеских сил. Предшествующая военно-морская история также заставила людей поверить в вероятность такого события. Главным из примеров было Трафальгарское сражение 1805 года, которое положило начало эпохе британского военно-морского господства путем фактического уничтожения объединенного флота мночисленных французских и испанских военных кораблей. По правде говоря, стратегии обеих сторон, которые находились в состоянии постоянного соперничества в течение многих лет, предшествовавших Первой мировой войне, в конечном счете сработали против такого случая. Помимо веры в решающую победу, одним из немногих других совпадений в стратегическом мышлении обеих сторон было то, что остров Гельголанд будет играть определенную роль в такой войне. Остров Гельголанд имеет площадь всего 150 акров и возвышается на 180 футов над бурными водами Северного моря. Однако, несмотря на свои размеры Гельголанд имеет некоторое значение с точки зрения военно-морской войны в Северном море. Его близость к Германия учитывала эту важность. В то время как остров находится в 290 милях от восточного побережья Великобритании, и так же находится всего в 15 милях от устья Эльбы, Джейд, рек Везер и Эйдер, что означает, что он находится у входа во все основные водные пути Германии и, впоследствии, в ее основные порты. С точки зрения этих установок, Гельголанд расположен в 35 морских милях к северо-западу от Куксхафена и в 43 морских милях к северу от важного немецкого порта Вильгельмсхафен. В 1807 году во время наполеоновских войн остров был захвачен у Дании Великобританией для использования в качестве военно-морской базы, но к концу 1880-х годов Германия захотела приобрести остров. Немецкие официальные лица, в том числе канцлер Отто фон Бисмарк, признали необходимость острова не только для защиты портов Германии, но и для охраны западного подхода к Кильскому каналу, что позволило быстро проходить немецким военно-морским частям между Северным морем и большой немецкой военно-морской базой Киль на побережье Балтийское море. Строительство началось в 1887 году и было завершено восемь лет спустя (22). В 1890 году переговоры в разгар строительства канала привели к тому, что Великобритания уступила остров Германии. Имея в своем распоряжении Гельголанд, немцы могли свободно строить оборонительные сооружения для защиты вод вокруг острова, известных как бухта Гельголанд, и тем самым защищать порты военно-морского флота. Уступка Гельголанда не была предрешена в 1890 году, потому что англичане осознавали стратегическое значение острова в случае возможной войны с Германией. Действительно, переговоры начались за несколько лет до этого, как в 1884, так и в 1885 году. В то время посол Германии в Великобритании граф Мюнстер (Count Münster) пытался ослабить британскую оппозицию своей горячей верой в то, что “почти невозможно, чтобы Германия и Англия когда-либо находились в состоянии войны ... передача Гельголанда укрепило бы добрые чувства англичан" (23). Уступка стала возможна прежде всего потому, что она являлась частью Африканской конвенции, подписанной 1 июля 1890 года, которая касалась интересов империи. Британия выиграла в другом месте, уступив Гельголанд (24). В обмен на это Британия обеспечила уход Германии с некоторых территорий в Восточной Африке, включая Занзибар. Этот выигрыш, безусловно, оказался ничтожным в разгар англо-германской военно-морской гонки, когда британские военно-морские чиновники подошли к вопросу о Гельголанде в рамках своих более широких военных планов против Германии на море. Хотя никакого конкретного наступления не планировалось, стратегия против Германии была сформулирована до 1908 года, англичане начали еще в 1903 году обдумывать войну с немцами. Главным для британцев была их вера в решительные действия на море. Эта цель была сформулирована в Боевых приказах от 1 июля 1908 года главнокомандующему Флотом Канала, который в то время был командующим военно-морскими силами страны, приписанными к внутренним водам: “Главная цель состоит в том, чтобы привести основной германский флот к решительным действиям, и все другие операции являются вспомогательными для этой цели” (25). Метод достижения этой цели был сосредоточен в первую очередь на прошлой практике Королевского флота: тесная блокада портов противника с целью нанести ущерб экономике страны и, следовательно, ее способности к борьбе. Британские расчеты стоимости немецкой торговли показывают важность, придаваемую такому начинанию. Февральский доклад 1903 года, составленный для Комитета имперской обороны (CID), - организации, уполномоченной консультировать правительство по вопросам стратегической политики, озаглавленный “Военные ресурсы Германии и вероятный способ их использования в войне между Германией и Англией” указывал, что торговый флот Германии был вторым по величине в мире (26). Англичане верили, что прекращение германской международной морской торговли в сочетании с захватом контрабанды на нейтральных судах, проходящих в Германию, может нанести ущерб военным усилиям Германии. Военно-морская политика опиралась на ценность блокады и привела к меморандуму CID через несколько дней после доклада о военных ресурсах Германии. В этом документе, озаглавленном “Меморандум о военной политике, которая должна быть принята в войне с Германией”, был сделан вывод о том, что любые военные действия путем наземного нападения на собственно Германию будут невозможны, учитывая огромные сухопутные силы Германии по сравнению с британской армией. Единственным путем, открытым для Британии против Германии, было уничтожение морской торговли противника. Примечательно, что в рамках этих усилий меморандум рекомендовал захватить остров Гельголанд в качестве базы для операций по тесной блокаде. Очевидно, что остров Гельголанд с самого начала занимал важное место в британском военно-морском планировании (27). Как и в прошлом, военно-морские чиновники надеялись, что тесная блокада вынудит противника совершить вылазку, чтобы попытаться снять блокаду и тем самым предотвратить экономическую и военную разруху. Англичане предполагали, что численное превосходство их флота приведет к победе над Германией в решающей битве, которая, по мнению большинства британцев, должна была последовать. Этот план не только соответствовал прошлой британской практике, но и был тем, в который немцы горячо верили, надеясь, что англичане выполнят его во время войны. Однако все чаще военно-морские чиновники в Великобритании начинали понимать, что стратегия королевского флота, ориентированная на время, была трудной для выполнения, граничащей с невозможностью в начале двадцатого века. Достижения в области военно-морской техники были коллективной причиной этой проблемы, и многочисленные военно-морские деятели поняли это затруднение еще в конце девятнадцатого века. К началу двадцатого века первый морской лорд Адмиралтейства (1904-1910) адмирал Джон Фишер также входил в число тех, кто оценил эту проблему. Его интерес к технологиям, которые принес линкор типа “Дредноут”, привел его к пониманию того, что в случае континентального европейского врага старая стратегия тесной блокады станет несостоятельной политикой. По его мнению, изобретение такого оружия, как самоходная торпеда, и успехи в минной войне во второй половине девятнадцатого века означали, что королевский флот должен был избегать постоянной близости к немецкому побережью, что требовало выполнение стратегии тесной блокады. В таком случае немцы смогли бы нанести большой ущерб за счет использования нового оружия. Фишер впервые ответили на эту проблему в 1908 году оперативными приказами, которые требовали ведения тесной блокады только днем. Ночью основные подразделения флота отходили на 170 миль от ближайшей немецкой военно-морской базы, укрывавшей эсминцы, в то время как более мелкие суда оставались в 30 милях от побережья, чтобы следить за передвижениями немцев (28). Даже такое пранирование в конечном итоге было сочтено непрактичным многими военно-морскими чиновниками, включая Фишера. К 1910 году, в год своего ухода с поста первого морского лорда, Фишер выступал за осуществление дальней блокады Германии, при которой королевский флот не будет заходить в южные воды Северного моря в целом (29). Несмотря на это, по окончании срока полномочий Фишера военные планы не полностью решали проблему с основным оружием Великобритании на море. Эта схема, в которой отказались от использования тесной блокады, не установив четко новую стратегию на ее месте, является ясным свидетельством разногласий, преобладающих в самом Адмиралтействе. Относительный кризис в британской стратегической мысли продолжался и в последующие годы. Фишер, посредством влияния на назначение адмирала сэра Артура Уилсона (Вильсон - Admiral Sir Arthur Wilson) первым морским лордом (1910-1911) пытался сохранить взгляды руководства флотом на необходимость проведения стратегии дальней блокады. Он является ярким примером борьбы британцев за создание жизнеспособного военно-морского флота. Вильсон, избранный Фишером преёмником, первоначально поддерживал идею дальней блокады, но в начале своего пребывания в должности довольно быстро вернулся к концепции тесной блокады. Его пропаганда этого плана и идеологический раскол по поводу стратегии достигли кульминации на заседании CID 23 августа 1911 года при обсуждении общей военной стратегии войны против Германии. Вильсон считал, что британские наступательные операции в целом должны лежать на плечах военно-морского флота, и призывал к тесной блокаде всего побережья Северного моря. Он также возобновил старый план захвата Гельголанда, чтобы использовать его не только в качестве передовой базы для операций по блокаде, но и в качестве плацдарма для возможных десантных атак для захвата немецких портов, таких как Вильгельмсхафен.
Эта точка зрения представляла собой одно из направлений мысли в более широких стратегических дебатах, развернувшихся в то время по поводу общего направления военных усилий Великобритании. Вильсон, а до него Фишер, верили в классическую модель Королевского флота, перевозящего армию, в данном случае в какой-то район немецкого побережья, в то время как другие верили в континентальную стратегию армии, которая призывала Королевский флот поддержать транспортировку всего британского экспедиционного корпуса во Францию в первые дни войны для совместных операций. Твердо придерживаясь морской школы мышления, Вильсон утверждал, что захват немецких портов нанесет ущерб морской мощи немцев и послужит отвлекающим маневром для французов в наземной войне на европейском фронте (30). Оппозиция этому плану, в первую очередь делала упор на тесную блокаду, что было озвучено несколькими другими членами комитета, в том числе доверенным секретарём Уинстона Черчилля, лордом Холдейном (Lord Haldane) и сэром Джоном Френчем (Sir John French) из Генерального штаба британской армии. Этот вопрос не был решен к концу пребывания Вильсона в должности в ноябре 1911 года; в том же месяце, когда он был уволен с должности, первый морской лорд издал военные приказы тогдашнему главнокомандующему Хоум Флит адмиралу сэру Джорджу Каллагану (Admiral Sir George Callaghan), который должен установить тесную блокаду Германии в случае войны. Ответом Каллагана было категорическое несогласие с приказами; он попросил Адмиралтейство пересмотреть решение о ближней блокаде (31). К тому времени, когда адмирал выразил свою озабоченность, в администрации Адмиралтейства произошли изменения, и они были готовы выслушать его. В октябре 1911 года Уинстон Черчилль занял пост первого лорда Адмиралтейства - высший пост в военно-морской организации. Он назначил адмирала Фрэнсиса Бриджмена (Francis Bridgeman) первым морским лордом в ноябре 1911 года, и они вдвоем сформулировали стратегию, которая вернула королевский флот к политике дальней блокады, это позволило избежать использования британских военных кораблей в южной части Северного моря у берегов Германии. В первых набросках военных планов 1912 года Черчилль предусматривал линию наблюдения крейсеров, которая проходила от побережья Норвегии до британского восточного побережья вокруг Ньюкасла-на-Тайне. Хотя у Черчилля оставались сомнения в эффективности такой системы, он считал, что это единственное решение перед лицом проблем, связанных с тесной блокадой. Его сомнения в ценности дальней блокады не имели большого значения. Однако он придавал самое большое значение тому, чтобы заманить и уничтожить немецкй линейный флот через давление блокады, а не полностью уничтожить торговлю Германии (32). План Черчилля был изменен в начале июля 1914 года, так что позиция крейсеров, образующих блокадную линию, была перемещена дальше на север, чтобы патрулировать вход в Северное море между Оркнейскими островами и побережьем Норвегии. Цель заключалась в стремлении вызвать некоторую степень экономических трудностей, чтобы побудить немецкий флот к вылазке и борьбе и оставалась главной. Гранд-флиту, основной части Королевского флота к этому времени, было поручено провести контроль судоходства в Северном море в ожидании встречи с немецкими силами. Королевский флот вступил в действие в Первую мировую войну с таким стратегическим взглядом на центр приложения сил в своих планируемыхоперациях. Хотя этот план исключал необходимость захвата острова Гельголанд в военно-морских целях, идея сделать это продолжала всплывать в Адмиралтействе в последние годы, предшествовавшие Первой мировой войне. Черчилль, который, несмотря на свое несогласие с призывом Вильсона к тесной блокаде в 1911 году, придавал значение этому начинанию как средству создания передовой базы операций. В 1913 году Черчилль поручил адмиралу Льюису Бейли (Lewis Bayly) работать с обоими - адмиралом Джоном Фишером и адмиралом Артуром Вильсоном с этой целью. Он даже зашел так далеко, что построил гипсовые модели острова с целью планирования десантного нападения. План, однако, был отложен в связи с началом войны и после того, как в докладе от 11 августа 1914 года было показано, что выполнение такого плана было бы слишком дорогим с тоски зрения расходов людей и материалов (33). Кроме того, к этому времени развился другой важный стратегический спор для британцев: вопрос о том, следует ли вести десантную войну или континентальную стратегию, был решен в пользу последней. Как Британия боролась с проблемой стратегии, которая включала рассмотрение воздействия на зону Гельголанда, так и в Германии задавались вопросом о значении и реализации влияния собственно острова, так и привлечённых к действиям в бухте морских сил. Действительно, этот процесс был таким же мучительным, как и в контексте битвы при Гельголандской бухте, но дал гораздо менее удовлетворительные результаты. Немцы впервые разработали планы морской войны против Великобритании в 1896 году в ответ на последствия имперского конфликта в Африке. В то время Африка была разделена между несколькими европейскими державами, включая Германию, как часть реализации Мировой политики кайзера, в Британской Капской колонии в Южной Африке произошло событие, которое привело к напряженным отношениям между двумя державами. Инцидент, который ускорил проблему, произошел в декабре – это был рейд Джеймсона в 1895 году. Без ведома Лондона, шестьсот человек под командованием доктора Лиандера Старра Джеймсона (Dr. Leander Starr Jameson) при поддержке британского предпринимателя Сесила Родса (Cecil Rhodes) вторглось в Трансваальскую Республику голландских буров. Цель состояла в том, чтобы совершить рейд в республику во имя защиты британских рабочих-мигрантов, которых там якобы преследовали, с фактической целью аннексировать территорию, на которой находились огромные месторождения алмазов, в Британскую империю. Буры, которых поддерживал Вильгельм II, разгромили налетчиков. 3 января 1896 года кайзер телеграфировал свои поздравления Трансваалю и президенту республики Полу Крюгеру (Paul Kruger), что было немедленно истолковано англичанами как прямое вмешательство Германии в британские имперские дела. На фоне широкого общественного резонанса, вызванного этим событием, британское правительство 7 января 1896 года создало “летучую эскадру” (“flying squadron”), состоящую из двух линкоров, четырех крейсеров и четырех эсминцев, которые могли быть развернуты в любой точке империи в случае возникновения чрезвычайной ситуации (34). Хотя эта эскадра была расформирована в октябре 1896 года, ее существование показало тот факт, что в это время германский флот не мог эффективно противостоять таким действиям из-за относительно небольшого количества кораблей. Это осознание отчасти побудило кайзера принять идею «Вельтмахт» через «стратегию риска» Тирпица. Однако назначение Тирпица статс-секретарем Императорского военно-морского флота Германии состоялось только 16 июня 1897 года, поскольку в то время кайзер не собирался полностью принимать предложения Тирпица. Вместо этого Вильгельм II встал на сторону тех, кто не только выступал за осторожность перед лицом Великобритании, но и указывал, что рейхстаг в то время не поддерживал увеличение военно-морских расходов. Кроме того, тогдашний государственный секретарь адмирал Фридрих фон Холлман (Friedrich von Hollman) смог в марте 1896 года получить ограниченные средства на строительство четырех новых военных кораблей, что частично удовлетворило желание кайзера увеличить количество военно-морских подразделений (35). Несмотря на отсутствие значительного увеличения германского военно-морского строительства, британский демарш в рейде Джеймсона и последующая реакция на телеграмму Крюгеру ознаменовали начало сдвига в германском военно-морском стратегическом планировании. Ни правительственные или военно-морские чиновники не рассматривали Британию как главную угрозу Германии в Европе, полагая, что главной заботой страны с точки зрения военного планирования должны быть континентальные державы Франции и России, в соответствии с политикой, которая проводилась при бывшем канцлере Бисмарке с момента объединения Германии. Тем не менее, растущая напряженность в отношениях с Великобританией заставила задуматься о войне с этой страной. После имперского столкновения командующий флотом адмирал Эдуард фон Кнорр (Норр - Eduard von Knorr) из Верховного командования Адмиралтейства поручил контр-адмиралу Отто фон Дидерихсу (Otto von Diederichs), своему начальнику штаба, разработать планы использования военно - морского флота в возможной войне с Англией. Эти планы вращались вокруг центрального вопроса о том, проводить ли наступательную или оборонительную стратегию против Британии и, следовательно, где расположить войска для достижения конечной цели победы. Вначале превосходство британского королевского флота по численности над германским, диктовало характер планов, первый из которых носил наступательный характер. 5 марта 1896 года командор Август фон Хееринген (August von Heeringen) под руководством Дидерихса начал изучение этого вопроса, представленного в своём меморандуме “Концепции плана операций наших военных кораблей в войне только между Германией и только Британией” (36). Настоящий доклад был основан на том факте, что Германия значительно уступала Великобританию по количеству военных кораблей. Хееринген предполагал, как и большинство немецких военно-морских офицеров, что Британия применит свою стратегию тесной блокады в первые дни войны. Поскольку германский флот не мог надеяться противостоять таким сильным силам, Хееринген считал, что единственным способ удержать Британию от господства в Северном море, а Германию от того, чтобы ее торговые пути, следовательно, были разорваны, состоял в том, чтобы быстро мобилизовать германский флот и нанести удар по всему британскому судоходству в Темзе до концентрации в Ла-Манше Королевского флота. Это казалось возможным, учитывая, что большая часть Королевского флота в то время была развернута в разных районах обширной британской империи. Хееринген полагал, что эта атака может повести за собой разделение Королевского флота, который был бы уже мобилизован, для вылазки по частям, а не сосредоточенными силами, чтобы попытаться защитить судоходство в акватории Темзы. Это дало бы германскому флоту временный контроль над Северным морем, чтобы организовать прибрежные силы и заминировать южную часть Северного моря, для лучшего противостояния неизбежной контратаке британцев, которая последует. В меморандуме от 23 апреля 1896 года Дидерихс расширил предложение Хеерингена. Он предложил дополнительные меры, такие как минирование британских портов и использование торговых рейдеров для нападения на британские прибрежные районы каботажного мореходства, которые будут использоваться в сочетании с блокадой на Темзе. Он пошел дальше, заявив, что эта стратегия, если она будет успешной, может подорвать британскую экономику до такой степени, что Британия может быть вынуждена просить мирные переговоры (37). Если этого не произойдет, то, по его мнению, береговая оборона должна быть максимально укреплена, чтобы противостоять неизбежной британской тесной блокаде. По его мнению, германский флот должен был “предложить бой только в случае благоприятных условий и в выбранное нами время” в попытке прорвать блокаду (38).
Однако план, за который выступали Дидерихс и Хееринген, страдал недостатками. Один из них был озвучен другим штабным офицером, который написал в ответ на предложение Хеерингена, что “Англия никогда не объявит войну, пока она не соберет подавляющее превосходство в силах в Ла-Манше или у берегов Темзы”. В таких условиях такого рода наступательные действия были бы бесполезны” (39). Сам Дидерихс признал этот факт, когда он предварял свои стратегические замечания утверждением, что войны с Англией следует избегать любой ценой. По его мнению, из-за численного превосходства Великобритании германский флот мог реально надеяться только на длительную борьбу, которая в конечном итоге закончится gоражениеv Германии. Тем не менее, адмирал фон Кнорр считал, что этот ранний план был лучшим вариантом, в отличие от принятия оборонительной позиции в Северном море и ожидания нападения англичан и установления тесной блокады, чтобы уничтожить немецкую торговлю. Военно-морские маневры 1896 года, следовательно, стали первыми, в которых немецкие военно-морские силы предвидели и учитывали в своих планах не только войну с Францией и Россией, но и возможную войну с Англией. Эта операция, однако, представляла собой ответ на предложение любого плана против Британии, в том числе - политиков, таких как Фридрих фон Гольштейн (Friedrich von Holstein) из Министерства иностранных дел. Конечно, он предпочитал проводить осторожную, дружественную политику по отношению к Великобритании в надежде когда-нибудь заключить союз с островным государством. Кайзер предполагал то же самое и считал немыслимой войну с Англией. Только в мае 1897 года адмирал Кнорр на аудиенции у кайзера снова затронул эту тему в аудитории, частично для обсуждения стратегического планирования. По его мнению, планы Хееринген и Дидерихса предполагали возможность вторжения в Англию, если при первоначальном нападении на Темзу немецкие военно-морские силы смогут уничтожить большую часть британского флота, пока он еще мобилизуется (40). Однако эта идея оказалась мертворожденной по трем причинам. Во-первых, это требовало совместного планирования с армией, поскольку Кнорр предполагал использовать голландскую или бельгийскую территорию в качестве пунктов высадки сил вторжения. Армия считала, что, за исключением союза с Нидерландами или Бельгией, потребуется слишком много времени, чтобы завоевать эти районы для использования в такой операции. Генеральный штаб считал, что силы вторжения должны будут быстро заставить Британию сдаться, иначе силы будут отрезаны от снабжения и разгромлены, когда из разных точек империи прибудет больше британских военных кораблей. Генеральный штаб указал, что эти британские корабли при объединении в составе эскадр постепенно сокрушат меньший германский флот и восстановят военно-морское превосходство Великобритании в Северном море. Вторая проблема была политической. В глазах немецких политиков захват Нидерландов или Бельгии обойдется дорого по разным причинам (41). Наконец, британские организационные реформы флота сделали план неосуществимым. В 1897 году британцы увеличили свой флот в районе Северного моря, перераспределив некоторые военные корабли между различными станциями империи. Этот шаг означал, что германский флот столкнется с более концентрированным Королевским флотом, и для решительной победы потребуется задействовать больше подразделений. Кнорр был вынужден признать, что в этих новых обстоятельствах было мало надежды на успех плана. В результате первый военно-морской план против Британии был отложен. Военно-морское планирование войны против Великобритании возобновилось и приняло новое направление, следуя мыслям государственного секретаря по иностранным делам Бернхарда фон Бюлов со своими идеями о «Вельтмахте» и, в частности, - с назначением адмирала Альфреда Тирпица, который также верил в этот принцип, статс-секретарем Имперского военно-морского флота в июле 1897 года. Тирпиц, через своего нового начальника, отвечал только за военно-морское управление и строительство, а не за планирование (42). Тем не менее, поскольку его «тория риска» нашла поддержку у кайзера как средство достижения Мировой политики, Тирпиц обладал огромной властью. Он один также нес главную ответственность, в соответствии со своими военно-морскими законами, за строительство нового флота. Следовательно, Тирпиц должен был сыграть определенную роль в том, как будет использоваться новый флот (43). «Теория риска» Тирпица была в первую очередь задумана как средство сдерживания, в первую очередь против Великобритании, поскольку угроза такого риска позволила бы кайзеру безопасно проводить свою политику Weltpolitik. Тем не менее, Тирпиц признал необходимость создания планов морской войны против Британии, поскольку он предвидел период опасности во время строительства флота – в тот период, когда у флота не было достаточного количества судов для сдерживания Британии, в течение которого британцы могли бы атаковать и уничтожить новые военно-морские силы. Идеи Тирпица о войне против Великобритании полностью противоречили концепции наступательной операции, такой как операция Кнорра, которая предусматривала вторжение на Британские острова. Адмирал повторил мысли других политиков и штабных офицеров - что вторжение в Британию не увенчается успехом. На самом деле Тирпиц охарактеризовал эту идею как “безумную". Сама концепция его теории играла скорее оборонительную, чем наступательную стратегию; это очевидно из её описания Тирпицем. Тирпиц выступал за подготовку и создание линейного флота, размеры и мощь которого отбили бы у морских держав охоту искать сражения против него. “Германия должна иметь такой сильный флот, чтобы война даже с величайшей морской державой несла бы с собой такой риск, что ее собственное господство могло быть под угрозой” (44). Эта политика, однако, была направлена непосредственно на Великобританию как величайшую военно-морскую державу и требовала стратегии на случай войны. Действительно, более ранние работы Тирпица в 1894 году, до того, как он вступил в должность, касались идеи создания линейного флота, который теоретически мог бы при необходимости прорвать любую блокаду берегов (45). Тирпиц утверждал, что решающие действия в морской войне с Англией будут иметь место в районе Гельголандской бухты, когда англичане прибудут, чтобы установить свою тесную блокаду. Соображения в эпоху Тирпица отражали размышления адмирала, когда Германия приступила к строительству своего нового линейного флота. В 1899 году новая стратегия, представленная кайзеру, предусматривала отказ от вторжения в Британию. Этот план предусматривал решение проблемы предполагаемой тесной блокады Великобритании и британского военно-морского превосходства в целом путем вывода германского флота в Киль в Балтийском море и путем приобретения, силой или дипломатией, доступа в Данию, чтобы защитить вход в Балтийское море. Немецкие стратеги полагали, что британцы, возможно, не начнут операции в районе Гельголанда из-за боязни нападения немецких военно-морских сил из Балтики (46). Этот план, как и его предшественник, был частично заблокирован армией, которая выступала против любой операции в Дании. Генеральный штаб был занят исключительно потенциальными операциями против Франции и России и рассматривал этот план как уменьшение численности войск с этой целью (47). После долгих споров между службами к 1904 году военный штаб армии полностью отверг этот план. В 1904 году генеральный штаб армии твердо стоял против принципов 1899 года, поскольку план оказался неосуществимым, учитывая события, связанные с гонкой морских вооружений между Великобританией и Германией. Все чаще немецкие военно-морские руководители были вынуждены сталкиваться с возможностью появления гораздо большего количества вражеских военных кораблей, выстроенных против них, чем это было в предыдущем планировании. В ответ на гонку вооружений, вызванную планом Тирпица, Великобритания в 1904 году частично реорганизовала свой флот, чтобы сосредоточить большую его часть в Северном море против Германии. Эта мера стала возможной отчасти благодаря союзу 1902 года между Великобританией и Японией, в котором Британия полагалась на своего партнера для защиты торговли империи в Азии. Это позволило вывести британские суда с дальних форпостов. Новое распределение означало, что Британия будет иметь в своем распоряжении три четверти своих линкоров для войны с Германией (48). Эти цифры также показали ухудшение соотношения сил для Германии в том же году в результате заключения «Сердечного соглашения» (Entente Cordiale) – Антанты, между Великобританией и Францией. Хотя Антанта и не была прочным союзом, она сигнализировала о потеплении отношений между двумя державами, которое Германия рассматривала как направленное против нее. Действительно, британский взгляд на Германию как на растущую угрозу сделал Антанту возможной. В случае войны Германия может столкнуться как с британскими, так и с французскими войсками. Ситуация еще более ухудшилась в 1907 году, когда между Великобританией и Россией было заключено аналогичное соглашение. Эти шаги в совокупности полностью подорвали идею риска, поскольку британцы имели бы в своем распоряжении силы для проведения операций против Германия, которые могла бы легко сокрушить немецкую армию. В результате краха плана 1899 года немецкие военно-морские штабисты были вынуждены пересмотреть стратегию с Великобританией в условиях, которые делали положение флота в войне все более неблагоприятным. В свете этой ситуации в начале 1905 года, планы по-прежнему концентрировались на Британии как на главном враге, но в центре внимания была новая оборонительная стратегия, в которой остров Гельголанд и Гельголандская бухта приобрели ещё более важное значение. В соответствии с сохраняющейся верой в то, что Британия установит тесную блокаду берегов Германии, немцы выступали за размещение боевой базы в районе Гельголандской бухты и на основных военно-морских базах в Северном море. Таким образом, этот план был первым, который сосредоточил гораздо большее внимание на создании оборонительных сооружений и сооружений Гельголанда, а также других военно-морских объектов в Северном море. С началом войны германцы будут придерживаться оборонительной стратегии и вступят в бой с англичанами у побережья Германии в условиях, наиболее благоприятных для победы. Немцы надеялись, что благодаря серии таких боев, проведенных в основном с участием подводных лодок и миноносцами, они смогут сохранить большую часть своего флота в целости и сохранности, сократив численное превосходство англичан. Как только немецкие и британские боевые силы станут практически равны по численности, немецкие эскадры вовлекли бы англичан в решающую битву за военно-морское превосходство в Северном море (49). Германское военно-морское командование рассудило, что даже если эта битва не приведет к победе Германии, потери британцев могут быть настолько велики, что эффективная тесная блокада станет практически невозможной. Этот план нашел поддержку отчасти потому, что он казался единственным доступным вариантом, который давал хоть какой-то шанс на успех против британского флота. Это также имело то преимущество, что хорошо соответствовало политическим соображениям, касающимся использования флота на войне. Многие государственные деятели Германии, в том числе кайзер, считали, что флот необходимо сохранить в неприкосновенности в качестве дипломатического инструмента в переговорах, чтобы положить конец конфликту. Поддержание такого режима, утверждали они, стало бы мощным источником силы, который мог бы улучшить позиции Германии на таких переговорах (50). Действительно, идея искать битвы только при наиболее благоприятных условиях была частично основана на этом политическом желании. К несчастью для немцев, это планирование не положило конец вопросу о том, как лучше всего бороться с британским флотом. Все чаще проблема заключалась в том, что растущее сомнение в отношении основного предположения, лежащего в основе стратегии: британское исполнение тесной блокады. В результате этой озабоченности в 1908 году был разработан новый план, который пропагандировал наступательную, а не оборонительную стратегию. К этому времени британцы действительно находились в процессе борьбы со взглядами на жизнеспособность тесной блокады в современной войне. Британские военно-морские маневры отразили изменение взглядов в Адмиралтействе и, следовательно, заставили немцев подумать о том, что тесной блокады может вообще не произойти. В результате начальник Адмирал-штаба вице-адмирала Фридрих фон Бодиссен (Friedrich von Baudissin) предположил, что англичане могут применить дальнюю блокаду, и выступил за использование германского флота для нападения на дальние легкие силы со всем флотом, если это необходимо. Главной целью оставалось сокращение численности британского флота в качестве прелюдии к решающему сражению. Кайзер Вильгельм II был поражен этим планом и одобрил его, что привело к его дальнейшему совершенствованию под руководством адмирала Макса фон Фишеля (Max von Fischel), который был преёмниомк Бодиссена. Фишель подытожил позицию Германии и в 1910 году писал: “В конечном счёте, мы боремся за доступ к океану, входы в который ... находятся в руках Англии. Как бы ни велась война, мы, следовательно, в основном являемся тем нападающим, который оспаривает владения врага” (51). Это заявление, однако, было сделано в то время, когда стратегия Фишеля была подорвана другими авторитетными силами в германской военно-морской администрации. Назначение в 1909 году вице-адмирала фон Хольцендорфа (von Holtzendorff) главнокомандующим германским Флотом Открытого Моря (German High Seas Fleet - Hochseeflotte) учитывал этот факт. Хольцендорф утверждал, что у него не было достаточного количества судов для успеха таких наступательных операций. Следовательно, был достигнут компромисс, при котором Флот Открытого Моря предпримет выжидательное наступление, а не тотальную атаку в начале войны. По сути, этот компромисс означал возвращение к оборонительной стратегии. Споры между Хольцендорфом и Адмирал-штабом доминировали над стратегическими соображениями в течение двух лет после компромисса, в ситуации, когда там, где военно-морская стратегия Германии против Великобритании явно нуждалась в пересмотре. К 1912 году оперативные приказы Флота Открытого Моря, утвержденные кайзером, были в основаны на принципах оборонительной стратегии 1905 года, базирующиеся на фундаментальной идее установления Британией тесной блокады в Северном море: Его Величество Император приказал следующее для ведения войны в Северном море: 1. Цель операций должна состоять в том, чтобы нанести ущерб британскому флоту путем наступательных наступлений против патрульных или блокадных сил немецкой армии. И, когда это возможно, подводные атаки должны осуществляться до самого английского побережья. 2. После того, как уравнение сил будет достигнуто этим поведением в ходе войны желательно, чтобы наш флот стремился вступить в бой при благоприятных обстоятельствах после подготовки и сбора всех сил. Если до этого представится благоприятная возможность для участия, ею следует воспользоваться (52).
Учения 1913 года основывались на выполнении этих военных приказов в противовес тесной блокаде Британии. Немцы предполагали, что англичане выберут Гельголандскую бухту как основу для своих операций и что они немедленно отправятся в набег в поисках решающего сражения, в соответствии с прошлой традицией Британского королевского флота. Эти учения выявили, что военные приказы основывались на ошибочном предположении о тесной блокаде. Вице-адмирал Ингеноль (Ingenohl), ставший главнокомандующим Флотом Открытого Моря в 1913 году, а также другие военно-морские офицеры флота и чиновники Адмирал-штаба, признали, что учения противоречили использованию тесной блокады. Поддержание тесной блокады со стороны британцев оказалось чрезвычайно дорогостоящим для британцев в эпоху более нового, более боеспособного оружия. Если это окажется правдой и Британия выберет другой путь стратегии, это подорвало бы первое условие военных приказов и, в конечном счете, военные усилия Германии на море. К 1914 году офицеры Флота Открытого Моря были “твердо убеждены”, что британцы не будут рисковать такой "близкой" блокадой, а вместо этого заменят ее “дальней” блокадой. Кроме того, Адмирал-штаб пришел к выводу, что “в такой отдаленной блокаде британский флот будет использовать Скапа-Флоу в качестве своей главной базы” (53). Осуществление такой отдаленной блокады в устье Северного моря и размещение британского флота в Скапа-Флоу, расположенном на Оркнейских островах на крайнем севере Британских островов и Северного моря, делало военные приказы 1912 года бесполезными. Приказы предполагали, что война развернется в южной половине Северного моря, а не на далеком севере. Казалось, ни у кого не было ответа на эту проблему. Острый пример этой проблемы возник в разгар дебатов о вероятной стратегии Великобритании, когда Тирпиц спросил фон Ингеноля: “Что вы будете делать, если они не придут?” Ни у фон Ингеноля, ни у Тирпица не было удовлетворительного ответа. Вопрос о том, будут ли британцы применять близкую или дальнюю блокаду, так и не был удовлетворительно решен германским военно-морским командованием в годы, предшествующие началу Первой мировой войны. В результате директивы июля 1914 года, изданные накануне войны, представляли собой гибрид плана 1912 года, в котором предпринималась попытка справиться с обоими типами блокады. Основные директивы приказов 1912 года остались нетронутыми, но кроме того начальник Адмирал-штаба адмирал Гуго фон Поль (Hugo von Pohl) призвал к атаке на позиции кораблей, осуществлявших дальнюю блокаду, подводными лодками и активное применение минных заграждений. В то время как эти силы участвовали в дальней блокаде, Поль распорядился, чтобы основные эскадры Флота Открытого Моря атаковали любые британские военные корабли в бухте Гельголанд, которые пытались бы установить тесную блокаду или просто патрулировали бухту. Конечной целью оставалось сведение на-нет численного превосходства британцев с целью достижения почти паритета и победы в последующем решающем сражении. Даже к 1914 году многие военно-морские офицеры чувствовали, что смешанная стратегия, присутствующая в директивах, не была причиной тревоги. По словам одного из них: “Среди нас было мнение, от Главнокомандующего до последнего рекрута, об отношении к английскому флоту. Мы были убеждены, что он будет искать и атаковать наш флот в ту же минуту, как только он покажется и где бы он ни был” (55). Эта вера основывалась на использовании представлений о проведении тесной блокады, а не такого метода действий, что удалит британскую армию от берегов Германии. Высокопоставленные военно-морские офицеры цеплялись за убеждение, что стратегия не была поводом для беспокойства и по политическим причинам. Они верили, что политические лидеры Германии никогда не допустят, чтобы страна оказалась втянутой в войну с Великобританией. По сути, Германия вступила в Первую мировую войну без четко определенной военно-морской стратегии. Последний свод военных директив предполагал, что британцы, по крайней мере, развернут некоторые силы для охраны бухты Гельголанд, если не установят полную блокаду. Однако они упустили из виду возможность того, что в случае дальней блокады британцы могут вообще не посылать никаких сил (56). Такая ситуация обрекла бы Флот Открытого Моря на бездействие, в то время как Британия сохранила бы господство о море. Эта ситуация оказалась именно такой, как разворачивалась война на море, так как немецкие силы были размещены в своих портах Северного моря в ожидании массированного наступления, которое не последовало. Однако, без пользы для ретроспективы, немецкие легкие силы были прикреплены к системе обороны и разведки у Гельголанда чтобы предупредить о приближении атакующих отрядов и дать время тяжелым эскадрам Флота Открытого Моря отреагировать на нее. После начала войны между Великобританией и Германией 4 августа 1914 года выполнение этой запутанной, расплывчатой стратегии, а также британской стратегии было приостановлено военно-морскими администрациями двух стран. В то время как Британия и Германия выиграли от действий нескольких влиятельных политиков и военно-морских начальников, они страдали от ряда бюрократических недостатков, которые оказали прямое влияние на события, развернувшиеся до и во время битвы при Гельголандской бухте. Военно-морская администрация Великобритании работала в рамках запутанной системы руководства, в которой стратегическая политика находилась в ведении двух организаций при правительстве премьер-министра Герберта Асквита (Herbert Asquith): Адмиралтейства, первоначального военно-морского управление британского военно-морского флота и Военно-морской штаб (также известный как Военный штаб Адмиралтейства), который был органом в нем. Адмиралтейство вело свое происхождение с 1546 года, когда король Генрих VIII создал военно-морской флот (57). К 1914 году его возглавил первый лорд Адмиралтейства, который был гражданским лицом и членом кабинета министров в правительстве. В начале Первой мировой войны эту должность занимал Уинстон Черчилль. Родившийся в 1874 году, Черчилль уже четырнадцать лет участвовал в британской национальной политике и наблюдал за движением к стратегии дальней блокады, которая развернулась к началу войны. Черчилль как первый лорд отвечал за надзор за Советом адмиралтейства, который состоял из четырех морских лордов. Первый морской лорд был наиболее влиятельным и давал советы по военно-морской политике, а также информацию о составе и расположении флота. Этим человеком был принц Луи Баттенберг (Louis Battenberg), который занимал этот пост с 1912 года и, как правило, считался "новым военно-морским офицером". Второй морской лорд занимался личным составом и мобилизацией флота, в то время как третий морской лорд занимался закупкой всех военно-морских боеприпасов и оборудования. Четвертый морской лорд занимался перевозкой припасов. К началу Первой мировой войны первоначальный Совет адмиралтейства, будучи с первым лордом и морскими лордами, не был доминирующим органом, контролирующим военно-морские операции. Эта обязанность легла на Военно-морской штаб, который был создан Первым лордом Черчиллем. Проблематичное заседание Комитета имперской обороны 23 августа 1911 года побудило его к созданию. Эта встреча привела к большим разногласиям не только по вопросу о тесной блокаде, сторонником которой тогда был Первый Морской лорд Вильсон, который пытался обсудить вопрос перспективности отдаленной блокады и вопрос об общем военном подходе к войне против Германии. С точки зрения на последнюю проблему, разгорелся спор, в частности, о том, следует ли применять политику десантных войск против Германии, имея в виду десантные нападения на немецкое побережье, или континентальную стратегию, которая требовала, чтобы Королевский флот поддержал транспортировку британских экспедиционных сил во Францию, чтобы воевать совместно с французскими войсками. Решение принять континентальную стратегию привело к тому, что правительство Асквита приказало Адмиралтейству оказать помощь в Войне за независимость, ответственному за армейские операции, в разработке планов совместной операции. Когда члены Адмиралтейства, все еще выступавшие за стратегию высадки десанта, стали медлить, Асквит приказал провести административную реформу в Адмиралтействе, что позволило Черчиллю создать Военно-морской штаб. Руководство этим административным органом, созданным в 1912 году, состояло из "первого лорда", "первого морского лорда", начальника военного штаба адмирала Доветона Стерди (Doveton Sturdee) и секретаря. Хотя поначалу он был задуман как просто консультативная группа в самом Адмиралтействе, штаб под руководством Черчилля стал командной структурой военно-морского флота во время войны. Организация была разделена на три подразделения: оперативное, разведывательное и мобилизационное. Его миссия вытекала из аргумента Черчилля о том, что потребности современной войны делают необходимым штабной орган, которому поручено контролировать все операции во время войны. В его трактовке, штаб, “должен быть инструментом, способный сформулировать любое решение, которое должно быть принято или может быть принято исполнительной властью в терминах точных и исчерпывающих деталей. Персонал должен был быть “мозгом, гораздо более всеобъемлющим, чем любой другой человек” (58). Такая централизация оперативного аспекта военно-морского флота встретила большое сопротивление; в прошлой британской истории адмиралам предоставлялось проводить конкретные операции, и только общие приказы определяли их действия. Бывший первый морской лорд Вильсон, вторя чувствам многих, рассматривал штабную систему как просто несовместимую с военно-морским флотом с точки зрения его требований: “Морская война и Штаб - это попытка адаптировать к военно-морскому флоту систему, которая в первую очередь была разработана для армии” (59). Этим заявлением Вильсон коснулся утверждения о том, что такая система для военно-морского флота может оказаться чрезвычайно неэффективной и поставить под угрозу военно-морские операции в случае войны. Это предположение оказалось точным и в значительной степени объясняет многие ошибки, допущенные военно-морским командованием во время Первой мировой войны, в том числе несколько из них, случившихся в битве при бухте Гельголанд, которые едва не привели к катастрофе для Королевского флота. Штаб появился всего за два года до начала войны, многие ключевые сотрудники не знали в полной мере своих обязанностей. Контр-адмирал Г. Г. Турсфельд (H. G. Thursfeld), служивший в оперативном отделе, обнажил эту проблему в своих комментариях о поведении Военно-морского штаба в первые месяцы войны: “Ни начальник военного штаба, ни директор оперативного отдела [Адмирал сэр Артур Левесон (Arthur Leveson)], казалось, имел какое-то особое представление о том, что предполагалось, что Военный штаб будет делать, или как они должны использовать это; он был воспитан в традиции, согласно которой поведение флота было делом только адмирала, и что он не нуждался в помощи в усвоении всей ситуации и ее последствий и в принятии решения, вероятно, мгновенно, о том, что должно быть сделано и какие приказы должны быть отданы, чтобы это было сделан” (60).
