Если взрослого мыша взять и, бережно держа, напихать в него иголок Вы получите ежа. Если этого ежа, нос заткнув, чтоб не дышал, Где поглубже, бросить в речку Вы получите ерша. Если этого ерша, головой в тисках зажав, посильней тянуть за хвост Вы получите ужа. Если этого ужа, приготовив два ножа... Впрочем, он наверно сдохнет: Hо идея хороша!
Тема войны на море в Первую мировую войну вызывает постоянный интерес как у ученых, так и у широкого круга читателей. В то время как в описаниях превалирует интерес к большим морским сражениям Первой мировой войны, таких как битва при Доггер-Банке в 1915 году или битва при Ютланде в 1916 году и к другим крупным столкновениям, битва при Гельголанде оказывается в поле зрения в качестве фонового незначительного столкновения начального этапа морской войны. Такое положение дел противоречит значению сражения, одного из самых важных в войне на море, по мнению автора. Битва при Гельголандской бухте была первым крупным сражением между британским Гранд Флитом (ГФ - British Grand Fleet) и германским Флотом Открытого Моря (ФОМ - German High Seas Fleet). Это сражение также повлияло на стратегию и ход всей войны на море. Эта операция, развернувшаяся 28 августа 1914 года, не была рассчитана на решающую встречу, к которой стремились военно-морские лидеры обеих сторон в предвоенные годы. Вместо этого британцы задумали рейд против немецких легких сил, которые патрулировали воды вокруг острова Гельголанд в Северном море. Этот небольшой остров охранял вход в главную военно-морскую стоянку германского флота Открытого моря в Киле. План, который был детищем коммодора Роджера Кейс (Roger Keyes) включал силы, состоящие из подводных лодок под его командованием, эсминцев под командованием коммодора Реджинальда Тервитта (Reginald Tyrwhitt) и двух линейных крейсеров, для обеспечения прикрытия в случае появления тяжелых кораблей неприятеля. Цель операции состояла в том, чтобы атаковать немецкие силы, находящиеся в патрулях у Гельголанда и внушить немцам, что всякий раз, когда они будут проводить какие-либо действия в Северном море, они будут подвергаться риску нападения эскадр Королевского флота. 28 августа 1914 года британские корабли вступили в бой с немецкими под командованием контр-адмирала Леберехта Мааса (Leberecht Maas). Операция, хотя и имела первоначально довольно простой план, с самого начала была усложнена многочисленными факторами. К ним относились туман, который мешал работе британских военных кораблей, и частичное сосредоточение контр-адмиралом Маасом своих сил в попытке как можно быстрее вступить в бой с англичанами. В результате не было битвы хорошо организованных эскадр, произошел ряд отдельных боевых столкновений кораблей, проведенных в условиях плохой видимости. Путаницу усугублял тот факт, что британское адмиралтейство, без ведома Кейса и Тирвитта, направило в этот район дополнительные подкрепления. Плохая погода подвергала эти корабли большому риску из-за сложности определения того, был ли корабль другом или врагом. В результате британские слы понесли больший урон, чем немцы во время первой фазы сражения. Условия, в которых происходило сражение, все больше подвергало англичан большей опасности по мере того, как они затягивали его, и тем самым увеличивало вероятность того, что основные немецкие боевые группы совершат выход к Гельголанду, чтобы присоединиться к битве. Стремясь избежать этой потенциальной катастрофы, британцы направили свои подкрепления – боевые (линейные) крейсера под командованием вице-адмирала Дэвида Битти. Эти мощные корабли склонили чашу весов в пользу англичан. К концу дня немцы отступили с большими потерями. Однако потери, понесенные по отношению к численности германского военно-морского флота, были довольно незначительное, что отчасти объясняет отсутствие внимания к битве при Гельголандской бухте. Плохая видимость также оказала влияние на ход и результаты несколько запутанного характера битвы. Учитывая туман, движение кораблей в этом бою отследить труднее, чем в большинстве других. Многочисленные книги включают битву при Гельголандской бухте как часть более широкого исследования Первой мировой войны на море, но многие из них не включают углубленного обсуждения. Например, книга Пола Халперна "Военно-морская история первой мировой войны", опубликованная в 1994 году и рассматриваемая многими, включая меня, как лучшая работа по теме, дает только общий обзор сражения и утверждает только, что