К путанице в назначении персонала руководителей добавлялось отсутствие опыта у многих его сотрудников. В отличие от адмиралов в высших эшелонах, те, кто находился внизу, имели мало опыта в детальном изучении морской войны. Вероятно, этот аспект включает в себя первого лорда Черчилля, поскольку он был гражданским лицом, получил образование в Военной академии Сандхерста, и, следовательно, служил в армии, а не на флоте. К 1911 году, несмотря на страсть к военно-морским делам, которую он к этому времени проявлял, Черчилль все еще не был так опытен в искусстве ведения морской войны, как обычные военно-морские офицеры. Кроме того, назначение персонала и работа были в такой степени централизованы, что в него редко входили другие лорды Адмиралтейства, и штаб даже пытался руководить операциями на море с помощью беспроводной связи. Действительно, главнокомандующий британским флотом адмирал Джон Джеллико не раз сталкивался с этой проблемой, к своей досаде. Наконец, Военно-морской штаб стремился установить такую степень секретности, что часто сами командующие операциями не были полностью осведомлены о деталях миссии (61). В целом, эта бюрократия штаба сделала его вполне подходящим для затруднения в достижении результата в сложном процессе координации действий между Адмиралтейством и морскими силами. Битва при Гельголандской бухте наглядно продемонстрировала эту проблему. В то время как Джеллико и другие в британском военно-морском флоте подшучивали над военно-морским штабным персоналом, их проблемы не шли ни в какое сравнение с проблемами военно-морской администрации германского Флота Открытого Моря. В 1914 году главнокомандующий Флота Открытого Моря адмирал Фридрих фон Ингеноль работал в гораздо более сложной системе, которая ограничивала его степень действия гораздо больше, чем Джеллико военно - морской штаб. Эта ситуация была результатом изменений, внесенных в руководящий аппарат военно - морского флота в течение правления кайзера Вильгельма II. На протяжении всей эпохи Бисмарка и в первые годы правления Вильгельма военно-морской флот был всего лишь подразделением армии с точки зрения ее контроля. Ряд шагов по реорганизации был предпринят в 1889 году, когда Вильгельм II создал Военно-морской кабинет, отдельный от Военного кабинета армии, который руководил военно-морским флотом. Важнейшей задачей этого органа была передача всех приказов по военно-морским делам в водах вблизи Германия соответствующим командирам. К началу Первой мировой войны главой военно-морского кабинета стал адмирал Георг Александр фон Мюллер (Georg Alexander von Müller), которого многие морские командиры считали гораздо более способным администратором, чем военно-морской офицер. Тем не менее, Мюллер занимал очень влиятельное положение, поскольку имел прямой доступ к кайзеру. В дополнение к этой организации Вильгельм создал должность начальника Верховного командования Адмиралтейства (Оберкомандо - Oberkommando), который отвечал как за стратегию, так и за развертывание военных кораблей. Вопросы, касающиеся управления и строительства военных кораблей, были поручены новому статс-секретарю Императорского военно-морского флота, Тирпицу, который занимал этот пост с 1897 по 1916 год, до момента, когда был вынужден покинуть его. Этот военно-морской орган управления был разделен на десять департаментов, каждый из которых основывался на управлении одним аспектом военно-морского флота, таким как верфи или само строительство. Окончательное изменение в управлении военно-морским флотом произошло в 1899 году, когда Вильгельм II создал Адмирал-штаб (Admiralstab) для замены Высшего командования военно-морского флота. Этот орган курировал, среди прочего, стратегическое планирование действий флота, но в военное время он также должен был проводить все военно-морские операции. Этот орган возглавил в 1914 году адмирал Гуго фон Поль. Адмирал, профессиональный флотский офицер, отчасти был обязан своим положением служению Тирпицу, хотя эта поддержка не основывалась на уважении к его способностям. Действительно, Тирпиц видел ценность Поля в том, что он был легко контролируемым и управляемым подчиненным (62). Структура военно-морской администрации Германии была такова, чтобы ни один человек не мог получить большую власть. Однако вместо того, чтобы рассматриваться как слабость, реорганизация, которая предусматривала это раздробленное командование, была направлена на то, чтобы убедиться, что окончательная власть принадлежит верховному главнокомандующему всеми военно-морскими и военными силами Германии: кайзеру Вильгельму II. Кайзер очень серьезно относился к своей роли в имперском правительстве, и его власть в отношении военно-морского флота была четко очерчена в статье 53 германской Конституция 1871 года, которая служила руководящей структурой объединённой Германии. В этой статье оговаривалось, что “Военно-морской флот Империи объединен под верховным командованием кайзера. Его организация и структура находятся в юрисдикции кайзера, который назначает офицеров и гражданских служащих военно-морского флота и получает прямую присягу на верность” (63). Реорганизация помогла кайзеру в его цели в полной мере осуществлять свою власть. Это намерение часто не реализовывалось, поскольку кайзер, несмотря на свою веру в высшую власть трона над флотом, был вынужден поддерживать желания своих адмиралов. Тем не менее, военно-морские офицеры признали эту систему препятствием для ведения войны. В течение многих лет до войны стратегическое планирование опиралось на согласие кайзера, и к началу Первой мировой войны действия военно-морского флота были ограничены в соответствии с пожеланиями кайзера. Этот факт очевиден из приказов 1912 года, которые ограничивали наступательные операции только теми обстоятельствами, которые считались благоприятными. Это соображение, теоретически, должен был сделать кайзер. Если бы кайзер настаивал на своей прерогативе в начале войны, начальник штаба адмиралтейства Гуго фон Поль должен был бы представить все оперативные планы кайзеру для имперского одобрения. Кроме того, это ограничило бы действия главнокомандующего Флотом Открытого Моря адмирала Ингеноля, поскольку ему пришлось бы запрашивать одобрение любой важной операции у Поля. Этот административный механизм, следовательно, представлял собой большое потенциальное препятствие для действий военно-морского флота при ведении войны. Адмирал Рейнхард Шеер (Reinhard Scheer) разъяснил корень этой проблемы в своих мемуарах: “Ввиду особенностей морской войны высшая власть [имеется в виду кайзер] не может быть в состоянии заранее урегулировать детали времени и методы проведения любого конкретного предприятия, на которое было принято решение” (64). Шеер, а также другие старшие офицеры, такие как Тирпиц, пришли к выводу, что настойчивое требование кайзера одобрять все операции обрекает флот на бездействие, что автоматически уступает владение на море Британии. Такой поворот событий был отчасти результатом реакции кайзера на битву при Гельголанде. Осторожность, проявленная кайзером в начале войны, была не просто результатом оценки численного превосходства Великобритании в военных кораблях, которое доминировало в стратегических соображениях вплоть до войны. Один уважаемый историк германского военно-морского флота утверждает, что эта позиция была отчасти результатом “психологического препятствия” в том смысле, что кайзер и все другие военно-морские офицеры были поражены прошлыми военно-морскими достижениями Великобритании (65). Этот взгляд на отсутствие доверия, безусловно, имеет много достоинств с точки зрения кайзера. Со времен своей юности Вильгельм был увлечен прошлыми достижениями британского флота и мечтал построить флот, столь же великий, как британский (66). К Первой мировой войне кайзер, родоначальник с Тирпицем такого флота, не хотел рисковать им без необходимости. Это же убеждение выражают и другие, такие как Рейнхард Шеер, который лаконично подытожил ситуацию: “У английского флота было преимущество оглядываться на столетнюю гордую традицию, которая, должно быть, давала каждому человеку чувство превосходства, основанное на великих деяниях прошлого. Этот эффект может быть усилен при виде их огромных эскадр, каждая единица которых в каждом классе предполагалось, представляют собой последнее слово искусства в морском строительстве” (67). Психологический барьер был не только у кайзера, но и у других, таких как имперский канцлер Бетман-Гольвег (Bethmann-Hollweg), начальник Главного Морского штаба фон Поль, и начальник Морского Кабинета фон Мюллер могли согласиться с такой оценкой. В дополнение к психологическому фактору, который лежал в основе позиции кайзера, были политические соображения, которые его подкрепляли. И Вильгельм II, и Бетман-Гольвег рассматривали флот как, возможно, ценную разменную монету в переговорах о прекращении войны. По их мнению, было желательно сохранить флот в целости и сохранности, чтобы способствовать благоприятному завершению любого европейского конфликта (68). Хотя ключевым соображением канцлера было просто убеждение в силе флота, как следствие предполагавшее, что немецкое побережье никогда не подвергнется нападению британцев, он не раз использовал флот в качестве политического инструмента. Позиция кайзера ясна благодаря его постоянной поддержке Бетман-Гольвега до июля 1917 года, несмотря на растущее давление, направленное на его отставку. Это также ясно видно из военных приказов германскому флоту в июле 1914 года, в которых подчеркивалась неуклонное истощение британской военно-морской мощи в результате боев при чисто благоприятных условиях. Так строг был этот приказ, что Верховному главнокомандующему флота адмиралу Ингенолю не разрешалось рисковать своим флотом за пределами воображаемой линии, простирающейся от Хорнс-Рифа до Тершеллинга в Северном море (69). Такое ограничение явно обременяло Флот Открытого Моря ограничениями, которые затрудняли выполнение его обязанностей. Эта акция была предпринята, несмотря на энергичное сопротивление Тирпица, который был ярым противником Бетмана-Гольвега. Поражение позиции Тирпица по этому вопросу свидетельствует как о могуществе кайзера, так и о курсе, который он намеревался проводить в морской войне. Как только Великобритания объявила войну Германии 4 августа 1914 года, Тирпиц выступил за организацию сражения в районе острова Гельголанд, в соответствии с идеей сокращения численного состава британского флота и превосходстве германского флота в подготовке к решающей встрече, опять же где-то в районе Гельголанда. Помимо военных соображений о разгроме королевского флота, у Тирпица были и политические мотивы. Он считал, что ни при каких обстоятельствах флот не должен бездействовать в условиях ограничений, введенных кайзером. Уже 6 августа Тирпиц спорил с начальником военно-морского кабинета Мюллером и адмиралом Эдуардом фон Капелле (Eduard von Capelle), начальником департамента военно-морского флота, что линейный флот должен взять на себя более ответственные и перспективные операции. Мюллер встал на сторону Поля и кайзера в том, что не следует чрезмерно рисковать флотом (70). Таким образом, личное господство кайзера над германским Флотом Открытого Моря в значительной степени подорвало те меры, которые были приняты для ведения войны с Британией. Ограничения не позволяли своевременно использовать возможности, открывавшиеся для крупномасштабных операций. Это ограничение командования было гораздо более обременительным, чем то, которое было наложено на британский флот, и окажется ключевой слабостью, усугубленной битвой при бухте Гельголанд. Проблемы, присущие высшему военно-морскому командованию как Великобритании, так и Германия являются последней частью более широкого фона, на котором разворачивалась морская война в Северном море во время Первой мировой войны. События, приведшие к битве при Гельголандской бухте, были продиктованы гонкой морских вооружений, стратегиями, возникшими в результате этого, и руководством отдельных лиц в их соответствующих администрациях. Они также в значительной степени учитывали исход битвы и, что наиболее важно в случае с Германией, последствия борьбы. Последнее в конечном счете означало изменение в поведении всего военно-морского флота в сражениях Первой мировой войны.
Гонка военно-морских вооружений усилила военно-морские силы как Великобритании, так и Германии. Выкристаллизовались стратегии использования усовершенствованных технологий в войне между двумя нациями. В то время как военно-морские администрации обеих стран пытались определиться, как лучше проводить операции на море, события в Европе постепенно приближали обе державы к войне. К 1914 году Европа была поляризована на две различные системы альянсов, Тройственный союз и Тройственную Антанту, в атмосфере взаимной подозрительности. Отчасти это было результатом самих союзов. Члены Тройственного союза, Германия, Австро-Венгерская Империя и Италия выступали против Тройственной Антанты - Великобритании, Франции и России. Любые конфликты во внешних делах, которые один член альянса мог иметь с членом противоположного лагеря, неизменно затрагивали всех членов соответствующих альянсов. В результате война между любыми двумя членами соответствующих сторон может в конечном итоге привести к войне с участием всей Европы. Эта ситуация усугублялась гонкой военно-морских вооружений между Великобританией и Германией. Другие источники трений включали гонку вооружений на суше силы, империалистическую конкуренцию между великими державами Европы и силами национализма. Эта последняя проблема, определяемая в данном случае как общее желание людей аналогичного культурного происхождения основать свое собственное этническое государство, привела к убийству 28 июля 1914 года наследника трона Австро-Венгрии - эрцгерцога Франца Фердинанда националистическим сербским обществом, известным как “Черная рука". В то время как само по себе убийство было недостаточно, чтобы вызвать европейский кризис, но действия великих держав в конечном итоге привели к Первой мировой войне. И Австро-Венгерская империя, и Германия хотели использовать это убийство для достижения своих собственных целей в регионе Балкан. Австро-Венгерская империя признала это событие возможностью сокрушить славянский национализм, который угрожал целостности империи, путем войны с Сербией. Германия поддержала эту акцию отчасти для того, чтобы сохранить поддержку своих основных европейских союзника, но и в надежде на стабилизацию Балкан с целью установления прочных линий связи с Турцией. К этому времени железная дорога Берлин-Багдад, построенная ради расширения торговли, была уже на пути к завершению и проходила через Балканы (1). В результате немцы выпустили знаменитый “чистый чек”, обещание поддержки Австро-Венгерской империи в достижении ее цели. Как немецкие, так и австро-венгерские политики рассматривали это как ограниченную войну, которая должна была завершиться в течение месяца, но в конфликт были вовлечены все крупные державы сторон. Через два дня после того, как Австро-Венгрия объявила войну Сербии 28 июля 1914 года, Россия приказала провести всеобщую мобилизацию своих вооруженных сил. Русские, которые считали себя защитниками славян, а также имели амбиции на Балканах, надеялись заставить Австро-Венгрию отступить. Затем Германия потребовала, чтобы Россия прекратила свои мобилизационные усилия. Это действие было необходимо немцам, поскольку их военный план континентальной войны, план Шлиффена, был разработан для противодействия войне на два фронта против Франции и России. Он предполагал нанесение сокрушительного удара по Франции с целью быстрого разгрома страны, а затем следовал удар по России, пока она еще мобилизует свои силы. Если Россия успевала мобилизоваться, это сделало бы невозможным осуществление такого плана в случае европейской войны. В результате отсутствия реакции России 1 августа 1914 года Германия объявила войну Россия. Два дня спустя Франция объявила войну Центральным державам. К этому времени Германия и Австро-Венгрия находились в состоянии войны с Россией и Францией. Однако эта ситуация не сделала войну между Великобританией и Германией неизбежной. Британцы колебались в своем решении, и действительно, 26 июля король Англии Георг V выразил надежду, что, поскольку у Британии нет прямых претензий ни к Германии, ни к Австро-Венгрии, его страна останется нейтральной (2). Правительство Герберта Асквита в значительной степени разделяло стремление к нейтралитету в войне. Такова была позиция британского правительства, что кайзер, его правительство и в значительной степени его военно-морские чиновники считали, что Британия будет держаться в стороне от войны. Эта надежда была разбита 3 августа, когда немецкое правительство направило в Бельгию ультиматум с требованием разрешить германской армии беспрепятственно пройти через нее, чтобы нанести удар по Франции в соответствии с планом Шлиффена. Правительство Герберта Асквита 4 августа потребовало, чтобы немцы уважали нейтралитет Бельгии, поскольку Британия обязалась защищать целостность в договоре 1839 года. К изумлению немцев, их решение не делать этого привело в ту же ночь к объявлению Британией войны Германии. Начало военных действий между двумя державами положило начало реализации стратегий противоборствующих сторон. Действительно, обе эти системы уже были поставлены на основу военного времени. Британскому флоту, ядро которого во время войны было известно как Гранд-флит, 28 июля был отдан приказ выйти в море на следующий день (3). К ночи 4 августа Гранд-флот состоял из двадцати линкоров-дредноутов, пяти старых линкоров до-дредноута, четырех линейных крейсеров, четырнадцати крейсеров различных типов и сорока одного эсминца под командованием главнокомандующего адмирала Джона Джеллико. В составе этих сил боевые крейсера находились под командованием вице-адмирала Дэвида Битти, в то время как шесть легких крейсеров находились под командованием коммодора Уильяма Гуденаф (William Goodenough) (4). Они были размещены на главной британской военно-морской базе Скапа-Флоу на Оркнейских островах. База Скапа-Флоу была относительно новым образованием, будучи следствием реорганизации флота в Северном море в 1904 году, и, следовательно, не имел надлежащей обороны в начале войны. В дополнение к Гранд-флиту, севернее были Шестая и Десятая крейсерские эскадры, состоявшие из четырех и восьми крейсеров соответственно. Десятая эскадра крейсеров была в первую очередь ответственна за патрулирование северного входа в Северное море, в соответствии со стратегией дальней блокады, принятой военно-морским флотом для войны против Германии. В дополнение к силам на севере, на южных направлениях Британских островах было собрано несколько военно-морских эскадр. Основной силой был флот Ла-Манша вице-адмирала сэра Сесила Берни (Sir Cecil Burney), который состоял из восемнадцати старых линкоров и четырех легких крейсеров. Ему было поручено защищать Английский Канал и транспортный поток на континент и с континента. Кроме того, был Гарвичский отряд (соединение, силы) Реджинальда Тирвитта (Reginald Tyrwhitt). Эта эскадра располагалась на военно-морской базе Гарвич на юго-восточном побережье Великобритании и состояла из двух легких крейсеров и тридцати пяти эсминцев. Восьмая флотилия подводных лодок из шестнадцати подводных лодок и Шестая флотилия подводных лодок из шести судов также находились в Гарвиче под командованием коммодора Роджера Кейса (Roger Keyes). Наконец в Гарвиче были Силы С, которые состояли из пяти устаревших броненосных крейсеров. Различные легкие силы патрулировали Ирландское море, а также Ла-Манш. Эти силы готовились встретить силы германского Флота Открытого Моря, который 31 июля получил приказ двинуться со своей базы в Киле на Балтике через Кильский канал, чтобы занять свои базы в Северном море в соответствии с немецким военным планом. 1 августа кайзер приказал провести всеобщую мобилизацию флота, которая привела флот в готовность к действиям (5). В это время основные военно-морские базы Флота Открытого Моря были Киль (Kiel) на Балтике и Вильгельмсхафен (Wilhelmshaven) и Куксхафен (Cuxhaven) в Северном море. Оборонительные сооружения, размещенные на аванпосте, острова Гельголанда, охраняли два последних порта, в то время как другие охраняли вход в Кильский канал, который вел к первому. В своих базах в Северном море Флот Открытого Моря находился под командованием адмирала Фридриха фон Ингеноля; он состоял из трех эскадр (6). Первая эскадра из восьми линкоров-дредноутов стояла на якоре в устье реки Яде (Jade River - Нефритовой реки) недалеко от большой базы в Вильгельмсхафене. Четыре дредноута Третьей эскадры стояли за Яде Баром (Jade Bar), песчаной преградой, которая лежала в устье бухты Яде. Эта диспозиция соответствовала кайзеровскому указанию по организации защиты больших кораблей, особенно в случае возможного нападения подводных лодок. Вторая эскадра из восьми линкоров, состоявшая из до-дредноутов, находилась в устье реки Эльбы (Elbe River) между базами Куксхафен и Брунсбюттель (Brunsbüttel). Под эгидой Флота Открытого Моря находились также две флотилии подводных лодок, состоящие из девятнадцати судов. У входов в реки Яде, Эльба и Везер базировались и другие силы, многим из которых было поручено охранять эти районы и патрулировать бухту Гельголанд в качестве передового дозора для предупреждения о любой крупной британской вылазке в этот район. Среди них были силы Разведывательных Групп флота: отряды линейных крейсеров, легких крейсеров и эсминцев (называемых немцами - миноносцами), приписанных к пяти группам. Четыре линейных крейсера Первой Разведывательной группы под командованием контр-адмирала Франца Хиппера (Franz Hipper), который в качестве старшего офицера Разведывательной группы находился в устье Яде с Первой и Третьей эскадрами. Остальные четыре разведывательные группы включали шесть легких крейсеров. Вторая Разведывательная группа находилась под командованием заместителя Хиппера, контр-адмирала Леберехта Мааса (Leberecht Maas). В дополнение к этой должности Маас был также старшим офицером миноносцев. Эта часть сил флота состояла из восьми флотилий миноносцев, каждая из которых обычно состоял из одиннадцати судов, в общей сложности насчитывалось девяносто эсминцев. Другой частью германского флота было Балтийское командование под командованием принца Генриха Прусского, брата кайзера. Перед этими силами была поставлена задача обороны от русских кораблей, и они состояли в основном из семи крейсеров и нескольких миноносцев, подводных лодок и минных заградителей. С началом войны англичане полагали, что немцы будут использовать эти военно-морские подразделения, собранные в Северном море, в одной из трех операций. Первой из них считалась операция по ведению войны с торговлей против британского судоходства в Атлантике. Второй было вторжение на британское восточное побережье, которое было предметом некоторых планов оборонительной стратегии против Германии в предвоенные годы. Англичане также предполагали, что третьей возможностью может быть рейд в Ла-Манш, чтобы сорвать операции по переброске Британских Экспедиционных Сил (BEF) во Францию в рамках континентальной стратегии, которая предусматривала развертывание британских сухопутных войск на континенте. По правде говоря, операции осуществлялись медленно и не соответствовали ни одному из ожиданий британцев. Сухопутная война на континенте уже разворачивалась в результате немецкого вторжения в Бельгию, которое началось 3 августа, чтобы расположить немецкие армии для их наступления на Францию в соответствии с планом Шлиффена. Кроме того, французские войска под командованием генерала Жозефа Жоффра (Joseph Joffre) готовились к атаке с юга Франции на немецкие войска в провинциях Эльзас и Лотарингия. В то время как эти события происходили, относительное спокойствие в Северном море противоречило идее войны. Вместо решительных действий, направленных на начало войны, которых ожидало большинство британцев, первое морское столкновение было относительно незначительным делом. Оно произошло 5 августа 1914 года между британскими эсминцами Харвичских Сил и немецким минным заградителем "Кенигин Луиза" (Königin Luise). Построенное в 1912 году, это немецкое судно было 1800-тонным пассажирским судном, которое служило на линии между Гамбургом, Германия, и остров Гельголанд, который до войны был местом отдыха отдыхающих. Немцы реквизировали судно и перестроили в качестве заградителя в начале войны. Преобразование было настолько быстрым, что большая часть его устройств мирного времени все еще была на месте, экипаж состоял в основном из первоначального персонала мирного времени, а вооружение состояло всего из двух семифунтовых скорострельных пушек (пом-пом), нескольких винтовок и, самое главное, 180 мин (7). Миссия "Кенигин Луиза" состояла в том, чтобы выставить мины у порта Гарвич, замаскировавшись под каботажное судно, которое регулярно следовало по маршруту между Гарвичем и Нидерландами. 5 августа Тирвитт находился в море с Силами Гарвича с целью патрулирования линии от Гарвича до острова Терсхеллинг (Terschelling) в голландских водах. До него доходили сообщения, которые вызывали подозрения в намерениях “Кенигин Луиза” и эсминцы "Ланс" (Lance – Копьё) и "Ландрейл" (Landrail) были отправлены на разведку. Результатом стало сражение, в котором "Ланс" претендовал на звание "произведшего первый выстрел” морской войны (8). Легкий крейсер “Амфион” (Amphion) вскоре присоединился к неравной борьбе, и "Кенигин Луиза" была потоплена, потеряв примерно пятьдесят четыре офицера и матроса из ста членов экипажа. Продолжение действия в море произошло на следующий день, когда "Амфион" был уничтожен миной, поставленной затонувшим заградителем. После этих событий операции на море были спокойными. Никакого вмешательства Германии в британскую операцию по переброске британских экспедиционных сил во Францию не произошло. Это начинание было одобрено 6 августа и продолжалось с 7 по 22 августа. Эта относительно крупномасштабная операция имела решающее значение с точки зрения укрепления союзнической обороны Франции от нападения Германии. За это время британцы перевезли 160 000 человек в составе шести пехотных дивизий, одной кавалерийской дивизии, двух кавалерийских бригад и различных подразделениях поддержки (9). За все время операции ни одно немецкое судно не предприняло вылазки, чтобы попытаться сорвать ее. Тирвитт, чьи силы были приданы для прикрытия транспортировки BEF, в письме, написанном 15 августа выразил мнение всего Королевского флота, сказав, что ему начинает “довольно скучно ничего не находить” и что он “начинает терять надежду добраться до немцев на некоторое время” (10). Причин отсутствия крупномасштабной германской военно-морской операции в первые дни войны, спровоцировавшей письмо Тирвитта, было много. Одним из факторов, лежащих в основе отсутствия немецких атак на транспорт BEF, была вера армии в быстрое окончание войны вследствие реализации плана Шлиффена. По мнению офицеров в Генеральном штабе Германии, относительно небольшой контингент британских сил не повлиял бы на результат. Генерал Гельмут фон Мольтке (Helmuth von Moltke), начальник Генерального штаба, не полагал военно-морское воздействие на транспортировку BEF сколько-нибудь важным, и даже зашел так далеко, что сказал, что он надеется, что британские войска высадятся как раз вовремя, чтобы немецкие войска “позаботились о них” (11). Мольтке придерживался этой точки зрения отчасти потому, что он долгое время считал, что немецкий Военно-морской флот не может вырвать контроль над морями у Британии или, как следствие, эффективно противостоять транспортировке BEF во Францию. Его убежденность очевидна из комментариев, сделанных в 1909 году на совещании правительственных, военных и военно-морских чиновников, где присутствовал и Тирпиц. Мольтке, в ответ на заявление Тирпица о том, что военно-морской флот еще недостаточно силен, чтобы противостоять англичанам в возможной конфронтации, заявил, что “я действительно не могу предвидеть, как эта прискорбная ситуация когда-либо изменится, поскольку наш военно-морской флот всегда будет существенно слабее британского” (12). Это туманное представление о возможностях военно-морского флота со стороны армии укрепилось в последующих переговорах между двумя ветвями вооруженных сил о том, как лучше всего во время войны фактически предотвратить транспортировку БЭФ во Францию. На конференции 1912 года между военно-морским флотом и армией, представитель военно-морского флота адмирал фон Хееринген выдвинул идею нападения на британские силы в Ла-Манше основной частью германского военно-морского флота (13). В то время как флот Открытого моря связывал большую часть британского в решительном бою, легкие силы, такие как подводные лодки и миноносцы проникли бы в район, используемый транспортами. Хееринген, однако, признал, что флот будет подвергнут атакам численно превосходящими силами в родных водах противника. Кроме того, адмирал видел мало шансов на успех при остановке транспорта британских войск. Скорее всего, лучшее, на что можно было надеяться, - это добиваться небольших успехов, которые могли задержать транспорт. С этой целью кайзер одобрил использование легких сил для организации атак на транспорта британской армии. Тем не менее, после этой конференции и ее неблагоприятных выводов армия пришла к выводу, что флот мало что может сделать для поддержки военных усилий на суше.
Помимо мнения армии, которое вытекало из выводов, сделанных на конференции 1912 года, у самого германского военно-морского флота были свои причины в отсутствии активных действий против британской транспортной операции, которая в итоге прошла без помех. Определенную роль сыграла оценка военно-морским флотом на конференции 1912 года своих собственных возможностей. Хееринген был вынужден признать, что нападение флота Открытого моря на англичан будет противоречить стремлению к сражению при “благоприятных условиях”, согласно приказууказаниям кайзера об использовании флота, которые были озвучены в военных приказах 1912 года для военно-морского флота. Это также противоречило приказам Флоту Открытого Моря, отданным в начале войны, которые ограничивали основные операции водами, лежащими к юго-востоку от линии, проходившей между островами Хорнс Риф (Horn’s Reef) и Тершеллинг (Terschelling). Другой причиной бездействия Германии было то, что немецкие военно-морские руководители не считали, что флот готов к действиям. Среди тех, кто верил в это, был адмирал Тирпиц, который возложил вину в основном на германское правительство, особенно на министерство иностранных дел (14). В этом утверждении есть доля истины. То Флот Открытого Моря прошел боевую практику в конце июля, но после этого корабли были распределеы по нескольким портам. Это было сделано потому, что германское правительство, включая кайзера, считало, что Великобритания, главная потенциальная угроза Флоту Открытого Моря, оставалась бы нейтральной в ответ на Австро-Венгерское вторжение в Сербию. 26 июля, на следующий день после вторжения в Сербию, главнокомандующий Флотом Открытого Моря, адмирал Ингеноль сообщил своим офицерам о том, что германское правительство верит в нейтральную позицию Великобритании. Только 1 августа в Вильгельмсхафене был собран боевой флот. Напротив, британский королевский флот был готов к действиям в начале войны, после проведения 10-22 июля пробной частичной мобилизации. Наконец, в дополнение к оценке Германией своей военно-морской мощи и готовности, более важный вопрос стратегии диктовал операции на театре военных действий в Северном море. Немецкая довоенная стратегия предполагала, что англичане могут использовать либо близкую, либо дальнюю блокаду, но акцент делался на первом. В результате немцы ввели в действие стратегию ожидания прибытия британского флота в район Гельголандской бухты, чтобы осуществить тесную блокаду немецких берегов. Вице-адмирал Рейнхард Шеер, который в начале войны командовал Второй эскадрой флота Открытого моря, описал веру в неизбежность действий британцев: “Было только одно мнение среди нас, от главнокомандующего до последнего новобранца, об отношении английского флота. Мы были убеждены, что он будет искать и атаковать наш флот” (15). Это убеждение и стратегия Германии в целом оказались ошибочными, поскольку с начала войны англичане установили дальнюю блокаду в соответствии со своей довоенной стратегией. В результате Флот Открытого Моря бездействовал с самого начала войны. Война на море, следовательно, превратилась в игру ожидания, поскольку обе стороны готовились к битве, о которой не могло быть и речи. Немецкие и британские стратегии, которые гарантировали бы победу, основывались на условиях, которых не существовало. С пользой для ретроспективы, меры, принятые Королевским Военно-морским флотом для охраны транспорта британских экспедиционных сил были излишними. Немцы, вопреки ожиданиям большинства британских военно-морских офицеров, не пришли через Гельголандскую бухту в поисках битвы. Среди тех, кто ожидал такого шага, был коммодор Кейс, который рассматривал такую операцию как единственный выход Флота Открытого Моря из стратегического тупика (16). Вслед за вылазкой “Кенигин Луиза”, немецкие операции, которые проходили в Северном море, проводились с использованием легких сил, в соответствии с ограничениями выхода линейных сил и готовностью кайзера к использованию только таких сил, а не ценных, более мощных военных кораблей. Эти действия были в первую очередь направлены на разведку. К 6 августа германское военно-морское командование нуждалось в информации, как о местонахождении британского флота, так и о местонахождении любых британских блокадных сил, поскольку ни один корабль не появился в Гельголандской бухте, как ожидалось. В это время десять подводных лодок Первой флотилии подводных лодок совершили выход в море с приказом поиска линии патрулей британской блокады. Из этих десяти лодок одна была вынуждена вернуться в порт из-за аварии, одна (U-13) была потеряна при неизвестных обстоятельствах, а третья, U-15, была потоплена британским легким крейсером "Бирмингем" (Birmingham), когда корабль обнаружил немецкую лодку на поверхности моря и протаранил её (17). Несмотря на потери, разведка дала несколько более ясную картину расположения британских сил в Северном море, показав, что основные силы, очевидно, находились только в северной части моря. Это позволило адмиралу Ингенолю отдать приказ о продолжении ограниченного наступления против британцев. Он считал, что, поскольку разведка выявила британские силы только у северного входа в Северное море и в Ла-Манше, открытым для немецкой стороны вариантом действий против британцев было следование тому, что он назвал “партизанской войной”, - путем проведения рейдов в районы британской деятельности (18). Несмотря на отсутствие тесной блокады, развертывание легких кораблей в некотором смысле все еще соответствовало первоначальной немецкой стратегиии неуклонного ослабления британского численного превосходства при подготовке к крупному сражению. К выполнению этой операции Ингеноль привлек легкие крейсера, миноносцы, подводные лодки и минные заградители. Среди подобных действий была проведена операция в ночь с 15 на 16 августа с вылазкой легких крейсеров "Кельн" (Köln) и "Штутгарт" (Stuttgart) с I и III флотилиями миноносцев, когда они совершили поход к северо-северо-западу от Гельголанда. Их миссия состояла в том, чтобы провести разведку и вступить в бой с британскими подводными лодками в этом районе. Эта операция оказалась бесплодной, за исключением захвата двух нейтральных датских торговых судов, перевозивших продовольствие в Англию. Однако следующая крупная вылазка привела к столкновению между немецкими и британскими военно-морскими кораблями, что имело прямое отношение к британской идее рейда в бухту Гельголанд. 18 августа немецкие легкие крейсера "Штральзунд" (Stralsund) и "Страсбург" (Strassburg) в сопровождении группы подводных лодок вошли в южную часть Северного моря в поисках британские кораблей. Часть этих сил столкнулись с патрулирующими подразделениями Гарвичских Сил: легким крейсером "Фирлесс" (Fearless - Бесстрашный) и шестнадцатью эсминцами Первой флотилии. Ранним утром англичане заметили "Штральзунд" и начали преследовать его, приняв немецкий корабль за гораздо более тяжелый крейсер “Йорк” (Yorck). Это заставило кэптена Уилфреда Бланта (Wilfred Blunt), командира "Фирлесс" и Первой флотилии, задуматься. "Йорк" нес четыре 210-мм пушки, а также десять 150-мм пушек, в отличие от десяти четырехдюймовых пушек "Фирлесса". В то время как его флагман и эсминцы, безусловно, превосходили немцев численностью, Блант пришел к выводу, что учитывая преимущество, которым мог воспользоваться немецкий корабль благодаря большей дальности действия своего оружия, следует обратиться за поддержкой. Это привело к тому, что коммодор Тирвитт направился к позиции Бланта с остальной частью Гарвичских Сил. Тем временем капитан Хардер (Harder), командир "Штральзунда", в этот момент шедший курсом на юго-запад, изменил свой курс, получив информацию, что он направляется в ловушку. К тому времени англичане поняли, что корабле был лёгким крейсером "Штральзунд", а не "Йорк", но немецкий корабль ускользнул. Столкновения, подобные этому, могли повторяться бесконечно, но особенно неудовлетворительный исход происшествия со “Штральзундом” подчеркнул общее чувство разочарования, которое существовало в Британии из-за утомительно медленного характера войны на море. В случае с “Штральзундом” британцы увидели свой первый шанс на исполнение плана перехвата рейда, которого они ожидали с начала войны, и эта возможность ни к чему не привела. Коммодор Кейс говорил о многих мнениях в письме, написанном 21 августа адмиралу Артуру Левесону (Arthur Leveson), директору оперативного отдела Военно-морского штаба, когда он писал: «Когда мы начнем войну и заставим немцев понять, что всякий раз, когда они выйдут - эсминцы, крейсера, линкоры или все три класса - на них нападут и нанесут поражение? Я чувствую разочарование ... Легкий крейсер, равный по наступательной мощи "Фирлессу", отправил в бесплодный поход 16 эсминцев и "Фирлесс"; как бы это ни замалчивалось, таковы факты. Не думайте, что я виню Бланта или его капитанов ... Но для таких случаяев мы должны создавать правильную атмосферу - для себя, абсолютную уверенность и определенное знание того, что “Когда враг выйдет, мы обрушимся на него и разобьем его”, а для другой стороны - “Когда мы выйдем, эти проклятые англичане обрушатся на нас и разобьют нас".” Это те взгляды, которые я слышал от вас, - ради Бога, проповедуйте их!» (19). Тот факт, что Кейс упоминает Левесона как разделяющего его взгляды, дает представление о расположении одного из начальников Военного штаба военно-морского флота. Действительно, по времени написания письма Кейса, чувства, выраженные в нем, также сильно повлияли на Первого Лорда Черчилля. Они также резонировали с остальной частью военно-морского командования в море. Через три дня после письма Кейса вице-адмирал Дэвид Битти, командующий эскадрой линейных крейсеров Гранд-флита, написал: “В течение 30 лет я ждал этого дня [войны] и получил столько командования, сколько можно было бы пожелать, и ничего не могу сделать. 3 недели войны и не видели врага. Нам придется стать более агрессивными” (20). То же самое чувство присутствовало и в крупных портах Германии, хотя военно-морское командование предпочитало терпение крупномасштабной атаке. 18 августа на встрече с кайзером Тирпиц, Поль и Мюллер выразили свою неизменную поддержку проведению выжидательной игры, учитывая расположение британского флота у северного входа в Северное море, а не в южной части для тесной блокады. Они верили, что рано или поздно британские корабли войдут в южную часть Северного моря в поисках решающей битвы (21). Несмотря на это, влияние такого решения на моральный дух не было несущественным. Один штатный моряк Флота Открытого Моря прокомментировал еще 5 августа, что “все осталось таким же, каким было раньше. Однообразие оказывает угнетающее действие. Повсюду слышны выражения отвращения к нашей бездеятельности” (22). Мало кто по обе стороны морской войны был удовлетворен положением дел в войне на море. С британской стороны бездействие наиболее остро ощущалось руководителями тех сил, которые участвовали в немногочисленных, кратковременных действиях, имевших место в ходе боя 18 августа или их отсутствия, как со “Штральзундом”. Эпизод со “Штральзундом” послужил катализатором действий со стороны командующих силами на базе в Харвиче. Главным среди них был коммодор Роджер Кейс. Родившийся в 1872 году, Кейс поступил на флот кадетом в 1885 году и восемь лет спустя получил звание лейтенанта. Он приобрел репутацию способного и особенно агрессивного командира благодаря своим действиям во время Боксерского восстания 1900-1901 годов в Китае. После своего повышения до кэптена в 1905 году Кейс считался одним из самых многообещающих офицеров военно-морского флота. Благодаря последующему опыту работы с подводными лодками, в 1912 году Кейс был назначен коммодором подводной службы Королевского флота. К 1914 году Кейс оказался старшим военно-морским офицером в порту Гарвич. В результате своей должности он также поддерживал деятельность в Адмиралтействе в Лондоне и имел прямой доступ к начальнику Военного штаба военно-морского флота адмиралу Доветону Стэрди. После британского ультиматума Германии 4 августа, коммодор проявил рвение к наступательным действиям, которое помогло ему добиться успеха на службе: он произнес речь перед моряками своего отряда, которая настолько воодушевила их, что была встречена громовыми аплодисментами (23). Такой дух, как свидетельствует письмо от 21 августа, плохо реагировал на бездействие. После начала конфликта силы Кейса включали в себя некоторые из новейших подводных лодок в мире, а также эсминцы "Лурчер" (Lurcher) и "Файрдрейк" (Firedrake), которые выступали в качестве лидеров подводных лодок. Коммодор был не одинок в своем агрессивном стремлении к действиям в войне на море. Силы коммодора делили свою базу в Гарвиче с двумя другими независимыми командованиями. Одно из них, Тренировочное заведение Шотли для мальчиков (Школа юнг) под командованием кэптэна Катберта Кейли (Cuthbert Cayley), имело мало отношения к войне; другим, Гарвичским отрядом, командовал коллега Кейса коммодор Реджинальд Тирвитт. Родившийся в 1870 году, Тирвитт поступил на флот кадетом в 1883 году и к 1892 году был произведен в лейтенанты. В 1896 году он принял командование одним из первых эсминцев Королевского флота, с которого началась его долгая карьера на кораблях этого типа. К 1914 году опыт Тирвитта принес ему назначение начальником сил Гарвича, включавших тридцать пять эсминцев Первой и Третьей флотилий, а также легкие крейсера "Фирлесс" и "Амфион". "Фирлесс" действовал в качестве лидера Первой флотилии, в то время как "Амфион" отвечал за Третью флотилию. Флагманом Тирвитта был стареющий легкий крейсер "Аметист" (Amethyst), который он охарактеризовал как слишком медленный для операций с эсминцами и другими крейсерами. Эта оценка была совершенно правильной, так как максимальная скорость корабля было 22,5 узла. И "Фирлесс", и "Амфион" были способны развивать скорость 25 узлов, в то время как многие эсминцы могли развивать скорость 29 узлов (24). Эта проблема усугубилась потерей “Амфиона”, так как вместо него чаще использовался “Аметист”. Эти два командира эффективно использовали имеющиеся в их распоряжении силы в атмосфере, когда оба командования были в хороших отношениях друг с другом. Кейс и Тирвитт известны хорошими отношениями друг с другом как профессионалы и друзья. Оба были настроены наступательно, и их силы проводили совместные учения в течение года до начала конфликта. Встреча Кейса и Тирвитта 1 августа побудила их написать письма своим женам, в которых каждый выразил свое профессиональное восхищение и дружбой друг к другу. Кейс писал о Тирвитте и Силах Гарвича, что “он [Тирвитт] и флотилия эсминцев питают большое уважение к подводным лодкам - и мы работаем вместе - я рад думать, что Тирвитт их коммодор. Он замечательный парень, и мы такие хорошие друзья” (25). Тирвитт в своем письме пишет примерно то же самое. Он писал, что “мы с Роджером хорошо ладим, и он очень утешает меня, так как одобряет мои договоренности, а я - его. Возможно, мы являемся обществом взаимного восхищения, что так же хорошо, как и то, что у нас сейчас много общего” (26). В результате этих отношений не только подводные силы Кейса и силы Тирвитта в Гарвиче использовались для совместных операций, коллективно делающие их гораздо более эффективной боевой силой, но также оба командира знали мнение другого, что доказывало потенциально большое преимущество в бою. Приказы об использовании сил под командованием Кейса и Тирвитта основывались на защите от предполагаемого нападения немецких кораблей, которое последует в начале войны. Кейсу было приказано использовать свои подводные лодки для патрулирования рек Яде и Везер в Германии не только для разведки, но и для нападения на любые немецкие военно-морские подразделения, которые могут покинуть свои базы для операции, которые англичане ожидали развернуть в начале войны. Флотилии Тирвитта должны были патрулировать восточную часть Ла-Манша в районе между 52 и 54 градусами северной широты. Этот район охватывал воды между Гарвичем и Фламборо-Хед (Flamborough Head), к югу от города Скарборо (Scarborough) на восточном побережье Англии. Миссия Тирвитта состояла в том, чтобы охранять водное пространство от минных заградителей, таких как "Кенигин Луиза", защищать от рейдов в Ла-Манш немецких сил и поддерживать флот Ла-Манша. Кейс и Тирвитт выполняли свои приказы в начале войны в атмосфере, которая позволяла им иметь достаточную степень независимости от высших властей. По состоянию на 10 августа технически и Кейс, и Тирвитт находились под командованием контр-адмирала Артура Генри Кристиана, который командовал крейсерами Сил С (Крейсерское соединение С, также известное как Седьмая крейсерская эскадра). Кристиан поднял свой флаг на устаревшем броненосном крейсере типа "Бакканте" (Bacchante - Вакханка) - "Эвралис" (Euryalus) и камандовал другими пятью старыми крейсерами и остальными силами в Гарвиче, известные под общим названием Южные силы. Несмотря на это, Кристиан был не очень способным лидером, что позволило Кейсу и Тирвитту самим перехватить инициативу. Отсутствие наступательных действий в войне на море со стороны Гранд-флита быстро стало раздражающим, но значительно усиливало беспокойство обоих командующих то, что они тоже не имели большого конкретного успеха в первые дни войны. Немецкий флот просто не совершал выходов по причинам, обсуждавшимся ранее. Столкновения, подобные инциденту с “Кенигин Луиза”, были скоротечными. Более часто, чем в бой, корабли выходили в однообразное патрулирование. 5-7 августа Тирвитт и несколько подводных лодок Кейса вышли из Гарвича под радостные крики трехсот мальчиков в возрасте от четырнадцати до пятнадцати лет из казарм Шотли, в точку, расположенную в тридцати милях от Боркума, которая лежала в устье реки Эмс в Германии, - но не вел никаких действий. Во время транспортировки БЭС (BEF) во Францию силы Тирвитта поддерживали патрулирование на линии, проходящей, как правило, от Гельголанда на юго-восток до устья реки Эмс, а затем на юго-восток до Терсхеллинга. Это тоже не привело ни к какому результату, и поэтому неудивительно, что неудавшийся инцидент со “Штральзундом” вызвал у Кейса такую реакцию, которая проявилась в его письме от 21 августа. Тирвитт повторил это мнение после операции 20-22 августа, в ходе которой часть сил соединения крейсеров С адмирала Кристиана и эсминцы Сил Гарвича патрулировали у берегов Остенде, Бельгия. Военно-морской штаб призвал к этой демонстрации силы, чтобы попытаться, по крайней мере, задержать захват немцами порта Остенде, поскольку англичане полагали, что Германия может использовать порт в качестве плацдарма для нанесения ударов по линиям снабжения через Ла-Манш из Англии во Францию. Эта операция, как и большинство других, не привела к наступательным действиям. На грани ухода из зоны боевых действий 22 августа Тирвитт был того же мнения, что и Кейс в своем письме накануне. В письме к своей жене Тирвитт выразил свое разочарование: “Я пробыл здесь [в Остенде] два дня и чувствую себя сумасшедшим ... Однако я ухожу через два часа и надеюсь, что мне не придется возвращаться еще целую вечность” (27).
Письмо Тирвитта оказалось правдой в том смысле, что он будет снова какое-то время патрулировать без происшествий. В отсутствие Тирвитта Кейс разработал план (в соответствии с настроениями, высказанными в его письме Левесону), цель которого состояла в том, чтобы направить Королевский флот в наступление в Северном море. Он был основан на информации, которую Кейс получил в ходе разведки своих подводных лодок в бухте Гельголанд. Первая из этих рекогносцировок миссии произошла через три часа после начала войны, когда Кейс отправил E-6 и E-8 Восьмой флотилии подводных лодок в бухту Гельголанд. Хотя немцы обнаружили эти корабли, ни один из них не был атакован, и каждый вернулся с полезной информацией о расположении немецких сил, защищающих бухту. Кейс получил дополнительные разведданные в ходе разведывательной вылазки в бухту 19-20 августа, которую он провел сам, и вылазки 23 августа подводных лодок Е-4, Е-9 и D-5. Эта последняя разведывательная группа собирала свою информацию с большим риском, так как за ними охотились немецкие эсминцы в этом районе. Благодаря этим операциям Кейс смог довольно подробно описать стратегическую ситуацию в бухте Гельголанд как ночью, так и днем. До 15 августа этот район был занят, по-видимому, сотнями немецких, датских и голландских рыболовецких траулеров и небольших торговых судов; немцы оставили бухту открытой для гражданского транспорта в первые дни войны (28). Кроме того, немцы явно выполняли организованную операцию - патрулирование вокруг острова Гельголанд. Кейс изложил свои разведывательные данные в письме начальнику военно-морского штаба Стэрди: “Очень большое количество эсминцев используется в дневное время к северу и югу от Гельголанда, по-видимому, с целью предотвращения постановки мин и преследования подводных лодок... около 5.0 или 6.0 часов вечера эсминцы, предназначенные для ночной работы, по-видимому, были выведены в определенные точки легкими крейсерами. Затем они ”расходятся веером" и на хорошей скорости выходят в море, возвращаясь на рассвете" (29). Эта информация оказалась верной в общих чертах, хотя состав и операционные линии дозорных сил часто менялись в течение первых недель войны. Вскоре после начала войны немцы поверили, что английский флот собирается быстро высадить десант на побережье Германии, выставили наблюдательные патрули в бухте Гельголанд. Эти силы были на месте, чтобы предупредить о такой вылазка, а также для защиты входов в основные порты Германии от минных заградителей и подводных лодок. 1 августа задача наблюдения за бухтой легла на адмирала Франца Хиппера, старшего офицера Разведывательных Групп. Хиппер родился в 1863 году и окончил Немецкую военно-морскую академию в 1884 году; его военно-морской опыт основывался на службе на крейсерах и в меньшей степени на миноносцах, что частично объясняло его первоначальное назначение в военное время. Главнокомандующий Флотом Открытого Моря адмирал Ингеноль описал Хиппера в мае 1914 года как “энергичный, свежий, стойкий и выдающимся образом прогрессирующий в разведывательной службе” (30). При поддержке своего главнокомандующего 5 августа Хиппер установил в бухте две патрульные линии, каждая из которых обслуживалась миноносной флотилией, то есть по одиннадцать судов в каждой. Внешняя линия патрулировала дугу радиусом тридцать пять миль, в то время как внутренняя простиралась на двадцать три мили от маяка Эльба I, лежащая в устье реки Эльбы. Между этими двумя дугами лежало расстояние в двенадцать миль. Между этими двумя линиями миноносцев находилась третья линия, состоящая из подводных лодок, по дуге радиусом в двадцать девять миль. По одному легкому крейсеру было размещено как на северном, так и на южном концах патрульных линий, в то время как третий был размещен в гавани Гельголанда (31). В дополнение к этим силам еще один легкий крейсер и флотилия миноносцев находились в устье реки Везер, чтобы быстро ответить на британскую атаку в заливе. В течение ночи внешний патруль, а также патруль подводных лодок удалялись на свои базы в Северном море, оставив активной только внутреннюю линию. Ранним утром эти две линии восстанавливадись. Хиппер быстро пересмотрел эту схему из-за протестов некоторых командиров своих подводных лодок, начиная с 6 августа, которые указывали, что содержание такого патруля создает большую нагрузку на механизмы судов в обороне. Действительно, все силы патруля страдали от этой проблемы, поскольку все они были легкими кораблями, которые не были предназначены для непрерывной работы, как того требовал план Хиппера. Следовательно, Хиппер обошелся без линейки подводных лодок. Через день после протестов, вызвавших это изменение, контр - адмирал удалил внутреннюю патрульную линию миноносцев ради того, чтобы не изнашивались их механизмы. Чтобы решить проблему отсутствия внутренней и средней линий обороны, оставшиеся силы внешней дуги теперь патрулировали в районе между двумя первоначальными патрулями эсминцев. Наконец, силы, находившиеся в резерве на Везере, также были отстранены от несения службы. Интересно, что немцы рассматривали это как окончательное решение до постановки размещенных в Гельголандской бухте минных полей. Однако Ингеноль, как и другие военно-морские начальники, выступил против этого плана. По их мнению, такие минные поля затруднили бы операции германского флота, особенно учитывая тот факт, что верховное командование все еще предполагало британскую атаку в районе бухты Гельголанд, поскольку он предполагали осуществление тесной блокады англичанами (32). Если бы немцы выполнили этот план, битва за бухту Гельголанд никогда не произошла бы в таком виде, как это произошло. Хиппер признал, что оборона на месте отсутствовала в том смысле, что немногие силы защищали бухту в соответствии с его новым планом. Контр-адмирал обратился к решению этой проблемы с новой схемой обороны, которая требовала, чтобы миноносцы внешнего патруля курсировали в районе их первоначальной дуги на расстоянии от трех до четырех миль друг от друга в дневное время. Хиппер добавил внутреннюю линию тральщиков - коллекцию устаревших миноносцев - и держал дополнительную флотилию миноносцев в готовности к немедленным действиям. Ночью миноносцы отходили на дугу в двадцать пять миль, в то время как расположение крейсеров оставалось прежним. В ночные часы в Гельголанд был также отправлен дополнительный крейсер. Эта защита, несмотря на все усилия Хиппера, страдала от нескольких слабых мест, которые мешали обороне бухты. Один из них касался разделения командования в германском военно-морском флоте. Хотя Ингеноль назначил Хиппера надзирать за обороной бухты, именно главнокомандующий отдал первые приказы об оборонительных позициях в районе Гельголанда. Неадекватность этих мер вынудили Хиппера перестроить систему. Тем не менее, каждый последующий план имел лишь ограниченную ценность, поскольку расположение патрульных кораблей не позволяло им поддерживать друг друга против британского рейда в бухту. Эта проблема в значительной степени была вызвана продолжающимся вмешательством Ингеноля в дела своего подчиненного: “Для адмирала фон Ингеноля было характерно, что, хотя он поставил безопасность Гельголандской бухты под руководство Командующего Разведывательными силами, он затем вновь начал отдавать подробные приказы о том, как должны действовать легкие крейсера, миноносцы, тральщики и подводные лодки” (33). Установленные зоны патрулирования в приказах Ингеноля допускали ситуацию, когда патрульные суда могли быть изолированы и уничтожены по частям, что делало эффективную защиту бухты трудной, если не невозможной. Усугублял эту проблему тот факт, что в патруле вообще было мало кораблей - это была, самое большее, флотилия миноносцев, - и они отвечали за огромный радиус патрулирования, охватывающий всю бухту. Дополнительная слабость заключалась в отсутствии тяжелой поддержки для судов патруля. Эта проблема возникла из-за того, что немцы не могли поддерживать постоянную готовность к действиям со своих баз в Северном море. В начале войны ни одна из баз в Северном море не обладала достаточной защитой, такой как подводные сети, для защиты от нападения вражеских подводных аппаратов. В самом деле, они не будут доступны в течение первых шести месяцев войны. Что касается главной военно-морской базы в Вильгельмсхафене, то немцы впервые разрешили подразделениям Флота Открытого Моря бросать якорь на внешнем рейде в течение дня при условии, что каждый корабль развернет свои собственные торпедные сети; ночью корабли отводились в Шиллиг Роадс (Schillig Roads) - узкая полоса воды, лежащая у входа в порт Вильгельмсхафен. Благодаря этой процедуре немцы ночью воспользовались единственной существенной защитой от подводных лодок, имевшейся в их распоряжении: Яде Бар, который оказалсяь труднопреодолимым для подводных лодок. Эта практика изменилась 7 августа с обнаружением британских подводных лодок в районе бухты - это были разведгруппы коммодора Кейса. В результате почти всем тяжелым подразделениям флота Открытого моря было приказано всегда оставаться за Яде Баром. Проблема с этой позицией заключалась в том, что в случае нападения британцев на дозоры в бухте, более крупным судам, таким как линкоры и линейные крейсера, придется ждать до полудня, пока прилив не поднимется до такой степени, чтобы суда могли пересечь Яде Бар без посадки на мель. К этому времени битва, начавшаяся ранним утром, могла закончиться. В этой ситуации единственным тяжелым единственным доступным подразделением был корабль, поставленный для патрулирования на укрепленном острове Вангероге (Wangerooge), который находился недалеко от входа в Вильгельмсхафен. Во время битвы в бухте Гельголанд этот корабль был мощным линкором-дредноутом "Гельголанд", но одно такое судно, не поддержанное другими в бою, подверглось бы значительному риску со стороны подводных лодок и легких судов. Единственными судами, доступными для патрулирования бухты в случае нападения, были более легкие суда, включавшие крейсера, эсминцы, подводные лодки и паровые траулеры, которые патрулировали устья рек Яде и Везер. Последние корабли были слишком малы и во многих случаях слишком стары для современного морского сражения. Кейс и британцы в целом выиграли от этих слабостей, поскольку данные разведки Кейса составляли одну часть более детального доклада, написанного 23 августа для представления Стэрди, в котором подробно описывался план нападения на немецкие патрули, охраняющие бухту Гельголанд. Кейс предложил, чтобы его подводные лодки атаковали эти силы в бухте в тот момент, когда, по его информации, немцы сменяли патруль на станции со свежей группой миноносцев. В соответствии с этой схемой британские подводные лодки должны были ночью совершить вылазку в точку у берегов Германии и лежать там, погруженные в море, в целях экономии заряда батарей, до тех пор, пока незадолго до рассвета их не встретят эсминцы Гарвичских сил. В это время эсминцы и подводные лодки должны были провести зачистку бухты, чтобы поймать немецкие эсминцы патрулей, когда они будут возвращаться в свои порты. Кейс полагал, что эта операция может “нанести значительные потери этим патрулям эсминцев” (34). В тот же день, когда Кейс написал свое предложение, у него была возможность поделиться им с Тирвиттом, который вернулся со своего неудовлетворительного дежурства у побережья Остенде. Кейс сообщил, что собирается использовать свой доступ к Военно-морскому штабу, предоставленному его станцией, и лично представить план Адмиралтейству. Тирвитт, учитывая его общую предрасположенность к наступательным операциям с Кейсом, с энтузиазмом поддержал план и разрешил Кейсу выступить от его имени в поддержку плана. Поначалу Кейс не добился успеха по прибытии в Адмиралтейство. Члены Военного штаба флота, казалось, были слишком поглощены ежедневными мелочами ведения войны на море, чтобы дать коммодору аудиенцию. Не смутившись, Кейс смог передать первому лорду Черчиллю сообщение о том, что он находится в Адмиралтействе, если первый лорд пожелает его видеть. Черчилль пригласил Кейса, что дало энергичному коммодору “возможность разразиться по этому поводу пламенем", что привело Первого лорда в восторг” (35). То, что Черчилль будет восприимчив, не было неожиданностью. Идея рейда в бухту Гельголанд, конечно, не была новой. К тому времени, когда Кейс прибыл в Адмиралтейство со своим планом нападения, существовало несколько планов нападения на немецкие корабли в бухте. Прародителем одного из них был сам Черчилль. В дни после начала войны отсутствие наступательных действий тяжело сказывалось не только на таких личностях, как Кейс и Тирвитт, но и на первом лорде. 12 августа Черчилль направил кэптена Герберта Ричмонда (Herbert Richmond), помощника начальника отдела операций Военно-морского штаба, чтобы работать с адмиралом Кристианом, командующим Южными силами, над планом рейда на бухту Гельголанд. Первый лорд представлял это в первую очередь как операцию эсминцев, в которой одна флотилия, предположительно из Сил Гарвича, несколько подводных лодок, опять же предположительно из флотилий Кейса, и крейсера класса "Бакканте" крейсерского соединения С Кристиана примут в этом участие. Сам Ричмонд был весьма против этого плана и считал его “любительской работой средневекового типа " (36), однако он так и не был приведен в исполнение; 14 августа, когда планы были подготовлены, адмирал Кристиан был проинформирован Военно-морским штабом, что было принято решение отменить его. Тем не менее, идея такого плана не исчезла с отложением плана Черчилля. Черчилль мечтал даже о вторжении и оккупации Гельголанда в соответствии с планами бывшего первого морского лорда адмирала Артура Вильсона (37). Однако более конкретный характер имел план, представленный на 18 августа главнокомандующим Гранд-флитом адмиралом Джеллико. Он предложил гораздо более дерзкий план, чем план Черчилля, для рейда в бухту Гельголанд - план, который опирался на взаимодействие между Гранд-флотом и Южными силами адмирала Кристиана. Он приказал провести нападение в радиусе тридцати миль от Гельголанда с обоими отрядами Гарвича, прикрытыми крейсерами и подводными лодками. Кроме того, Гранд-флит совершит вылазку в поддержку основных сил рейда. Джеллико назначил на 23 августа встречу с этими силами в море, с расчётом начала операции на следующий день (38). Джеллико считал, что эта операция имела хорошие шансы поймать основные подразделения Флота Открытого Моря в море. Во время планирования BEF находился в процессе транспортировки во Францию, и Джеллико полагал, что существует вероятность того, что немецкие подразделения могут находиться в море, чтобы сорвать операцию. Как и в случае с планом Черчилля, эта схема не осуществилась. Военно - морской штаб, хотя он благосклонно относился к плану, отложил его из-за необходимости сохранения сил Гарвича и Кейса для охраны переправы дивизий в рамках британских экспедиционных сил. Это поставило в тупик потенциальную вылазку, поскольку силы, необходимые Джеллико, были доступны только в конце операции для транспортировки британских войск во Францию. По мнению главнокомандующего, возможность поймать флот Открытого моря в море была упущена (39). Мертворождение обоих этих планов, однако, не успокоило первого лорда, сохранившего желание выполнить такое начинание. Узнав о плане Кейса, Черчилль созвал совещание, назначенное на 24 августа, чтобы подробно обсудить его с другими членами Адмиралтейства. Он также распорядился, чтобы Тирвитт присутствовал на совещании, что вызвало немалые проблемы для коммодора. Когда Тирвитт получил приказ по радио в 9.30 утра в назначенный день встречи, он находился в ста милях от Гарвича, проводя патрулирование с Первой флотилией. Даже используя свой самый быстрый эсминец, коммодор не достиг цели - Адмиралтейства до 5:00 пополудни. Его ждал Первый лорд Черчилль, начальник военно-морского штаба Стэрди, первый морской лорд принц Луи Баттенберг и второй морской лорд вице-адмирал сэр Фредерик Гамильтон (Sir Frederick Hamilton). В течение вечера собравшиеся офицеры и чиновники обсудили план и слегка изменили его, отчасти из-за опасений Стэрди. Он полагал, что прибрежная операция сопряжена с риском того, что силы Гарвича потенциально столкнутся с двумя флотилиями вражеских миноносцев: одна из них возвращается в порт со своего ночного патруля, а другая выходит на свои дозорные позиции (40). Идея прибрежной операции с заходом в бухту для перехвата судов, возвращающихся с патрулирования, была отвергнута в пользу противоположного подхода. Было достигнуто общее согласие о том, что атака начнется к северо-западу от Гельголанда, чтобы атаковать дневной патруль немецких подводных лодок. Кейс разделит свои подводные лодки на три части. Одна группа заняла бы позицию у побережья Германии недалеко от реки Эмс, чтобы перехватить любые крупные корабли немцев, которые могли бы совершить вылазку со своих баз в начале сражения. Другая группа расположится примерно в сорока милях от маяка на Эльбе к северу от Гельголанда. Их миссия состояла в том, чтобы сделать себя видимыми для немецких военных кораблей и таким образом заманить их в погоню дальше в море и к приближающимся Гарвичским Силам. Последниие получили приказ к 4 часам утра выйти на позицию в двадцати пяти милях к юго-западу от маяка Хорнс-Риф, а затем в течение четырех часов двигаться на юг к позиции в двенадцати милях к западу от Гельголанда. Этот маневр позволил бы британцев форсировать линию патрулирования немцев и таким образом отрезать суда от их баз в Гельголанде и на побережье Северного моря. В этот момент, около 8:00 утра, Гарвичские Силы должны были повернуть на запад и атаковать силы немецких патрулей с тыла. Судя по донесениям разведки Кейса, дневной патруль эсминцев должен был находиться далеко в море и, следовательно, быть уязвимым. Если подводные лодки Кейса успешно займут позиции, положение немцев будет еще более благоприятным для того, чтобы англичане нанесли им потери. Завершающий удар группы подводных лодок мог быть произведён с позиции у северного и южного берегов Гельголанда, чтобы атаковать любые крейсера, которые могут выйти на помощь немецким миноносцам (41).
Все согласились с типами военных кораблей, которые Тирвитт и Кейс должны использовать для выполнения плана. Силы Тирвитта включали в себя все силы Гарвича, ядром которых были Первая и Третья флотилии из тридцати одного эсминца. Каждая из этих флотилий состояла из четырех дивизионов. Первая флотилия не была в своем обычном состоянии – она насчитала пятнадцать кораблей, а не девятнадцать, поскольку адмиралтейство выделило дивизион для поддержки линейных крейсеров, дислоцированных на реке Хамбер. Третья флотилия состояла из шестнадцати эсминцев. Два легких крейсера отряда действовали в качестве лидеров фотилии. Легким крейсером "Фирлесс" командовал кэптен Уилфред Блант (Wilfred Blunt), которому предстояло командовать Первой флотилией. Третья флотилия осталась за Тирвиттом, который получил в качестве своего флагманского корабля легкий крейсер "Аретуза" (Arethusa), который был совершенно новым кораблём. Силы Кейса состояли из восьми подводных лодок. По три были предназначены для несения службы в качестве внешней линии подводных лодок (действуя в качестве приманки) и в качестве завесы вблизи Гельголанда. Последние две были кораблями, предназначенными для засады в устье реки Эмс. Во главе этих кораблей и рядом с лодками-приманками будут находиться два эсминца: корабль Кейса "Лурчер" и "Файрдрейк". Поскольку план и ядро рейдовых сил в целом были согласованы, источником разногласий на совещании стали вспомогательные подразделения для операции. Участники совещания в целом согласились с использованием линейных крейсеров "Инвинсибл" (Invincible - Непобедимый) и "Нью Зиленд" (New Zealand - Новая Зеландия), дислоцированные на базу в Хамбере. Эти корабли под командованием контр-адмирала Арчибальда Мура (Archibald Moore) должны были курсировать к северо-западу от Тирвитта и Кейса на случай, если потребуется тяжелая поддержка против любых немецких военных кораблей, которые могут совершить выход на помощь патрулю Гельголандской бухты. Однако включение Седьмой эскадры крейсеров контр-адмирала Кристиана должно было стать источником ужаса как для Кейса, так и для Тирвитта. Как общий командующий Южными силами, Кристиан технически командовал операцией, и члены комитета, вероятно, считали, что его силы следует использовать соответствующим образом. Тем не менее, все корабли этого отряда—шесть, включая старый корабль Тирвитта, "Аметист", в качестве приданного судна для операции – были слишком старыми, чтобы быть полезными вообще. Приказ по диспозиции сил размещал их в резерве у Тершеллинга, чтобы перехватить любые немецкие суда, которые могли быть преследуемы в этом районе кораблями Тирвитта, но они были настолько медленными, что командование Кристиана мало что могло сделать для преследования таких судов. Чувства Тирвитта по поводу эскадры Кристиана известны в его письме от 21 августа адмиралу Левесону: “Ради Бога, уберите этих "Вакханок" (имеется в виду название класса кораблей крейсеров в силе С - Бакканте) ... Видит бог, в них нет никакого влияния на доблестных парней! Я не говорю, что эти крейсера будут атакованы, но немцы должны знать, что они где-то поблизости, и если они пошлют подходящие силы, да поможет им Бог” (43). Эти слова оказались пророческими. 22 сентября 1914 года одна немецкая подводная лодка потопила "Кресси", " Хог " и "Абукир" из состава этой крейсерской эскадры. Кейс, желая иметь больше достойных подразделений поддержки, предложил, чтобы шесть легких крейсеров Первой эскадры легких крейсеров под командованием коммодора Уильяма Гуденофа приняли участие в операция. Кроме того, Кейс также высказался за включение в силы прикрытия Первой эскадры линейных крейсеров вице-адмирала Дэвида Битти. Кейс просто не верил, что для защиты от согласованного нападения немецких сил, защищающих патруль, будет предоставлено достаточно сил поддержки. Просьба о дополнительных вспомогательных подразделениях, однако, не привела к согласию членов Адмиралтейства. Стерди просто ответил, что никакие подразделения Гранд-флота, частью которых были все запрошенные подразделения, не будут доступны для операции. Это свидетельствовало о вере Стерди в то, что Великий флот нуждается во всех своих силах для использования в любое время. Запрос Кейса был не первым случаем, когда Стерди отклонил такое предложение. Во время более раннего планирования рейда в Гельголанд в период с 12 по 14 августа Стерди заблокировал запрос капитана Ричмонда и адмирала Кристиана об использовании Первой эскадры легких крейсеров (44). Несмотря на отказ Кейсу в просьбе, и он, и Тирвитт смирились с отсутствием вспомогательных подразделений. Оба с нетерпением ждали одобрения плана, в соответствии с их стремлением к наступательным действиям в войне на море. После обсуждения этого вопроса члены Адмиралтейства приняли план и назначили операцию на 26 августа с выходом сил для рейда. Члены адмиралтейства, Кейс и Тирвитт, начали составлять соответствующие приказы. Однако вопрос о вспомогательных подразделениях на этом не закончился. С самого начала слабые места в административной организации Адмиралтейства затрудняли операцию и создавали потенциально катастрофическую ситуацию для Кейса и Тирвитта. Оба коммодора сообщили своим командирам кораблей, что единственными британскими военными кораблями в Гельголандской бухте размером больше эсминца будут легкие крейсера Тирвитта. Кейс и Тирвитт проинструктировали своих командиров, что любое другое замеченное тяжелое подразделение должно рассматриваться как враждебное. Однако события, произошедшие во время войны на европейском континенте, привели к тому, что адмиралтейство в последнюю минуту включило дополнительные военные корабли для поддержки операции, что фактически отменило приказы Кейса и Тирвитта. Изменившиеся условия значительно повысили значение рейда в общем ходе войны. 25 августа было принято решение перевезти три тысячи королевских морских пехотинцев в Остенде, Бельгия, для защиты бельгийского побережья от наступающих частей немецкой армии в регионе. В результате, по мнению первого лорда Черчилля, операция в бухте стала больше, чем просто рейдом. Теперь Черчилль считал, что рейд может послужить отвлекающим маневром против потенциальной вылазки основных подразделений германского флота Открытого моря в ответ на движение морских пехотинцев. Поэтому первый лорд связался с главнокомандующим Гранд-флитом Джеллико, чтобы сообщить ему не только о рейде в бухту, но и о возможности выхода в море крупных подразделений германского флота. Это не было бы проблемой, если бы не тот факт, что план рейда в бухту Гельголанд был слабо скоординирован из-за плохой связи в Адмиралтействе и особенно в Военно-морском штабе. Действительно, существовала плохая связь между Адмиралтейством и самим флотом в целом, что было главным поводом для критики его работы в первые годы войны. Джеллико не учитывал в своих планах проведение операция в Гельголандской бухте до 26 августа, в тот же день, предназначенный для выхода набеговых сил, когда он получил сообщение из Адмиралтейства, - читаем: “… эсминецы проводят атаку силами первой и третьей флотилий с участием подводных лодок в Гельголандской бухте в пятницу. Соответственно, следует выслать крейсера для прикрытия их движение с востока на запад, начиная от Хорнс-Риф к Гельголанду”. Это чрезвычайно запоздалое сообщение встревожило Джеллико, поскольку он полагал, что эти силы не имели поддержки, необходимой для отражения атаки тяжелых немецких военных кораблей. Его вера в необходимость такой поддержки была очевидна в его более ранних планах рейда в бухту Гельголанд, когда он выступал за использование основной части Гранд- флита. После загадочного сообщения Адмиралтейства Джеллико запросил дополнительную информацию и “сделал срочные заявления о необходимости поддержки сил” (46). Его первое сообщение отражает некоторую тревогу, которую испытывал адмирал. Через два часа после оригинала в своем послании Джеллико телеграфировал Адмиралтейству с предложением “сотрудничать в Пятницу (28-е), перемещение крейсеров и эсминцев Гранд-Флита на подходящие позиции с Боевым флотом рядом. Прошу, чтобы мне предоставили полную информацию о предлагаемых операциях” (47). Адмирал получил очень мало в ответ на его призыв получить дополнительную информацию. В конечном счете, Джеллико не был уверен, кто командовал операцией, хотя он знал, что в ней принимали участие Гарвичские Силы и подводные лодки. Исходя из этого, адмирал мог предположить, что адмирал Кристиан, а также коммодоры Кейс и Тирвитт были вовлечены в это дело. Тем не менее, ему не дали конкретных подробностей о направлении атаки, ее начальной точке или кораблях, участвующих в рейде. Только сразу после полуночи 27 августа Адмиралтейство наконец передало, что “сотрудничество в бою " не требуется. Боевые крейсера могут поддержать, если это удобно” (48). Военно-морской штаб разрешил использовать линейные крейсера из-за необходимости по крайней мере некоторой поддержки для усиления отрядов, участвующих в рейде, после его завершения. Одновременно возросло значение необходимости защиты десантной операции в Остенде. Джеллико немедленно предпринял шаги в соответствии с телеграммой Адмиралтейства, хотя и вышел за ее пределы, включив в нее отправку не только Первую эскадру линейных крейсеров Битти, а также легкие крейсера коммодора Гуденоф. Эта мера, хотя и предназначенная для оказания помощи, могла обеспечить операцию. Для Джеллико опоздание сообщений и решений Адмиралтейства в связи с рейдом привело к отправке судов в последнюю минуту, чтобы они могли быть полезны в качестве поддержки. Этот факт, в сочетании с дальнейшей плохой связью с Адмиралтейством, привел к ситуации, когда ни Тирвитт, ни Кейс не получили никакой информации, которая была бы сообщала им о том, что более тяжелые эскадры британских кораблей будут поддерживать рейд. Учитывая приказы командирам сил Тирвитта и Кейса, столкновение между этими подразделениями и ударными флотилиями представляло вероятность того, что Королевский флот может потерять ценные подразделения из-за действий своих собственных сил. Тем не менее, все к этому времени было на месте. Битва при Гельголандской бухте, первое морское сражение между силы британского королевского флота и военно-морского флота Германии вот-вот должны были начаться.
Cтратегическая цель рейда и его численность изменились и выделенные крупные силы флота для проведения операции приготовились к выходу на своии позиции в Северном море. Силы в целом включали в себя некоторые из новейших и самых мощных подразделений британского военно-морского флота. Первыми подразделениями, покинувшие свою базу, были подразделения под командованием коммодора Кейса. В полночь 26 августа лидеры эсминцев "Лурчер", флагманский корабль Кейса" и "Файрдрейк" вышли в море вместе с подводными лодками "D-2", "D-8", "Е-4", "Е-5", "Е-6", "Е-7", "Е-8" и "Е-9" (1). Оба лидера эсминцев , спущенных на воду в 1912 году, принадлежали к классу "Ашерон". Корпус имел размеры 246'×25' 6"×9' и водоизмещение 778 тонн. Вооружение каждого из них состояло из двух 4-дюймовых (102-мм) пушек, по одной на носу и на корме, двух 12-фунтовых (76-мм) пушек и двух 21-дюймовых торпедных аппаратов. Будучи эсминцами, они не обладали броней, но имели высокую скорость, максимум 32 узла. Из подводных лодок наименее боеспособными были D-2 и D-8 класса D. Лодки этого типа, построенные в 1906 году, имели размерение в 162' 1"×10' 9½" (в надводном положении) и водоизмешение 489 тонн. Их систершип, D-8, был немного больше - 164' 7"×11' 5" при 495 тоннах. Вооружение обоих кораблей состояло из трех 18 -дюймовых торпедных аппаратов, двух в носу и одного в корме, и одной 12-фунтовой палубной пушки. Их машины развивали максимальную скорость 14 узлов на поверхности и 9 узлов под водой. Подводные лодки Е-4, Е-5, Е-6, Е-7 и Е-8 имели размеры 178' 1"×22' 81"×12' 6 ¼ " и надводное водоизмещение в 655 тонн. На кораблях было установлено по четыре 18-дюймовых торпедных аппарата, по одному в носовой и кормовой части, и две по бокам корпуса, и одна 12-фунтовая палубная пушка. Машины позволяли развивать скорость 15 узлов на поверхности и 9 узлов под водой. Подводная лодка Е-9 в целом была похожа на них, будучи лишь немного больше и с устанавленным дополнительным торпедным аппаратом в носовой части. Кейс вместе с "Лурчером" и "Файрдрейком" должен был отправиться в район к северу от Гельголанда с подводными лодками Е-6, Е-7 и Е-8, которые должны были служить кораблями-приманками, чтобы заманить немецкие войска дальше в Северное море. Подводные лодки Е-4, Е-5 и Е-9 образовывали внутреннюю завесу вокруг острова Гельголанд, в то время как D-2 и D-8 получили приказ ждать у реки Эмс, как и планировалось. За Кейсом следовали легкие крейсера и эсминцы Гарвичских Сил под командованием коммодора Тирвитта. Эти корабли совершили выход в 5:00 утра 27 августа, единственным исключением был капитан Уилфред Блант на легком крейсере "Фирлесс", который присоединился к остальным силам в море в тот же день (2). Из двух легких крейсеров, возглавлявших флотилии эсминцев, флагманский корабль Тирвитта "Аретуза" представлял собой передовой британский технологический проект кораблей такого типа. Завершенный постройкой в августе 1914 года и переданный Тирвитту специально для рейда в бухту Гельголанд, "Аретуза" имел особенности, которые делали его впечатляющим кораблем. Корпус имел размеры 436'×39'×13' 5" и водоизмешение 3750 тонн. Его вооружение состояло из двух 6-дюймовых пушек, шести 4-дюймовых орудий, одной 3-фунтовой пушки и четырех 21-дюймовых торпедных труб. Этот корабль имел броневую защиту в виде пояса толщиной от трех дюймов до одного дюйма, а также бронированную палубу толщиной в один дюйм. Машины "Аретузы" теоретически могли развивать максимальную скорость в 28½ узлов (3). Тирвитт был в восторге от того, что получил новое судно. Он находился в ситуации, когда он прошел путь от “самого старого и медленного [“Аметиста”] до новейшего и самого быстрого легкого крейсера”, но состояние “Аретузы” было таково, что это заставило Тирвитта задуматься о его потенциальной эффективности в операции (4). Корабль был введен в эксплуатацию всего за пятнадцать дней до операции, и коммодор получил корабль только в 9:00 утра 26 августа, в разгар последних приготовлений к бою. “У нас было очень мало времени, чтобы проверить корабль и его необученный экипаж”. Опыт, который Тирвитт получил, сразу же выведя корабль в море для артиллерийской практики, не внушал доверия. Самая высокая скорость судна в испытаниях составляла всего 25 узлов, и 4-дюймовые пушки часто заклинивало, когда они раскалялись при стрельбе, в результате очевидного дефекта в эжекторах гильз. Эта проблема была настолько частой, что Тирвитт приказал прекратить их использование в упражнениях. Позднее Тирвитт подытожил свои проблемы в письме к брату на день испытаний: “Я, конечно, рад получить такой прекрасный новый корабль, но это скорее проба нового экипажа и нового оружия... Я ожидаю, что мы скоро приведём всё в порядок, но я хотел бы, чтобы была неделя, чтобы сделать это” (5). У Тирвитта было всего несколько часов для работы, а не несколько дней, на которые надеялись. Эта проблема дала о себе знать в предстоящем сражении и в некоторой степени затруднила операцию в целом. Другие корабли Гарвичских сил были опытными судами с обученными экипажами. "Фирлесс" кэптена Бланта был немного старше “Аретузы”, но учитывая состояние последнего, разница была незначительной с точки зрения боевой мощи. "Фирлесс", завершенный в 1913 году, имел размеры в 406'×41' 6"×15' 7" и водоизмещение 3440 тонн. Он нес десять 4-дюймовых орудий в одноорудийных палубных установках, четыре 3-фунтовых орудия и два 18-дюймовых торпедных аппарата. Этот корабль обладал минимальной броневой защитой, всего лишь бронированной палубой толщиной в один дюйм, чтобы защитить машинные отделения и погреба от проникновения осколков крупных снарядов и затоплений. Его максимальная скорость составляла 25 узлов. "Фирлесс" возглавлял Первую флотилию эсминцев, в то время как "Аретуза" лидировал Третью флотилию, состоящую из пятнадцати и шестнадцати кораблей соответственно. Эти корабли были одними из новейших эсминцев Королевского военно-морского флота (6). Обе эти флотилии состояли из четырех дивизионов, причем все они, кроме однго, входили в Первую флотилию, имевших по четыре корабля. Почти все корабли Первой флотилии были эсминцами класса "Ашерон", того же класса, что и лидеры эсминцев Кейса. Третья флотилия состояла из судов типа "Лафорэй" (Laforey). Эти корабли обладали несколько более мощным вооружением, чем эсминцы Первой флотилии. Корпус эсминца этого типа измерялся в 268' 10"×27' 8"×10' 6", был небронирован, и водоизмещение колебалось между 965 и 1010 тоннами. На таком корабле были установлены три 4-дюймовые пушки, один пулемет и четыре 21-дюймовые торпедных аппарата. Его машины развивали максимальную скорость 29 узлов. В то же время, когда Тирвитт покинул Харвич, контр-адмирал Арчибальд Мур вышел из своей базы в Хамбере, командуя Второй эскадрой линейных крейсеров. Эти силы, получившие приказ участвовать в рейде в качестве вспомогательных подразделений, состояли из "Инвинсибла" и “Нью Зиланд”. Их сопровождал четвертый дивизион Первой флотилии Гарвичских Сил, состоявший из четырех эсминцев. Линейный крейсер "Инвинсибл" был одним из первых в своем роде, будучи судном, задуманным бывшим первым морским лордом адмиралом Джоном Фишером, который включал вооружение линкора с корпусом и скоростью крейсера (7). Этот корабль, построенный в марте 1909 года, имел размеры 567'×78' 6"×26' 2" и водоизмещение 17 373 тонны. Он нес восемь 12-дюймовых орудий в четырех двухорудийных башнях. Каждая из них распологагась на носу и корме, а две других-по обе стороны корпуса в середине корабля. На корабле также было установлено шестнадцать 4-дюймовых орудий и пять 18-дюймовых торпедных аппаратов. Броня судна состояла в основном из пояса толщиной от 6 дюймов до 4 дюймов и защитной палубы глубиной до 2,5 дюймов. Машины (турбины) линейного крейсера развивали максимальную скорость 25,5 узлов. Эти особенности, как правило, были одинаковыми и для “Новой Зеландии”, хотя корабль принадлежал к классу "Индефатигебл” (indefatigable – Неутомимый) и был достроен более трех лет спустя. Ключевое отличие заключалось в том, что на "Новой Зеландии" было на два торпедных аппарата меньше.
Последнее из британских подразделений, первоначально предназначенных для рейда в Гельголанд, находилось под командованием номинального командующего Южными силами адмирала Кристиана. Эти силы вышли из Харвича в ночь на 27 августа, им было поручено патрулировать у Терсхеллинга в поисках немецких судов, которые могли бы быть загнанные в этот район войсками Тирвитта. Пять кораблей, постоянно составлявших эскадру, были бронированными крейсерами класса "Бакканте" под командованием контр-адмирала Х. Х. Кэмпбелла. Кристиан, при общем командовании, поднял свой флаг на “Эвриалисе”. Эти корабли, на которые Кейс смотрел с презрением, вряд ли можно было считать эффективными подразделениями для их миссии. Построенные между 1902 и 1904 годами, все они уже устарели и плохо подходили для войны в Северном море. Корпус "Эвриалиса" составлял 472'×69' 6"×26' и водоизмещение достигало 12 000 тонн (8). Вооружение состояло из двух 9,2-дюймовых орудий, двенадцати 6-дюймовых орудий, двенадцати 12 -фунтовых орудий, трех 3-фунтовых орудий и двух 18-дюймовых торпедных аппаратов. Хотя корабль был хорошо вооружен и имел значительную броню, состоящую в основном из пояса толщиной до шести дюймов и защитной палубы максимальной глубиной в три дюйма, его паровые машины могли развивать максимальную скорость всего 21 узел. Эта скорость не позволяла им эффективно преследовать ни один из немецких эсминцев в бухте, так как большинство из них обладало максимальной скоростью 32 узла. Максимальная скорость немецких крейсеров была несколько меньше, но самый медленный, вступивший в бой в битве при Гельголандской бухте, имел максимальную скорость 23 узла. Без предупреждения Кейсу, Тирвитту и Муру, и также источником потенциальной проблемы, были дополнительные силы, посланные Джеллико после его обмена многочисленными телеграммами с Адмиралтейством. Даже не сообщив Адмиралтейству о своем решении, Джеллико утром 27 августа отправил Первую Эскадру линейных крейсеров вице-адмирала Дэвида Битти в поддержку рейда. Без предупреждения Кейсу, Тирвитту и Муру и источником потенциальной проблемы стали дополнительные силы, отправленные Джеллико вслед за его многочисленными телеграммами в Адмиралтейство. Даже не сообщив Адмиралтейству о своем решении, Джеллико утром 27 августа отправил Первую Эскадру линейных крейсеров вице-адмирала Дэвида Битти в поддержку рейда. Битти отправился в путь в 5:00 утра со своими судами, которые, как и большинство сил, участвовавших в рейде, были одними из самых новых в мире. Корабли, находившиеся в распоряжении Битти, также представляли собой концентрацию некоторых из сильнейших кораблей Гранд-флита. Линейные крейсера "Лайон" (Lion), "Принцесс Ройял" (Princess Royal) и "Куин Мери" (Queen Mary) состояли в эскадре Битти (9). Флагман Битти “Лайон” и "Принцесс Ройял" были однотипными кораблями (sister ships). Строительство обоих было завершено в 1912 году. "Лайон" был 700'×88' 6"×27' 8" при водоизмещении 26 270 тонн. Броневой пояс изменялся от 4 до 9 дюймов, а бронированная палуба была до 2,5 дюймов толщиной. Корабль нес восемь 13,5-дюймовых (343-мм) орудий, размещенных в четырех двухорудийных башнях. Две из них были расположены в носовой части, и следующие две -установлены в середине и на корме. Это массивное вооружение дополняли шестнадцать 4-дюймовых орудий и два 21-дюймовых торпедных аппарата. Двигатели развивали максимальную скорость 27 узлов. Третье судно, "Куин Мэри", во многих отношениях было родственным кораблем двух других кораблей отряда Битти, хотя корпус был немного больше, а его механизмы развивали немного более высокую максимальную скорость.