оно было очень запутанным и, следовательно, трудным для полного описания в общем военно-морском исследовании войны. Сражение не было таким, в котором противоборствующие стороны сражались в четко определенных эскадрах, как в битве при Ютланде в 1916 году. Скорее всего, обе стороны участвовали в серии столкновений с одним кораблем, в основном из-за плохой погоды, которая затрудняла видимость. Следовательно, историк должен посвятить большое количество места в своей работе, чтобы полностью описать и исследовать весь бой. Это не подходит для общих работ о войне на море. Некоторые более поздние книги описывают битву с большей степенью детализации, например, Роберт Мэсси в своей работе "Замки из стали", опубликованной в 2003 году, но в этом освещении все еще не хватает степени детализации, данной другим битвам, таким как Ютланд. Некоторые книги могут предложить лучшее освещение, сосредоточившись только на одном сегменте войны. Лучшая из них - "Королевские корабли" Джеймса Голдрика, опубликованная в 1984 году, которая охватывает войну на море с августа 1914 по февраль 1915 года. Анализ Голдрика, безусловно, хорош, но ему также не хватает той меры детализации, которая необходима для полного понимания битвы. Другой причиной такого недостатка деталей в этих работах является относительное отсутствие данных с немецкой стороны сражения. Отсутствие этой информации является одной из причин, по которой необходима книга, посвященная битве при Гельголандской бухте. При обсуждении проблемы описания деталей боя с точки зрения Великобритании - это хороший путь исследования, который возьмем для анализа. Учитывая, что операция была исходно британской и события битвы в значительной степени зависели от их действий, немецкая сторона заслуживает более тщательного изучения, чтобы полностью понять, как разворачивалось сражение. Этот подход особенно важен, потому что битва при Гельголандской бухте была одним из решающих сражений войны из-за ее стратегического значения для войны на море. Битва при Гельголандской бухте была провозглашена в Британии как крупная победа, но на самом деле потери, понесенные немцами, мало уменьшили их общую военно-морскую мощь, поскольку более тяжелые подразделения немецкого флота Открытого моря остались на своих якорных стоянках. Истинным результатом операции был психологический удар по военно-морскому флоту Германии. Влияние успешного британского рейда было велико, поскольку Гельголанд охранял вход в главные немецке военно-морские базы Киль и Вльгельмсхафен. Немецкие военно-морские теоретики и штабные офицеры всегда знали, что королевский флот превосходил по численности их собственный флот. В результате они не желали рисковать своей жизнью в крупном сражении, если только при сложившихся благоприятных обстоятельствах. Битва при Гельголандской бухте усилила страх перед крупным сражением. Кайзер Вильгельм II в результате сражения наложил строгие ограничения на своих морских командиров в отношении их свободы действий при проведении операций на море. Это значительно затрудняло эффективность ФОМ при попытке быстро реагировать на передвижения Королевского флота. Кайзер не желал рисковать своими ценными линейными кораблями в любой крупной морской операции, которая могла повлечь за собой значительные потери. Битва при Гельголандской бухте, следовательно, исключила возможность крупного сражения, к которому обе стороны стремились в начале войны. Все чаще германский флот Открытого моря томился на своих якорных стоянках, фактически сдавая владение Северным морем Великобритании и Антанте. Стратегические отдалённые результаты этого были более глубокими, поскольку решения кайзера в значительной степени исключали крупное сражение. Военно-морские лидеры с обеих сторон всегда планировали подготовку флота для решающей встречи. После боя в Гельголандской бухты, за двумя основными исключениями, война в Северном море в основном включала в себя бои между более мелкими надводными подразделениями. Это позволило Британии сохранить свое господство на море и через него поддерживать морскую блокаду Германии. Бой помог создать условия, которые обеспечивали существование блокады на протяжении всей войны. Эта блокада имела ужасные последствия для Германии во время войны в целом, что делает битву при Гельголанде решающей, несмотря на отсутствие значительных потерь.
Чувство триумфа, испытываемое британским народом и обычными моряками, однако, не так сильно ощущалось среди администрации и офицеров Королевского флота. Возможно, самым большим источником энтузиазма в Адмиралтействе по поводу исхода рейда был первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль. Он не только присутствовал при приёме Тирвитта, когда тот вернулся в Британию, но позже назвал эту акцию “блестящим эпизодом” и написал, что “британские легкие силы бесчинствовали в самых глубинных и ревниво охраняемых водах противника” (18). Черчилль, однако, признал, что операция сильно пострадал в результате отсутствия координации в Адмиралтействе с самого начала её проведения. Черчилль подытожил ситуацию, когда Гудинаф и корабли Битти были подвержены опасности атаки подводных лодок от недостатка информации разведки: “несколько неловких конфузов с последующими из этого ошибками - может легко привели к катастрофическим последствиям” (19). Даже так, - первый лорд избрал примером результаты рейда, и в последующие годы, чтобы подчеркнуть материальные потери противника обращал особое внимание на влияние, которое как он считал, оказали результаты боя на немецкой боевой дух. В своей книге "Мировой кризис" Черчилль утверждал, что “[м] что более важно ... был эффект, произведенный на моральный дух врага. Немцы ничего не знали о нашей некачественной работе персонала или о риске, которому мы подвергались. Все, что они видели, это то, что британцы, не колеблясь, подвергли опасности свои самые большие суда, а также свои легкие суда в самых смелых наступательных действиях и, по-видимому, остались невредимыми. Они чувствовали то, что должны были чувствовать мы, если бы немецкие эсминцы ворвались в Солент, а их боевые крейсера проникли до Наб” (20). Хотя этот анализ в какой-то степени верен, это мнение не было полностью признанным другими членами Адмиралтейства или офицерами военно-морских сил. В целом Адмиралтейство и британские военно-морские офицеры отнеслись пренебрежительно, когда проанализировали исход сражения. Многие сосредоточились на общем отсутствии координации в Адмиралтействе как на доминирующей проблеме, которая значительно повлияла на ход операции, что снизило кажущуюся эффективность рейда. Эта проблема затрудняла передвижение военно-морских сил в бою. Они также полагали, что эта же проблема привела к тому, что битва могла привести к катастрофе по причине возможности быть принятым за врага и уничтоженными с дружественных судов. Реакция помощника директора по операциям Военно-Морского штаба, кэптена Герберта Ричмонда свидетельствует об этом в военно-морском ведомстве. 29 августа Ричмонд подтвердил известие о налете на бухту Гельголанд и понесенных противником потерях в бою. Так же, Ричмонд подтвердил излишнюю поспешность планирования и начала операции, так как он был одним из организаторов ранее планировавшегося рейда по замыслу Черчилля. Высказал мнение и о том, что главный морской штаб должен был отложить планировавшуюся операцию: “я ничем не могу помочь чувствам, кроме высказывания – “а я-же-говорил-тебе-то”. . . Он никогда не должен был сомневаетесь, в том, что это был правильный шаг” (21). Хотя помощник директора по операциям, безусловно, придерживался этой позиции по данному вопросу, его общая оценка операции, о которой он написал 30 августа, безусловно, не была положительной. Ричмонд записал: “Что-нибудь хуже сформулированное, чем приказ о проведении операции в прошлую пятницу [28 августа] я никогда не видел. Масса широт и долгот, никакого выражения, чтобы показать объект атаки. . . . Помимо поспешности, в которой, совершенно неизвестно для наших подводных лодок, 1-я эскадра легких крейсеров внезапно появилась в совершенно неожиданном направлении, тем самым запустив самую серьезную опасность, исходящие от наших собственных подводных лодок. Погода была довольно туманной, корабли неожиданно подходили друг к другу, и с такими упущениями и ошибками в плане нам действительно повезло, что у нас не было несчастных случаев” (22). Ссылки на планирование обвиняли Кейса и Тирвитта отчасти как архитекторов плана, но комментарии Ричмонда также касались администрации Военно-Морского штаба и Адмиралтейства в целом. Ричмонд был откровенным критиком отсутствия организации в Военно-морском штабе, и его критика имела вес. Приказы были не очень сложными, и операция была проведена в спешке вместе и наказаны ошибками. Что еще более важно, отсутствие информации, предоставленной Адмиралтейством Тирвитту или Кейсу о дополнительных силах поддержки кораблями Гуденафа и