Джеллико также отправил Первую эскадру легких крейсеров коммодора Уильяма Гуденафа с боевыми крейсерами Битти. Она состояла из шести лёгких крейсеров типа «таун»: “Саутгемптон” (Southampton - флагман Гуденафа), “Бирмингем” (Birmingham), “Лоустофт” (Lowestof), “Ноттингем” (Nottingham), “Фалмут” (Falmouth) и “Ливерпуль” (Liverpool). Эти корабли разделялись на три дивизиона по два боевых корабля в каждом (10). Хотя эти военные корабли представляли три различных класса судов, в их технических характеристиках было мало различий, за исключением одного. Корабль Гуденафа, заложенный в 1911 году и достроенный в следующем году был кораблём типа "Чатем" (Chatham). Размер корпуса составлял 458×49'×16', водоизмещение 5400 тонн, с бронированным поясом и палубой для защиты. Вооружение состояло из восьми 6-дюймовых орудий, четырех 3-фунтовых орудий и двух 21-дюймовых торпедных аппаратов. Двигатели развивали скорость 25,5 узлов. Следующие три судна в приведенном выше списке, все суда класса "Бирмингем", были достроены в том же году, когда и началась война. Корпус одного из этих судов имел размеры 457'×50'×16', водоизмещение 5440 тонн и имел ту же броневую защиту, что и “Саутгемптон”. Единственным отличием вооружения от корабля была дополнительная 6-дюймовая пушка. Его максимальная скорость, как и у Саутгемптона, составляла 25,5 узла. “Фалмут” также мало чем отличался от Саутгемптона и трех других, кроме того, что был немного меньше и медленнее, со скоростью 25 узлов и защищен только тонкой бронированной палубой. Единственным кораблем сил Гуденафа, который существенно отличался от других, был "Ливерпуль" с вооружением з двух 6-дюймовых орудий, десяти 4-дюймовых орудий, четырех 3-фунтовых орудий и двух 18-дюймовых торпедных аппаратов. Путаница из-за отсутствия информации и координации в Адмиралтействе окружила развертывание сил Битти и Гуденафа. Битти, будучи начальником обеих эскадр, вышел в море со скудной информацией об операции. В результате он смог в 8:00 утра подать сигнал своим судам и судам Гуденафа только о том, что “мы должны встретиться с "Инвинсибл" и “Нью Зиленд” в ... 5:00 утра [28 августа] для поддержки эсминцев и подводных лодок . . . Операция предполагает атаку сил западнее Гельголанда… Знаю очень мало, надеюсь узнать больше по ходу дела” (11). В соответствии с информацией, которой он располагал, Битти решил присоединиться к контр-адмиралу Муру с двумя линейными крейсерами на месте встречи примерно в девяноста милях к северо-западу от Гельголанда. Он достиг этой цели в 5:00 утра 28 августа. Положение Битти было намного лучше, чем у основных сил, участвовавших в рейде на Гельголанд. В то время как ситуация могла осложниться вследствие скудной информацией, доступной Битти и это затрудняло его усилия по координации своих сил с силами Тирвитта, Кейса или Мура, та же проблема угрожала операции в целом. Хотя адмирал Кристиан, будучи одним из начальников сил, изначально назначенных для участия в налёте, был последним поставлен в известность о присутствии Битти и Гуденафа, Тирвитт и Кейс отправились в Гельголанд без такой информации. Адмиралтейство пыталось предупредить их по беспроводной связи о дополнительных подразделениях, участвующих в операции, но это сообщение так и не дошло до них. Где-то около 1:00 вечера 27 августа Адмиралтейство отправило сообщение в Гарвич для передачи Кейсу и Тирвитту, но операторы беспроводной связи в порту отложили передачу сообщения до их возвращения. Это действие, вероятно, было вызвано тем фактом, что к этому времени командиры находились вне зоны досягаемости для получения радиопередачи из Гарвича (12). Такое упущение поставило под угрозу все британские корабли в море из-за возможности того, что британские суда могут перепутать друг друга с врагом и вступить в бой. Опасность в основном представляла для соединений Битти и Гуднафа, потому что Тирвитт и Кейс дали указания своим командирам, чтобы любые крупные суда, кроме легких крейсеров сил Гарвича, считались враждебными. Вероятность катастрофы впервые проявилась около 3:30 утра 28 августа, когда силы Тирвитта находились примерно в семидесяти милях к северу от Гельголанда в процессе занятия исходной позиции и подготовки к началу операции. Сообщения достигли коммодора в тот же момент, когда дозорные заметили темные силуэты, приближающиеся с кормы. Тирвитт, естественно, предположил, что это вражеские военные корабли, но у него хватило предусмотрительности подать опознавательные при помощи прожектора приближающемуся кораблю. Удивление и облегчение последовали за ответом, в котором неизвестные военные корабли были идентифицированы как корабли эскадры легких крейсеров Гуденафа. В этот момент Тирвитт узнал обо всех дополнительных подразделениях сил поддержки, когда подал сигнал: “Вы принимаете участие в операции?” Гуденаф ответил: “Да, я знаю ваш курс и поддержу вас. Битти позади нас" (13). Тирвитт, несомненно, был доволен тем, что дополнительные силы, которые он и Кейс запросили с самого начала, теперь стали частью операции, но он, должно быть, также быстро понял проблему для рейда в целом. В то время как он теперь знал о присутствии большего числа вспомогательных подразделений, Кейс со своими подводными лодками оставался в неведении. Таким образом, силы Гуденаф и Битти потенциально столкнутся с опасной ситуацией ошибочного опознания, которой Тирвитт и Гуденаф едва избежали. Помимо основной инструкции, которая определяла, что только два легких крейсера Тирвитта должны были находиться в районе боевых действий, Кейс дал своим командирам подводных лодок специальную информацию для идентификации этих крейсеров. Элементами идентификации служили различия силуэтов кораблей: у “Аретузы” была одна мачта и три трубы, в то время как у “Фирлесса” была одна мачта и четыре трубы. Таким образом, коммодор проинструктировал своих командиров относиться к любому легкому крейсеру с двумя мачтами и двумя, тремя или четырьмя трубами как к враждебному, потому что у немцев не было легких крейсеров, соответствующих силуэту судов Тирвитта (14). Все корабли отряда Гуденаф имели две мачты и четыре трубы, что означало что командиры Кейса будут относиться ко всем им как к враждебным и, возможно, уничтожат их. Линейные крейсера Битти также находились в опасности просто потому, что подводные лодки знали только о двух крейсерах Мура, силуэты которых отличались от силуэтов линейных крейсеров Битти. Эта ситуация представляла еще большую угрозу для британцев, учитывая погоду, с которой они столкнулись, приближаясь к бухте Гельголанд. В то время как видимость в море была хорошей, в бухте стелился низкий туман, который уменьшал видимость с шести тысяч ярдов, или примерно с 3,5 миль, до пяти тысяч ярдов. Такие условия делали идентификацию судна более сложной, чем обычно. Среди сгущающегося тумана и с учетом этих соображений Тирвитт и Гуденаф направились на восток-северо-восток к начальной позиции операции. В 4:00 утра 28 августа, с расстояния в шестьдесят миль к северо-западу от Гельголанда, эти силы повернули на юг, чтобы начать атаку дозоров в бухте. Тирвитт приказал своим кораблям держать скорость 20 узлов, хотя каждый корабль поддерживал пар в своих котлах для развития полной скорости. Корабли Гуденафа следовали этому движению. Тирвитт на “Аретузе” возглавил набег, а Третья флотилия эсминцев шла по его правому борту. Корабли флотилии маневрировали в строю кильватера, четырьмя дивизионами, разделенными интервалами в тысячу ярдов. Кэптен Блант на "Фирлесс" с Первой флотилией эсминцев шел в четырех тысячах ярдов за кормой от строя Тирвитта, с эсминцами, расположенными таким же образом. Легкие крейсера коммодора Гуденафа находились в шестнадцати тысячах ярдов позади Бланта в трех дивизионах. Эти три подразделения Первой эскадры легких крейсеров продвигались с интервалом в четыре тысячи ярдов друг от друга. Тирвитт намеревался двигаться в этом строю до тех пор, пока не достигнет точки в двенадцати милях к западу от Гельголанда, когда около 8:00 утра он изменит курс на запад, чтобы атаковать силы немецкого патруля в тылу. По мере того как британцы приближались к этому району, в тумане несли дозор подразделения германского флота, который они надеялись застать врасплох и уничтожить. В то время как вице-адмирал Хиппер осуществлял общее командование обороной, тактическое командование лежало на его подчиненном, контр-адмирале Леберехте Маасе. Этот офицер был одновременно командиром Второй разведывательной группы и старшим офицером миноносцев. Численность сил обороны бухты оставалась такой же, как и в соответствии с приказами от 18 августа, которые реорганизовали патрули. Она состояла в основном из миноносцев, которые отличались по возрасту и способностям. Немцы к этому времени сохранили свой заслон из патрулирующих миноносцев на расстоянии двадцати пяти миль от Гельголанда. Утром 28 августа в дозоре находились девять миноносцев Первой (I) флотилии миноносцев, это были V-187, который был лидером флотилии под командованием корветтен-капитана Валлиса (Commander Wallis), V-188, V-189, V-190, V-191, G-193, G-194, G-196 и G-197. Первые пять из этих кораблей принадлежали к одному и тому же классу, типу V-180 (15). Такой корабль был размерами 241' 6"×25' 9"×10' 3" и водоизмещением в 650 тонн. Как и большинство дестроеров (эсминцев), у этого типа кораблей не было брони. Его вооружение состояло из двух 3,45-дюймовых (88-мм) пушек, по одной на носу и корме, и четырех 19,7-дюймовых торпедных аппаратов. Судно развивало скорость 32 узла. Другие корабли принадлежали к классу G-192 и были по существу идентичны. Конструктивные характеристики этих судов особенно важны для битвы при бухте Гельголанд. Немцы уделяли гораздо больше внимания своим эсминцам как кораблям для торпедной атаки, и именно по этой причине они назвали их “Torpedo boots” – миноносцами или «большие миноносцы». В результате их орудийное вооружение было меньше как по количеству, так и по калибру, чем у их британских коллег. В отличие от немцев, англичане делали акцент на способности эсминцев топить суда, вооруженные торпедами, которые могли бы угрожать более крупным кораблям флота. Для этого у них были торпеды, но более важными были пушки. Большее количество и калибры орудий по сравнению с немцами означали, что миноносцы патруля бухты находились в явно невыгодном положении с точки зрения мощности и это в значительной степени способствовали ущербу, нанесенному этим кораблям. В двенадцати милях позади позиции I флотилии торпедных катеров располагались девять тральщиков III Тралящего дивизиона под командованием капитан-лейтенанта Эберхарда Вольфрама (Eberhard Wolfram). Эти суда представляли собой коллекцию старых миноносцев, переоборудованных для траления мин. Как таковой, их боевой потенциал был намного меньше, чем у их коллег во внешнем патруле. Типичным примером этих судов является D-8, который был флагманским кораблём Вольфрама (16). Этот корабль был построен в 1891 году, с размерами 196' 1"×24' 4"×11' 2" и водоизмещением 404 тонны. К началу войны его вооружение состояло из трёх 50-миллиметровые орудия и трёх 17,7-дюймовых торпедных аппарата. Максимальная скорость судна составляла всего 22,5 узла, что делало его намного медленнее, чем современные легкие суда. Другие, такие как S-73, обладали такими же ограниченными возможностями. Построенный в конце девятнадцатого века, он нёс только одну 50-миллиметровую пушку со своими торпедными аппаратами. В дополнение к этим эсминцам и тральщикам (которые были просто старыми судами прежнего типа) линии патрулирования включали корабли поддержки и сопровождения. Среди них были легкие крейсера, которые сопровождали патрули к их позициям. 28 августа четыре крейсера находились на стоянке в районе Гельголанда. К несчастью для немцев, эти корабли были одними из наиболее слабых легких крейсеров патрулирующих сил и на много лет старше британских легких крейсеров, которые совершили налет на бухту, что препятствовало эффективной обороне (17). Ближе всего к Гельголанду, на якоре к северу от острова, стоял легкий крейсер "Штеттин" (Stettin), самый боеспособный из четырех. Построенный между 1906 и 1907 годами, “Штеттин” находился под командованием корветтен-капитана Карла Августа Нергера (Karl August Nerger). Этот офицер позже был командиром чрезвычайно успешного рейдера "Вольф" (Wolf), который был вспомогательным крейсером, будучи гражданским судном, оснащенным оружием. “Штеттин” имел 383' 2"×43' 8"×17' 5" и водоизмещение 3480 тонн. Бронированная палуба толщиной от 1,75 дюйма до 0,75 дюйма защищала жизненно важные механизмы и погреба от попадания снарядов. Его вооружение состояло из десяти 4,1-дюймовых (105-мм) орудий, восьми 2-дюймовых и двух 17,7-дюймовых торпедных аппаратов. Двигатели корабля развивали максимальную скорость 23-24 узла. Два других крейсера были представителями другого типа: "Фрауенлоб" (Frauenlob) и "Ариадна" (Ariadne) под командованием капитана Моммзена (корветтен-капитан Mommsen) и капитана Зеебом (корветтен-капитан Seebohm), соответственно, были лишь немногим менее, чем “Штеттин”. Первый патрулировал регион к югу от Гельголанда, в то время как второй занимал позицию южнее, недалеко от острова Вангероге у побережья Германии и недалеко от устья реки Яде. Построенные в 1903 и 1901 годах соответственно, корабли имели размеры 345' 1"×40' 1"×17' 9" и водоизмещение 3033 тонны. Только бронированная палуба толщиной в два дюйма защищала среднюю часть судна. Вооружение состояло из десяти 4,1-дюймовых орудий и трех 17,7-дюймовых торпедных аппаратов. Менее быстроходные, чем "Штеттин", они развивали максимальную скорость 22 узла. Единственное судно, почти ничего не стоящее в бовом отношении, легкий крейсер “Хела”(Hela), патрулировал район дальше к северо-востоку от позиции Штеттина. Это судно, построенное в 1896 году, было полностью устаревшим. Его максимальная скорость составляла всего 20 узлов, а вооружение корабля едва ли соответствовало вооружению британского эсминца: четыре 3,45-дюймовых орудия, шесть 2-дюймовых орудий и три 17,7-дюймовые торпедные аппараты. Для сравнения, эсминцы Третьей флотилии Тирвитта несли три 4-дюймовых орудия и четыре 21-дюймовых торпедных аппарата. Другие легкие крейсера находились в точках дозоров вокруг Гельголандской бухты для дальнейшей поддержки патрулей, хотя им пришлось бы поднять пар, чтобы участвовать в бою (18). Одним из них был "Кельн"(Köln), флагманский корабль контр-адмирала Мааса, который вышел из Гельголанда ночью 27 августа, направляясь в Вильгельмсхафен за углем. Легкий крейсер "Майнц" (Mainz), однотипный с "Кельном", под командованием корветтен-капитана Вильгельма Паше (Wilhelm Pasche), стоял в устье реки Эмс. Еще шесть легких крейсеров стояли на якоре либо в Вильгельмсхафене, либо в Брунсбюттеле. В первом порту находились “Страсбург” (Strassburg), “Штральзунд” (Stralsund) и “Росток” (Rostock,), в то время как “Кольберг” (Kolberg) находился в Шиллиг-Роадс недалеко от Вильгельмсхафена. Легкие крейсера "Данциг" (Danzig) и "Мюнхен" (München), после того как были отделены для несения службы в Балтийском море, к 28 августа встали на якорь в последнем порту. Эти легкие крейсера обладали схожими конструктивными характеристиками, несмотря на то, что они относились к различным типам. Завершенные в период с 1909 по 1910 год, легкие крейсера “Кельн”, “Майнц” и “Кольберг” принадлежали к одному классу. "Кельна" имел размеры 426' 6"×46'×17' 7" и водоизмещение 4362 тонны. Защита состояла из бронированной палубы, в то время как вооружение состояло из двенадцати 4,1-дюймовых орудий, двух 17,7-дюймовых торпедных аппаратов и ста мин заграждения. Максимальная скорость корабля составляла 26,7 узла. Легкие крейсера "Страсбург" и "Штральзунд" принадлежали к другому типу, построенные в начале 1914 года, но в целом были схожи по своим характеристикам, разница заключалась в более крупных торпедных аппаратах и добавлении броневого пояса для защиты. "Росток" был более быстрой версией “Страсбурга” и “Штральзунда”. Менее боеспособными, чем все они, были “Ариадна”, “Данциг” и “Мюнхен”, которые все были немного старше. В то время как "Ариадна" был завершен в 1901 году как подразделение одного типа, а два других были завершены постройкой в 1907 и 1905 годах соответственно как часть серии другого типа, все они имели вооружение, состоящее из десяти 4,1-дюймовых орудий и двух 17,7-дюймовых торпедных аппаратов. Их максимальная скорость варьировала от 21,5 до 23 узлов. Все эти легкие крейсера имели общее сходство с теми, что патрулировали в Гельголанде. Как и эсминцы обороны бухты, эти крейсера несли меньшие орудия чем их британские коллеги. Следовательно, с точки зрения сравнения боевых возможностей корабля с кораблем, британские корабли несколько превосходили немецкие.
Защита бухты включала в себя еще два элемента в начале боя, один из которых был непосредственно связан с усилением патрулей, а другой, - потенциально мог поддержать в случае необходимости. Первый состоял из большего количества военно-морских подразделений, включая десять эсминцев Пятой (V) Флотилии миноносцев, с характеристиками, аналогичными характеристикам кораблей I Флотилии миноносцев. 28 августа эти корабли стояли на якоре в искусственной гавани, построенной на южной оконечности Гельголанда. Хотя они обычно находились в базах на побережье Северного моря Германии, немецкое военно-морское командование решило их передислоцировать. Это решение было принято после того, как в 6:00 вечера 27 августа авиаразведка обнаружила вражеский эсминец в пятидесяти милях к юго-западу от острова Тексель, Нидерланды (19). Другая группа была капитальными (линейными) кораблями германского Флота Открытого Моря, которые стояли в Вильгельмсхафене. Линейные крейсера Хиппера - "Зейдлиц" (Seydlitz), корабль вице-адмирала, "Мольтке" (Moltke) и "Фон дер Танн" (Von Der Tann) - входили в эту группу. Эти три судна считались одними из самых мощных в мире. Флагманский корабль и "Мольтке", хотя и принадлежали к двум разным типам, обладали практически одинаковыми характеристиками (20). Корпус “Зейдлица” составлял 657' 11"×93' 6"×26' 11", водоизмещение 24 594 тонны, и обладал мощной защитой, которая состояла из части пояса максимальной толщиной двенадцать дюймов. На судне было установлено десять 11,1-дюймовых (280-мм) орудий в пяти двухорудийных башнях, двенадцать 5,9-дюймовых орудий, двенадцать орудий калибра 3,45 дюйма и четыре 19,7-дюймовых торпедных аппарата. Двигатели корабля развивали максимальную скорость 26,5 узлов. Только номинально слабее был “Фон дер Танн”, который был немного медленнее и обладал другим вооружением, состоящим из восьми 11,1-дюймовых орудий. В дополнение к этим кораблям Хиппер также командовал броненосным крейсером "Блюхер", хотя 28 августа он стоял на погрузке углях в Вильгельмсхафене. Эти корабли, однако, не могли напрямую поддержать силы в бухте, если только прилив не позволял им пересечь Яде Бар. Верховное командование не считало это проблематичным, поскольку военно-морские начальники предполагали, что англичане будут использовать только легкие силы, такие как крейсера, подводные лодки и эсминцы, в рейде на бухту. Решение разместить их за Яде Баром, однако, подорвало оборону бухты в том случае, если бы британцы действительно использовали тяжелые военные корабли. Немецкий историк войны справедливо охарактеризовал предположение верховного командования как “фатальную ошибку” (21). Вторым элементом был сам остров Гельголанд. Несмотря на свой небольшой размер, Гельголанд превратился в грозную крепость на просторах Северного моря. На 1 августа 1914 года немецкий вице-адмирал фон Крозигк (von Krosigk), начальник штаба Военно-морских станций Северного моря, насильственно выселил две тысячи жителей острова, чтобы превратить его строго в военно-морскую базу. К тому времени, когда фон Кросигк изгнал островитян, процесс укрепления был уже по существу завершен. Поскольку Германия уже владела островом с 1890 года, процесс развивался быстро: в течение недели после перевода началось строительство казарм, легкой железной дороги и укрепленной батареи. Последнее укрепление вошло в состав оборонительных сооружений острова. К 28 августа оно состояло из четырех 12-дюймовых орудий в башенных установках, четырех 4,1-дюймовых орудий, размещенных в точках у искусственной гавани на южной оконечности острова, и двух 3,5-дюймовых орудий на северной оконечности Гельголанда (22). Островная крепость также могла похвастаться эллингом для дирижаблей, прибывающих с целью разведки. Все сооружения Гельголанда, особенно орудия и южная гавань, выиграли от мер, принятых для защиты от возможной массовой эрозии скал острова высотой в двести футов от влияния стихии. Центральное место в них занимали усилия по укреплению берегов острова бетоном и гранитом. В 6:30 утра 28 августа британцы приблизились к позиции, чтобы проверить ценность оборонительных сооружений, размещенных на Гельголанде, а также боеспособность немецких патрулей. Тирвитт приблизился к внешней линии патрулирования в том же строю, который он принял в начале круиза к Гельголанду. Большинство подводных лодок Кейса были на позициях, а коммодор и его эсминцы находились на внешней линии кораблей-приманок. Силы Битти и Мура находились примерно в сорока милях к северу от Тирвитта. У немцев к этому времени уже был намек на то, что в бухте что-то затевается. Вскоре после 6:00 утра, миноносец G-194, капитан лейтенанта Бусса (Buss), находившийся в своем секторе внешнего патруля на позиции к северо-западу от Гельголанда, обнаружил подводную лодку. Хотя небо было затянуто тучами, была сумрачная погода с сильным туманом, который ухудшал видимость перед рассветом, поверхность моря была спокойной. Это привело к относительно легкому обнаружению двух перископов примерно в пятидесяти пяти ярдах по правому борту. Они обозначали присутствие E-9, у которой был приказ действовать в составе внутренней линии подводных лодок вблизи Гельголанда. Однако перископы исчезли через несколько секунд после их обнаружения, наблюдатели также заметили сильное завихрение в воде, которое указывало на выброс торпед. По словам немцев, следы двух из этих подводных «угрей» прошли под кораблем, в основном из-за небольшой осадки его корпуса. На самом деле британская подводная лодка выпустила только одну торпеду. Тем не менее, Бусс приказал атаковать британский корабль. Это предприятие, однако не удалось, так как подводная лодка нырнула глубже, прежде чем Бусс смог прибыть на её место. Эсминцы в 1914 году не имели глубинных бомб, поскольку технологическое развитие еще не привело к созданию жизнеспособного оружия такого типа /Однако, англичане уже в начале 1914 года проводили испытания взрывных устройств, оснащённых гидростатическими взрывателями – Ред./. Следовательно, эсминцы в начале Первой мировой войны могли потопить только такую подводную лодку, которая находилась прямо под поверхностью воды, протаранив ее. Несмотря на неудачную атаку, Бусс воспользовался своей радиосвязью, чтобы отправить сообщение контр-адмиралу Маасу на борту “Кельна": "Был атакован в 6 часов утра подводной лодкой в погруженном состоянии в центральном квадрате 142 эпсилон [обозначение на карте бухты, где произошло столкновение], две торпеды не попали. Видел перископ с расстояния 50 м. Ложная тревога невозможна. Подводная лодка противника, следует на северо-запад” (23). Маас не отреагировал на сообщение немедленно из-за ошибки, допущенной оператором беспроводной связи “Кельна”, когда он расшифровал сообщение. Во-первых, время отчета Бусса показывало 2:25 утра, а не реальное время, 6:05 утра, что побудило Мааса связаться по радио с Буссом для уточнения. Затем командир миноносца передал сообщение повторно. Дальнейшая задержка произошла, когда Маас переслал отчет Хипперу. Это отставание во времени, хотя и привело к запоздалой реакции на события в бухте, которые затрудняли ее оборону в течение всего дня, не было полностью результатом плохой связи со стороны немцев. Скорее, это был обычный сбой в системе ранней беспроводной связи. Немцы передавали большинство сообщений в зашифрованном виде, что было необходимо, потому что любое судно, будь то друг или враг, могло услышать сигнал, если их беспроводные устройства были настроены на ту же частоту. Процесс приема и декодирования радиограммы обычно означал, что командование судна получало сообщение только через десять-пятнадцать минут после его отправки. Проходил еще некоторое время, пока командир составит ответ, а его радиограмма будет закодирована и передана с соответствующими распоряжениями. В результате только в 7:12 утра Хиппер начал действовать. Основываясь на докладе Бусса, он пришел к выводу, что бухта атакована исключительно подводными лодками, и отдал соответствующие команды. Вице-адмирал связался по рации с Гельголаном в 7:10 утра и приказал V флотилии миноносцев выйти в море для поиска вражеских подводных лодок. Он передал ту же директиву Маасу. Хиппер также выслал самолет для разведки, “самолет 59”, но низко лежащий туман в бухте в то утро сделал миссию невозможной. В то время как эти меры разворачивались, в 6:53 утра корабли Тирвитта установили свой первый контакт с кораблями немецкого внешнего патруля на позиции примерно в двадцати четырех милях к северо-западу от Гельголанда. В это время, в погодных условиях, когда туман ограничивал видимость до пяти тысяч ярдов, корабли Четвертого дивизиона Третьей флотилии эсминцев Тирвитта: “Лорел” (Laurel), “Либерти” (Liberty), “Лизандер” (Lysander) и “Лаэрт” (Laertes) - заметили дым со своего левого борта на расстоянии трех миль. Этот дестройер оказался G-194 Бусса. Тирвитт приказал дивизиону флотилии, находившейся ближе всех к неизвестному кораблю, преследовать его сквозь сгущающийся туман, в то время как остальные силы продолжали действия. В течение пяти минут один из эсминцев подал световой сигнал, требующий идентификации корабля. К этому времени Бусс изменил курс, чтобы на полной скорости направиться к укреплениям Гельголанда и V флотилии миноносцев. Пока он мчался в безопасное место, эсминец "Лорел" открыл огонь, снаряды первого залпа упали примерно в восьмистах ярдах от миноносца Бусса. Одновременно Бусс радировал о присутствии британских надводных кораблей в бухте. В сообщении, отправленном “Кельну”, говорилось, что Бусс считал, что подвергся атаке вражеских крейсеров, и указал свою позицию. Британским операторам беспроводной связи, однако, удалось заблокировать передачу этого сообщения. Только другие корабли патруля, расположенные на своих позициях рядом с G-194, имели возможность получить сообщение. Это были G-196 на северо-востоке и V-187 на юго-западе. Первый миноносец, находившийся в то время на расстоянии около 7,5 миль от G-194, повернуло на звук выстрелов сквозь туман. Командир судна также передал сообщение Бусса “Кельну” в 7:06 утра. Последний миноносец под командованием капитан-лейтенанта Лехлера (Lechler), был флагманским кораблем I флотилии миноносцев, корветтен-капитана Валлиса (Wallis), и также направился на звук орудийной стрельбы. В 7:20 утра Лехлер смог доложить Маасу о присутствии двух вражеских эсминцев, хотя V-187 в конечном итоге не вступил в бой (24). Позже Лехлер установил, что суда, которые он видел, были крейсерами, и соответственно изменил свой курс на восток-юго-восток в сторону Гельголанда. Пока Лехлер производил наблюдения, примерно через четырнадцать минут после начала боя G-196 прибыл на помощь Буссу. Вместе G-194 и G-196 быстро взяли курс на юго-юго-восток и продолжил бой, в котором уже участвовал G-194. Вопреки утверждениям некоторых авторов в книгах, в которых подробно описывается битва при бухте Гельголанд, немецкий отход на Гельголанд не был выполнен в соответствии с постоянным планом по заманиванию атакующих судов ближе к орудиям Гельголанда и легким крейсерам, которые ожидали там. Скорее всего, это направление было единственным, открытым для этих миноносцев, поскольку оба они представляли собой более сильную группу для неприятеля и направлялись к силам поддержки (25). В ходе последовавших действий туман и, как следствие, слабая видимость препятствовали движению судов с обеих сторон. Действительно, кормовой орудийный расчет G-196 произвел всего четырнадцать выстрелов (26). Немцы могли только привести в действие свои кормовые орудия, когда они мчались в Гельголанд, что было мудрой политикой, поскольку к этому времени командирам миноносцев стало ясно, что они столкнулись с превосходящими силами британцев. Теперь Бусс мог опознать по меньшей мере девять британских эсминцев и два крейсера. В 7:26 утра Тирвитт, потерявший из виду Четвертую дивизию Третьей флотилии, изменил курс прямо на восток по направлению к ним. В результате немцы столкнулись с гораздо большим количеством суден Сил Гарвича, чем первоначально считали. Правильность решения Тирвитта дала о себе знать, когда его наблюдатели вскоре сообщили о появлении десяти эсминцев. Это были другие корабли I Флотилии миноносцев, а также часть кораблей V Флотилии миноносцев. Командиры этих кораблей были совершенно не готовы к столкновению с британскими надводными кораблями. Головной корабль в строю последней группы миноносцев, G-9 под командованием капитан-лейтенанта Аншуца (Anschutz), был единственным, кто оценил ситуацию исключительно благодаря преимуществу, которое судно имело с точки зрения своего положения по отношению к другим. Даже после того, как он увидел британские эсминцы и увидел вспышки орудийных выстрелов, Аншутц верил, что суда, которые он видел впереди, могут быть дружественными. Только после того, как он отметил расположение их дымовых труб и мостиков, он пришел к выводу, что они были враждебны, и открыл огонь. Вероятно, отчасти из-за быстро разворачивающихся событий и недостатков системы немецкой связи, Маас не проинформировал Аншуца и командиров других миноносцев о присутствии британских военных кораблей, кроме подводных лодок, которых им сначала было приказано преследовать. Реакция Мааса была довольно медленной, поскольку он впервые получил намек на то, что могут быть британские надводные силы, благодаря сообщению G-196 в 7:06 утра о присутствии вражеских крейсеров. Медленная реакция Мааса объясняется запоздалым сообщение, которое он получил в 7:29 утра от V Флотилии миноносцев, что они находятся под огнём (27). В результате создалась ситуация массовой неразберихи и большой опасности для немецких эсминцев. Все корабли британской Третьей флотилии эсминцев вступали в бой вместе с Тирвиттом на “Аретузе”, который изменил свой курс в 7:40 утра на восток-юго-восток. К северо-западу от коммодора на расстоянии около четырех миль находился “Фирлесс” кэптена Бланта вместе с Первой флотилией эсминцев. Расстояние не позволяло этим кораблям открывать огонь по немцам. Те немецкие корабли V Флотилии миноносцев, которые следовали за G-9, сначала не оценили ситуацию, полагая, что G-9 действовал против подводной лодки. На эсминца V-2 наблюдатели заметили всплески падений снарядов вокруг G-9, которые - как они предположили, были выпущены из палубной пушки британской подводной лодки. Другой корабль, V-1, ошибочно приняло те же брызги за взрыв торпеды. Все поняли ситуацию, тогда когда британские эсминцы появились из тумана, тотчас немецкие миноносцы изменили курс на Гельголанд, а британцы последовали за ними в ожесточенной схватке, подобной той, что произошла между британским четвертым дивизионом Третьей флотилии и G-194 и G-196. Этим эсминцам Первой флотилии миноносцев, из состава патруля внешней линии в бухте удалось в значительной степени избежать попадания в стадию уничтожения. Позднее V-188 сообщил, что наблюдал пожар на британской подводной лодке. Эсминцам I Флотилии миноносцев очень повезло по сравнению с судами других флотилий. Еще до того, как их смена курса была завершена, корабли V Флотилии миноносцев попали под удар британцев. Ситуация быстро стала тяжелой для находящихся под плотным обстрелом эсминцев. Некоторые корабли флотилии сначала попытались вступить в бой с англичанами до того, как состав сил противника стал полностью известен. Главным среди них был V-6 под командованием капитан-лейтенанта Хофферта (Hooffert), который приблизился на расстояние 3250 ярдов и открыл огонь. Через несколько минут Аншутц отдал общий приказ отходить к Гельголанду. По этому сигналу корабли сил выстроились в строй фронта, где каждый корабль разделяло расстояние около 650 ярдов. Все они вели огонь по британцам из своих кормовых орудий, хотя точность была довольно низкой из-за тумана, а также дыма, создаваемого самими эсминцами. В "боевом отступлении" дым, производимый их котлами и огнём, несло на корму над действующими орудиями и заслонило море за ними. Немецкие выстрелы на этом этапе сражения, по данным немецкого самолета-разведчика, как правило, не доставали до преследующих англичан в основном из-за меньшего калибра немецких орудий в отличие от британских. Орудийный огонь также был беспорядочным вследствие плохой видимости из-за погодных условий. Последняя проблема привела к тому, что несколько выстрелов на самом деле были сделаны неприцельно - от пятнадцати до тридцати выстрелов для большинства кораблей флотилии (28). Единственным утешением от этой плохой работы был тот факт, что, отчасти - опять же из-за тумана, британский огонь также был неэффективен. Эта неблагоприятная ситуация для немцев развивалась по мере того, как расстояние между противоборствующими кораблями неуклонно сокращалось. По мере уменьшения расстояния вероятность быть уничтоженным численно превосходящими британскими силами значительно возрастала. Эсминцы V Флотилии миноносцев не смогли оторваться от своих преследователей или даже сохранить дистанцию между ними. Это не имело никакого отношения к какой-либо технической разнице в скорости, так как их конструктивные возможности с точки зрения скорости были сходными с английскими. Проблема заключалась в состоянии их котлов и турбин. Суровые условия постоянного патрулирования тяжело сказывались на двигательных установках этих судов, и многие из них не могли поднять пар на полную мощность и поддерживать его в течение продолжительной погони. Наибольшему риску подвергались миноносцы V-1 и S-13 /уменьшенные в размерах, и как сдедствие – с несколько ухудшенными характеристиками корабли – «калеки» адмирала Ланса. Ред./. У последнего, под командованием капитан-лейтенанта Адольфа Мюллера (Adolf Müller), возникли проблемы с турбинами, которые снизили его скорость до 20 узлов. Еще хуже были проблемы V-1 под командованием капитан-лейтенанта Сиесса (Siess), который, в 7:50 о оказался на расстоянии четырех тысяч ярдов от британцев. Эти суда несли на себе основную тяжесть британского огня, и их выживание было на волоске. Судно Сиесса пострадало первым, когда всплески падений снарядов накрыли миноносец. В 7:50 утра снаряд из 4-дюймового орудия попал в верхнюю палубу в средней части корабля и проник в кормовой трюм, в отсек, где размещались котлы и насосы. Это попадание убило одного из членов экипажа и ранило двух других, а также заставило эвакуация из отсека. Повреждение и последующее оставление этого района замедлили ход корабля до 20 узлов, что еще больше ухудшило его положение перед приближающимися англичанами. Вскоре после этого второй снаряд попал в угольный бункер правого борта под мостиком, хотя уголь в этом отсеке в значительной степени поглотил взрыв и, следовательно, уменьшил поражающее действие снаряда. Тем не менее, попадание было серьезным для V-1, так как оно повредило одну из турбин корабля и управление рулем от града осколков. Тяжелое положение V-1, а также в целом неблагоприятная ситуация в целом побудили Аншутца связаться по радио с Маасом в 7:45 утра, с сообщением о необходимости помощи крейсеров был запрошен. К тому времени, когда это послание было получено, Хиппер уже отдал соответствующие распоряжения (29).