Битти, едва не привело к катастрофе. Многие из задействованных офицеров в той или иной форме разделяли чувства кэптена Ричмонда и в результате весьма критически относились ко всей операции. Главным среди них был коммодор Кейс, инициатор организации рейда в бухту. В письме от 5 сентября 1914 года коммодору Гуденафу Кейс написал, что, по его мнению: “во всем этом деле был поднят абсурдный шум, за исключением блестящего поведение “Аретузы” и “Фирлесса”, которые постоянно с интервалами более 5 часов сражались с крейсерами, превосходящими по численности и мощности. . . Мне становится тошно и противно думать, каким полным успехом это могло бы быть, если бы не - я не скажу, двойной, но - множественный контроль. Мы просили легкие крейсера поддержать нас и прикрыть от легких крейсеров противника, которые, как мы знали, будут подходить. Орудия малой дальности эсминца не могут сравниться с орудиями легкого крейсера, но нам сказали, что их нет в наличии. Если бы вы [Гуденаф] только знали, к чему мы стремились, и имели возможность обсудить это с Тирвиттом и мной, когда мы с “Фирлессом” и "Аретузой" ещё не вышли из порта, тогда мы могли бы потопить по крайней мере шесть крейсеров и действительно получили "сенсацию" —(Используя слова Адмиралтейства)” (23). Такие замечания не относятся к тем, кто считал проведение боя в Гельголандской бухте успехом. По мнению Кейса, это была операция с очень ограниченным результатом, которой не удалось достичь своей цели - нанести врагу максимальные потери. Вина, по его мнению, лежала исключительно на Адмиралтействе. Он позже расширил эту точку зрения за пределы отношения к организации действий надводных сил на действия своих собственных подводных лодок. Гуденаф, со своей стороны, повторил сетования Кейса в своем ответе на письмо от 5 сентября. Коммодор Первой эскадры легких крейсеров написал: “Я полностью согласен со всем, что вы говорите об "Аретузе". Я скрежещу зубами, когда думаю, что я мог бы снизить его потери более чем наполовину, если бы имел точную информацию. Я с некоторым акцентом писал об этом Фредди Х.” (24). Понятие “не имел точной информации” относится к путанице, созданной отсутствием информации от Адмиралтейства Кейсу или Тирвитту о том, что Гуденаф будет находиться в этом районе. Гуденаф также ссылается на письмо, которое он написал второму морскому лорду Адмиралтейства вице-адмиралу сэру Фредерику Гамильтону, в котором он возложил ответственность за плохое планирование на риск уничтожения легкого крейсера "Саутгемптон" подводной лодки E-4 из сил Кейса. В своих мемуарах Гуденаф позже писал об отсутствии координации и риске того, что дружественные корабли нападут друг на друга, и заявил, что “наш инстинкт спас нас от этого. Такие вещи случаются” (25). Эта бесцеремонная оценка, однако, не указывала на позицию коммодора по этому вопросу после этого события. Единственным из участвовавших в акции офицеров, кто оценивал исход сражения в несколько более благоприятных условиях, был Битти, поскольку он был ответственен за уничтожение легких крейсеров "Кельн" и "Ариадна", но даже он уточнил свои слова. Вице-адмирал написал своей жене после боя, что немцы “сражались со своими корабли, как люди, и пошли ко дну с цветами, как моряки, несмотря на подавляющее превосходство. ... Это была хорошая работа, чтобы иметь возможность сделать это в пределах 20 миль от их главной базы, Гельголанда, когда весь Флот Открытого Моря слушал грохот наших орудий” (26). Однако в последующем письме Битти полагал, что сражение едва не стало трагедией для британского флота. 2 сентября он написал, что “Я думал, что должен был получить выражение их признательности от их Лордств, но был разочарован, или, скорее, не так - сильно разочарован, так же как и возмущен, и мое настоящее мнение подтвердилось бы тем, что они повесили бы меня, если бы произошла катастрофа, как это почти произошло, из-за чрезвычайного пренебрежения самыми обычными мерами предосторожности с их стороны… Не говори об этом ни одной живой душе, ни об этом письме” (27). Мнение, на которое он ссылался, - это мнение, которого он придерживался на мостике “Лайона” во время битвы, когда он принимал решение отправить свои линейные крейсера в сражение. В то время, он боялся потери одного из своих кораблей и того влияния, которое такое событие окажет на его судьбу. Одним из соображений, которые он имел в виду, была потенциальная торпедная атака британских подводных лодок, хотя он не учел это как часть своего решения участвовать в сражении. Очевидно, Битти также признал неадекватный характер планирования, который препятствовал проведению операции. Письмо Битти своей жене также раскрывает реакцию адмиралтейства на бой в целом, что соответствовало оценке капитана Ричмонда от 30 августа. Несмотря на то, что Военно-морской штаб, в частности начальник штаба Доветон Стерди был ответственен за проблему, которая подверглась резкой критике со стороны всех вовлеченных сторон: Кейс, Тирвитт и Гуденафу - все они подверглись критике со стороны Адмиралтейства, в то время как нация праздновала битву при бухте Гельголанд. Военно-морская администрация возложила на командиров операции ответственность за запутанный характер боя и, как следствие, за относительно низкие потери врага (28). Хотя верно то, что тогда не существовало конкретного метода передачи приказов по беспроводной связи на расстояние до бухты, большая часть вины, безусловно, лежала на Адмиралтействе. Поспешная отправка Битти и Гуднафа без предварительного уведомления означала, что британцам пришлось иметь дело с четырьмя отдельными командами: Тирвитта, Кейса, Битти и Гудненафа. Кроме того, за преобладающее время боя, благодаря Адмиралтейству, Кейс даже не знал о присутствии двух последних командиров и их соответствующих сил. Главнокомандующий Гранд-флитом адмирал Джон Джеллико в полной мере оценил не только проблемы, возникшие в ходе сражения в Гельголандской бухте, но и необходимость изменений для защиты от повторения той же ситуации. Джеллико сделал два вывода после прочтения отчета о результатах операции. Он считал, что должна быть гораздо более тесная координация между командирами на тактическом уровне и между Адмиралтейством и командующими военно-морскими силами. Что касается первого, он отметил в качестве доказательства тот факт, что многие сообщения были отправлены во время сражение без жизненно важной информации, такой как курс и скорость противника или положение британского судна, отправляющего сообщение. Эта критика была сосредоточена на Кейсе, Тирвитте и Гуденафе. Что касается последних, то пассажи Джеллико были вызваны не вполне благоприятными начальными обстоятельствами, в которых он поспешно послал Гуденафа и Битти на операцию, и эти недостатки мешали её проведению. Джеллико обсуждал проблемы взаимодействия между его Гранд-флитом на севере Великобритании и теми эскадрами, которые стояли на якоре в южных портах, что “было важно, чтобы в любых будущих объединенных операциях всем командующим подразделениями южных сил должна быть предоставлена полная информация о кораблях, которые принимают участие в этих операциях” (29). Адмиралтейство не только согласилось с предложениями Джеллико, но и предприняло некоторые шаги, чтобы лучше сообщать, какие подразделения будут участвовать в сражениях. Тем не менее, склонность Военно-морского штаба предоставлять мало информации или вообще не предоставлять ее в некоторых случаях сохранялась и после битвы при бухте Гельголанд. Все сказанное, профессиональная оценка битвы при Гельголандской бухте среди британских офицеров и мнение тех, кто находился в Адмиралтействе, в общем, складывались в заключение, что битва принесли мало реальной выгоды и могли привести к британской катастрофе, а не к победе. Отсутствие координации операции, безусловно, было доминирующим фактором, и туман делал битву еще более запутанной. Помимо угрозы того, что британские суда примут дружественные военные корабли за вражеские и уничтожат их, эти факторы, безусловно, лишили британцев некоторой степени эффективности в их набеге. Во время боя Кейс и Тирвитт преследовали предположительно вражеские корабли сквозь туман, которые на самом деле были кораблями Гуденафа, тем самым отвлекая их внимание от основной наступательной задачи по уничтожению дозорных сил. Это также отвлекло Гуденафа от выполнения его основной задачи - поддержки. Однако, помимо отсутствия координации и погоды, необходимо принять во внимание несколько других соображений, чтобы объяснить, почему британцам чрезвычайно повезло и, в конечном счете, почему битва развернулась именно так. Действительно, если бы не присутствие легких крейсеров и линейных крейсеров, которое оставались в значительной степени неизвестными Кейсу, силы Тирвитта могли быть разбиты немецкими легкими крейсерами, прибывшими на место происшествия. Британским усилиям также частично препятствовал состав сил для рейда, недостаточные