Вызов крейсеров был особенно необходим, учитывая, что к этому времени подошедшие немецкие миноносцы так же находились под обстрелом со стороны англичан. Когда силы Тирвитта двинулись к Гельголанду, некоторые из его эсминцев прошли через строй V Флотилии миноносцев в тумане и наткнулась на корабли III Флотилии тральщиков, которые образовывали внутреннюю линию патрулирования в бухте. В 7:30 утра тральщики, все устаревшие миноносцы, под командованием капитан-лейтенанта Эберхарда Вольфрама, заметили корабли V Флотилии миноносцев, выходящие из тумана, и несколько мгновений спустя - “Аретузу” Тирвитта и эсминцы Третьей флотилии в погоне. Эта встреча стала полной неожиданностью для всех тральщиков, так как только один корабль был оснащен радиостанцией (30). Другой причиной отсутствия предупреждения был тот факт, что флагман дивизиона D-8 под командованием капитан-лейтенанта Вольфрама не располагал достаточной информацией, несмотря на то, что его судно было оборудовано единственной радиостанцией в дивизионе. В 7:15 утра, Вольфрам и его экипаж наблюдал за звуком выстрелов, но полагали, что это была артиллерийская практика (31). Единственное радиосообщение, полученное Вольфрамом в этот день, была утренняя радиограмма от G-196, который сигнализировал о присутствии только подводных лодок. Таким образом, Вольфрам патрулировал свой регион в поисках субмарин. Капитан-лейтенант также не знал о атаке англичан на патрульные миноносцы просто из-за задержки связи между Маасом, Хиппером и силами в бухте. Вольфрам сделал все, что мог в сложившихся обстоятельствах: “Как только вражеские корабли стали видны более отчетливо - один крейсер и от 10 до 14 эсминцев [“Аретуза” и Третья флотилия] были определены - я открыл огонь из орудия левого борта и кормового орудия. По мере уменьшения дальности я повернул вправо, чтобы показать противнику корму” (32) . Вольфрам, как и другие корабли его отряда, определил курс в соответствии с другими соседними немецкими военными кораблями, уже находящимися в движении. У тральщиков не было выбора, так как их устаревшее вооружение не могло сравниться с вооружением британских кораблей. Этот маневр не принес команде Вольфрама какой-либо пользы из-за разницы в скорости между его кораблями и кораблями англичан. D-8 мог развивать скорость всего 22,5 узла против 29 узлов эсминцев британской Третьей флотилии. Даже “Аретуза” мог бы превзойти скорость Вольфрама на своих 25 узлах. Часть тральщиков флотилии Вольфрама избежала этой ситуации, так как они не были замечены англичанами. Однако те корабли, которые заметили британцы,—D-8, S-73, T-34, T-33 и T-37—находились в опасности быть перехваченными и уничтоженными. Расстояние между британцами и некоторыми из этих кораблей неуклонно сокращалось от четырех тысяч – до одной тысячи ярдов. Корабль Вольфрама пострадал больше всего – получив пять попаданий. Это число могло быть намного больше, но британская точность все еще была невелика. В течение сорока минут, пока он находился под огнем, Вольфрам сам насчитал шестьсот падений снарядов в районе своего корабля, в то время как наблюдатели на Гельголанде, которые теперь могли просто видеть сражение, когда оно приближалось к ним, насчитали двести в последней части перестрелки. В ответ, расчёт кормового орудия на D-8, выпустил восемьдесят пять снарядов из своей 2-дюймовой пушки. Миниатюрный размер этого оружия означал, что снаряды не причинили никакого вреда. В то время как количество выстреленных британских снарядов кажется намного большим, ясно, что D-8 оказался чрезвычайно удачливым. Тральщику определенно грозила опасность быть потопленным. Один более крупный снаряд, выпущенный с "Аретузы", пробил бортовую часть корпуса впереди машинного отделения, но, по-видимому, не взорвался. Он только вдавил переборку в машинное отделение. Второе попадание также нанесло небольшой урон. Третий, однако, разнес в клочья борт корабля как выше, так и ниже ватерлинии, в то время как четвертый врезался в мостик. Взрыв от удара этого снаряда, который, по-видимому, был фугасным, вызвал большой пожар, убил командира корабля лейтенанта Вайффенбаха (Weiffenbach) и ранил от шестнадцати до двадцати человек. Это попадание повредило паропроводы, питавшие паровые машины, что снизило и без того низкую скорость судна. К концу сражения на корабле Вольфрама погибло одиннадцать человек и девятнадцать было ранено. Возможность того, что S-73, T-34, T-33 и T-37 избежат испытания, которому подвергся Вольфрам, казалась незначительной. Первый из них, хотя и ускользает невредимый, попал под огонь на семь минут. Тральщикам Т-34 и Т-37 удалось спастись, но Т-33 повезло меньше. Этот корабль дико петлял, пытаясь нарушить определение расстояния дальномерщиками с борта британских кораблей. С дальностью стрельбы своих маленьких пушек до двух тысяч ярдов капитан-лейтенант Келерт (Kaehlert) также открыл огонь по “Аретузе” из своего кормового орудия. Это энергичное действие, однако, не предотвратило двух попаданий, которые вызвали затопление в машинном отделении, что вынудило его оставить. Корабль постепенно останавливался, превращаясь в мишень для приближающихся англичан. Положение как кораблей Вольфрама, так и кораблей V Флотилии миноносцев оказалось ужасным, но в конечном счете, британцы не потопили ни одно из судов ни в одном из отрядов. Тральщики D-8 и T-33, которые позже были отбуксированы в безопасное место, и все остальные суда обязаны своим выживанием появлению в 7:57 утра немецких легких крейсеров в этом районе. Это вынудило англичан перенаправить свой огонь на более мощные единицы противника. Этими судами оказались легкие крейсера "Штеттин" и "Фрауенлоб", которые входили в состав крейсерских сил прикрытия для обороны Гельголанда. Первый из них, будучи самым боеспособным из сил Гельголанда под командованием корветтен-капитана Карла Нергера, "первым появился сквозь туман перед наблюдателями на борту флагманского корабля Тирвитта". До 7:36 утра легкий крейсер "Штеттин" оставался на якоре на своей позиции к северо-востоку от Гельголанда. В это время, Нергер получил донесения о позициях вражеских судов в бухте. Эти сообщения поставили Нергера в неблагоприятное положение. Он оценил способность его корабля вступить в бой с врагом как можно быстрее – “Штеттин” не был полностью готов к бою. Только восемь из одиннадцати котлов корабля вырабатывали пар для питания систем корабля, а это означало, что он не мог развивать максимальную скорость, если бы это понадобилось в бою. Тем не менее, Нергер проявил лидерские качества, которые привели к его последующему успеху в командовании немецким торговым рейдером “Вольф” (Wolf), когда он отдал приказ двигаться со всей возможной скоростью - максимум 15 узлов в то время, - к позиции, указанной в донесения и на звуки выстрелов. Получение в 7:45 утра радиограммы вызова на помощь крейсерам от V Флотилии миноносцев просто подтвердило правильность его решения. Это действие произошло по собственной инициативе Нергера. Командир приказал снялся с якоря, прежде чем в 7:47 утра получил приказ от Хиппера “охотиться на вражеские эсминцы” (33). Формулировка этого приказа указывает на то, что Хиппер по-прежнему считал, что его войскам противостоит в основном группа эсминцев; в соответствии с основным предположением верховного командования, он, безусловно, не верил, что линейные крейсера Битти были в бухте. С точки зрения действий военно-морских подразделений вокруг Гельголанда, следует отметить, что в то же самое время, когда Нергер получил сообщение “охотиться на эсминцы”, то же самое сделал капитан Отто Фельдман, командовавший Второй флотилией подводных лодок. Из шести подводных лодок, стоявших на якоре в искусственной гавани Гельголанда, только две, U-16 и U-25, смогли немедленно отреагировать. Около 8:09 утра эти корабли вышли из гавани Гельголанда, чтобы занять позиции к северу и югу от острова. Они не сыграли никакой существенной роли в сражении (34). То же самое сообщение, отправленное на "Штеттин", дошло до капитана Моммзена на "Фрауенлобе" тремя минутами позже. Он тоже поднял пары и взял курс прямо на север со своей позиции к югу от Гельголанда. Увидев "Штеттин" с левого борта на северо-восток, Тирвитт изменил направление своего курса немного дальше на восток, когда он готовился вступить в бой. В то же время, однако, наблюдатели заметили "Фрауэнлоб" с левого борта, так как к этому времени немецкий легкий крейсер со всей возможной скоростью занимал позицию к югу от “Штеттина”, Тирвитт решил атаковать “Фрауенлоб” и оставить “Штеттин” на лёгкий крейсер "Фирлесс"кэптена Бланта вместе с эсминцами Первой флотилии, которые до этого момента были слишком далеки от сражения, чтобы принимать в нем участие. Последовательно, Тирвитт изменил курс на юго-юго-запад, как и “Фрауэнлоб”, поскольку эсминцы Третьей флотилии прекратили преследование вследствие подхода немецких легких крейсеров и вернулись к кораблю Тирвитта. К моменту принятия решения Тирвиттом капитан Нергер уже отдал приказ вступить в бой с англичанами. Сначала Нергер открыл огонь по судам Тирвитта с расстояния около 9300 ярдов. Это было неэффективно, как и несколько выстрелов, выпущенных в ответ кораблями под командованием Тирвитта, прежде чем коммодор повернулся лицом к “Фрауенлобу”. В то время, когда Тирвитт отошел от “Штеттина”, немецкий корабль прекратил свой огонь. Сообщение о том, что британские суда на самом деле были немецкими миноносцами, заставило Нергера задуматься. К тому времени, когда ошибка была устранена, немецкий капитан увидел, что корабли Тирвитта вышли из зоны досягаемости, уже следуя своим новым курсом. Передышка в схватке, однако, длилась всего несколько коротких минут; в 8:05 утра Блант на "Фирлессе", а также несколько эсминцев из Первой флотилии вступили в бой с кораблем Нергера. Хорошо обученные орудийные расчеты британских судов, в частности - "Фирлесса", быстро достигли накрытия цели. Всплески снарядов были настолько многочисленны, что наблюдатели на борту кораблей отступающей V Флотилии миноносцев сравнили этот вид с тем, как будто “Штеттин” оказался в кипящей воде. Действительно, так много снарядов упало в непосредственной близости от немецкого легкого крейсера, что Нергер не мог различить, исходил ли основной обстрел с судна Бланта: “Принимал ли этот крейсер участие в сражении, окончательно не установлено. Разрывы вражеских снарядов в непосредственной близости от корабля были настолько многочисленны, что уменьшили видимость и ограничили возможность вести наблюдение” (35). Тем не менее, за все время боя, длившегося всего пять минут на дистанциях от 9300 ярдов до 5050 ярдов, "Штеттин" получил только одно попадание, которого добился “Фирлесс”. Это произишло на дистанции 8000 ярдов, снаряд вывел из строя орудие № 4 судна по правому борту. В результате взрыва погибли двое из орудийного расчета и еще один был ранен. В этот момент Нергер принял решение отойти к Селлебруннен-Буй (Sellebrunnen Buoy) хотя его корабль не был серьезно поврежден. К 8:10 утра Нергеру стало известно, что эсминцы V Флотилии миноносцев находятся в безопасности под защитой орудий на острове Гельголанд. Таким образом, капитан частично выполнил свою миссию, и миноносцы не принимали участия в последующих операциях, в то время как корабли III дивизии тральщиков все еще оставались в опасности. Нергер считал, что в этот момент ему необходимо было отойти с позиции для подъёма паров в котлах, и таким образом, дать своему кораблю возможность развить полную мощность двигательной установки, необходимую кораблю для боя. Кэптен Блант тоже прекратил схватку и направился на соединение с Тирвиттом для продолжения рейда. В результате действий “Штеттина” только подразделения Первой флотилии торпедных катеров и III Минно-тральный дивизион оставалась в море перед лицом англичан. Пять тральщиков дивизиона находились на пути к устью реки Яде, в то время как шестой, лидер V-187, следовал курсом на Гельголанд. Этот корабль прошел незамеченным, но тральщики по-прежнему испытывали серьезные проблемы из-за продолжавшегося огня англичан. Однако дальнейшая перестрелка англичан с легким крейсером позволила тральщикам безопасно выйти из боя. Это столкновение началось в 8:10 утра, когда бой между “Штеттином” и "Фирлессом" подошел к концу, а "Фрауенлоб" и "Аретуза" начали наносить удары друг по другу с расстояния 6000 ярдов. Столкновение, длившееся всего пятнадцать минут, было таким, в котором столкнулись друг с другом суда, которые были довольно равны по своим возможностям. Корабль Моммзена насчитывал в своем вооружении десять 4,1-дюймовых орудий, в то время как "Аретуза" имел два 6-дюймовых орудия и шесть 4-дюймовых орудий. 6-дюймовые орудия британского корабля давали преимущество в дальности стрельбы над немецким крейсером. Но эта возможность была быстро сведена на нет, так как дистанция боя быстро сокращалась во время столкновения, пока не достигла примерно 3500 ярдов. Тирвитт также обладал преимуществом в скорости 3 узла над своим немецким противником, но эта разница была незначительной. Тем не менее, в этом сражении Тирвитт оказался в несколько невыгодном положении, учитывая состояние его судна. Та же проблема с эжекторами 4-дюймовых орудий, которая вынудила прекратить артиллерийскую практику 27 августа, теперь снизила боевую эффективность корабля. Два орудия “Аретузы” заклинило в начале боя и, таким образом, уменьшило вес залпа корабля по сравнению с немецким. Кроме того, скорострельность орудий "Аретузы" пострадала из-за неопытности экипажа в обращении с их новым кораблем. С другой стороны, корабль Моммзена выигрывал от опытной команды. Опыт немецкого экипажа быстро дал о себе знать, когда третий залп с "Фрауэнлоба" привел к всплескам снарядов, которые накрыли корабль Тирвитта.
Это означало, что немецкий крейсер имел достаточную дистанцию для уверенной стрельбы. В течение следующих нескольких минут немцы нанесли пятнадцать прямых попаданий по левому борту британского судна благодаря очень точному огню. Четвертым залпом было достигнуто первое попадание - снаряд попал в районе трубы № 3. Корабль Моммзена смог добиться целых тридцати пяти попаданий по флагману Тирвитта. Эти попадания нанесли большой урон “Аретузе”, что сильно сказалось на боеспособности корабля. К 8:25 утра в действии оставалась только одна 6-дюймовая пушка, в то время как все 4-дюймовые пушки были выведены из строя либо из-за заклинивания, либо из-за повреждения вражескими снарядами. Снаряд, попавший в палубу за четвёртой трубой, вызвал пожар зарядов кордита, поданных к орудию № 2 левого борта. По словам очевидцев, находившихся на борту тральщика Т-33, который находился в поле зрения боя, из этой части корабля вырвался большой желтовато-красный факел пламени, свидетельствующий о возгорании кордита. Старший унтер-офицер Фредерик Уренч (Chief Petty Officer Frederick Wrench) быстро потушил пламя на палубе, но орудие вышло из строя (36). Все торпедные аппараты также вышли из строя. В дополнение к потере наступательных возможностей, корабль также потерял ход. Один из немецких снарядов разорвался в отсеке и повредил главный питательный бак “Аретузы. На морских судах это устройство содержит воду, которая прокачивается через котельную установку для создания пара, приводящего в движение турбины. Повреждение этого жизненно важного механизма неуклонно снижало скорость "Аретузы". Кроме того, осколки от некоторых снарядов "Штеттина" вывели из строя радиосвязь, а также все прожекторы корабля. Настолько тяжелыми были повреждения от осколков, что это заставило одного британского офицера отметить, что “палубы и мостик его [“Аретузы”] были полностью зазубрены и усеяны дырами и отметинами, что представляло печальное зрелище” (37). Еще одно хорошее указание на количество осколков, которые обнаруживались на “Аретузе” после боя. Члены экипажа утверждали, что в нескольких частях корабля можно было собрать пригоршни осколков и шрапнели (38). Однако, несмотря на ущерб, "Аретуза" понес незначительные потери: одиннадцать убитых и шестнадцать раненых. Среди погибших был один офицер-связист лейтенант Эрик Уэстмакотт (Eric Westmacott). Обстоятельства, ставшие причиной его кончины, могли убить и Тирвитта: Уэстмакотт, стоявший рядом с Тирвитом на мостике, как раз указывал на кордитный пожар, когда шрапнель попала в молодого командира. Все рассказывали, что Тирвитт был, конечно, впечатлен точностью немецкого огня и ситуацией в целом, как он позже писал своей жене, что “я был так удивлен, что так много снарядов может падать один за друим и взрыватья, осыпая осколками все стороны, и все же так мало людей погибло... У нас было пятнадцати прямых попаданий левому борту и в многих других местах, помимо сотен осколочных пробоин” (39). А далее, в письме к сестре, он описал сцену немного более художественно и ярко. Тирвитт написал, что “воздух казался густым от разрывающихся снарядов, а море было наполнено брызгами и осколками снарядов” (40). Дестройеры Тирвитта могли бы помочь их кораблю, но события лишили коммодора многих из них. Главным из них был случай ошибочного опознания в результате тумана, когда британские эсминцы вступили в бой с тем, что, по их мнению, было немецким минным заградителем. По правде говоря, корабль оказался 731-тонным норвежским пароходом "Конг Гутторм" (Kong Guttorm) под командованием капитана Лауритсона (Laurithson), который обычно курсировал между Христианией (ныне Осло), Норвегия, и Бременом, Германия. В начале боя Лауритсон взял курс на Гельголанд, чтобы забрать немецкого лоцмана для прохождения оставшейся части рейса в Бремен. Его корабль просто имел несчастье оказаться не в том месте не в то время. Британский огонь прекратился только тогда, когда норвежское судно показало сигналы, подтверждающие нейтралитет к удовлетворению атакующих эсминцев, и подняв норвежский флаг. К этому времени на судне имелось трое раненых, получивших осколочные ранения, полученных в результате многочисленных, хотя и не смертельных, попаданий (41). Другой британский эсминец продолжал вести стрельбу по Т-33 до окончания боя между легкими крейсерами. Несколько эсминцев предприняли торпедную атаку на немецкий легкий крейсер, но они оказались безуспешными. Отсутствие значительной поддержки эсминцев и повреждения "Аретузы", однако, не позволили "Фрауенлобу" уйти невредимым, хотя его повреждения оказались намного легче, чем у его противника. Вскоре после начала обстрела "Аретузы" Моммзен заметил всплески снарядов рядом со своим судном. Впоследствии его корабль получил десять попаданий. Большая часть из них пришлась на счёт носовой 6-дюймовой пушки "Аретузы". Один снаряд попал в левую часть боевой рубки, из которой Моммзен управлял своим кораблем. Еще один разорвался в «вороньем гнезде» на фок-мачте. Разрушение мачты вывело из строя беспроводную связь "Фрауенлоба", потому что были перебиты антенны корабельной радиостанции. Следующее 6-дюймовое попадание пробило корпус и пробило броневую палубу корабля, в то время как несколько других снарядов попали в надводной части корпуса. Ни один из них не вызвал никакого затопления, потому что все они образовали отверстия выше ватерлинии. В общей сложности, на “Фрауенлоб” потерял от этих попаданий пятерых убитыми и тридцать двух человек ранеными. Все они были членами экипажа в открытых зонах корабля: орудийные расчеты, расчёты дальномерных постов, подносчики боеприпасов и наблюдатели в "вороньем гнезде". Это говорит о степени повреждения немецкого корабля. Помимо повреждения беспроводной связи, боевые возможности корабля не пострадали. Тем не менее, Моммезен в 8:25 утра решил разорвать бой и взял курс на восток. В нескольких отчетах о сражении сообщается, что решение немецкого командира было результатом попадания снаряда в мостик “Фрауенлоба”, который, как утверждается, сильно повредил мостик корабля и вынудил его выйти из боя. Это утверждение, по-видимому, вытекает из доклада Тирвитта Адмиралтейству о ходе сражения после боевых действий. Коммодор писал, что “6-дюймовый снаряд с "Аретузы" разрушил передний мостик противника, который тогда-то и повернул в сторону Гельголанда" (42). На самом деле, зрелище взрыва оказалось гораздо более впечатляющим, чем повреждения, причиненные снарядом. Действительно, то же самое можно сказать о многих попаданиях, зарегистрированных на судне Моммзена, из-за очевидного дефекта британских снарядов. Несколько членов экипажа корабля наблюдали британские снаряды, которые не взорвались при попадании в воду, в то время как один снаряд, попавший в “Фрауенлоб”, пробил шахту вентилятора и упал в бортовое торпедное отделение судна. Если бы он взорвался, взрыв, вероятно, мог вызвать детонацию торпед, что привело бы к уничтожению корабля. Вместо этого члены экипажа впоследствии обнаружили его нетронутым после боя. У некоторых членов экипажа "Конг Гутторма" был такой же опыт. Позже они утверждали, что нашли неразорвавшийся снаряд в грузовом отсеке судна (43). Можно только догадываться, какой могла бы быть судьба "Фрауенлоба" и других судов немецкого патруля без этой проблемы с британским вооружением. Это, безусловно, снизило эффективность британской атаки и тем самым снизило общий успех рейда. Вместо того чтобы прервать бой в результате повреждения, Моммзен решил сделать это, потому что он узнал, как и Нергер на "Штеттине", что его основная миссия по спасению эсминцев была выполнена. Действия британцев облегчили отступление, так как примерно в то же время, когда Моммзен изменил курс, силы Тирвитта тоже прервали бой, что также спасло тральщики III Минно-трального дивизиона. Моммзен смог без помех отбуксировать Т-33 из зоны боевых действий по пути к Гельголанду, прежде чем взять курс на Вильгельмсхафен. Тирвитт вышел из игры в результате четырех факторов. Одним из них, безусловно, был ущерб, нанесенный его кораблю, но более важной была предполагаемая опасность для всего отряда, связанная с близостью к Гельголанду. В то время, когда сражение закончилось, туман на поверхности океана рассеялся достаточно, чтобы увидеть Гельголанд всего в пяти милях от англичан. Однако к тому времени, когда “Фрауэнлоб” вышел из боя, орудия Гельголанда фактически не представляли угрозы для британцев, несмотря на близость сторон. Немцы подготовили свои орудия для боя, начиная с 7:30 утра, когда сквозь туман послышались выстрелы. В то время как они завершили подготовку в 7:50 утра и увидели эсминцы, проходящие мимо острова несколько минут спустя, немцы не могли идентифицировать их как друзей или врагов. Даже если бы они смогли идентифицировать корабль, туман также мешал точному расчету дальности до целей. Следовательно, Гельголанд не играл никакой роли в битве. Несмотря на это, англичане, не зная, насколько туман мешает защитникам Гельголанда, хотели уйти из зоны досягаемости орудий на острове. Кроме того, Тирвитт верил что большинство миноносцев и тральщиков, являвшихся объектом налета до этого момента, спаслись. Наконец, коммодор был обеспокоен тем, что его силы слишком рассредоточены. Следовательно, коммодор приказал изменить курс на запад, удаляясь от острова со скоростью 20 узлов. Силы Гарвича взяли курс на запад-юго-запад, а Третья флотилия двигалась в кильватерном строю, недалеко от “Аретузы” и Первая флотилия в строю фронта рядом с "Фирлессом". Поворот на запад в этот период сражения, безусловно, не привел к успеху, который предполагали Кейс и Тирвитт на этапе планирования операции. Ни одно немецкое судно не было потоплено, хотя в то время британцы считали, что они потопили тральщик Т-33, и, хотя Тирвитт отвернул от Гельголанда, большинство кораблей, которые все еще находились в море и были намеченной добычей рейда, спаслись. Эта коллекция судов включала в себя последние тральщики в море, а также четыре эсминца I Флотилии миноносцев. Последние были V-189, V-190, V-191 и G-197, которые все патрулировали южную часть внешней линии дозора. Они сначала попытались отправиться в Гельголанд, но в 8:25 утра, увидев “Аретузу” и Третью флотилию, направляющуюся к ним, корабли вступили в бой с британцами, прежде чем отойти на восток-юго-восток к реке Джейд. Неудовлетворительный характер рейда усугублялся повреждениями, полученными британским крейсером. В то время как все эсминцы не имели серьезных повреждений, экипаж "Аретузы" начал подробно сообщать Тирвитту подробности довольно серьезных повреждений его корабля. Наиболее значимым фактором для коммодора при повороте от Гельголанда была потеря скорости его корабля из-за попадания в главный питательный бак. Флагманский корабль Тирвитта не смог удержаться на месте с другими военными кораблями Сил Гарвича, учитывая приказ коммодора развить скорость 20 узлов. Главный инженер коммодора сообщил, что из-за повреждения максимальная скорость “Аретузы” не превысит 14 узлов. Последняя проблема с рейдом была вызвана тем, что Адмиралтейство не сообщило оперативным командирам о подкреплениях, которое было в последнюю минуту придано к легким силам в операции. В то время как Тирвитт знал о присутствии как легких крейсеров Гуденафа, так и линейных крейсеров Битти, коммодор Кейс и его подводные лодки оставались в неведении, и этот недостаток информации был источником путаницы в бою. Эта проблема впервые стала очевидной с прочтением радиограмм, полученных Гуденафом в начале боя от Тирвитта, которые сообщали, что он вступил в бой с вражескими кораблями. Гуденаф, который в этот момент находился в восьми милях к северо-западу от Тирвитта со своими шестью легкими крейсерами, отделил "Ноттингем" и "Лоустофт" для поддержки. Эти корабли взяли курс на юго-восток. Кейс, который также находился к северу от Тирвитта со своим флагманским кораблем "Лурчер" и эсминцем "Файрдрейк", также получил сообщения Тирвитта и изменил курс на район боя. Впоследствии эти две группы прошли в опасной близости друг друга. Из-за тумана наблюдатели Кейса не заметили два британских крейсера, пока все четыре корабля не оказались на относительно близком расстоянии. Поскольку он не знал о присутствии каких-либо легких крейсеров, кроме Тирвитта, а они, как он знал, находились к югу от него, Кейс подумал, что "Ноттингем" и "Лоустофт" были вражескими судами класса "Карлсруэ". Действительно, силуэты крейсеров типа "Таун" и типа "Карлсруэ" были очень похожи, у каждого было по две мачты и четыре трубы. Расстояние было таким, что Кейсу быстро пришлось взвесить свои варианты между торпедной атакой или бегством от крейсеров. Удача и хорошее руководство принесли пользу, как Кейсу, так и капитанам двух крейсеров. Со своей стороны, Кейс решил не атаковать, и это было к счастью, потому что его эсминцы могли торпедировать британские суда. Кейс рассудил, что легкие крейсера могут легко уничтожить его корабли, прежде чем они приблизятся к дальности действия торпед. У него также возникли некоторые сомнения относительно их национальности в первые минуты после обнаружения, поскольку легкие крейсера не вступили в бой с ним. Это навело Кейса на мысль, что, возможно, корабли не были врагами. Командиры крейсеров, с другой стороны, смогли идентифицировать эсминцы Кейса как британские. Хотя видимость была низкой, силуэты "Лурчера" и "Файрдрейка" не соответствовали силуэту ни одного немецкого эсминца. Но даже в этом случае такой поворот событий не означал, что крейсеры Гуденафа были вне опасности. Кейс, поскольку он не был полностью уверен в их принадлежности, решил следить за ними (44). Кроме того, даже если бы Кейс действительно смог идентифицировать их, подводные лодки его сил все равно не знали бы о присутствии дополнительных британских крейсеров в бухте и могли бы атаковать их. Оставалась вероятность того, что британские корабли будут потоплены дружественными силами. Замешательство также присутствовало и у Тирвитте, хотя и в меньшей степени, чем у Кейса, после его поворота на запад. Кейс должным образом сообщил Тирвитту о присутствии двух легких крейсеров противника к северо-западу от его позиции. Такое извещение было источником беспокойства для Тирвитта. Хотя Тирвитт знал о присутствии Гуденафа и подозревал, что Кейс действительно заметил суда под командованием Гуденафа, он не мог точно установить по радиосообщению, были ли замеченные Кейсом суда британскими или немецкими. Кроме того, Тирвитт считал свои силы несколько дезорганизованными из-за новой встречи с немецким военным кораблем. Эта встреча, которая начала разворачиваться еще до того, как Тирвитт повернул на запад, оказалась единственным смягчением общей неблагоприятной ситуации рейда. Отправка Гуденаф "Ноттингема" и "Лоустофта" к месту сражения привела их к обнаружению одинокого немецкого эсминца V-187 под командованием капитан-лейтенанта Лехлера. Это судно было лидером эсминцев I Флотилии под общим командованием корветтен-капитана Валлиса. После попытки установите контакт с G-194 в первые минуты рейда в Гельголандскую бухту, Лехлер следовал курсом с востока на юго-восток, что привело его в центр британских сил в этом районе. В 8:00 утра он заметил то, что, как он полагал, было двумя бронированными крейсерами, и попытался сообщить об их присутствии немецкому верховному командованию. Однако британские помехи помешали получению этого сообщения. Те же усилия англичан, в дополнение к общему неудовлетворительному положению с организацией связи немцев, которая препятствовала быстрой передаче сообщений, привели к тому, что Лехлер и Валлис не имели никакой информации о численности британских отрядов, кроме того, что они сообщили. Эта проблема оказалась критической. О двоих из них на эсминце знали только как о бронированных крейсерах, которые они могли бы обогнать из-за в целом большей скорости своего судна. Поэтому они старались поддерживать контакт с крейсерами, которых они видели, а не стараться немедленно взять курс на остров Гельголанд. Они, безусловно, пошли бы по последнему пути, если бы знали о немецких сообщениях, касающихся присутствия большого количества вражеских эсминцев со скоростью, сопоставимой со скоростью немецкого корабля. Лехлер фактически не изменял курс на Гельголанд до тех пор, пока в 8:20 утра он получил сообщение от Мааса, которое было впервые передано десятью минутами ранее, чтобы все суда обоих миноносных флотилий отошли под защиту орудий Гельголанда под атакой врага (45). Эти несколько драгоценных минут оказались критическими. К тому времени, когда это сообщение было получено, Силы Гарвича вступили в бой с легкими крейсерами "Штеттин" и "Фрауенлоб", а силы Тирвитта двигались курсом примерно на юг. Лехлера и Валлиса не знали, что британские корабли теперь находятся между V-187 и безопасным убежищем на Гельголанде. Силы под командованием Бланта, которые находились чуть севернее Тирвитта, усугубляли проблему, поскольку V-187 двигался навстречу потенциальной катастрофе.
Лехлер и Валлис начали осознавать свое затруднительное положение почти в то же время, когда они получили приказание Мааса о том, чтобы отправиться на Гельголанд. Блант с Первой флотилией заметил немецкий корабль сквозь туман на расстоянии шести тысяч ярдов. Кэптен Блант направил Пятый дивизион своей флотилии, состоящий из “Гохаук” (Goshawk -Ястреб), “Лизард” (Lizard - Ящериц), ”Лапвинг” (Lapwing - Чибис) и “Феникс” (Phoenix - Феникс), в погоню за одиноким немецким кораблем. Вскоре после этого он подумал, что дестройер на самом деле может быть кораблём Кейса “Лурчер” в опасности, так как знал о присутствии коммодора в этом районе моря. Хотя Блант попытался отозвать эсминцы, кэптен Мид (Captain Meade) на "Гохаук", командир дивизиона, проигнорировал приказ. Будучи ближе к немецкому судну, чем Блант, Мид мог ясно различить в нем вражеское судно. Когда британские корабли начали приближаться с левого борта, Лехлер и Валлис немедленно взяли курс на юг, в сторону реки Джейд, одновременно отдавая приказя в машинное отделение о развитии полной скорости, чтобы броситься в безопасное место. Конечно, существовала вероятность того, что V-187 может сбежать. На бумаге, немецкое судно имело полное преимущество в скорости на 5 узлов по сравнению со своими британскими преследователями. Несмотря на это, достижение максимальной скорости заняло некоторое время, в течение которого британцы сократили дистанцию. Кроме того, южный курс позволил британцам приблизиться к своему врагу, так как корабли Бланта приблизились к V-187 курсом на юго-восток. Эти события побудили Лехлера и Валлиса еще больше изменить курс своего корабля на юго-запад, чтобы попытаться добраться либо до Яде, либо до реки Эмс. Необходимость в этой поправки курса была велика, учитывая открытие стрельбы с британских судов по немецкому эсминцу. Эти выстрелы, однако, не были точными. Экипаж V-187 заметил, что только одна пушка смогла действовать на имевшейся поначалу дальности стрельбы. Снаряды, выпущенные этим орудием, пролетали над мостиком эсминца, но не причинили повреждений (46). В ответ на редкий огонь британских эсминцев орудия V-187 молчали. Во-первых, дальность стрельбы противника превышала дальность стрельбы орудий немецких судов из-за меньшего калибра орудий, устанавливаемых на немецкие миноносцы в целом. Однако, как только расстояние сократилось до 5250 ярдов, V-187 ответил на огонь своим кормовым 3,45-дюймовым орудием. Положение Лехлера и Валлиса недолго оставалось очень благоприятным, так как угроза для V-187 значительно возросла, когда два британских легких крейсера появились сквозь туман на северо-западе, направляясь к их кораблю. Это были “Лоустофт” и “Ноттингем”, которых Гуденоф ранее отделил от своих сил. Поначалу немцы считали, что эти два корабля были их собственными кораблями, потому что сигнальщик V-187 принял сигнал прожектора с одного из легких крейсеров за немецкий опознавательный сигнал. На самом деле этот британский сигнал был подан для того, чтобы попытаться четко установить принадлежность немецкого корабля. Когда британцы убедились, что видимое судно было вражеским, они открыли огонь с расстояния в четыре тысячи ярдов. Лехлер и Валлис ввели в действие носовую 3,45-дюймовую пушку чтобы ответить на огонь легких крейсеров, но ситуация сейчас была довольно плачевной для немцев. Эсминец V-187 столкнулся с четырьмя эсминцами и двумя легкими крейсерами. Каждый из крейсеров значительно превосходил по вооружению немецкий корабль, поскольку в их основной батарее было девять 6-дюймовых орудий, в отличие от двух 3,45-дюймовых орудий миноносца. Эти суда, следовательно, превосходили V-187, что делало отступление еще более сложным. Даже если бы V-187 опередил легкие крейсера, поскольку имел преимущество примерно в 7 узлов над ними, он все равно оставалось бы в пределах досягаемости орудий в течение некоторого времени. Серьезность ситуации стала яснее, когда корабль получил первое попадание. Всем членам экипажа, за исключением кочегаров, впоследствии было приказано вооружиться спасательными жилетами и оружием. Лехлер и Валлис в этот момент поняли, что только смелые действия могут спасти их судно. Валлис приказал повернуть на левый борт курсом на северо-восток, чтобы пройти прямо сквозь строй эсминцев Пятого дивизиона и достичь Гельголанда. Центральный торпедный аппарат V-187 был направлен вправо, а установка глубины хода торпеды поставлена на три фута, в то время как орудия оставались готовыми к бою. Пять кораблей вступили в короткий бой. Стратегия, казалось, увенчалась успехом, так как действия удивили британских командиров, а также их экипажи. Кроме того, британцы временно прекратили стрельбу, так как орудийные расчеты не получали данных с дальномерных постов о дистанции до немецкого корабля. Миноносец V-187 практически невредимым пронесся через Пятую дивизию и беспрепятственно прошел мимо них еще 2200 ярдов, направляясь в Гельголанд. Надежды на немцев исчезли в этот момент с появлением четырех британских эсминца Третьего дивизиона Первой флотилии. Два других дивизиона флотилии находились неподалеку, образуя барьер из эсминцев, преграждавший путь в Гельголанд. Эти корабли открыли огонь по V-187, в то время как корабли Пятого дивизияона изменили курс на север. Немецкий миноносец оказался зажатым между восемью эсминцами и окруженным градом снарядов с двух направлений. У миноносца V-187 не было никаких шансов в этих обстоятельствах. Первое попадание значительно снизило наступательные возможности корабля, так как снаряд пробил корпус вблизи носового 3,45-дюймового орудия. Взрыв под палубой убил большую часть орудийного расчета и снизил эффективность орудия до спорадического огня в оставшуюся часть боя. Еще один снаряд пробил корпус и взорвался в четвертом котельном отделении, снизив двигательную мощность корабля. Следующие снаряды попали в мостик, разрушили все котлы и вывели из строя переднюю турбину. Повреждение двигательной установки V-187 привело к образованию облаков пара и черного дыма, которые вырывались из люков в палубе, расположенных над двигателями. Это сильно затруднило действия кормового орудийного расчета в артиллерийской стрельбе. Действительно, в этот момент большая часть корабля была окутана дымом в результате пара и дыма на корме и большого пожара на носу, возникшего в результате попадания в переднюю пушку. Несмотря на нанесенный ущерб, немцы не желали сдаваться. Попадание в мостик серьезно ранило лейтенант-коммандера Лехлера и убило рулевого, но Валлис, также раненый, попытался продолжить бой. Он назначил лейтенанта Джаспера (Jasper) командиром корабля и отдал ему соответствующие приказы, но усилия не дали никакого результата и заставили Валлиса отказаться от сопротивления: «Я отдал ему приказ подготовить заряды взрывчатки [для затопления корабля], и я сам взял штурвал, так как он не был укомплектован, и так как было очень трудно понять приказы, с целью протаранить последний эсминец в линии противника. Руль не мог быть сильно повернут, и затем я получил сообщение о том, что боеприпасы израсходованы, и после этого отдал приказ разместить заряды взрывчатки в отсеках, указанные в расчете общих помещений корпуса. Я получил сообщение о том, что заряды были установлены. Лейтенант Джаспер сообщил об этом во все отделения. Я выбросил секретные книги на мостике за борт и отдал приказ покинуть корабль» (47). Приказ покинуть корабль, однако, был получен не всеми, включая лейтенанта Фридриха Брауна (Friedrich Braune), который управлял огнём кормового орудия. Несмотря на рапорт Валлиса наоборот, у Брауна все еще оставалось несколько патронов для его пушки. Англичане, полагая, что сражение в значительной степени закончилось, призывали Валлиса сдаться, продолжая периодически стрелять и приближаясь к немецкому кораблю, чтобы спасти выживших. В этот момент снаряд из пушки Брауна пробил корпус эсминца "Гохаук" с расстояния всего в четыреста ярдов. Снаряд разорвался в кают-компании судна и причинил значительный ущерб. В ответ британские эсминцы возобновили более интенсивный огонь по немецкому миноносцу. Британские снаряды впоследствии уничтожили кормовое орудие, но, ни это повреждение, ни те, что были вызваны многочисленными попаданиями, не повлияли на конец V-187. Отчет лейтенанта Джаспера описывает последние мгновения корабля: “Корабль шел немного вперед и кренился в сторону левого борта… Я взял один из четырех зарядов взрывчатки, которые были на мостике, установил взрыватель и бросил в переднее турбинное отделение. Персонал мостика поместил два других в носовую часть корабля… После того, как я закрепил заряды, я отдал приказ покинуть корабль с подветренной стороны избегая действия огня врага... Я прыгнул за борт незадолго до того (по моим расчетам) как заряды сработают" (48). В 9:10 утра детонация зарядов привела к затоплению V-187 носовой частью с его все еще развевающимся флагом. Эсминец "Дифендер" (Defender - Защитник), а также другие семь судов двух дивизионов Первой флотилии попытались спасти выживших с немецкого миноносца, спустив на воду шлюпки, чтобы забрать пострадавший экипаж. Этот процесс начался еще до того, как V-187 затонул, так как, по словам лейтенанта Джаспера, в момент гибели судна он уже находился в британской спасательной шлюпке (49). Однако появление легкого крейсера "Штеттин" вынудило их прервать операцию всего через восемь минут. Нергер вновь появился на месте боя, после того, как поднял полный пар в котлах своего корабля (отсутствие которого было одной из причин, по которой он преррвал бой с "Фирлесс"). Возвращение “Штеттина” было вызвано радиосообщениями, полученными Нергером в 8:30 утра, которые показали, что суда, составляющие западную часть внешней линии патрулирования, подверглись нападению вражеских кораблей. Нергер направился к позиции преследуемого немецкого судна и около 9:00 утра заметил легкие клубы дыма с правого борта, которые оказались британскими эсминцами в процессе затопления V-187. Нергер смог шесть минут спустя увидеть “восемь эсминцев, сгруппированных вместе. Я сразу же дал сигнал адмиралу, командующему Разведывательными Силами – «Я в действии с флотилией в квадрате 133», повернули влево и открыли огонь на дистанции 7200 метров. Первый залп пришелся в цель, и после этого было зафиксировано много попаданий. В то время как большинство эсминцев рассеялись, два остались на месте, очевидно, сильно поврежденные” (50). На самом деле эти два корабля не были сильно поврежденными британскими кораблями. Одним из них был "Дифендер", экипаж которого отчаянно пытался вернуть на борт шлюпки, людей и выживших немцев, находясь под огнем. Другим кораблем, скорее всего, был сам V-187. Нергер сообщил, что он открыл огонь по британские эсминцы в 9:06 утра, то есть за четыре минуты до того, как подрывные заряды отправили V-187 на дно. Усилия "Дифендер" оказались не совсем успешными. Когда "Штеттин" приблизился к позиции британского эсминца, командир был вынужден бросить два своих вельбота и десять членов экипажа, обслуживавших их, чтобы спасти свой корабль. Нергер совершенно не знал о спасательной операции, когда он вступил в бой с британцами, что во многих случаях ясно из его отчета о последующих действиях. В результате этого столкновение не принесло пользы ни одной из сторон. Эсминец “Феррет” (Ferret - Хорёк) выпустил торпеду, прошедшую мимо. "Штеттин" был поражен снарядами трижды. Один из этих снарядов попал в такелаж, в котором находились радиоантенны, тем самым выведя радио из строя до 11:00 утра, а также повредил кормовую трубу корабля. Еще один выстрел попал в боекомплект пушки № 3 по правому борту и вызвал пожар без заметных повреждений. Последний снаряд попал в корпус ниже ватерлинии, но не пробил его и не вызвал никакого затопления. На немецком корабле погибли двое и девять раненых военнослужащих. В свою очередь, неточный огонь "Штеттина", состоявший всего из четырех залпов, не нанес заметного ущерба убегающему британскому судну. Несмотря на это, Нергер был убежден, что его действия либо серьезно повредили, либо потопили по крайней мере одно британское судно, поскольку он указал на обнаружение пяти пустых катеров, нескольких шлюпок, пробковых спасательных поясов, спасательных буев и различных других объектов (51). Часто наличие таких обломков объясняется тем, что судно затонуло, но в данном случае находки представляли собой в первую очередь оборудование, которое британские эсминцы были вынуждена оставить позади. Некоторые из них также могли быть обломками затонувшего V-187 за несколько минут до того, как Нергер прибыл на место, где он затонул. Немецкие сигнальщики на “Штеттине” никогда не видели британских членов экипажа, которые остались в двух брошенных лодках с "Дифендера", так как Нергер пытался преследовать британские эсминцы и прошел мимо позиции, где затонул V-187. Вместо того, чтобы быть капитаном, виновным в бесчеловечности, столкнувшись с актом милосердия, как позже утверждали представители британской прессы, Нергер полагал, что действовал надлежащим образом и нанес ощутимый урон врагу, когда прекратил преследование, чтобы отремонтировать свой корабль. В 9:13 утра Нергер прервал операцию, потому что британские эсминцы исчезли из виду. После некоторого ремонта в 9:30 утра Нергер взял курс на северо-восток в направлении окрестностей Гельголанда. После этого немцы покинули окрестности брошенных лодок "Дифендера", а также немецких выживших моряков из экипажа V-187, которых не подобрали к счастью для них. За потоплением V-187, прибытием "Штеттина" и последующими событиями наблюдал лейтенант-коммандер Эрнест У. Лейр (Ernest W. Leir), который командовал британской подводной лодкой E-4 в составе внутренних сил подводных лодок, которым было поручено патрулирование района Гельголанда. Лейр попытался атаковать "Штеттин", когда он приблизился к британским эсминцам, но немецкий легкий крейсер изменил курс, прежде чем он вошел в пределы досягаемости торпед. Лейр решил после этого подождать, пока "Штеттин" покинет окрестности, и около 9:30 утра всплыл рядом с брошенными британскими вельботами. Лейр узнал, что в лодках находились один британеский офицер и девять человек с "Дифендера", два офицера и восемь человек из команды V-187, которых Лейр позже классифицировал как “невредимых”, и 18 раненых офицеров и матросов (52). Лир не мог погрузить всех этих людей на свою относительно небольшую лодку. Действительно, его экипаж состоял всего из тридцати офицеров и матросов. В результате лейтенант-коммандер решил взять на борт британских моряков, а также троих немцев - двух офицеров и одного рядового. Лейр оставил большинство раненых в британских лодках под присмотром невредимых немецких моряков. Он выдал им воду, бисквиты и компас, с которыми они могли отправиться в обратный путь в Гельголанд. В дополнение к морякам, которых Лейр оставил, и без его ведома, в одной из лодок находилось еще пять выживших. Выжившие с V-187, находившиеся теперь в трех лодках, были позже спасены двумя эсминцами V Флотилии миноносцев. Достигнув Гельголанда, эти корабли и еще три корабля были снова отправлены, чтобы найти и привести любое немецкое небольшое судно, все еще находящееся в бухте. Трое из них, V-3, G-7 и G-10, помогли “Фрауенлобу” в своих усилиях отбуксировать Т-33 в безопасное место. Два других, G-9 и G-11, двигались на юго-запад. Как только они достигли южной границы первоначальной линии патрулирования, два корабля повернули на север и в 11:00 заметили выживших немцев и подняли их на борт. Потопление V-187 оказалось единственным выигрышем для британцев после двух часов и тринадцати минут контакта с немцами. Единственной другой возможностью могло бы быть столкновение с легким крейсером Hela но это оказалось неисполнимым. Капитан Пауль Вольфрам, услышав сообщения о действиях в бухте Гельголанд, покинул свою патрульную позицию, но развернулся в пятнадцати милях к юго-западу от Гельголанда, услышав, что противник повернул на юго-запад от острова. Решение Вольфрама, безусловно, было случайным, так как англичане легко могли уничтожить его корабль. Построенный в 1896 году, он был немногим больше музейного экспоната, будучи слишком устаревшим для битвы с современными кораблями. Немецкая официальная история войны на море в Первую мировую войну завершилась тем, что первые часы с начала британского рейда “едва ли могли оправдать ожидания британцев... нападавшие были вынуждены покинуть поле сражения из-за эффекта сопротивления, оказанного материально, а также численно, намного уступающими немецкими крейсерами" (53). В то время как утверждение о том, что огонь немецких крейсеров заставил британцев повернуть на запад, несколько ошибочно, поскольку только "Аретуза" был значительно поврежден и приписывается предвзятости, первое утверждение было полностью правильным. До 9:10 утра, с потоплением V-187, немцы в основном удерживали их собственные позиции, и рейд можно было бы отнести скорее к провалу, чем к успеху с точки зрения его цели.
Ситуация для англичан, находящихся в бухте Гельголанд в течение нескольких минут после потопления V-187 была в значительной степени неблагоприятной, несмотря на скоротечный триумф над немецким эсминцем. В то время как V-187 встретил свой конец, Тирвитт попытался объединить силы под своим командованием и оценить свое общее положение с точки зрения боя. Неразбериха по-прежнему была в порядке вещей, поскольку британское командование продолжало получать ошибочные сообщения о том, что Кейс заметил вражеские крейсера в непосредственной близости от него. Такая ложная информация препятствовала координации усилий всех британских командиров в бою, так как у них не было точного понимания событий в зоне боевых действий, с помощью которых можно было бы принимать наиболее подходящие решения. Действия Гуденафа, которые развернулись почти одновременно с открытием огня по V-187, усугубили это состояние после того, как Кейс заметил легкие крейсера “Лоустофт” и “Ноттингем” его войск. Как раз к северу от Кейса Гуденаф пытался решить, действительно ли Кейс заметил вражеские крейсера, а не свои собственные, а также стремился точно определить позицию Кейса; в это время время, когда радиопередачи от Кейса поместили его в область, отличную от той, где, по мнению Гуденафа, он находился. В то время как Гуденаф пытался разобраться в передачах Кейса, он двигался со скоростью 20 узлов со своими четырьмя легкими крейсерами на юго-западном курсе к Гельголанду, готовясь соединениться с силами Тирвитта и двигайться в западном направлении. Именно это действие сблизило его с Кейсом. В 8:25 утра сквозь туман отряд Гуденаф заметил силуэты двух эсминцев, которые наблюдатели не смогли идентифицировать. Эти суда оказались "Лурчер” Кейса" и "Файрдрейк", которые в это время шли курсом на звук орудий от столкновения с V-187. Кейс не видел крейсеров Гуденафа до 8:40 утра, и его реакция снова сопровождалась катастрофой. Коммодор полагал, что четыре крейсера были первыми двумя, которых он он заметил ранее вместе с двумя другими, подошедшими дополнительно в качестве подкрепления. Позже он изменил курс на северо-запад, чтобы попытаться привлечь предполагаемые вражеские корабли к району нахождения линейных крейсеров Мура. Эта стычка нарушила движение отрядов кораблей, участвующих в рейде в целом, так как Гуденаф был готов к тому, чтобы развернуться на запад, чтобы поддержать Тирвитта. Теперь он отложил этот план после сообщения в 9:45 утра от Кейса, в котором говорилось, что его преследуют четыре легких крейсера. Тирвитт три минуты спустя решил попросить Гуденафа поддержать Кейса: “Пожалуйста, двигайтесь на запад... .Коммодора (S /submarine/) преследуют четыре легких крейсера”(1). Когда Гуденаф направился к позиции Кейса, он понятия не имел, что на самом деле он преследовал свои собственные корабли. Эта ситуация длилась недолго. Всего через несколько минут после своего донесения Кейс начал чувствовать, что что-то не так. По мере того как он продвигался все дальше в море, туман, лежавший над бухтой, начал рассеиваться, и Кейс мог видеть, что каждый крейсер имел четыре трубы и две мачты. Он почувствовал, что судно может быть британским, и решил в 9:50 утра запросить опознавательные сигналы с помощью прожектора. Гуденаф, с флагманского крейсера “Саутгемптон” дал соответствующий ответ. Отряды британских командиров теперь сблизились друг с другом. Хотя Кейс, вероятно, был доволен разрешением этого эпизода, он, безусловно, испытывал большое беспокойство по поводу сложившейся ситуации. У него не было возможности сообщить своим подводным лодкам о присутствии крейсеров Гуденафа, а это означало, что британские подводные лодки могут торпедировать свои собственные суда. Разочарование Кейса по поводу полного отсутствие координации со стороны Адмиралтейства проявилось в этом сообщении от Кейса Гуденафу: “Мне не сообщили, что вы направляетесь в этот район; вы подвергаетесь большому риску со стороны наших подводных лодок... Ваше неожиданное появление расстроило все наши планы. У берегов Эмса есть подводные лодки” (2). Ответ Гуденафа одновременно характеризовал путаницу, окружающую ситуацию, и показал, что он тоже оценил ее серьезность. Сигнал коммодора гласил: “Я прибыл по подробному приказу. Я удивлен, что вам не сказали. Я дал сигнал “Лайону”что мы должны отступить. “Ноттингем” и “Лоустофт” находятся где-то поблизости” (3). Последняя часть ответа Гуденафа относится к сигналу, который он подал Битти. В 10:10 утра Битти на борту “Лайон" получил сообщение, в котором говорилось: " Коммодоры (S) и (Т) не знали о 1 Э. Л. К. (Первая Эскадра лёгких крейсеров) участии. Я считаю, что мы должны немедленно отступить” (4). Битти, похоже, не последовал совету Гуденафа. Скорее, он продолжал удерживать свою позицию к северо-западу от Гельголанда. Несмотря на это, и Кейс, и Гуденаф были совершенно правы в своем беспокойстве по поводу сложившейся ситуации. Реакция Гуденафа на то, что он узнал о силах Кейса в этом районе, частично основывалась на событиях, предшествовавших встрече, когда он действительно столкнулся с E-6, которым было приказано действовать в качестве приманки, чтобы выманить немецкие суда из Гельголанда к британским надводным силам. Гуденаф около 9:30 утра заметил перископ этой лодки под командованием лейтенант-коммандера К. П. Талбота (C. P. Talbot) и предпринял попытку протаранить то, что он считал вражеской подводной лодкой. Талбот приказал своей команде погрузить судно глубже и таким образом, удалось избежать тарана кораблём Гуденафа. Тем не менее, как и Гуденаф, он верил, что противостоящее судно было законной целью. Лейтенант-коммандер отметил, что на легком крейсере было четыре трубы и две мачты. В соответствии с инструкциями Кейса перед боем Тэлбот полагал, что крейсер был немецким военным кораблем. Второй потенциальной катастрофы удалось избежать только благодаря присутствию духа британского командира. У Талбота было два случая, когда он находился в непосредственной близости от корабля Гуденафа. В одном из них он маневрировал для проведения торпедной атаки и отменил ее только тогда, когда смог увидеть крест Св. Джорджа на флаге "Саутгемптона". Тот факт, что Тэлбот смог визуально идентифицировать такой относительно небольшой объект, свидетельствует об очень близком расстоянии от намеченной цели и о том, насколько удачно "Саутгемптон" избежал потопления (5). Если бы это произошло, вина, безусловно, лежала бы на действиях Адмиралтейства в первые часы операции. Ошибка британского верховного командования поставила под угрозу не только легкие крейсера Гуденафа, но также и линейные крейсера Битти, о которых подводные лодки также не знали. Кроме того, в то время как непосредственный источник путаницы исчез для Гуденафа, Кейса и, как следствие, других командиров, его действия продолжали срывать рейд. К несчастью для британцев, Кейс забыл передать Тирвитту, что “вражеские крейсера” действительно принадлежали Гуденафу. Немного позже 9:50 утра Тирвитт в результате изменил курс своих кораблей на восток в сторону Кейса в надежде оказать ему помощь, несмотря на то, что повреждения, полученные ранее “Аретузой”, снизили скорость его корабля до 10 узлов. Пока он менял курс, коммодор мельком увидел "Штеттин", и Блант на "Фирлессе" попытался вступить в бой, но стычка быстро закончилась, когда немецкий корабль исчез в тумане. К этому времени более ранние подозрения Тирвитта о том, что Кейс находился в контакте с британскими легкими крейсерами, а не с немецкими, побудили его остановить большую часть своих сил. Чтобы уточнить своё предположение, коммодор направил Третью флотилию под командованием коммандера Артура Даттона (Arthur Dutton) к позиции Кейса, чтобы подтвердить уверенность в то, что на самом деле все происходило хорошо для его друга. В то время как Даттон выполнял свою миссию, Тирвитт на “Аретузе” и Блант на"Фирлессе" с Первой флотилией приближались друг к другу, до тех пор, пока в 10:17 утра два командира не оказались в зоне действия семафора и не остановили свои корабли для связи. Команда машинного отделения Тирвитта использовала следующие двадцать минут, чтобы произвести ремонт двигательной установки и вооружения корабля. Во время этих ремонтных работ Тирвитт и Блант полностью проинформировали друг друга обо всей информации, касающейся действий, которые развернулись в ходе рейда. Тирвитт узнал об уничтожении V-187 только в это время. В конце этого обмена сообщениями из машинного отделения “Аретузы” сообщили, что корабль снова способен развивать скорость 20 узлов и что все орудия за исключением двух 4-дюймовых, находятся в рабочем состоянии. В 10:39 утра Тирвитт, приказал возобновить движение флотилий на запад. К этому времени Третья флотилия уже вернулась на запад, как только установила, что с Кейсом все в порядке. Теперь Тирвитт вернул остальную часть сил на западный курс и приказал Блану занять позицию немного впереди “Аретузы” и держать в поле зрения корабль на случай, если поспешно произведенный ремонт циркуляционного бака не даст эффекта и корабля выйдет из строя и снова снизит скорость. Тирвитт не только хотел увеличить расстояние от Гельголанда, которую он снова сократил, пытаясь помочь Кейсу, но также прекрасно знал, что он находится в относительной близости от устьев рек, в которых расположены военно-морские базы Германии в Северном море, и что ответные меры со стороны ВМС Германии должны быть предприняты. Тирвитт был прав, но ответ не будет включать тяжелые корабли, такие как линкоры и линейные крейсера, поскольку немцы страдали от проблем, присущих их обороне бухты. Главнокомандующий Флотом Открытого Моря адмирал Фридрих фон Ингеноль приказал Хипперу в Вильгельмсхафене поднять пары к 8.43. Несмотря на это, Ингеноль сделал паузу, когда Хиппер передал: “Вы позволите” Мольтке” и “Фон Дер Танну” отправиться в поддержку, как только станет ясно положение?” (6). Только в 9:08 утра Хиппер получил ответ, в котором Ингеноль сказал, что линейные крейсера выйдут только после получения информации, раскрывающей полную боевую мощь противника. Другой линейный крейсер из Разведывательной Группы Хиппера, его флагманский корабль "Зейдлиц" и броненосный крейсер "Блюхер" не участвовали в подготовке к бою. На “Зейдлице” был исправен двигатель правого борта из - за работ, выполняемых на конденсаторном оборудования левого борта. Блюхер" загружал уголь недалеко от Вильгельмсхафена. Однако в то время все это не имело особого значения, поскольку дискуссия оказалась академической. Проход немецких кораблей из Вильгельмсхафена к Яде Бару, лежащему в устье реки, занимал целый час. Эта неспособность быстро отреагировать означала, что сражение вполне может закончиться до того, как тяжелые подразделения смогут прибыть в район Гельголанда. Однако, более важным был тот факт, что из-за приливов и отливов, корабли не могли даже пересечь Яде Бар в течение нескольких часов после обмена сообщениями между Хиппером и Ингенолем. 28 августа прилив был особенно низким, при этом абсолютный отлив был достигнут в 9:33 утра, с глубиной около двадцати пяти футов. Корпуса всех линейных крейсеров имели большую осадку, чем эти цифры, и, следовательно, могли бы сесть на мель и, возможно, повредить себя, если бы попытка была предпринята. Например, корпуса как "Мольтке", так и "Фон дер Танна" имели осадку более двадцати шести футов. Более крупные одиннадцать линкоров в Вильгельмсхафене, либо стоявших на якоре вне порта, либо в самой гавани, находились бы в аналогичном положении, если будет отдан приказ о выходе. После первоначального сообщения о сражении в бухте этим судам было приказано поднять пары для возможного боя, но Ингеноль никогда не отдавал общего приказа всему Флоту Открытого Моря готовиться к бою. Как следствие географии, Флот Открытого Моря не мог пересечь Яде Бар с 7:00 до 12:00 в день набега (7). То что, Флот Открытого Моря был скован ограничениями своей собственной якорной стоянки и не был способен на быстрые ответные действия, уменьшало эффективность возможной его реакции. Эта географическая проблема не мешала некоторым тяжелым подразделениям в Открытом море Флот, но даже они не участвовали в сражении. Линкоры "Гельголанд" и "Тюринген" были готовы оказать помощь, поскольку находились за пределами Яде Бара. Тем не менее, моряки, которые услышали отдаленные звуки выстрелов, были крайне разочарованы разворачивающимися событиями. Один из членов экипажа на борту “Гельголанда "написал об этой ситуации: "Боевые посты! Очистить палубы для действий! " - последовал приказ в 9:30. - Носильщики с носилками перед лазаретом. Наконец-то! Наконец-то! Наконец-то!" Этот энтузиазм длился недолго. Тот же член экипажа впоследствии написал, что “28 августа был черным днем для экипажа "Гельголанда".... В нескольких милях от нас наши корабли находились в разгаре ожесточенной борьбы. Мы не знали размеров задействованных кораблей... Затем, в довершение всего, мы получили приказ немедленно бросить якорь… Излишне говорить, что мы были безмерно разочарованы этим приказом” (8). Ингеноль не только не отдал общего приказа Флоту Открытого Моря готовиться к бою, но он также сдерживал те подразделения, которые уже были в боевой готовности, в соответствии с его предыдущим приказом, чтобы Хиппер использовал свои линейные крейсера. Однако отсутствие линкоров и линейных крейсеров не свидетельствовало об отсутствии реакции германского флота на британский рейд. К тому времени, когда велись дискуссии об использовании кораблей Хиппера, уже предпринимались усилия по развертыванию множества легких крейсеров, которые находились в непосредственной близости от бухты. Для этих судов осадка не представляла проблемы. Примером может служить “Кельн”, флагманский корабль Второй разведывательной группы и старшего офицера миноносцев контр-адмирала Леберехта Мааса. Этот корабль имел осадку 17 футов 7 дюймов, в отличие от более 26' для больших линкоров и линейных крейсеров. 27 августа "Кельн" удалился в Вильгельмсхафен со своего патрульного поста в бухте, чтобы погрузить уголь. Утром в день сражения в районе Вильгельмсхафена также находились четыре других легких крейсера: "Страсбург", "Штральзунд", "Росток" и "Кольберг". Легкий крейсер "Ариадна" также стоял неподалеку на своей патрульной позиции возле Вангероге в устье реки Джейд в качестве корабля обороны бухты. Легкий крейсер "Майнц" усилил мощь судов в Вильгельмсхафене. Под командованием капитана Вильгельма Паше, он стоял в устье реки Эмс. Наконец, легкие крейсера "Данциг" и "Мюнхен" встали на якорь в Брунсбюттеле, недалеко от входа в Северное море в Кильский канал, который вел к Балтийскому морю. Эти девять легких крейсеров, в дополнение к "Штеттину" и "Фрауенлобу", составляли мощную силу и значительную угрозу для британцев. В 7:35 утра Хиппер начал отдавать приказы Маасу и другим легким крейсерам: он приказал "Кельну" и "Страсбургу" отплыть в поддержку патруля, который подвергся нападению. Аналогичный приказ был отдан командиру “Майнца” Паше, в то время как легкие крейсера “Штральзунд”, “Данциг” и “Мюнхен” получили приказ готовиться к выходу в море. Маас c “Кельном” и “Страсбургом” первыми вышли в море, в 9:34 утра они прошли мимо маяка Яде и взяли курс на запад-северо-запад в поисках британских подразделений. Паше вышел в море почти через полчаса, несмотря на то, что начал готовился к выходу в море на час раньше. Плотный туман над рекой Эмс препятствовал его продвижению. Несмотря на туман, после 10:00 утра три легких крейсера направлялись в район действия сил Тирвитта, в то время как многие другие готовились к бою. Однако развертывание немецких подкреплений значительно снизило их наступательный потенциал. Маас решил не концентрировать свои легкие крейсера, прежде чем отправиться в бухту Гельголанд. Немецкая официальная история, а также некоторые военно-морские отчеты о битве приписывают этот факт отчасти наступательному духу Мааса. У Мааса, безусловно, было нечто большее, чем простое желание вступить в бой с врагом, побудившее его принять решение не ждать сосредоточения своих кораблей. Контр-адмирал не только хотел атаковать как можно быстрее, но и считал, что это будет достаточно безопасно, учитывая боевые донесения, в которых указывалось присутствие нескольких легких крейсеров и эсминцев. Он, конечно, не знал ни о присутствии легких крейсеров Гуденафа, ни о подходе линейных крейсеров Битти. Ошибочное предположение о погоде в бухте способствовало убеждению Мааса, что он может безопасно атаковать по частям. Погода вокруг Вильгельмсхафена была относительно ясной, с хорошей видимостью, в отличие от тумана в бухте Гельголанд. Ни подразделения патруля, ни гарнизон Гельголанда, ни германское верховное командование не сообщили Маасу о плохой погоде. Поэтому Маас отправился в бухту с отрывочной информацией, которая способствовала принятию его решению. Капитан Паше вышел с такой же скудной информацией, получив приказ просто “атаковать с тыла вражескую флотилию миноносцев вблизи Гельголанда" (9). Следовательно, все три легких крейсера направились в бухту разными курсами. Основываясь на последнем донесении о наблюдавшихся британских кораблях, контр-адмирал полагал, что его враг отступает на северо-запад. Он решил изменить курс “Кельна” на северо-запад не прямо на последнюю известную позицию англичан, а так, чтобы атаковать их с тыла. Тем временем "Страсбург" взял курс немного южнее на запад-северо-запад, чтобы попытаться ударить по отступающим англичанам во фланг. “Майнц” капитана Паше, пошел в бухте курсом на северо-восток, чтобы попытаться догнать англичан, в соответствии со своим специальным приказом попытаться атаковать врага с тыла. Каждый из этих кораблей столкнулся с возможностью катастрофы, встретившись в одиночку с большим количеством вражеских судов почти так же, как V-187 встретил свой конец. Решение идти в бой по частям дорого обойдется немецкому флоту.
Первым, кто столкнулся с этой ситуацией, был “Страсбург” под командованием корветтен-капитана Ретцманна. В 10:55 утра немецкий легкий крейсер шел сквозь туман в бухте, когда его сигнальщики заметили два крейсера, и от десяти до двенадцати эсминцев. Они оказались частью Сил Гарвича, в обнаруженную группу входили "Аретуза", "Фирлесс" и Первая флотилия. Примерно в то же время Тирвитт заметил приближающийся немецкий военный корабль и приказал повернуть на юго-запад. Коммодор опознал вражеское судно и понял, что оно превосходит по вооружению его корабль. Это убеждение, казалось подтвердилось, когда "Страсбург" открыл огонь по "Аретузе" с дистанции около 9000 ярдов и уже третьим залпом накрыл цель, хотя ни один снаряд не попал в британский корабль. Тирвитт отреагировал на эту ситуацию, приказав Бланту и Первой флотилии произвести торпедную атаку. Ретцманн перенёс огонь на приближающиеся эсминцы, но стрельба не была точной. Тем не менее несколько снарядов упали совсем близко к приближающемуся британским эсминцам. Командир "Хинда" (Hind), одного из эсминцев Первого дивизиона, отметил, что, когда его люди готовили торпедные аппараты под пение песни под названием “Вылезай и залезай” (Get Out and Get Under), у одного матроса шапка вылетела за борт из-за толчка воздуха от снарядов немецкого залпа, который прошел прямо за кормой (10). В разгар перестрелки коммандер Мори на "Ашероне" возглавил атаку, Первый дивизион Первой флотилии выпустил семь торпед на дистанции около 4500 ярдов. Все промахнулись, поскольку Ретцманн повернул в левый борт, чтобы избежать их, но, сделав это, он потерял из виду британские суда. В данный момент он решил не возвращаться в бой в свете угрозы торпедной атаки. Тирвитт впоследствии отозвал Первый дивизион, потому что он не только хотел продолжать движение на запад, но и не хотел, чтобы эсминцы вступали в бой с более тяжелыми кораблями в открытом бою. В результате первое столкновение со “Страсбургом” закончилось. Поворот "Страсбурга", однако, не дал британцам передышки, так как другие немецкие легкие крейсера приблизились к их позиции. Когда Блант и Первая флотилия повернула обратно на западный курс, они заметили еще один немецкий легкий крейсер, который оказался "Кельном", направлявшимся к ним с юго-востока. Еще одна короткая, но напряженная встреча, очень похожая на ту, что произошла со “Страсбургом”; как и в предыдущем столкновении, это привело к отступлению немецкого корабля перед угрозой атаки и выпуска большого количества вражеских торпед, в то время как Тирвитт снова прервал бой, чтобы снова продолжить движение на запад. Одним из красноречивых результатов этого состязания был тот факт, что Тирвитт считал, что его положение значительно ухудшилось из-за прибытия тяжелых подразделений из состава Флота Открытого Моря Германии. Тирвитт ошибочно идентифицировал "Кельн"как броненосный крейсер типа "Роон" (Roon – Роон/Рун), который был значительно более мощным судном, чем какой-либо из немецких легких крейсеров, и значительно превосходил по вооружению британские крейсера. Немецкий броненосный крейсер " Роон " нёс четыре 8,3-дюймовых орудия, которые могли уничтожить британские корабли с расстояния, на котором англичане с их орудиями меньшего калибра не могли отвечать. Такой корабль также имел десять 6-дюймовых орудий (11). Самыми большими орудиями Сил Гарвича были две 6-дюймовые пушки "Аретузы". В этот момент коммодор был убежден, что ему нужна помощь кораблей поддержки, которые находились на севере. С этой целью он быстро отправил Битти два радиосообщения подряд. Первое гласило: “Атакован большим крейсером 54 градуса, 0 минут северной широты, 7 градусов, 12 минут восточной долготы”, в то время как во второй заявил: “С уважением прошу, чтобы меня поддержали. Я в тяжелом положении” (12). В ответ Битти приказал Гуденафу выделить еще два своих легких крейсера для оказания помощи Тирвитту. Вместо этого Гуденаф решил взять курс на Тирвитта со скоростью 25 узлов со всеми четырьмя своими судами. Легкие крейсера "Ноттингем" и "Лоустофт" были недоступны, так как Гуденафу их не удалось вернуть после того, как они были отделены ранее. Поэтому они больше не принимали участия в сражении. Пока Гуденаф продвигался на юг, Битти оставалось только спорить, стоит ли рисковать боевыми крейсерами, совершая вылазку в бухту. Несмотря на это, ситуация для англичан обещала улучшиться, учитывая потенциальное увеличение сил Тирвитта легкими крейсерами Гуденафа. Потребность в этих кораблях стала более острой с появлением “Страсбурга”, который шел курсом на северо-запад. Капитан Ретцманн, после первоначального столкновения между его кораблем и англичанами, не пожелал полностью отходить, несмотря на то, что столкнулся с большим количеством вражеских судов. Скорее всего, немецкий капитан вернулся, чтобы следовать за британскими эсминцами, когда они возобновили свое движение на запад. Орудийный огонь с немецкого судна показался Тирвитту довольно интенсивным: “Мы получили очень сильный и самый точный огонь с этого крейсера. Залп за залпом падали недолётами в двадцать и тридцать ярдов, но ни один снаряд не попал; две торпеды также были выпущены, они были хорошо направлены, но не дотянули” (13). Тирвитт снова прервал своё движение на запад и взял курс на запад-северо-запад с Блантом и Первой флотилией. В то же время Третья флотилия, находившаяся дальше к западу, изменила курс на звук орудий. Жестокость этой перестрелки привела к еще одному призыву о помощи, на этот раз от Бланта, который телеграфировал Битти в 11:30 утра с сообщением “Срочно требуется помощь” (14). Это столкновение разворачивалось так же, как и два предыдущих. По приказу Тирвитта, в 11:35 утра Первый и Второй дивизионы Третьей флотилии и Первый дивизион Первой флотилии провели торпедную атаку. Атака этих двенадцати эсминцев едва не привела к тому, что корабль Ретцмана был дважды поражен. Одна торпеда прошла параллельным курсом к левому борту корабля, в то время как другая прошла за кормой. Хотя они промахнулись, "Страсбург" получил некоторые повреждения от 6-дюймового снаряда "Аретузы", который пробил броневой пояс крейсера и затопил два отсека. Учитывая торпедные атаки и повреждения от артиллерийского огня, Ретцманн снова решил отступить и взял курс на юг. Теперь он надеялся проследить за британцами и встретиться с "Майнцем", который, как он знал, приближался к этому району примерно северо-восточным курсом. В отличие от других стычек, эта, хотя и неубедительная, привела к принятию решения Битти, которое оказалось решающим для битвы в целом. Когда разворачивалась вторая схватка со “Страсбургом”, Битти находился в процессе принятия решения о том, использовать или нет линейные крейсера. Сообщение от Бланта указало на важность быстрого принятия решения вопроса и привел к дискуссии между ним и кэптеном Эрнлом Чатфилдом (Ernle Chatfeld), командиром "Лайон", флагманского корабля Битти. Чатфилд в своей автобиографии отразил серьезность этого решения, обрисовав ситуацию так, как они с Битти ее видели: “Около полудня 28-го [на самом деле за полчаса до этого] мы перехватили сообщение от Тирвитта на “Аретузе”, из которого следовало, что он был в каком-то затруднении и активно атакован немецкими легкими крейсерами. Силы Битти находились тогда примерно в сорока милях к северу от Гельголанда. Бухта была не самым приятным местом для захода больших кораблей; было неизвестно, были ли там поставлены мины, наверняка патрулировали подводные лодки, и двигаться в этот район так близко к большой немецкой базе в Вильгельмсхафене было рискованно. Видимость была низкой, и быть застигнутым врасплох превосходящими силами крупных кораблей было вполне вероятно. У них было бы достаточно времени, чтобы покинуть гавань, с тех пор как о присутствии Тирвитта стало известно впервые” (15). Некоторые из этих соображений на самом деле не были реально существовавшими факторами примерно в 11:30 утра, когда Битти начал получать сообщения от Тирвитта. К этому времени Хиппер отдал приказ вывести все немецкие подводные лодки из бухты, поскольку он хотел избежать возможности того, что одно из этих судов примет какой-либо из немецких легких крейсеров за вражеский и торпедирует их. Кроме того, в это время тяжелые немецкие капитальные корабли все еще не могли пересечь Яде Бар из-за малой высоты прилива. Это правда, что около 12:00 глубина воды была бы достаточной, но даже тогда потребовалось бы время, чтобы тяжелые подразделения фактически начали движение и маневрирование в бухте. Тем не менее, Битти столкнулся с непростым решением, учитывая факторы, изложенные Чатфилдом. Однако, по словам кэптена, Битти “не заставил себя долго ждать. Он сказал мне: "Как ты думаешь, что нам следует делать? Я должен пойти и поддержать Тирвитта, но если я потеряю один из этих ценных кораблей, страна никогда мне этого не простит”. Чатфилд ответил: “Конечно, мы должны идти”, что привело Битти к окончательному принятию решения о поддержке Тирвитта линейными крейсерами (16). Битти рассуждал о том, что факторы, препятствующие его участию, были недостаточно значительными, чтобы исключить его участие. Что касается вражеских подводных лодок, Битти считал, что высокая скорость его кораблей, врывающихся в бухту, сделает торпедную атаку невозможной. Он также подозревал, что - отчасти опять же из- за высокой скорости его кораблей, вражеская боевая эскадра не могла бы выйти из Вильгельмсхафена достаточно быстро, чтобы помешать его кораблям эффективно поддержать Тирвитта (17). В 11:35 утра, Битти, последовательно построил свои три линейных крейсера и два крейсера Мура в кильватерную линию и двинулся со скоростью 26 узлов курсом на юго-восток в бухту. Десять минут спустя он увеличил скорость до 27 узлов и взял курс с востока на юго-восток. При этом Битти передал по беспроводной связи Бланту, отправителю последнего призыва о помощи: “Я следую к вам на поддержку” (18). По мере того как Битти принимал свое решение и борьба со "Страсбургом" продолжалась, прибытие третьего легкого крейсера "Майнц" создало еще большую потребность в дополнительной поддержке для британцев. Второй, Третий и Пятый дивизионы Первой флотилии, не участвовавшие в боях со “Страсбургом” и расположившиеся западнее, заметили “Майнц” в 11:30 утра, следующий курсом на север. Эти одиннадцать эсминцев, последовательно, также повернули на север, чтобы пустить в ход свои орудия и торпеды. В течение следующих нескольких минут, когда противоборствующие стороны шли параллельно друг другу курсом на северо-северо-запад, эсминцы попытались провести торпедную атаку, но безуспешно. Немецкий крейсер, с другой стороны, вёл точный огонь, который неоднократно накрывал британские эсминцы. Следовательно, ситуация была неблагоприятной для британских судов. Капитан Паше находился в относительно выгодном положении до 11:45 утра, когда наблюдатели на Майнце заметили тяжелые клубы дыма на северо-западе. Несколько минут спустя немцы заметили четыре легких крейсера Гуденафа, которые Битти ранее послал на помощь Тирвитту, выходящему из тумана. Паше знал, что эти корабли превосходят его по вооружению, и поскольку он столкнулся с двадцатью семью 6-дюймовыми орудиями на борту британских крейсеров, немедленно отдал приказ повернуть направо, чтобы изменить курс и попытаться выйти из контакта с британцами. К счастью для немцев, в следующие несколько минут "Майнцу" не пришлось сталкиваться с эсминцами, которые несколько мгновений назад были главными противниками. Эти корабли не заметили прибытия Гуденафа и, следовательно, продолжали двигаться прежним курсом, таким образом, удаляясь от места сражения. Тем не менее, у Паше быстро возникли серьезные проблемы, так как “во время разворота залпы противника ударили в непосредственной близости, и немного позже “Майнц” получил первые попадания в корму и палубу в середине корабля” (19). Немцы ответили огнем, который был неточным, так как Паше мчался со скоростью 25 узлов на курсе юго-юго-запад в сторону реки Эмс. Однако, несмотря на неточность его орудийных расчетов, Паше надеялся, что сможет добраться до безопасного места, так как его корабль вошел в полосу тумана и медленно потерял британских преследователей. Около 11:55 утра, Паше мог распознать присутствие британских легких крейсеров только по вспышкам выстрелов их орудий. К несчастью для немцев, положение Паше быстро ухудшилось, когда на востоке появились Силы Харвича. Состязание Тирвитта и Бланта со “Страсбургом” закончилось, и они вернулись на свой курс на запад. Немцы столкнулись не только с легкими крейсерами Гуденафа на севере, но теперь также с легкими крейсерами "Аретуза" и "Фирлесс" и двадцатью эсминцами, входящими в состав Первого, Второго и Третьего дивизионов Третьей флотилии и Первого дивизиона Первой флотилии. Другие подразделения Первой флотилии остались немного севернее после того, как развернулись, чтобы снова вступить в бой. Блант на "Фирлессе" открыл огонь, как и Тирвитт на "Аретузе", и вместе с Первым и Вторым дивизионами Третьей флотилии взяли курс на северо-запад. Третий и Четвертый дивизионы повернули на юго-запад. Несмотря на то, что теперь их было значительно больше, орудийные расчеты "Майнца" великолепно проявили себя в первые минуты, когда британские эсминцы начали торпедную атаку. Эсминец "Лорел" (Laurel), головной корабль Четвертого дивизиона, был поражен тремя снарядами, когда корабль выпустил две торпеды. Первый снаряд пробил корпус и взорвался в машинном отделении, в результате чего была перебита главная паровая магистраль, питавшая турбины, и погибли четыре человека. Второй снаряд попал близко к носовому 4-дюймовому орудию и убил большую часть орудийного расчета. Третье попадание привело к детонации кордита (метательного вещества) у орудия в средней части судна, которое разрушило кормовую трубу. Осколки от этого взрыва попали капитану судна, коммандеру Роузу (Rose), в обе ноги. В общей сложности на "Лореле" пострадало двадцать три офицера и матроса, убитых или раненых. Корабль, окутанный паром от перебитых паропроводов и дымом от повреждений, мог только отходить на малой скорости из-за потери мощности от попадания в машинное отделение. Пар и дым, вероятно, многое сделали для спасения корабля. Эсминец "Лизандер" под командованием лейтенанта-коммандера Уэйка Элда (Wake Eld) избежал повреждений, но "Либерти" повезло меньше. После выпуска торпед этот корабль был поражен снарядом на мостике, который повалил мачту. Взрыв обезглавил его капитана, лейтенант-коммандера Найджела Бартелота (Nigel Barttelot), и убил корабельного сигнальщика. Второй лейтенант судна принял командование и руководил отходом корабля от греха подальше. Корабль лейтенант-коммандера Малькольма Голдсмита (Malcolm Goldsmith), "Лаэрт", также получил повреждения, когда в него попал залп из нескольких снарядов. Один уничтожил орудие в середине корабля. Еще один проник в одно из котельных отделений. Детонация этого снаряда прервала подачу пара к турбинам и оставила “Лаэрт” неподвижным. Третье попадание разрушило среднюю трубу корабля, в то время как последнее взорвалось в каюте судна. Положение "Лаэрта" стало серьезным после этих попаданий, так как потеря турбинами мощности оставила корабль без хода перед немецким легким крейсером и, следовательно, легкой целью. Тем не менее, машинная команда восстановила питание, и кораблю удалось покинуть зону боевых действий без дальнейших повреждений.
Успех, которого немцы достигли в действиях против эсминцев, однако, не обошелся без потерь. Повреждение "Майнца" в столкновении с англичанами решило судьбу корабля. Британская пушка оказалась точной, и в начале перестрелки руль корабля заклинило на 10 градусов вправо. Все попытки освободить руль и восстановить рулевое управление оказались безуспешными, несмотря на то, что аварийная команда по контролю повреждений судна не обнаружила повреждений рулевого механизма или органов управления. Поэтому они предположили, что подводное попадание снаряда повредило и погнуло сам руль. В результате "Майнц" мог двигаться только в постоянно увеличивающемся повороте на правый борт. Кроме того, скорость судна была снижена, так как по приказу Паше турбина левого борта отключилась одновременно с тем, как перестал функционировать руль. Эти две причины дали время легким крейсерам Гуденафа догнать своего противника, а это означало, что вскоре “Майнц” столкнется с шестью легкими крейсерами а также дестройерами Сил Гарвича. Повреждение также сделало корабль уязвимым для торпедной атаки эсминцев. К 12:20 дня орудийный огонь уничтожил многие орудия корабля, и верхняя палуба была опустошена и разрушена. Попавшие снаряды пробили корпус и разрушили большую часть внутренних помещений корабля. Они также нанесли дополнительные повреждения корабельному оборудованию, что привело к снижению мощности турбины правого борта до половины мощности, что еще больше снизило общую скорость корабля. Капитан-лейтенант Толенс (Tholens), первый офицер Майнца, описал эту тяжелую сцену: “[C]несчастный случай последовал за несчастным случаем на Майнце. Около 1:20 дня [12:20 p.m. – вечера, по Гринвичу] большинство орудий и орудийных расчетов уже вышли из строя. Палубы были разнесены на куски. Подача боеприпасов прекратилась, и не раз приходилось команде очищать отсеки под бронированной палубой из-за опасности задымления и загазованности” (20). Ситуация, безусловно, была серьезной. Именно в таком сильно поврежденном состоянии "Майнц" получил одно торпедное попадание от британских эсминцев, которые атаковали его. Эта торпеда, выстреленная "Лидиардом" (Lydiard), эсминцем Третьего дивизиона, Третьей флотилии, попала в середину левого борта в котельное отделение № 4. По словам инженер-механика Йоханнеса Йоханнсена (Johannes Johannsen), взрыв был разрушительным: “Корабль встал на дыбы, очень ощутимо наклонился и довольно долго раскачивался. Вспомогательное освещение было погашено. Все лампы, которые еще не были разбиты ударами снаряда, разбились. Электрический свет стал тусклее и, наконец, совсем погас. Только ручные фонарики тогда обеспечивали единственное освещение. Турбины больше не проворачивались. Креномер теперь показывал, что корабль медленно погружается носом. Все попытки определить, где были затопления, оказались бесплодными, так как ни один отсек не отвечал ... Боевая рубка больше не отвечала” ( 21). К тому времени, когда "Майнц" начал оседать в воду, еще больше повреждений последовало от его обстрела легкими крейсерами Гуденафа, которые ко времени торпедного попадания приблизились на расстояние шести тысяч ярдов. Этот обстрел оказался разрушительным, как написал британский офицер на “Саутгемптоне": "Мы сблизились с ним, нанося попадания каждым залпом. Он превратилась в массу желтого пламени и дыма, когда лиддит [относится к типу снарядов] взрывался по всей его длине. Две его кормовые трубы повалились и разрушились. Красные отсветы, указывающие на пожары во внутренних помещениях, просвечивали сквозь зияющие раны в его боку” (22). Этот отчет полностью точен. К тому времени, когда британцы прекратили огонь, “Майнц” получил от двухсот до трёхсот попаданий. Его радиорубка была разрушена, две кормовые трубы были сбиты, прожекторы были расстреляны, в палубе были очень большие дыры от попаданий снарядов, и почти все орудия с их экипажами вышли из строя. Верхняя палуба представляла собой “дикое смешение руин, огня, жара и трупов, покрытых зелеными и желтыми продуктами взрыва, которые выделяли также и удушливые газы” (23). "Майнц", хотя и не сдался, был полностью выведен из строя и не мог продолжать действия. Гуденаф оценил этот факт и в 12:25 дня приказал прекратить огонь своим кораблям. Остальные британские силы сделали то же самое. Основной причиной, по которой корабль не сдался, были сами разрушения , которые нарушили управление и командование кораблем. После попадания торпеды, капитан Паше приказал, чтобы все члены команды получили свои спасательные жилеты, и приказал экипажу затопить корабль. Передача этого приказа, однако, оказалась невозможной, поскольку попадание торпеды вывело из строя систему связи, за исключением переговорных голосовых трубок, которые подавались из боевой рубки в торпедное отделение и несколько других отсеков. В результате только часть экипажа выполнила приказ командира. Кроме того, взрыв снаряда убил Паше и его штурмана через несколько мгновений после отдачи приказа, когда они оба вышли из боевой рубки. Капитан-лейтенант Толенс, старший офицер, не знал о последнем приказе капитана, так как его не было в боевой рубке. Когда он прибыл, чтобы принять командование, Толенс отдал приказ продолжать огонь, но это оказалось совершенно неэффективным, учитывая, что только два орудия правого борта все еще действовали. Экипаж действительно выпустил одну торпеду по левому борту и две по правому, но ни одна из них не попала в цель. Наконец, другие офицеры сообщили Толенсу о приказе Паше. Впоследствии Толенс выполнил приказ, как мог, учитывая состояние связи на корабле. Экипаж машинного отделения по левому борту открыл кингстоны в отсеке, в то время как другие члены экипажа делали то же самое в торпедном отсеке. Однако даже тогда не все члены экипажа знали об этом приказе. Многие начали пробираться на верхнюю палубу только после того, как британский огонь прекратился, в то время как многие другие остались в ловушке под палубами из-за огромного пожара в середине судна, который помешал им пройти в безопасное место. После приказа о прекращении огня три британских судна приблизились к “Майнцу”, чтобы попытаться спасти выживших. Этими кораблями были легкий крейсер "Ливерпуль" и эсминцы "Лурчер" и "Файрдрейк". “Ливерпуль” спустил шлюпки, чтобы спасти выживших в воде, когда два последних судна, корабли Кейса, прибыли по окончании боя. Сам Кейс на "Лурчере" руководил спасательной операцией после сигнала в 1:00 дня от моряков, которые находились на борту "Майнца", чтобы подойти к своему судну, чтобы забрать раненых. Коммандер Томкинсон (Tomkinson), непосредственно командовавший эсминцем, разместил своё относительно небольшое судно рядом с правым бортом потерпевшего крушение легкого крейсера, когда он начал оседать на воду на ровном киле. На борту "Майнца" ситуация была хаотической; многим офицерам и матросам пришлось решать, оставаться ли на своих постах или покинуть корабль, приняв британское спасение, хотя к этому времени многие члены экипажа покидали корабль по собственному желанию. Только часть офицеров и экипажа знали о команде затопить корабль, и, вероятно, еще меньше знали, что корабль фактически сдался. Командир легкого крейсера "Саутгемптон" по международному коду запросил “Сдаетесь ли вы?”, поскольку флаг "Майнца" всё ещё развевался на стеньге фок-мачты (24). Тем не менее, сохранившийся флаг был независимым от какого-либо контроля на мостике, который в этот момент был оставлен посреди следов побоища и повреждений на корабле. Некоторые офицеры и экипаж, следовательно, не знали, как реагировать на приближение англичан. Рассказ одного младшего офицера, лейтенанта, показывает условия спасения и дилемму (25). Когда палубы уже были в руинах, члены команды постоянно подходили к нему, чтобы спросить, могут ли они покинуть корабль. Этот офицер, приказывал им оставаться на своих постах, пока он ищет более старшего офицера для руководства. Когда два других лейтенанта подошли к его месту на главной палубе, он спросил их, что им следует делать. Одним из этих офицеров был лейтенант Вольф Тирпиц (Wolf Tirpitz), сын адмирала Альфреда фон Тирпица, создателя современного германского Боевого флота. Лейтенант Тирпиц занимал позицию на носу корабля и оставался на своем посту до тех пор, пока грот-мачта медленно не рухнула на палубу. Как только она лег на палубу, Тирпиц просто вышел со своей верхней станции. Когда "Лурчер" приблизился, Тирпиц и другие офицеры подозревал, что вместо того, чтобы просто спасать раненых на "Майнце", британцы могли бы подняться на борт, чтобы поискать кодовые книги корабля и документы капитана. Первоначально лейтенант, следовательно, отдал приказ экипажу получить оружие для отражения абордажа, но большая часть оружия, полученного экипажем, была либо без боеприпасов, либо повреждена разрывами снарядов. Затем лейтенант решил проследить за переносом раненых на "Лурчер". В этот момент коммодор Кейс, наблюдавший за спасательной операцией, заметил этого лейтенанта. Кейс был обеспокоен и желал отчалить от “Майнца”, потому что крупный крейсер тонул. Если судно перевернется, коммодор знал, это может нанести большой ущерб его кораблю или также подвергнуть его опасности затонуть. Кейс попытался поднять на борт молодого немецкого лейтенанта, который теперь неподвижно стоял на корме. Кейс “крикнул ему, что он сделал великолепно, что он больше ничего не может сделать и что ему лучше поскорее запрыгнуть на борт; и он протянул руку, чтобы помочь ему. Но юный офицер не пожелап покинуть свой корабль, пока он оставался на плаву, или принять малейшую милость от своего противника. Выпрямившись, он шагнул назад, отдал честь и ответил: ”Спасибо, нет" (26). Тирпиц также не захотел подниматься на борт корабля Кейса. Вместо этого он отправился на мостик, несмотря на мольбы казначея покинуть корабль. Решение Кейса отойти от “Майнца” с примерно 220 спасёнными оказалось своевременным , так как в 1:08 дня "Майнц" погрузился еще ниже с дифферентом на нос до такой степени, что винты уже были в воздухе, и почти врезались в корабль коммодора. Когда "Лурчер" тронулся с места, немецкий легкий крейсер начал крениться на левый борт. Вокруг судна были британские военные корабли. Примерно в это время лейтенант, решивший остаться на борту, услышал сильный рев из-под палубы, когда "Майнц" начал переворачиваться на левый борт. В 1:10 немецкий легкий крейсер затонул у носом. И этот лейтенант, и Тирпиц были взяты на борт легкого крейсера "Ливерпуль" для интернирования в Великобритании. В то время в начале войны, британцы обращались хорошо с пленными: “Нас ... любезно приняли в кают-компании. На столе лежал экземпляр справочника "Боевые корабли мира” Джейна (Jane’s Fighting Ships of the World) и, - линия была проведена через название S. M. S. Майнц!” (27). Тем не менее, эти же офицеры также были воодушевлены получением телеграммы от одного из британских командиров; его личность неизвестна, но вместо того, чтобы быть “адмиралом” в отчете Тирпица, это, вероятно, был коммодор Гуденаф. Тирпиц писал: “Вскоре после того, как я поднялся на борт, командир послал за мной и прочитал для меня радиограмму от его адмирала: "Я горжусь тем, что могу приветствовать таких доблестный офицер на борту моей эскадры”. Я повторил это сообщение своим товарищам. Это взбодрило нас, так как показало, что “Майнц” достойно закончил свой бой” (28). Чувства британцев были верны, поскольку многочисленные свидетельства говорят о том, с каким уважением британские офицеры и военнослужащие относились к экипажу "Майнца" после их боя. Потопление "Майнца" на самом деле не улучшило положение британских войск в бухте. К тому времени, когда Гуденаф прекратил огонь в 12:25 дня, Тирвитт возобновил свое движение на запад с силами, которые были ослаблены непрерывными действиями. Ремонт, произведенный в питательном баке его корабля, не был надёжным, и бак вновь начал выходить из строя. Следовательно, корабль снова начал терять скорость. Кроме того, были повреждены три его эсминца - "Лорел", "Либерти" и "Лаэрт". Пока Тирвитт пытался выйти из зоны рейда, еще восемь немецких легких крейсеров приближались к его позиции. Легкие крейсера "Штеттин" и "Страсбург" оставались в непосредственной близости от Тирвитта, в то время как “Кельн”, “Штральзунд”, “Мюнхен”, ”Данциг” и “Кольберг” все приближались. В дополнение к ним следовал легкий крейсер "Ариадна". В 12:07 капитан этого корабля сообщило Маасу на “Кельне”, что он покидает свою патрульную позицию у устья реки Джейд в направлении британских позиций. Дополнительные подкрепления готовились к бою после получения Маасом сообщения с "Майнца", которое оказалось последним. Эта радиограмма от 12:03 указывала на то, что “Майнц” подвергся атаке вражеского бронированного крейсера. Хиппер к этому времени чувствовал, что обладает достаточным количеством информации о состав британских сил. Это соответствовало требованию Ингеноля относительно использования немецких линейных крейсеров в бухте. Не подозревая о присутствии линейных крейсеров Битти, Хиппер в 12:07 вечера отдал приказ линейным крейсерам “Мольтке” и “Фон Дер Танну”: “Идите на поддержку. “Зейдлиц” следует за вами” (29).. Хотя "Зейдлиц" не был полностью боеспособен из-за неполадок с одним из его конденсаторов, которые препятствовали развитию его полной скорости, Хиппер был готов задействовать все свои силы. Кроме того, “Блюхер” вскоре получил приказ следовать за “Зейдлицем”, когда будет возможно. К тому времени, когда был издан этот приказ, прилив позволил этим более крупным кораблям пройти через Яде Бар. В этой ситуации и в то время пока “Майнц” все еще находился в процессе потопления, многочисленные и последовательные действия начали разворачиваться в радиусе всего восьми миль. Эти столкновения начались, когда Тирвитт в 12:25 заметил еще два легких крейсера, приближающихся к его позиции с севера. Это оказались корабль Мааса “Кельн” и “Страсбурге”. Эти два корабля сумели маневрировать в непосредственной близости друг от друга и предприняли атаку при обнаружении британских кораблей. Коммодор Кейс в это время находился в плохом положении из-за слабости и повреждений его кораблей, и того факта, что флотилия эсминцев не была переформирована после их многочисленных столкновений. Уменьшенная скорость “Аретузы” предотвратила участие корабля в дальнейшей битве. Легкий крейсер "Фирлесс" в сопровождении эсминцев "Лизард", "Феникс" и "Гохаук" направился навстречу немцам, чтобы защитить Тирвитта. Немецкие легкие крейсера значительно превосходили по вооружению британские корабли. Тирвитт считал свое положение ужасным. Рассказывая о сражении, Тирвитт писал, что, когда немецкие снаряды падали вокруг его судна, “я действительно начал чувствовать себя совсем грустным” (30). Ситуация, однако, полностью изменилась в 12:30 , когда напряженные британцы увидели в тумане большие темные силуэты, которые оказались пятью линейными крейсерами Битти. Комментарий одного британского офицера из эсминцев Тирвитта передает радость, испытываемую британцами в связи со своевременной поддержкой этих мощных военных кораблей: “[T]здесь прямо перед нами в прекрасной процессии, как слоны, идущие через стаю пи-догов [мелких собак], шли наши боевые крейсера. Какими мощными они выглядели, какими потрясающими!” (31). На”Кельне” Маас и и капитан Ретцманн на “Страсбурге”, безусловно, согласились бы с общей оценкой относительно мощи кораблей, которые надвигались на них с запада. Линейные крейсера с вооружением, состоящим из 13,5-дюймовых и 12-дюймовых орудий, а также множество орудий меньшего калибра значительно превосходили по вооружению два немецких легких крейсера. Кроме того, тяжелая броня британских кораблей могла противостоять любому снаряду, который могли пустить в ход “Кельн” и “Страсбург”. “Страсбург”капитана Рецманна находился западнее “Кельна” и, следовательно, был ближе к приближающимся англичанам. Он немедленно взял курс на северо-восток, чтобы попытаться спастись. Ретцман преуспел в этом после того, как провел в контакте с линейными крейсерами Битти целых двенадцать минут. Британские корабли прошли примерно в 7200 ярдах, когда "Страсбург" исчез в тумане. Маас же, с “Кельном”, с другой стороны, не смогли спастись, так как его реакция оказалась менее быстрой, чем у Ретцмана, а скорость сил Битти, составлявшая в то время 27 узлов, превышала максимальную скорость “Кельна”.