навыки артиллерийской и торпедной стрельбы моряков, которые управляли британскими кораблями, и качество британских снарядов. С точки зрения первого фактора, легкий крейсер "Аретуза" оказался в значительной степени неэффективным в сражении. Корабль был совершенно новым и как таковой не был полностью подготовлен к бою. В то время как два его орудия заклинило в первой дуэли с немецким легким крейсером "Фрауенлоб", несмотря на то, что он был на тринадцать лет старше британского корабля и вооружен только 4,1-дюймовыми орудия против коллекции “Аретузы” из 6-дюймовых и 4-дюймовых стволов, в результате сумел нанести значительные повреждения кораблю Тирвитта, что привело к изменению роли крейсера в оставшийся период боя. Если бы не одна 6-дюймовая пушка, которая добилась нескольких попаданий по немецкому кораблю, ущерб "Фрауенлоба" был бы ещё меньше. Второй проблемой было качество артиллерийских и торпедных атак. Хотя верно, что туман, безусловно, сыграл определенную роль в этой проблеме, к концу сражения британцам удалось потопить только три легких крейсера и эсминец, израсходовав большое количество боеприпасов. Немецкие официальные лица неоднократно обращали внимание на интенсивный огонь британских военных кораблей с небольшим результатом. Кроме того, из всех торпед, выпущенные в ходе боя, англичане претендовали только на одно попадание в легкий крейсер "Майнц". Адмиралтейство, безусловно, приняло к сведению эту проблему, направив как Битти, так и Гарвичским Силам депешу, в которой обращало внимание на большой расход боеприпасов и торпед. В этом коммюнике анализировалось количество боеприпасов, израсходованных кораблями, участвовавшими в рейде, и сравнивалось с небольшим количеством вражеских судов, уничтоженных в ходе операции. Адмиралтейство пришло к выводу, что такие расходы неприемлемы, и призвало к большей точности в будущем (30). Качество британских снарядов, однако, было третьим фактором, который препятствовал эффективности набега; частично это объяснялось большим расходом боеприпасов без особых результатов. Многие британские снаряды не взорвались, как в случае со снарядом, найденным неповрежденным на легком крейсере “Фрауенлоб”, как только он вернулся в порт Вильгельмсхафен после битвы. В одном немецком отчете утверждается, что немцы считали, что только половина британских снарядов действительно взорвалась во время боя (31) Хотя это количество неразорвавшихся боеприпасов кажется довольно большим, из отчетов немецких офицеров, участвовавших в сражении, ясно, что многие британские снаряды действительно не взорвались, в то время как несколько других не разорвались при ударе. Британцы столкнулись с аналогичными проблемами в битве при Ютландии в 1916 году. Помимо качества оболочек и деталей в британской артиллерии еще одной причиной относительно небольшого материального ущерба, понесенного в ходе налета, была структурная прочность немецких военных кораблей в целом. Из потопленных немецких судов, как “Майнц”, так и V-187 были потоплены их экипажем, а не погибли исключительно из-за повреждений от британского огня. Хотя совершенно ясно, что эти корабли все равно затонули бы, тот факт, что их экипажи сражались с кораблями до конца и должны были ускорить своё затопление, является данью немецкому качества проектирования и постройки.
Учитывая эти проблемы, британцы были обязаны своим успехом в битве при Гельголандской бухте в значительной степени самим немцам. Среди факторов с немецкой стороны, которые способствовали британской победе, было технологическое соображение. Все немецкие военные корабли, участвовавшие в сражении, были вооружены хуже своих британских коллег. В случае крейсеров основным оружием немецких легких крейсеров была 4,1-дюймовая пушка, в то время как многие британские суда поставляли 6-дюймовые пушки, а также оружие меньшего калибра. Немецкие корабли обычно несли больше таких орудий больше, чем некоторые британские корабли. Например, легкий крейсер "Фрауенлоб" имел десять 4,1-дюймовых орудий против двух 6-дюймовых орудий и шести 4-дюймовые орудия британского легкого крейсера "Аретуза" (32). Два фактора в германском военно-морском подходе к строительству объясняли большое количество орудий меньшего калибра по сравнению с британскими. Руководящим принципом немецкого военно-морского дизайна и тактической теории было создание хорошо сбалансированных кораблей с точки зрения боевой способности и способности выдерживать большое количество повреждений. Меньшие орудия позволяли распределять съэкономленный вес по другим спецификациям для создания хорошо сбалансированного военного корабля. Немцы также уделяли большое внимание легким крейсерам, вооруженным большим количеством меньших орудий по тактическим соображениям. Высшее военно-морское командование Германии постановило, что легкий крейсер должен быть способен атаковать два вражеских эсминца одновременно в целях защиты от их атаки (33). Это условие действительно позволяло немецким легким крейсерам довольно эффективно отражать атаки эсминцев, как в случае с "Майнцем" против нескольких британских эсминцев. В то время как немецкий крейсер действительно пострадал от торпедного попадания, несколько эсминцев получили повреждения от многочисленных орудий немецкого корабля. Количество орудий, однако, мало что значило в контексте разрушительной мощи по сравнению с легкими крейсерами противника. Немецкие легкие крейсера оказались в невыгодном положении, когда столкнулись с британскими легкими крейсерами, вооруженными 6-дюймовыми орудиями. Британские корабли не только имели преимущество в дальности, но и их снаряды, как правило, были крупнее. 6-дюймовый британский снаряд весил сто фунтов против тридцати пяти фунтов немецкого 4,1-дюймового снаряда (34). Преимущество в размере было наиболее очевидны в бою, когда "Майнц" столкнулся с легкими крейсерами сил Гуденафа. На флагманском корабле британского коммодора "Саутгемптон" было установлено восемь 6-дюймовых орудий. Очевидно, что немецкие крейсера уступали британским. Тот же вывод относительно боевой мощи справедлив и для немецких миноносцев, участвовавших в сражении. Все они уступали британским эсминцами. Немецкое довоенное развитие подчеркивало убежденность офицеров в том, что основной задачей этих кораблей была торпедная атака. В результате такое судно, как V-187, несло только две 3,5-дюймовые пушки и четыре 19,7-дюймовых торпедных аппарата (35). Однако англичане спроектировали свои легкие суда для атаки и уничтожения вражеских торпедоносцев. Термин “destroyer” (разрушитель – истребитель) отражает это назначение, поскольку первоначальным термином для таких кораблей в Великобритании был “ “torpedo boat destroyer ” (истребитель миноносцев). Конструкция британского эсминца, следовательно, дала корабль, превосходящий в боеспособности по немецкой модели. Эсминец "Лаэрт", например, получилил три 4-дюймовые пушки и четыре 21-дюймовых торпедных аппарата. В результате британские эсминцы смогли выстрелить в три раза больше снарядов, чем могли выпустить немецкие корабли (36). Гораздо более важными, чем эти технологические соображения, способствовавшие относительно плохому действию немецких морских сил, были тактические соображения. Среди них была проблема связи, которая сильно затрудняла реакцию германцев на события в бухте. Помимо того, что их передачи были заблокированы, в причинах задержки передачи сведений были виноваты длительный процесс расшифровка сообщений, неспособность полностью проинформировать всех командиров о полученных разведданных по составу и положении британских войск и плохая отчетность в целом. Высшее военно-морское командование оказалось неспособным к быстрым и эффективным действиям. Кроме того, реакция германских морских сил в ответ на рейд была плохо скоординирована и в значительной степени способствовала потерям немцев в бою, поскольку британцы смогли по частям атаковать и уничтожать корабли. Вина за это должна частично лежать на Хиппере и Маасе, командирах, участвовавших в обороне бухты. В то время как они должны были приказать крейсерам нанести комбинированный удар, который дал бы лучшие результаты, их действия были частично обусловлены плохой разведкой, которая не предоставила им информацию о присутствии большого количества крейсеров или линейных крейсеров до конца столкновения. Их действия также основывались на базовом предположении Германии о том, что британцы не будут развертывать крупные корабли, такие как линейные крейсера, для поддержки легких сил в бою в бухте. В это предположение поверили не только Хиппер и Маас, но и главнокомандующий Флотом Открытого Моря адмирал Фридрих фон Ингеноль, который также должен взять на себя ответственность за исход сражения. Это выходит за рамки его ошибочного убеждения в том, что британцы не стали бы выводить свои тяжелые подразделения в бухту. Желание Ингеноля сохранить тяжелые подразделения Флота Открытого Моря основывалось на