Корабль Мааса, изменив курс на северо-восток, оказался в поле зрения приближающихся линейных крейсеров Битти. Контр-адмирал Битти промчался мимо четырех легких крейсеров отряда Гуденафа и увидел горящие обломки "Майнца", но решил не вступать в бой. Он ясно видел, что немецкий легкий крейсер больше не представлял угрозы. Следующим замеченным вражеским кораблем оказался "Кельн", и Битти отдал приказ открыть огонь. Главные орудийные башни "Лайона" и других крейсеров медленно повернулись к цели и в 12:37 открыли огонь. Орудия линейных крейсеров быстро справились с кораблем Мааса. В течение двух-трех минут после начала боя боевые крейсера нанесли такие повреждения “Кельну”, что гарантировали, что он не избежит уничтожения. Его существование, однако, был продлено, когда Битти заметил еще один немецкий легкий крейсер на расстоянии в шести тысячах ярдов от правого борта “Лайона” и решил вступить в бой с ним до того, как судно получило возможность приблизиться на расстояние торпедного выстрела. Этим судном был легкий крейсер "Ариадна" под командованием капитана Зеебома, который совершил вылазку на поддержку Мааса. Капитан не был полностью осведомлен о положении противника. Он видел только британскую подводную лодку лейтенант-коммандера Эрнеста Лейра E-4, которая безуспешно предприняла торпедную атаку у берегов Германии. Несмотря на это, Зеебом взял курс в бухту на звуки орудий. Вид боевых крейсеров Битти абсолютно ошеломил Зеебома, поскольку никакие разведывательные донесения не свидетельствовали о присутствии таких больших военных кораблей в этом районе в бухте. Маас не пролил свет на ситуацию, потому что радиорубка “Кельна” была разрушена первым же залпом линейных крейсеров, который нашел свою цель. Капитан Ретцманн передал радиосообщение о том, что его преследует вражеский броненосный крейсер, но оно было получено только в 1:00 из-за британских помех. В то же самое время корабль Зеебома появился в поле зрения впереди британцев. У немецкого легкого крейсера не было шансов выжить, хотя капитан приказал взять курс на юго-восток, пытаясь спастись. Первый британский снаряд попал в "Ариадну" в носовое котельное отделение, что вызвало пожар и вынудило эвакуироваться из отсека из-за дыма. В результате корабль потерял пар, вырабатываемый пятью его котлами, и максимальная скорость судна была снижена до 15 узлов. В течение следующего получаса британские линейные крейсера обстреливали "Ариадну" с дальности от 6000 до 3300 ярдов. Судно Зеебома пережило множество попаданий, особенно в кормовую часть корпуса, которая была охвачена мощным огнем. Корабль также получил несколько попаданий в носовую часть, которые вызвали такое же пламя, но ниже главной палубы. Один из снарядов, попавший в носовой части, пробил броневую палубу и уничтожил торпедное отделение, в то время как другой взорвался в лазарете, убив всех, кто находился в нем. Любопытно, что средняя часть судна осталась в основном нетронутой. Когда корабль находился в таком состоянии, в 1:10 немцы заметили, что британские линейные крейсера отворачивают от них. Битти решил разойтись по двум причинам. Контр-адмирал располагал сообщениями о том, что эсминцы заметили мины на востоке, и он не хотел рисковать своими судами, преследуя неприятеля в районе, где предположительно находилось подводные лодки. Он также хотел “оставаться сосредоточенным, чтобы соответствовать обстоятельствам” (32). Желание не слишком распылять британские силы, было основано на беспокойство Битти по поводу того, что другие, более крупные немецкие военные корабли могут находиться в пути для поддержки немецких легких крейсеров. Поэтому контр-адмирал отдал общий приказ британским кораблям отступить из бухты и изменил курс на север, чтобы добить “Кельн”, который к этому времени исчез в тумане. Уход эскадры Битти не означал, что "Ариадна" смогла уйти из этого района. Повреждения, нанесенные старому крейсеру, оказались слишком велики, чтобы аварийные команды, контролирующие повреждение, могли их отремонтировать, и Зеебом не смог потушить пожары, поглотившие его корабль. Попадание одного из снарядов, пробившего корпус, разрушило систему пожаротушения, расположенную на броневой палубе чуть ниже главной палубы. Вскоре после ухода Битти экипаж больше не мог входить в переднюю или кормовую часть корабля из-за огня. Попавшие в ловушку члены экипажа также не смогли покинуть эти районы и погибли. Эти факелы пламени, по-видимому, были вызваны краской, покрывавшей корпус. По словам одного немецкого моряка, краска была толщиной в четверть дюйма из-за многократного нанесения (33). Хотя машинное отделение, кормовое котельное отделение и рулевое управление остались нетронутыми и позволили кораблю выйти из опасного района, это было слабым утешением для командира. Зеебом полностью осознавал непосредственную опасность того, что заряды могут взорваться в погребах, уничтожить корабль и убить большую часть экипажа. Действительно, готовые боеприпасы у орудий начали взрываться и разбрасывать осколки по воздуху. В то время как Зеебому удалось установить, что носовой погреб был затоплен, он не имел возможности проверить состояние кормового. Поэтому капитан решил, несмотря на сильный огонь, жару и, наконец, дым, окутавший его крейсер, отдать приказ покинуть корабль. Команда собрала всех раненых, каких смогла, и присоединилась к капитану на баке, где Зеебом трижды прокричал “ура”в честь кайзера Вильгельма II, а команда, включая раненых, затем спела "Дойчланд, Дойчланд, Убер Аллес". Около 2:00 пополудни прибыл легкий крейсер "Данциг", чтобы помочь эвакуировать корабль. В то время как события разворачивались с "Ариадной", другие немецкие легкие крейсера по-одиночке прибывали на место действия. Все ушли, поскольку каждый либо столкнулся с превосходящей численностью врага, либо получил информацию о численности британских сил в бухте. В 1:06 "Штральзунд" приблизился к позиции Битти с юга и столкнулся с тремя легкими крейсерами, которые остались с Гуденафом ("Ливерпуль" остался с "Майнцем", чтобы спасти выживших, в то время как "Ноттингем" и "Лоустофт" оказались потерянными из-за погоды). Этот легкий крейсер мог прибыть раньше, так как он покинул Вильгельмсхафен в 10:00 утра, но командир корабля, корветтен-капитан Хардер (Harder) взял курс в обход того, что было идентифицировано как минное поле, и таким образом он увеличил время своего перехода в зону боевых действий. На самом деле “минное поле” состояло из плавающих, израсходованных гильз от более ранних боевых столкновений. Тем не менее, Хардер изменил свой курс на северо-восток, чтобы идти параллельно легким крейсерам Гуденафа, и впоследствии открыл огонь. Из-за сохраняющейся плохой видимости в бухте немецкие орудийные расчеты не могли видеть падение своих выстрелов, чтобы исправьте прицел, но даже в этом случае выстрелы “Штральзунда” оказались точным с самого начала боя. Снаряды первого залпа немецкого крейсера упали всего в пятидесяти ярдах за кормой "Саутгемптона". Однако британский ответ оборвал воздушные антенны беспроводной передачи на корабле Хардера, и еще один снаряд попал в корпус ниже ватерлинии, но не взорвался. Эти удары привели к тому, что Хардер перед лицом превосходящих сил решил отступить на юго-восток. Хардер двигался в этом направлении до 1:30 пополудни, когда, как он надеялся, ему удалось скрыться от англичан. Гуденаф решил не преследовать его, в соответствии с приказом Битти покинуть бухту. Туман, как правило, спасал от уничтожения другие легкие крейсера, находившиеся в непосредственной близости к линейным крейсерам, и приближавшиеся к ним в течение нескольких минут в период около часа дня. Легкий крейсер "Штеттин" вернулся к британцам в 12:40, когда немецкие сигнальщики на его борту заметили "Ариадну", но после того, как он был обстрелян 12-дюймовыми орудиями линейного крейсера "Нью Зиланд", капитан Нергер решил отступить на восток. Вскоре после этого Нергер встретил легкий крейсер "Данциг" под командованием корветтен-капитана Рейсса (Reiss). После того, как Нергер предупредил Рейсса о присутствии вражеских линейных крейсеров, оба отошли на восток. Капитан Ретцманн на "Страсбурге" столкнулся в 1:30 с линейными крейсерами Битти, шедшими курсом на северо-восток на расстоянии восьми тысяч ярдов. Ретцман использовал туман в бухте, чтобы выдать свой четырехтрубный корабль за один из легких крейсеров класса "Таун"сил Гуденафа. Когда он покинул этот район в 1:35, "Страсбург" стал первым немецким судном за день , которое точно сообщило верховному командованию, что немецкие корабли в бухте столкнулись с боевыми крейсерами (34). Эта информация побудила главнокомандующего Флотом Открытого Моря адмирала Ингеноля несколько минут спустя отозвать все легкие крейсера, находящиеся в бухте. Этот приказ уже не мог спасти “Кельн” от уничтожения. Действительно, Ретцманн был частично обязан своим удачным отходом тому факту, что Битти намеревался найти ранее повеждённый “Кельн” и завершить работу по его потоплению. В 1:25 с дистанцией всего в четыре тысячи ярдов Битти открыл огонь по поврежденному флагману Мааса. Несмотря на свое безнадежное положение, Маас оказался готовым к бою. Легкий крейсер "Кельн" сделал около двухсот выстрелов и попал в “Лайона” пять раз. Британцам, находившимся на борту корабля Битти, показалось, что Маас направил свой огонь на боевую рубку британского корабля, чтобы попытаться вывести его из строя, нанеся разрушительный удар по центру управления. Эти усилия оказались совершенно неэффективными из-за тяжелой броневой защиты боевой рубки. Капитан Чатфилд рассказывал, что “он не почувствовал, как крошечный четырехдюймовый снаряд разбрызгался по броне боевой рубки, и осколки " шипели’ над ней” (35). Единственный урон, нанесенный “”Лайону” был нанесен в результате попадания в основание башни B. Хотя маленький снаряд не пробил броню гигантской башни, взрыв разрушил часть электропроводки внутри нее. Тем не менее, это не уменьшило боевой способности корабля. С другой стороны, ущерб, нанесенный тяжелыми орудиями англичан, в короткие сроки опустошил “Кельн”. Единственный отчет об ужасном испытании, которое развернулось, был написан единственным выжившим с “Кельна” кочегаром Адольфом Нейманом. “… Среди первых попаданий было одно, которое разрушило боевую рубку, убив Мааса и всех остальных внутри нее. Дополнительные попадания выбили машинные отделения и котлы, разрушили рулевое устройство корабля и вырывали части корпуса с противоположной стороны попадания”. Нейман, описывая последние минуты своего корабля, писал: “[A]почти каждое орудие получило прямое попадание. Многие из них были сброшены со своих креплений; бронированные щиты были пробиты и разорваны. Изуродованные тела лежали грудами среди груды разбитых лодок, шлюпбалок, трапов, лонжеронов, беспроводных антенн, боеприпасов и осколков снарядов. Мостик и рубка исчезли; каждая из трех труб была пронизана насквозь; в надстройке появились отверстия от снарядов огромного диаметра. Офицеры и матросы, в том числе раненые, собрались на корме… Корабль все еще плавал на ровном киле, но он быстро тонул (36). Среди разрушений и после приказа покинуть корабль около 250 человек собрались на шканцах, где трижды прокричали " Ура " и спели “песню Флага”. Они также попрощались с главным инженером, который остался на борту, чтобы установить заряды для затопления в корпусе "Кельна"для ускорения потопления корабля. Нейман, после того как он покинул корабль и пока он плавал в воде держась за два спасательных жилета, стал свидетелем с расстояния ста метров конца “Кельна”: “Белое облако дыма вылетело высоко из бака, а затем еще одно с кормы, взрыва не было. Сначала нос вышел из воды; затем, вслед за облаком белого дыма с кормы, корма с рулем и винтами; затем судно накренилось влево и затонуло” (37). "Кельн" разломился пополам, во многом благодаря действию подрывных зарядов, в 1:35 и затонул. Потопление заняло всего около десяти минут. Последнее действие Битти казалось гуманным, когда он попытался спасти выживших в воде. К сожалению, британцы не подобрали ни одного из примерно 250 человек, плававших в воде после потопления "Кельна", поскольку, по данным одного из британских военно-морских офицеров, была замечена подводная лодка. Битти не хотел рисковать своими силами перед угрозой торпедной атаки с подводного судна, и поэтому британцы чувствовали себя вынужденными “оставить нескольких бедняг на произвол судьбы” (38). На самом деле в этом районе не было подводных лодок. Все выжившие, кроме Неймана, позже погибли в тяжелых условиях Северного моря. Немецкие миноносцы подобрали его из воды 30 августа, после более чем семидесяти часов воздействия стихии. Гибель “Кельна” оказалось последним актом в битве при Гельголандской бухте. Битти теперь проложил курс из этого района. К 1:50 все английские корабли покинули район боевых действий в бухте и направлялись в Британию. Их не будут преследовать подразделения германского флота, отчасти из-за общего приказа об отходе легких крейсеров. Также, однако, Ингеноль предотвратил выход подразделений Флота Открытого Моря в бухту, несмотря на то, что к 1:35 I и III боевые эскадры Флота Открытого Моря подняли пары, чтобы при необходимости выйти в бухту, и линейные крейсера Хиппера уже находились в процессе входа в бухту. Получив сообщение “Страсбурга”, в котором сообщалось о присутствии линейных крейсеров Битти, главнокомандующий Флотом Открытого Моря действовал так, как диктовали его оперативные приказы. Согласно его постоянным приказам, в битве будут задействованы боевые силы против врага только при благоприятных условиях. Хотя Ингенолю не было известно о потоплении каких-либо немецких кораблей в этот момент, он полагал, что ситуация в бухте, по-видимому, не соответствовала условиям оперативного приказа. Кроме того, любая потеря крупных надводных кораблей разрушила бы намерение сократить численный состав британского флота при подготовке к решающему сражению. Ингеноль, следовательно, отдал приказ Хипперу, чтобы “[б]крейсера не вступали в бой с эскадрой линейных крейсеров” (39). Последующие передвижения немецких сил 28 августа происходили с предельной осторожностью, чтобы предотвратить дальнейшие потери. К тому времени, когда Флот Открытого Моря вышел в бухту, британцы уже покинули этот район. Битва при Гельголандской бухте, первое морское сражение Первой мировой войны завершилась.
Сразу же после боя, когда британские силы вышли из бухты, немецкие корабли, все еще находившиеся в этом районе, преимущественно легкие крейсера, попытались установить контакт друг с другом, в то время как более тяжелые подразделения Флота Открытого Моря начали вылазку в этот район, чтобы разобраться в ситуации. Ко времени прекращения боя немцы из-за проблем со связью и запутанного характера сражения еще не были полностью осведомлены о потерях, нанесенных противником в тот день, или обо всех особенностях самого сражения. В то время как тяжелые подразделения Флота Открытого моря все ещё находились за пределами зоны боевых действий, около 1:50 пополудни легкий крейсер "Данциг" находился рядом с пострадавшей "Ариадной", чтобы спасти выживших с судна капитана Зеебома. Через несколько минут "Штральзунд" и "Кольберг" прибыли на место происшествия, чтобы помочь в операции ("Страсбург" появился некоторое время спустя). "Кольберг" под командованием корветтен-капитана Вайденманна (Widenmann) прибыл слишком поздно, чтобы участвовать в сражении, но занял позицию к северо-западу от двух других крейсеров для патрулирования, чтобы предупредить о любом приближении британских судов, которые все еще могут находиться в этом районе. Когда незадолго до 3:00 Зеебом отдал приказ покинуть корабль, "Данциг" подошел вплотную и, естественно, снял команду, которая собралась на баке, в то время как Зеебом и его офицеры остались на мостике. К тому времени, когда "Данциг" выполнил свою задачу, капитан "Ариадны" увидел, что источники огня и запасы топлива на его судне в значительной степени выгорели сами собой и полагал, что его корабль может быть благополучно возвращен в порт на буксире. Поэтому он на шлюпке подошёл к “Штральзунду” и попросил его командира взять "Ариадну" на буксир, но этот план оказался невыполненным. В 3:25 легкий крейсер "Ариадна" накренился на левый борт, прежде чем окончательно опрокинуться на правый борт, по-видимому, в результате взрыва котла, который еще больше повредил корпус. Перевернутый корабль некоторое время после этого оставался на поверхности. Более тяжелые подразделения Флота Открытого Моря прибыли как раз вовремя, чтобы посмотреть на последние мгновения Ариадны". В 14:45 на место гибели пришли линейные крейсера "Мольтке" и "Фон дер Танн" под командованием контр-адмирала Тапкена (Tapken). Задержка с прибытием этих кораблей была результатом очень осторожного, медленного продвижения по акватории бухты. Приказ, переданный Ингенолем, запрещал им вступать в бой с вражескими линейными крейсерами, отчасти был виновен в этой ситуации. Кроме того, Тапкен очень мало знал об общей ситуации. Примерно за два часа ни одно немецкое судно не получило донесений ни с "Майнца", ни с "Кельна", и Хиппер, начальник Тапкена, даже не знал о количестве линейных крейсеров в бухте, о которых сообщалось в радиограммах. До этого времени все донесения о боевых крейсерах противника направлялись Ингенолю, и он не информировал Хиппера о составе британских линейных крейсеров (1). Следовательно, Хиппер еще больше замедлил прибытие своего корабля на место бывшего сражения. Он приказал Тапкену ждать прибытия "Зейдлица", флагманского корабля Хиппера, прежде чем войти в бухту. Корабль, однако, шел медленно из-за неполадок с его левым конденсатором, которые снижали максимальную скорость судна. Также, Хиппер прибыл позже, вследствие ожидания завершения подготовки броненосного крейсера "Блюхер" к выходу в море, прежде чем покинуть Вильгельмсхафен. Следовательно, Хиппер прибыл на позицию "Ариадны" в 3:10, позднее Тапкена, в то время как бронированный крейсер "Блюхер" подошел ещё позже, на пятьдесят минут после прибытия Хиппера. Как офицеры, так и экипажи двух других линейных крейсеров Хиппера стали свидетелями потопления "Ариадны" до того, как командующий разведывательными силами предпринял шаги по обеспечению безопасности бухты. Хиппер приказал легким крейсерам "Штральзунд", "Страсбург" и "Кольберг" продолжить разведку на северо-северо-запад, и три линейных крейсера последовали за ними в качестве поддержки. Их сопровождали также миноносцы VIII Флотилии миноносцев, прибывшие на место боя в соответствии с приказом Хиппера патрулировать внутреннюю бухту в поисках подводных лодок. Эти эсминцы образовали охранную завесу вокруг более крупных судов. К настоящему времени Хиппер был убежден, что "Майнц" и "Кельн" потоплены, несмотря на то, что он еще не получил никакого окончательного отчета по этому вопросу. Теперь его главная забота заключалась в том, чтобы убедиться, что в этом районе не осталось британских судов, и восстановить оборону бухты. Разведывательные проходы не выявила никаких британских военных кораблей, но они носили ограниченный характер из-за приказа не вступать в бой с вражескими боевыми крейсерами. Осторожный характер этого осмотра привел к ужасным последствиям, так как один из легких крейсеров подошел на расстояние около четырёх миль до того места, где выжившие из экипажа “Кельна” плавали в воде, прежде чем развернулся и ушёл. Это трагическое обстоятельство привело к тому, что только кочегар Нойманн выжил после потопления корабля. Это неэффективное разведывательное мероприятие проходило в обстановке некоторой растерянности, когда Ингенол с тревогой телеграфировал Хипперу о ситуации в бухте и запрашивал о том, нужны ли там более крупные военные корабли. Уже в 3:45 Ингеноль приказал линкорам Первой эскадры Флота Открытого Моря встать в якорь на Шиллигс-Роадс как можно скорее в рамках подготовки к возможным действиям, в то время как на 4:24 Хиппер получил сообщение: “CSF (Командующий разведывательными силами) немедленно доложит, необходима ли поддержка линкоров. Comdr (sic) Открытого моря” (2). Одиннадцать минут спустя Ингеноль получил ответ Хиппера, что он не видел никаких британских военных кораблей и уже взял курс со своими линейными крейсерами и броненосным крейсером "Блюхер" обратно к реке Джейд. Хиппер принял решение об этом действии к 4:00 , чтобы прибыть в порт до наступления темноты. Пока Хиппер возвращался в Вильгельмсхафен, шло восстановление патрульных позиций в бухте. В 3:31 пополудни Хиппер дал сигнал всем подразделениям I и V Флотилий миноносцев, подвергшихся нападению в течение дня, чтобы они отправились из Гельголанда обратно в Вильгельмсхафен. Десять эсминцев VIII Флотилии заняли позиции на внешней дозорной линии, в то время как тральщики снова вышли на внутреннюю линию патрулирования. Легкие крейсера "Кольберг", "Мюнхен" и "Хела" заняли позиции в качестве кораблей поддержки дозора на ночь. К закату патруль бухты вернулся на место, а Хиппер продолжал свой путь обратно в Вильгельмсхафен. По пути командующий разведывательными силами собрал больше информации о точной численности сил противника за прошедшие сутки и начал информировать Ингеноля. Только в 6:17 вечера Ингеноль наконец получил более полную картину сил, которые столкнулись с немецкими патрулями в тот день: “В сражении приняли участие несколько крейсеров класса "Таун", несколько одиночных бронированных крейсеров типа "Шеннон", четыре боевых крейсера типа "Лайон" ... ” (3). Даже этот отчет не был точным и указывает на запутанный характер сражения для немцев. В набеге не участвовало ни одного судна класса "Шеннон", а у Битти на самом деле было пять боевых крейсеров. Только два из них были класса "Лайон", хотя "Куин Мэри" была очень похожа на два других корабля, в то время как другие суда не имели никакого сходства с точки зрения их силуэтов. Действительно, немецкая разведка была неточной и фрагментарной и, таким образом, верховное командование не могло полностью подтвердить потерю "Майнца" и "Кельна", пока британская пресса не сообщила об их потоплении и не представила полную картину событий с британской точки зрения (4). Снабженный довольно скудной информацией, Хиппер бросил якорь у Вильгельмсхафена в 8:03 вечера той же ночью. Он немедленно направился на линкор "Фридрих дер Гроссе", флагманский корабль Ингеноля, чтобы сделать полный отчет. Его радиосообщение от 6:17 вечера, несмотря на его неточность, а также множество сообщений, полученных в течение сражение, в которых указывалось большое количество эсминцев, послужило началом немецкой оценки боя. В более широком масштабе встреча между Хиппером и Ингенолем представляют начало реакции Германии на битву в Гельголандской бухте и её влияние на войну на море в Первую мировую войну. Пока немцы оценивали ситуацию и восстанавливали патрули в Гельголандской бухте, англичане как можно скорее покинули этот район. Все британские силы очистили бухту к 1:50, и, учитывая повреждения легкого крейсера "Аретуза" вместе с тремя эсминцами, а также угрозу дальнейшего, гораздо более сильного сопротивления немцев, Тирвитт, Кейс и Битти, безусловно, хотели ускорить это отступление. Угроза больших военных кораблей, таких как линейные крейсера или даже легкие крейсера, была не единственной. В 2:50, S-165 III Флотилии миноносцев, расположенной на реке Эмс, сообщил, что заметил два вражеских эсминца и легкий крейсер на юго-западном курсе примерно в 35 милях к северу от Боркума, но эсминцу было приказано отступить из-за отсутствия поддержки легких крейсеров (5). Кроме того, англичане опасались нападения подводных лодок. И линейный крейсер "Куин Мэри", и легкий крейсер "Лоустофт" сообщили об атаках вражеских подводных лодок по пути домой (6). Оба этих наблюдения оказались ложными, так как в то время у немцев в этом районе не было подводных лодок. Тем не менее, они укрепили решение британского командования вывести свои корабли из этого района как можно быстрее. Состояние поврежденных судов британских вооруженных сил препятствовало этим усилиям. Корабль Тирвитта, а также эсминец "Лорел" могли развивать скорость всего 10 узлов из-за их состояния. Таким образом, оперативная группа доковыляла домой с такой скоростью. Серьезные повреждения "Лаэрта" привели к тому, что эсминец "Лапвинг" взял корабль на буксир на несколько минут, но буксирный трос оборвался. Кэптен Блант на "Фирлессе" впоследствии взял на себя эту задачу. Блант, сопровождая поврежденные суда, эскортировался Пятым дивизионом Первой флотилии. Эти корабли двигались примерно в восьми милях к востоку от остальных двадцати трех эсминцев британских сил, которые образовали оборонительное кольцо вокруг корабля Тирвитта. Поблизости также находились боевые крейсера Битти и легкие крейсера Гуденафа, в том числе "Ноттингем" и "Лоустофт". В 2:30 пополудни эти два корабля, после того как они потеряли контакт с остальной частью сил и на протяжении большей части боя пытались присоединиться к Первой эскадре лёгких крейсеров, теперь смогли это сделать. Все легкие крейсера Гуденафа остались у Битти, за исключением "Ливерпуля", который Битти отделил в 7:45 вечера, чтобы перевезти восемьдесят шесть офицеров и матросов, которых крейсер взял на борт с “Майнца” в Розайтт. Среди них был лейтенант Вольф Тирпиц. К тому времени, когда "Ливерпуль" покинул эскадру, старые броненосные крейсера адмирала Кристиана, подошедшие с тыла (восток=северо-восток?) еще больше усилив британские силы. Ближе к вечеру эти корабли подошли к Тирвитту. Битти приказал этим силам выступить в качестве поддержки к потрепанным кораблям рейда, когда они будут отходить. Появление этих кораблей, безусловно, был долгожданным. Кристиан впервые встретился с коммодором Кейсом на "Лурчере" в 4:30 вечера и увидел массу выживших с "Майнца", которые толпились на баке эсминца. Впоследствии контр-адмирал перевел 165 невредимых немцев из общего числа 224 на броненосный крейсер "Кресси" и приказал ему и "Бакканте" взять курс на Нор (7). Несмотря на комментарии Кейса об этих старых кораблях, коммодор, безусловно, был рад такой помощи. Коммодор принял 224 пленных на борт своего корабля, в то время как на эсминце было всего 70 офицеров и матросов. Из них 20 Кейсов требовалось разместить в машинных отделениях корабля, оставив только 50 для наблюдения за немцами (8). Кристиан также наткнулся на потерявший ход эсминец "Лорел" и использовал легкий крейсер "Аметист", чтобы отбуксировать судно обратно в Британию. Последняя помощь Кристиана была оказана “Аретузе” Тирвитта, так как к 7:00 вечера максимальная скорость флагманского корабля Сил Гарвича упала до 6 узлов. Эта скорость была настолько низкой из-за постоянно выходящего из строя оборудования корабля, что Битти приказал Тирвитту потушить свои котлы, чтобы дождаться прибытия броненосных крейсеров Кристиана. Легкий крейсер "Аретуза" остановился, как вкопанный. Кэптен Уилмот Николсон (Wilmot Nicholson) с броненосного крейсера “Хог” (Hogue), так же входящего в состав эскадры Кристиана, облегчил эту ситуацию. Николсон, друг Тирвитта, подошел к “Аретузе”, установил контакт с запросом "Это ты, Реджи?", а затем взял на буксир корабль Гарвичских сил. Позже Тирвитт написал, что “никогда еще я не был так рад его видеть” (9). Другие броненосные крейсера Кристиана – “Эвриалис”, его флагманский корабль, и “Абукир”, присоединили десять неповрежденных эсминцев Сил Гарвича и восстановили патрулирование в зоне Тершеллинг, который был задачей “крейсерского соединения С” с начала войны.
Остальная часть британских сил продолжала свой медленный путь обратно в Британию. 29 августа Битти, который теперь был уверен, что все суда вне опасности, взял курс на север, а корабли Гуденафа вернулись в Скапа-Флоу. Корабли Первой эскадры линейных крейсеров Битти в конечном счете не бросили якорь на своей базе до следующего дня, потому что Битти получил приказ провести следующую операцию. К тому времени все остальные силы были в безопасности в порту. Броненосный крейсер "Хог"отбуксировал "Аретузу " на верфь Чатема для ремонта в сопровождении нескольких неповрежденных эсминцев, а также поврежденных, последние также нуждались в ремонте на верфи. Остальные Силы Гарвича, а также суда Кейса вернулись в Гарвич, в то время как боевые крейсера контр-адмирала Мура "Инвинсибл" и "Нью Зиланд" бросили якорь в заливе Ферт-оф-Форт. К тому времени, когда первые корабли прибыли в порт, празднование среди британского населения уже шло полным ходом благодаря сообщениям Адмиралтейства для прессы о битве. Еще до того, как судно Тирвитта бросило якорь в Чатеме, британские гражданские лица увидели, как его потрепанное судно буксируется "Хогом", и приветствовали то, что они считали победой британского флота над Германией. Эти люди, однако, пришли к ошибочному выводу относительно флагманского корабля Тирвитта: “[T]два корабля ... были настигнуты переполненным пароходом "Маргейт", который прошел мимо них довольно близко и пассажиры которого, очевидно, пришли к выводу, что британский крейсер привёл захваченный немецкий приз. Обгоняя “Аретузу”, они молча и с некоторым благоговением смотрели на него, продырявленного и побитого по бортам, но когда они поравнялись с “Хогом”, они разразились восторженными возгласами и криками, которые продолжали до тех пор, пока их не перестали слышать” (10). Действия толпы побудили Тирвитта дать знать своему другу, что он подозревает, что они думали, что “Хог” ведёт захваченный немецкий военный корабль в качестве приза. Николсон ответил, что в некотором смысле у него действительно был приз: “И поэтому меня есть, но не такой, как они думают” (11). Эти слова оказались вполне уместными, так как Николсон отдал дань уважения роли “Аретузы” в битве. Помимо людей на пароходе "Маргейт", британское население также отдавало дань уважения своему флоту. Когда “Аретуза” приблизился к Ширнессу по пути в Чатем, Тирвитта встретили толпы ликующих людей, которые уже знали о победе британцев в Гельголандской бухте. Среди масс, ожидавших Тирвитта в Ширнессе, был первый лорд Черчилль, который взволнованно поднялся на борт корабля и, по словам Тирвитта, “изрядно обслюнявил” его. Черчилль обратился к Тирвитту, чтобы он мог дать ему подробный отчет о сражение и пообещал ему любой корабль, какой он пожелает, пока "Аретуза" будет проходить ремонт. За одну ночь Тирвитт стал героем британского флота. Такой же приём встретили и другие подразделения рейдовых сил. Легкие крейсера Гуденафа прибыли в Скапа-Флоу в 8:00 вечера 29 августа, который оказалось прекрасным летним вечером. Когда легкие крейсера проходили мимо линкоров Гранд-флита, моряки на их борту приветствовали матросов Первой эскадры лёгких крейсеров приветственными возгласами. Члены экипажа линкора "Орион" даже зашли так далеко, что помогли погрузить уголь матросам легкого крейсера "Саутгемптон, как только он бросил якорь. Эта услуга была поистине замечательной, так как процесс погрузки угля на кораблях того времени был очень трудоемкой и грязной работой, при которой угольная пыль покрывала все поверхности судна и людей, участвующих в этой задаче. Действительно, один из офицеров на борту "Саутгемптона" утверждал, что он никогда больше не видел, чтобы кто-либо из экипажа оказывал такую услугу другому (12). Битти получил аналогичный прием, хотя его возвращение оказалось не таким гладким, как у Гудинафа. Когда Битти вошел в Скапа-Флоу 30 августа под те же одобрительные возгласы, что и в адрес Первой эскадры легких крейсеров, "Лайону" пришлось сделать два подхода к своему причалу из-за того, что с первой попытки у него порвалась якорная цепь. Это разозлило Битти, так как он подумал, что второй подход может быть неправильно истолкован некоторыми как надменный жест. Его опасения, однако, были развеяны другим адмиралом в порту, который подал сигнал: “Похоже, ваш якорь был протаранен так же сильно дома, как и ваша атака” (13). Замечание адмирала было воспринято как комплимент, а также как заверение. Действительно, репутация Битти значительно возросла как в военно-морском флоте, так и в британской прессе. Потери в бою, нанесенные немцам Битти, а также другими командирами, на первый взгляд оправдывали энтузиазм военнослужащих британского флота, а также гражданского населения. Немецкие корабли, участвовавшие в обороне Гельголандской бухты, сильно пострадали, но это почти ничего не дало. В материальном отношении Германия потеряла три легких крейсера: "Майнц", "Кельн" и "Ариадна", вместе с эсминцем V-187, при этом не уничтожив ни одного из атакующих сил. В то время как потеря V-187 были относительно незначительной, гибель трех легких крейсеров не была таковой, поскольку в Германии было не так много судов этого класса. В начале войны Германия эксплуатировала только шестнадцать лёгких крейсеров (14). Немцам нужны были крейсеры для выполнения задачи разведки для боя, основной миссии таких кораблей, а также для обороны бухты. Какое-то время, пока на вооружение не поступило больше легких крейсеров, потеря четверти их сил, безусловно, препятствовала будущим операциям. Первые два новых крейсера были достроены только в декабре 1914 и январь 1915 года, в то время как другие не будут завершены до середины 1915 года. Однако более разрушительными, чем потеря кораблей, были человеческие жертвы (15). Немцы потеряли 712 моряков убитыми, еще 158 были ранены. Пленение еще 381 офицера и матроса еще больше увеличил общее число лиц, потерянных в рядах германского военно-морского флота. Из общего числа 1251 офицера и человека, убитых, раненых и захваченных в плен, большинство были с легких крейсеров “Кельн” и “Майнц”. Уничтожение бывшего флагманского корабля привело к гибели контр-адмирала Леберехта Мааса, первого немецкого адмирала в I мировой войне. Одна только его смерть была значимой, поскольку она лишила Германию одного из ее лучших командиров, а также одного из самых агрессивных. Все, кроме одного члена команды “Кельна” погибли либо во время битвы, при затоплении, либо от воздействия стихии, как только они покинули корабль. Общее число погибших составило 489 военнослужащих. Военно-морской флот Германии потерял 437 членов экипажа легкого крейсера "Майнц": 89 из них были убиты, в то время как остальные 348 человек были захвачены в плен во время британской спасательной операции. Экипаж легкого крейсера "Ариадна" потерял погибшими 3 офицеров и 61 члена экипажа. В результате потопления эсминца V-187 погибло 24 офицера и члена экипажа и еще 30 человек были взяты в плен. Остальная часть немецких потерь – это погибших на борту миноносца V-1 V Флотилии миноносцев и тральщиков D-8 и T-33 внутренней линии патрулирования в обороне бухты. Смерть всех этих людей тяжелым грузом легла на умы всех тех, кто служил во флоте, а также самого кайзера. В свою очередь, британцы d в своём рейде понесли относительно небольшие материальные или людские потери. Ни один британский корабль не затонул, несмотря на тяжелые повреждения легкого крейсера “Аретуза”, а также были повреждены эсминцы “Лорел”, “Либерти” и “Лаэрт”. Ущерб, причиненный кораблю Тирвитта, привел к тому, что его немедленно вывели из эксплуатации, как только он пришвартовался в Чатеме. Ремонт занял чуть меньше трех недель. Этот сравнительно небольшой урон, нанесенный британским рейдовым силам, привел к небольшим жертвам: 35 офицеров и матросов были убиты и 40 ранены. "Аретуза" понес наибольшие потери: 11 убитых и 16 раненых, что на самом деле довольно незначительно по сравнению с повреждениями, полученными кораблем. Эсминец "Лорел" потерял почти столько же человек, в результате погибли 11 офицеров и матросов и еще 11 получили ранения. Наибольшее влияние битва при Гельголандской бухте оказала на Британию в результате неравномерных материальных потерь немцев по сравнению с британцами. Победа стала причиной большого морального подъема для британского населения в то время, когда она была крайне необходима, учитывая, что немецкая армия вторглась во Францию. Действительно, по словам коммодора Кейса, это также оказалось большим утешением для войск держав Антанты, которые изо всех сил пытались остановить немецкое наступление: “Нам сообщили новость о нашем морском успехе, которая была распространена среди союзников после битвы и ее последствий. Флот очень воодушевил наших усталых, испытывающих трудности пехотинцев” (16). Это также положило конец первоначальному периоду разочарования, которое испытывало британское население из-за бездействия флота в начале войны. Крупнейшие британские газеты трубили об этой битве как о великом триумфе для страны. Среди них был заголовок “Дейли Экспресс", который гласил: "Мы прошлись в Гельголанд и обратно. Пожалуйста, Боже, Мы Пойдем Снова!” В период с 29 по 31 августа лондонская "Таймс" повторила настроения" “Дейли Экспресс", хотя названия их статей не были похожи на такие же головокружительные, как у “Экспресса”. Первые британские статьи от 29 августа гласят “Победа флота” и “Блестящая акция”, в то время как последующая статья назвала битву “Гром среди ясного неба” (17). Чувства людей, безусловно, очевидны из приёма, который Тирвитт получил по дороге в Чатем. То же самое можно сказать и о реакции британских моряков, когда они приветствовали легкие крейсера Гуденафа и боевые крейсера Битти по их возвращению в порт.
Чувство триумфа, испытываемое британским народом и обычными моряками, однако, не так сильно ощущалось среди администрации и офицеров Королевского флота. Возможно, самым большим источником энтузиазма в Адмиралтействе по поводу исхода рейда был первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль. Он не только присутствовал при приёме Тирвитта, когда тот вернулся в Британию, но позже назвал эту акцию “блестящим эпизодом” и написал, что “британские легкие силы бесчинствовали в самых глубинных и ревниво охраняемых водах противника” (18). Черчилль, однако, признал, что операция сильно пострадал в результате отсутствия координации в Адмиралтействе с самого начала её проведения. Черчилль подытожил ситуацию, когда Гудинаф и корабли Битти были подвержены опасности атаки подводных лодок от недостатка информации разведки: “несколько неловких конфузов с последующими из этого ошибками - может легко привели к катастрофическим последствиям” (19). Даже так, - первый лорд избрал примером результаты рейда, и в последующие годы, чтобы подчеркнуть материальные потери противника обращал особое внимание на влияние, которое как он считал, оказали результаты боя на немецкой боевой дух. В своей книге "Мировой кризис" Черчилль утверждал, что “[м] что более важно ... был эффект, произведенный на моральный дух врага. Немцы ничего не знали о нашей некачественной работе персонала или о риске, которому мы подвергались. Все, что они видели, это то, что британцы, не колеблясь, подвергли опасности свои самые большие суда, а также свои легкие суда в самых смелых наступательных действиях и, по-видимому, остались невредимыми. Они чувствовали то, что должны были чувствовать мы, если бы немецкие эсминцы ворвались в Солент, а их боевые крейсера проникли до Наб” (20). Хотя этот анализ в какой-то степени верен, это мнение не было полностью признанным другими членами Адмиралтейства или офицерами военно-морских сил. В целом Адмиралтейство и британские военно-морские офицеры отнеслись пренебрежительно, когда проанализировали исход сражения. Многие сосредоточились на общем отсутствии координации в Адмиралтействе как на доминирующей проблеме, которая значительно повлияла на ход операции, что снизило кажущуюся эффективность рейда. Эта проблема затрудняла передвижение военно-морских сил в бою. Они также полагали, что эта же проблема привела к тому, что битва могла привести к катастрофе по причине возможности быть принятым за врага и уничтоженными с дружественных судов. Реакция помощника директора по операциям Военно-Морского штаба, кэптена Герберта Ричмонда свидетельствует об этом в военно-морском ведомстве. 29 августа Ричмонд подтвердил известие о налете на бухту Гельголанд и понесенных противником потерях в бою. Так же, Ричмонд подтвердил излишнюю поспешность планирования и начала операции, так как он был одним из организаторов ранее планировавшегося рейда по замыслу Черчилля. Высказал мнение и о том, что главный морской штаб должен был отложить планировавшуюся операцию: “я ничем не могу помочь чувствам, кроме высказывания – “а я-же-говорил-тебе-то”. . . Он никогда не должен был сомневаетесь, в том, что это был правильный шаг” (21). Хотя помощник директора по операциям, безусловно, придерживался этой позиции по данному вопросу, его общая оценка операции, о которой он написал 30 августа, безусловно, не была положительной. Ричмонд записал: “Что-нибудь хуже сформулированное, чем приказ о проведении операции в прошлую пятницу [28 августа] я никогда не видел. Масса широт и долгот, никакого выражения, чтобы показать объект атаки. . . . Помимо поспешности, в которой, совершенно неизвестно для наших подводных лодок, 1-я эскадра легких крейсеров внезапно появилась в совершенно неожиданном направлении, тем самым запустив самую серьезную опасность, исходящие от наших собственных подводных лодок. Погода была довольно туманной, корабли неожиданно подходили друг к другу, и с такими упущениями и ошибками в плане нам действительно повезло, что у нас не было несчастных случаев” (22). Ссылки на планирование обвиняли Кейса и Тирвитта отчасти как архитекторов плана, но комментарии Ричмонда также касались администрации Военно-Морского штаба и Адмиралтейства в целом. Ричмонд был откровенным критиком отсутствия организации в Военно-морском штабе, и его критика имела вес. Приказы были не очень сложными, и операция была проведена в спешке вместе и наказаны ошибками. Что еще более важно, отсутствие информации, предоставленной Адмиралтейством Тирвитту или Кейсу о дополнительных силах поддержки кораблями Гуденафа и Битти, едва не привело к катастрофе. Многие из задействованных офицеров в той или иной форме разделяли чувства кэптена Ричмонда и в результате весьма критически относились ко всей операции. Главным среди них был коммодор Кейс, инициатор организации рейда в бухту. В письме от 5 сентября 1914 года коммодору Гуденафу Кейс написал, что, по его мнению: “во всем этом деле был поднят абсурдный шум, за исключением блестящего поведение “Аретузы” и “Фирлесса”, которые постоянно с интервалами более 5 часов сражались с крейсерами, превосходящими по численности и мощности. . . Мне становится тошно и противно думать, каким полным успехом это могло бы быть, если бы не - я не скажу, двойной, но - множественный контроль. Мы просили легкие крейсера поддержать нас и прикрыть от легких крейсеров противника, которые, как мы знали, будут подходить. Орудия малой дальности эсминца не могут сравниться с орудиями легкого крейсера, но нам сказали, что их нет в наличии. Если бы вы [Гуденаф] только знали, к чему мы стремились, и имели возможность обсудить это с Тирвиттом и мной, когда мы с “Фирлессом” и "Аретузой" ещё не вышли из порта, тогда мы могли бы потопить по крайней мере шесть крейсеров и действительно получили "сенсацию" —(Используя слова Адмиралтейства)” (23). Такие замечания не относятся к тем, кто считал проведение боя в Гельголандской бухте успехом. По мнению Кейса, это была операция с очень ограниченным результатом, которой не удалось достичь своей цели - нанести врагу максимальные потери. Вина, по его мнению, лежала исключительно на Адмиралтействе. Он позже расширил эту точку зрения за пределы отношения к организации действий надводных сил на действия своих собственных подводных лодок. Гуденаф, со своей стороны, повторил сетования Кейса в своем ответе на письмо от 5 сентября. Коммодор Первой эскадры легких крейсеров написал: “Я полностью согласен со всем, что вы говорите об "Аретузе". Я скрежещу зубами, когда думаю, что я мог бы снизить его потери более чем наполовину, если бы имел точную информацию. Я с некоторым акцентом писал об этом Фредди Х.” (24). Понятие “не имел точной информации” относится к путанице, созданной отсутствием информации от Адмиралтейства Кейсу или Тирвитту о том, что Гуденаф будет находиться в этом районе. Гуденаф также ссылается на письмо, которое он написал второму морскому лорду Адмиралтейства вице-адмиралу сэру Фредерику Гамильтону, в котором он возложил ответственность за плохое планирование на риск уничтожения легкого крейсера "Саутгемптон" подводной лодки E-4 из сил Кейса. В своих мемуарах Гуденаф позже писал об отсутствии координации и риске того, что дружественные корабли нападут друг на друга, и заявил, что “наш инстинкт спас нас от этого. Такие вещи случаются” (25). Эта бесцеремонная оценка, однако, не указывала на позицию коммодора по этому вопросу после этого события. Единственным из участвовавших в акции офицеров, кто оценивал исход сражения в несколько более благоприятных условиях, был Битти, поскольку он был ответственен за уничтожение легких крейсеров "Кельн" и "Ариадна", но даже он уточнил свои слова. Вице-адмирал написал своей жене после боя, что немцы “сражались со своими корабли, как люди, и пошли ко дну с цветами, как моряки, несмотря на подавляющее превосходство. ... Это была хорошая работа, чтобы иметь возможность сделать это в пределах 20 миль от их главной базы, Гельголанда, когда весь Флот Открытого Моря слушал грохот наших орудий” (26). Однако в последующем письме Битти полагал, что сражение едва не стало трагедией для британского флота. 2 сентября он написал, что “Я думал, что должен был получить выражение их признательности от их Лордств, но был разочарован, или, скорее, не так - сильно разочарован, так же как и возмущен, и мое настоящее мнение подтвердилось бы тем, что они повесили бы меня, если бы произошла катастрофа, как это почти произошло, из-за чрезвычайного пренебрежения самыми обычными мерами предосторожности с их стороны… Не говори об этом ни одной живой душе, ни об этом письме” (27). Мнение, на которое он ссылался, - это мнение, которого он придерживался на мостике “Лайона” во время битвы, когда он принимал решение отправить свои линейные крейсера в сражение. В то время, он боялся потери одного из своих кораблей и того влияния, которое такое событие окажет на его судьбу. Одним из соображений, которые он имел в виду, была потенциальная торпедная атака британских подводных лодок, хотя он не учел это как часть своего решения участвовать в сражении. Очевидно, Битти также признал неадекватный характер планирования, который препятствовал проведению операции. Письмо Битти своей жене также раскрывает реакцию адмиралтейства на бой в целом, что соответствовало оценке капитана Ричмонда от 30 августа. Несмотря на то, что Военно-морской штаб, в частности начальник штаба Доветон Стерди был ответственен за проблему, которая подверглась резкой критике со стороны всех вовлеченных сторон: Кейс, Тирвитт и Гуденафу - все они подверглись критике со стороны Адмиралтейства, в то время как нация праздновала битву при бухте Гельголанд. Военно-морская администрация возложила на командиров операции ответственность за запутанный характер боя и, как следствие, за относительно низкие потери врага (28). Хотя верно то, что тогда не существовало конкретного метода передачи приказов по беспроводной связи на расстояние до бухты, большая часть вины, безусловно, лежала на Адмиралтействе. Поспешная отправка Битти и Гуднафа без предварительного уведомления означала, что британцам пришлось иметь дело с четырьмя отдельными командами: Тирвитта, Кейса, Битти и Гудненафа. Кроме того, за преобладающее время боя, благодаря Адмиралтейству, Кейс даже не знал о присутствии двух последних командиров и их соответствующих сил. Главнокомандующий Гранд-флитом адмирал Джон Джеллико в полной мере оценил не только проблемы, возникшие в ходе сражения в Гельголандской бухте, но и необходимость изменений для защиты от повторения той же ситуации. Джеллико сделал два вывода после прочтения отчета о результатах операции. Он считал, что должна быть гораздо более тесная координация между командирами на тактическом уровне и между Адмиралтейством и командующими военно-морскими силами. Что касается первого, он отметил в качестве доказательства тот факт, что многие сообщения были отправлены во время сражение без жизненно важной информации, такой как курс и скорость противника или положение британского судна, отправляющего сообщение. Эта критика была сосредоточена на Кейсе, Тирвитте и Гуденафе. Что касается последних, то пассажи Джеллико были вызваны не вполне благоприятными начальными обстоятельствами, в которых он поспешно послал Гуденафа и Битти на операцию, и эти недостатки мешали её проведению. Джеллико обсуждал проблемы взаимодействия между его Гранд-флитом на севере Великобритании и теми эскадрами, которые стояли на якоре в южных портах, что “было важно, чтобы в любых будущих объединенных операциях всем командующим подразделениями южных сил должна быть предоставлена полная информация о кораблях, которые принимают участие в этих операциях” (29). Адмиралтейство не только согласилось с предложениями Джеллико, но и предприняло некоторые шаги, чтобы лучше сообщать, какие подразделения будут участвовать в сражениях. Тем не менее, склонность Военно-морского штаба предоставлять мало информации или вообще не предоставлять ее в некоторых случаях сохранялась и после битвы при бухте Гельголанд. Все сказанное, профессиональная оценка битвы при Гельголандской бухте среди британских офицеров и мнение тех, кто находился в Адмиралтействе, в общем, складывались в заключение, что битва принесли мало реальной выгоды и могли привести к британской катастрофе, а не к победе. Отсутствие координации операции, безусловно, было доминирующим фактором, и туман делал битву еще более запутанной. Помимо угрозы того, что британские суда примут дружественные военные корабли за вражеские и уничтожат их, эти факторы, безусловно, лишили британцев некоторой степени эффективности в их набеге. Во время боя Кейс и Тирвитт преследовали предположительно вражеские корабли сквозь туман, которые на самом деле были кораблями Гуденафа, тем самым отвлекая их внимание от основной наступательной задачи по уничтожению дозорных сил. Это также отвлекло Гуденафа от выполнения его основной задачи - поддержки. Однако, помимо отсутствия координации и погоды, необходимо принять во внимание несколько других соображений, чтобы объяснить, почему британцам чрезвычайно повезло и, в конечном счете, почему битва развернулась именно так. Действительно, если бы не присутствие легких крейсеров и линейных крейсеров, которое оставались в значительной степени неизвестными Кейсу, силы Тирвитта могли быть разбиты немецкими легкими крейсерами, прибывшими на место происшествия. Британским усилиям также частично препятствовал состав сил для рейда, недостаточные навыки артиллерийской и торпедной стрельбы моряков, которые управляли британскими кораблями, и качество британских снарядов. С точки зрения первого фактора, легкий крейсер "Аретуза" оказался в значительной степени неэффективным в сражении. Корабль был совершенно новым и как таковой не был полностью подготовлен к бою. В то время как два его орудия заклинило в первой дуэли с немецким легким крейсером "Фрауенлоб", несмотря на то, что он был на тринадцать лет старше британского корабля и вооружен только 4,1-дюймовыми орудия против коллекции “Аретузы” из 6-дюймовых и 4-дюймовых стволов, в результате сумел нанести значительные повреждения кораблю Тирвитта, что привело к изменению роли крейсера в оставшийся период боя. Если бы не одна 6-дюймовая пушка, которая добилась нескольких попаданий по немецкому кораблю, ущерб "Фрауенлоба" был бы ещё меньше. Второй проблемой было качество артиллерийских и торпедных атак. Хотя верно, что туман, безусловно, сыграл определенную роль в этой проблеме, к концу сражения британцам удалось потопить только три легких крейсера и эсминец, израсходовав большое количество боеприпасов. Немецкие официальные лица неоднократно обращали внимание на интенсивный огонь британских военных кораблей с небольшим результатом. Кроме того, из всех торпед, выпущенные в ходе боя, англичане претендовали только на одно попадание в легкий крейсер "Майнц". Адмиралтейство, безусловно, приняло к сведению эту проблему, направив как Битти, так и Гарвичским Силам депешу, в которой обращало внимание на большой расход боеприпасов и торпед. В этом коммюнике анализировалось количество боеприпасов, израсходованных кораблями, участвовавшими в рейде, и сравнивалось с небольшим количеством вражеских судов, уничтоженных в ходе операции. Адмиралтейство пришло к выводу, что такие расходы неприемлемы, и призвало к большей точности в будущем (30). Качество британских снарядов, однако, было третьим фактором, который препятствовал эффективности набега; частично это объяснялось большим расходом боеприпасов без особых результатов. Многие британские снаряды не взорвались, как в случае со снарядом, найденным неповрежденным на легком крейсере “Фрауенлоб”, как только он вернулся в порт Вильгельмсхафен после битвы. В одном немецком отчете утверждается, что немцы считали, что только половина британских снарядов действительно взорвалась во время боя (31) Хотя это количество неразорвавшихся боеприпасов кажется довольно большим, из отчетов немецких офицеров, участвовавших в сражении, ясно, что многие британские снаряды действительно не взорвались, в то время как несколько других не разорвались при ударе. Британцы столкнулись с аналогичными проблемами в битве при Ютландии в 1916 году. Помимо качества оболочек и деталей в британской артиллерии еще одной причиной относительно небольшого материального ущерба, понесенного в ходе налета, была структурная прочность немецких военных кораблей в целом. Из потопленных немецких судов, как “Майнц”, так и V-187 были потоплены их экипажем, а не погибли исключительно из-за повреждений от британского огня. Хотя совершенно ясно, что эти корабли все равно затонули бы, тот факт, что их экипажи сражались с кораблями до конца и должны были ускорить своё затопление, является данью немецкому качества проектирования и постройки.
Учитывая эти проблемы, британцы были обязаны своим успехом в битве при Гельголандской бухте в значительной степени самим немцам. Среди факторов с немецкой стороны, которые способствовали британской победе, было технологическое соображение. Все немецкие военные корабли, участвовавшие в сражении, были вооружены хуже своих британских коллег. В случае крейсеров основным оружием немецких легких крейсеров была 4,1-дюймовая пушка, в то время как многие британские суда поставляли 6-дюймовые пушки, а также оружие меньшего калибра. Немецкие корабли обычно несли больше таких орудий больше, чем некоторые британские корабли. Например, легкий крейсер "Фрауенлоб" имел десять 4,1-дюймовых орудий против двух 6-дюймовых орудий и шести 4-дюймовые орудия британского легкого крейсера "Аретуза" (32). Два фактора в германском военно-морском подходе к строительству объясняли большое количество орудий меньшего калибра по сравнению с британскими. Руководящим принципом немецкого военно-морского дизайна и тактической теории было создание хорошо сбалансированных кораблей с точки зрения боевой способности и способности выдерживать большое количество повреждений. Меньшие орудия позволяли распределять съэкономленный вес по другим спецификациям для создания хорошо сбалансированного военного корабля. Немцы также уделяли большое внимание легким крейсерам, вооруженным большим количеством меньших орудий по тактическим соображениям. Высшее военно-морское командование Германии постановило, что легкий крейсер должен быть способен атаковать два вражеских эсминца одновременно в целях защиты от их атаки (33). Это условие действительно позволяло немецким легким крейсерам довольно эффективно отражать атаки эсминцев, как в случае с "Майнцем" против нескольких британских эсминцев. В то время как немецкий крейсер действительно пострадал от торпедного попадания, несколько эсминцев получили повреждения от многочисленных орудий немецкого корабля. Количество орудий, однако, мало что значило в контексте разрушительной мощи по сравнению с легкими крейсерами противника. Немецкие легкие крейсера оказались в невыгодном положении, когда столкнулись с британскими легкими крейсерами, вооруженными 6-дюймовыми орудиями. Британские корабли не только имели преимущество в дальности, но и их снаряды, как правило, были крупнее. 6-дюймовый британский снаряд весил сто фунтов против тридцати пяти фунтов немецкого 4,1-дюймового снаряда (34). Преимущество в размере было наиболее очевидны в бою, когда "Майнц" столкнулся с легкими крейсерами сил Гуденафа. На флагманском корабле британского коммодора "Саутгемптон" было установлено восемь 6-дюймовых орудий. Очевидно, что немецкие крейсера уступали британским. Тот же вывод относительно боевой мощи справедлив и для немецких миноносцев, участвовавших в сражении. Все они уступали британским эсминцами. Немецкое довоенное развитие подчеркивало убежденность офицеров в том, что основной задачей этих кораблей была торпедная атака. В результате такое судно, как V-187, несло только две 3,5-дюймовые пушки и четыре 19,7-дюймовых торпедных аппарата (35). Однако англичане спроектировали свои легкие суда для атаки и уничтожения вражеских торпедоносцев. Термин “destroyer” (разрушитель – истребитель) отражает это назначение, поскольку первоначальным термином для таких кораблей в Великобритании был “ “torpedo boat destroyer ” (истребитель миноносцев). Конструкция британского эсминца, следовательно, дала корабль, превосходящий в боеспособности по немецкой модели. Эсминец "Лаэрт", например, получилил три 4-дюймовые пушки и четыре 21-дюймовых торпедных аппарата. В результате британские эсминцы смогли выстрелить в три раза больше снарядов, чем могли выпустить немецкие корабли (36). Гораздо более важными, чем эти технологические соображения, способствовавшие относительно плохому действию немецких морских сил, были тактические соображения. Среди них была проблема связи, которая сильно затрудняла реакцию германцев на события в бухте. Помимо того, что их передачи были заблокированы, в причинах задержки передачи сведений были виноваты длительный процесс расшифровка сообщений, неспособность полностью проинформировать всех командиров о полученных разведданных по составу и положении британских войск и плохая отчетность в целом. Высшее военно-морское командование оказалось неспособным к быстрым и эффективным действиям. Кроме того, реакция германских морских сил в ответ на рейд была плохо скоординирована и в значительной степени способствовала потерям немцев в бою, поскольку британцы смогли по частям атаковать и уничтожать корабли. Вина за это должна частично лежать на Хиппере и Маасе, командирах, участвовавших в обороне бухты. В то время как они должны были приказать крейсерам нанести комбинированный удар, который дал бы лучшие результаты, их действия были частично обусловлены плохой разведкой, которая не предоставила им информацию о присутствии большого количества крейсеров или линейных крейсеров до конца столкновения. Их действия также основывались на базовом предположении Германии о том, что британцы не будут развертывать крупные корабли, такие как линейные крейсера, для поддержки легких сил в бою в бухте. В это предположение поверили не только Хиппер и Маас, но и главнокомандующий Флотом Открытого Моря адмирал Фридрих фон Ингеноль, который также должен взять на себя ответственность за исход сражения. Это выходит за рамки его ошибочного убеждения в том, что британцы не стали бы выводить свои тяжелые подразделения в бухту. Желание Ингеноля сохранить тяжелые подразделения Флота Открытого Моря основывалось на данных ему военных приказах о том, что флот должен быть сохранен и сражаться только при благоприятных обстоятельствах, но это помешало кораблям предоставить какую-либо помощь патрулям в Гельголанде. Его решение задержать основные подразделения флота у Вильгельмсхафена за Яде Баром убрало их как фактор немецкой обороны, поскольку приливы и отливы не позволяли им совершить проход над Яде Баром до конца сражения. Однако даже если бы тяжелые подразделения находились за пределами Яде Бара, они не смогли бы помочь немецким патрулям. Приказ Ингеноля Хипперу в отношении использования линейных крейсеров отметил осторожный характер высшего командования, а также политиков, в том числе кайзера, в отношении использование флота. К тому времени, когда Хипперу разрешили войти в бухту, его действиям все еще мешали инструкции избегать любых столкновений с вражескими линейными крейсерами. В целом, военные приказы по флоту противоречили любой эффективной защите от нападения. Германия была вынуждена защищать бухту без помощи своих лучших кораблей. Немцы в полной мере оценили проблемы в обороне бухты. Тактический анализ битвы при Гельголандской бухте привлек внимание высшего военно-морского командования почти сразу после завершения сражения. Последствия последовали быстро после более подробных новостей, предоставленных Хиппером в ночь на 28 августа о британской операции и потери немцами V-187 и "Ариадны". Еще один доклад от 29 августа сообщал верховному командованию об уничтожении “Кельна” и “Майнца”. Адмирал фон Ингеноль попытался представить сражение в наиболее выгодном свете, когда телеграфировал кайзеру Вильгельму II о потере военных кораблей. Ингеноль винил плохую погоду, но больше приписывал потери, к которым привело разрозненное участие легких крейсеров до “долго подавляемого боевого пыла и неукротимого желания экипажей кораблей вашего Величества добраться до врага” (37). Это объяснение мало помогло смягчить ситуацию, поскольку критика в отношении ведения боя появилась как из военно-морских, так и из политических источников. Большая часть критики исходила от адмирала фон Тирпица и была направлена в первую очередь против вице-адмирала Хиппера из-за того, что ему было поручено защищать бухту. Реакция Тирпица последовала быстро в письме от 28 августа: “Я очень огорчен случившимся в Гельголанде. Мне кажется, что они позволяют себе удивляться. Наших легких боевых сил недостаточно для таких стычек” (38). Комментарий о возможностях немецких легких сил указывает на направленность критики Тирпица. Адмирал приписал успех британцев раздельному использованию легких крейсеров и неспособности развернуть основные боевые подразделения в обороне. Тот факт, что его сын, Вольф, был захвачен в плен во время боя, вероятно, подпитывал филиппики адмирала. 29 августа, Тирпиц, в этот момент не зная, был ли Вольф жив, писал: “Я едва ли могу надеяться, что Вольф входит в число немногих спасенных с “Майнца”; обстоятельства сложились против них. Маленькие крейсера были слишком безрассудны” (39). В тот же день, когда он написал это письмо, Тирпиц также написал начальнику Адмирал-штаба адмиралу Гуго фон Полю. Тирпиц считал, что такая прекрасная возможность поймать англичан была потрачена впустую. В его соображении, - уже на первое донесение о появлении английских кораблей в бухте, немецкий флот должен был выйти в составе не только легких крейсеров, но также в составе и линейного флота для того, с задачей уничтожить часть британского флота в соответствии с немецкой довоенный стратегией, требующую небольших действий и побед, чтобы уменьшить английское морское превосходство над Германией. Тирпиц выступил против решения Хиппера использовать легкие крейсера по частям в бухте и без поддержки. Его позиция упускала из виду тот факт, что разведка была плохо организована во время битвы из-за трудностей связи и что географическая проблема Яде Бара не позволяла тяжелым кораблям покидать Вильгельмсхафен на протяжении большей части сражения. Тем не менее, Тирпиц повторил то же самое утверждение 29 августа кайзеру Вильгельму II. Эти критические замечания в наибольшей степени обрушились на Хиппера, как на офицера, отвечающего за оборону бухты, на которого Тирпиц в конечном итоге возложил прямую ответственность за потери в бою. Адмирал фон Поль разделял убеждение, что во всем виноват Хиппер, в то время как адмирал фон Ингеноль поддерживал своего подчиненного. Со своей стороны, Хиппер наиболее остро воспринял критику, а также исход битвы при Гельголандской бухте, и принял меры для обеспечения лучшей защиты в будущем. Хиппер считал, что отсутствие тяжелых кораблей для поддержки обороны бухты было серьезной проблемой. Он обвинил в этой ситуации Ингеноля, так как в начале августа главнокомандующий Флотом Открытого Моря отказал в просьбе Хиппера выделить линейный крейсер для защиты бухты в соответствии с желанием верховного командования оберегать такие корабли от больших потерь. Это убеждение, однако, было частным и, по-видимому, не всплывало ни в одной официальной переписке, касающейся защиты бухты. Хиппер переработал оборону, чтобы обеспечить тяжелые корабли, которые действительно могли бы поддерживать лёгкие патрули в бухте. До конца войны, по крайней мере четыре крупных корабля размещались за пределами Яде Бара, в то время как остальная часть линкоров будет находиться в состоянии готовности к развертыванию в течение двух часов при уведомление нападении. Кроме того, чтобы не допустить частичного развертывания легких крейсеров, Хиппер распорядился, чтобы все легкие крейсера в рейде отступали под пушки Гельголанда. Наконец, Хиппер предложил поставить два минных поля к западу от Гельголанда, чтобы усилить оборону. Они были установлены в середине сентября. Ингеноль согласился на все эти предложения, так как считал, что это лучшая защита от будущего британского рейда. Он также полагал, что еще одна подобная британская акция была неизбежна. Ингеноль написал кайзеру по поводу битвы, что “при аналогичных погодных условиях и условиях видимости мы должны считаться с повторением таких или аналогичных действий. Мы должны принять такие меры, чтобы ни одна достойная упоминания цель атаки не стала жертвой превосходства противника в таких наступлениях перед решающим сражением, если характер операции не таков, чтобы требовать полного использования всех сил, как, например, попытка блокировать Яде или аналогичные операции” (40). По сути, новая схема защита бухты выступала за использование флота таким же образом, как и в начале войны. Германский Флот Открытого Моря будет продолжать искать сражения только при благоприятных обстоятельствах, чтобы продолжить уравнивать силы с британцами, что было необходимо для приобретения лучших шансов на успех в разгроме врага в решающем сражении. Обоснование Ингенолем новой системы защиты свидетельствует о большой важности битвы в Гельголандской бухте. Вместо того чтобы быть сражением, которое оказало прямое материальное влияние на исход войны, британская операция повлияла на ход конфликта через моральный удар, который она нанесла немцам. Сами британцы признали этот факт в последующие годы. Кэптен Чатфилд с британского линейного крейсера “Лайон”написал об этом сражении, что "это не было великим военно-морским подвигом, но на самом деле, проведенное под носом у немецкого главнокомандующего, оно на самом деле много значило для Германии и Англии" (41). Уинстон Черчилль подробно изложил это утверждение в своих комментариях к битве, когда отметил влияние на боевой дух противника. Эти оценки были вполне правильными. Влияние на немецких политиков и многих военно-морских чиновников лучше всего проявляется в немецкой официальной истории войны на море: “28 августа показало, что британцы придут, если вообще придут, то только c быстрыми и тяжелыми силами. Таким образом, если бы [наши] собственные боевые крейсера или эскадра линкоров были сейчас посланы для поддержки [наших] собственных разведчиков в море, действия крупных кораблей могли развиться в любое время. Было бы трудно рассчитывать на такое взаимодействие после того, как были понесены потери. Однако и в таком случае участие в дальнейших выходах эскадры прикрытие было неизбежно, и последовало бы сражение, возможно, в неблагоприятных для нас условиях… Таким образом, произошло то, что основные корабли были задержаны” (42).
Осуществление военно-морской стратегии на основе этого убеждения оказало решающее влияние на войну на море. Битва при Гельголандской бухте привела к ещё большей уверенности в необходимости осторожного использования флота в войне на море, поскольку она подтвердила довоенную веру немецких политиков в превосходство британского флота над германским, веру, на основе которой были разработаны довоенные планы. Кайзер чувствовал себя правым в своих приказах, отданных в начале войны, предписывающих искать сражения с англичанами только при благоприятных обстоятельствах. Кроме того, оказывало влияние и утверждение канцлера Бетман-Гольвега о том, что флот следует использовать в качестве разменной монеты для мирных переговоров, разделяемое кайзером, было укреплено потерями в битве при Гельголанде. Уничтожение четырех немецких военных кораблей выявило возможность угрозы для флота в результате потенциальных будущих потерь в ходе такого же рода операции. Сражение побудило кайзера ввести еще большие ограничения на использование военно-морского флота, когда он вызвал Поля и отдал новые приказы о развертывании флота. Поль впоследствии передал их Ингенолю в письме, в котором говорилось: “После этой операции на аванпосте, Его Величество опасался, что флот может вступить в бой с превосходящим противником, так же, как это сделали легкие крейсера. В своем стремлении сохранить силы он хотел, чтобы вы телеграфировали о его согласии, прежде чем приступать к решительным действиям” (43). Кроме того, он не только руководил операциями Флота Открытого Моря в бухте, но и указал, что даже в бухте основная часть флота не могла противостоять ни одному вражескому флоту или эскадре большей силы. Кайзер был в пределах своих прав как верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами Германии в соответствии с конституцией Германии, но его новая директива не давала больших возможностей для проявления инициативы. Операции Флота Открытого Моря были еще более значительно сокращены, чем они были первоначально определены в результате первых военных приказов. Многие чиновники в военно-морском флоте Германии признавали, что новый порядок фактически обрек Флот Открытого Моря на бездействие во время войны и, как следствие, гарантировал проигрыш войны на море. Осторожный характер кайзера вряд ли позволил бы развернуть флот для действий. Тирпиц, создатель Флота Открытого Моря был одним из самых ярых критиков этого решения. В своих мемуарах адмирал утверждал, что “одна из причин трагической судьбы военно-морского флота ... заключается в препятствиях, создаваемых на пути его активного использования в течение всей войны по политическим причинам” (44). Протесты адмирала, по его словам, стали причиной разрыва его отношений с кайзером. Это не повлияло на мнение Вильгельма II, хотя аудиенция у адмирала фон Поля 4 сентября 1914 года привела к очевидному ослаблению новой политики. Поль, как и Тирпиц считал, что новый порядок был плохим. На этой встрече Поль выступил с речью, озаглавленной “В какой степени командующий Флотом Открытого Моря будет ограничен в своих наступательных действиях?” (45). В ответ кайзер подтвердил то, что Флот Открытого Моря не должен быть ограничен больше, чем это было указано в первоначальных военных приказах. Несмотря на это, собственная позиция кайзера в отношении использования военно-морского флота фактически оставалась позицией его новой директивы, которая препятствовала действиям военно-морского флота. На протяжении всей остальной части войны кайзер очень жестко контролировал Флот Открытого Моря (46). Примеров множество. В октябре 1914 года Вильгельм II приказал Флоту Открытого Моря избегать сражений при любых обстоятельствах. В январе 1915 года кайзер отменил эту политику, но предоставил Ингенолю разрешение на вылазки в Северном море с целью уничтожения только отдельных подразделений Гранд-флита в соответствии с довоенной стратегией. В то время как кайзер в марте 1915 года разрешил ограниченные операции против больших частей Гранд-флита, пять месяцев спустя он распорядился, чтобы развертывание всего флота в таких действиях могло быть осуществлено только с его явного разрешения. В мае 1917 года кайзер опять разрешил операции против частей Гранд-Флита, но приказал, чтобы действия с участием всего флота могли быть санкционированы только им одним. Результат указа кайзера был двояким по своему влиянию на войну на море и войну в целом. Во-первых, это значительно уменьшило вероятность решающего морского сражения, которое Германия и Великобритания планировали до войны и ожидали после ее начала. Этот эффект быстро стал очевиден, когда 9 сентября 1914 года англичане предприняли еще один рейд в бухту Гельголанд, в который вошли шесть линейных крейсеров. Эта эскадра двигалась в пределах двенадцати миль от острова Гельголанд, но не встретила ни одного вражеского судна. Следующую операцию, запланированная на 28 сентября 1914 года Кейс и Тирвитт отменили ещё до того, как она началась, из-за сообщений о новых минных полях в бухте. Отменённый набег побудил Тирвитта написать: “Мы, военно-морской флот, мало что делаем, но если немцы не выйдут, что мы можем сделать?” (47). Этот комментарий родился из-за разочарования в связи с возвращением к бездействию после битвы в Гельголандской бухте, которое продолжалось так же, как после начала войны на море. Флот Открытого Моря в ещё большей степени, чем до сражения, не был склонен к решительному сражению даже у своих собственных берегов. Битва при бухте Гельголанд привела к изменениям в морской войне в Первую мировую войну, которые все больше сосредотачивалась на использовании подводных лодок, легких кораблей, или – реже, линейных крейсеров, участвующих в ограниченных операциях, поскольку линкоры немецкого флота Открытого моря редко выходили из портов. Это укрепило в гораздо большей степени, чем до этого, оборонительное мышление немцев с точки зрения стратегии. Немцы проводили, не незначительные операции, которые могли бы привести к сокращению численного превосходства британцев, не подвергая риску ни одно из основных подразделений в битве. Часть усилий были направлены на действия минных заградителей и подводных лодок. Немцы использовали свои линейные крейсера для бомбардировки британских прибрежных городов после битвы в бухте. Они также пытались выманить часть королевского флота в море, чтобы сокрушить и уничтожить его. Такие усилия не дали никаких результатов. Действительно, практика использования линейных крейсеров была еще более сокращена после битвы при Доггер-Банке 24 января 1915 года, когда немецкие силы под командованием Хиппера, в составе трёх линейных крейсеров, были перехвачены эскадрой под командованием Битти, которая включала пять боевых крейсеров. К концу войны произошло только одно сражение, битва при Ютланде в 1916 году, и это сражение оказалось нерешительным. На протяжении всей войны большая часть действий после битвы в бухте была сосредоточена на британской морской блокаде Германии и все чаще на использовании Германией подводных лодок в попытке установить контрблокаду против Великобритании. Этой проблеме была посвящена и усугубляла ее неразбериха, царившая на протяжении всей войны в германском военно-морском командовании по поводу стратегии действий против Великобритании. В начале войны немцам было совершенно очевидно, что Англичане не придерживались стратегии тесной блокады, на которой основывался ответ Германии. У немцев, однако, не было решения проблемы нарушения военно-морского превосходства Великобритании в Северном море. Директива кайзера после битвы при Гельголанде просто закрепила то, что было неадекватной стратегией, сделав решение еще более трудным для поиска выхода в сложившихся обстоятельствах. Немцы не нашли решения своей стратегической дилеммы во время войны. Бездействие флота, ставшее гораздо более ожидаемым после битве при Гельголандской бухте, привело к более широкому распространению, которое сделало это сражение определяющим столкновением в Первой мировой войне. Хотя ни один военно-морской офицер, ни в Великобритании, ни в Германии не могли бы в полной мере оценить этот эффект в то время, сражение обеспечило Британии господство на море, поскольку оно закрепило немецкую идею обороны и определило будущие действия Великобритании в войне на море. Такие сражения, как те, которые произошли: при Доггер-Банке и Ютландское просто предоставили дополнительное воздействие на Германию, чтобы она продолжала оставаться в военно-морской обороне. Германия не могла позволить себе такую позицию. Как предполагали ученые в прошлом, только наступательные вылазки в начале войны основной части флота Открытого моря могли нарушить военно-морское превосходство Великобритании в Северном море. Ограничения, подтверждённые после Гельголандского сражения, лежавшие на германском флоте, гарантировали, что немцы никогда не нарушат военно-морское господство Великобритании, поскольку Гранд-флит крейсировал в северной части Северное море. Эта британская акция также частично стала результатом битвы в Гельголандской бухте. 30 октября 1914 года главнокомандующий Гранд-флитом адмирал Джеллико опубликовал свою оценку поведения германского военно-морского флота после битвы при Гельголандской бухте. Джеллико писал, что “…опыт немецких методов позволяет рассмотреть, каким образом они [немецкие военные корабли], вероятно, будут использоваться тактически в военных действиях. Они в значительной степени полагаются на подводные лодки, мины и торпеды, и они будут стремиться максимально использовать их. Однако они не могут полагаться на то, что их комплект подводных лодок и минных заградителей будет задействован в боевых действиях, если только сражение не будет вестись в южной части Северного моря. Поэтому моя цель будет заключаться в том, чтобы бороться с этими действиями в северной части Северного моря” (48). Этот вывод означал, что никаких дальнейших действий не произойдет, поскольку стратегии двух сторон были противоположны друг другу и исключали возможность крупного столкновения. В результате британская блокада Германии оставалась в силе и усиливалась на протяжении всей войны. Морская блокада Германии - это главная причина поражения страны в Первой мировой войне. Это привело к огромным потерям как на внутреннем фронте, так и в военных действиях на суше, поскольку вооруженные силы и население Германии страдали от нехватки продовольствия и припасов. Нехватка продовольствия была одной из самых больших проблем для немцев. К 1918 году, из-за нехватки удобрений для питания почвы и кормов для животных, сельскохозяйственный потенциал Германии снизился до уровня, что и в период с 1881 по 1883 годы (49). Немецкое питание также резко пострадало от всё меньшего объема поставок из нейтральных держав, которые к 1918 году уже не могли экспортировать большое количество товаров в Германию. Британцы нормировали эти нейтральные державы, позволяя доставлять им через блокаду только достаточное количество продовольствия, необходимое для поддержания их внутренних потребностей. Нехватка продовольствия в тылу привела к его отсутствию в немецких армиях, что снизило их эффективность перед лицом союзных держав. Кроме того, эти армии также страдали от недостаточного снабжения сырьем и промышленными материалами, необходимыми для войны (50). В результате немецкий военно-морской флот несет значительную часть вины за поражение Германии в Первой мировой войне. Бездействие германского Флота Открытого Моря автоматически передало Великобритании властвование на море, в котором Германия нуждалась для борьбы за выживание. Приказы по флоту в начале войны, в которых подчеркивалось, что сражение возможно только при благоприятных обстоятельствах, были, безусловно, суммирующим фактором в исходе войны на море. Битва в Гельголандской бухте, однако, привела к тому, что определение “благоприятных обстоятельств” было доведено до крайности. В немецкой официальной истории автор писал, что “власти, ответственные за использование оружия ... должны заново рассмотреть вопрос, столь важный в случае каждой стратегической обороны. Где я могу нанести удар, не рискуя слишком многим, и где и когда я должен нанести удар, даже рискуя быть уничтоженным?” (51). Германия так и не смогла ответить на эти вопросы. Гораздо больше, чем материальные последствия с точки зрения потери кораблей, битва в бухте Гельголанд была событием, определяющим военно-морское соревнование, потому что она послужила тому, чтобы сделать ответы на эти вопросы еще более сложными. Отсутствие решения объясняет действия Флота Открытого Моря, которые привели к его окончательному поражению и поражению Германии.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