данных ему военных приказах о том, что флот должен быть сохранен и сражаться только при благоприятных обстоятельствах, но это помешало кораблям предоставить какую-либо помощь патрулям в Гельголанде. Его решение задержать основные подразделения флота у Вильгельмсхафена за Яде Баром убрало их как фактор немецкой обороны, поскольку приливы и отливы не позволяли им совершить проход над Яде Баром до конца сражения. Однако даже если бы тяжелые подразделения находились за пределами Яде Бара, они не смогли бы помочь немецким патрулям. Приказ Ингеноля Хипперу в отношении использования линейных крейсеров отметил осторожный характер высшего командования, а также политиков, в том числе кайзера, в отношении использование флота. К тому времени, когда Хипперу разрешили войти в бухту, его действиям все еще мешали инструкции избегать любых столкновений с вражескими линейными крейсерами. В целом, военные приказы по флоту противоречили любой эффективной защите от нападения. Германия была вынуждена защищать бухту без помощи своих лучших кораблей. Немцы в полной мере оценили проблемы в обороне бухты. Тактический анализ битвы при Гельголандской бухте привлек внимание высшего военно-морского командования почти сразу после завершения сражения. Последствия последовали быстро после более подробных новостей, предоставленных Хиппером в ночь на 28 августа о британской операции и потери немцами V-187 и "Ариадны". Еще один доклад от 29 августа сообщал верховному командованию об уничтожении “Кельна” и “Майнца”. Адмирал фон Ингеноль попытался представить сражение в наиболее выгодном свете, когда телеграфировал кайзеру Вильгельму II о потере военных кораблей. Ингеноль винил плохую погоду, но больше приписывал потери, к которым привело разрозненное участие легких крейсеров до “долго подавляемого боевого пыла и неукротимого желания экипажей кораблей вашего Величества добраться до врага” (37). Это объяснение мало помогло смягчить ситуацию, поскольку критика в отношении ведения боя появилась как из военно-морских, так и из политических источников. Большая часть критики исходила от адмирала фон Тирпица и была направлена в первую очередь против вице-адмирала Хиппера из-за того, что ему было поручено защищать бухту. Реакция Тирпица последовала быстро в письме от 28 августа: “Я очень огорчен случившимся в Гельголанде. Мне кажется, что они позволяют себе удивляться. Наших легких боевых сил недостаточно для таких стычек” (38). Комментарий о возможностях немецких легких сил указывает на направленность критики Тирпица. Адмирал приписал успех британцев раздельному использованию легких крейсеров и неспособности развернуть основные боевые подразделения в обороне. Тот факт, что его сын, Вольф, был захвачен в плен во время боя, вероятно, подпитывал филиппики адмирала. 29 августа, Тирпиц, в этот момент не зная, был ли Вольф жив, писал: “Я едва ли могу надеяться, что Вольф входит в число немногих спасенных с “Майнца”; обстоятельства сложились против них. Маленькие крейсера были слишком безрассудны” (39). В тот же день, когда он написал это письмо, Тирпиц также написал начальнику Адмирал-штаба адмиралу Гуго фон Полю. Тирпиц считал, что такая прекрасная возможность поймать англичан была потрачена впустую. В его соображении, - уже на первое донесение о появлении английских кораблей в бухте, немецкий флот должен был выйти в составе не только легких крейсеров, но также в составе и линейного флота для того, с задачей уничтожить часть британского флота в соответствии с немецкой довоенный стратегией, требующую небольших действий и побед, чтобы уменьшить английское морское превосходство над Германией. Тирпиц выступил против решения Хиппера использовать легкие крейсера по частям в бухте и без поддержки. Его позиция упускала из виду тот факт, что разведка была плохо организована во время битвы из-за трудностей связи и что географическая проблема Яде Бара не позволяла тяжелым кораблям покидать Вильгельмсхафен на протяжении большей части сражения. Тем не менее, Тирпиц повторил то же самое утверждение 29 августа кайзеру Вильгельму II. Эти критические замечания в наибольшей степени обрушились на Хиппера, как на офицера, отвечающего за оборону бухты, на которого Тирпиц в конечном итоге возложил прямую ответственность за потери в бою. Адмирал фон Поль разделял убеждение, что во всем виноват Хиппер, в то время как адмирал фон Ингеноль поддерживал своего подчиненного. Со своей стороны, Хиппер наиболее остро воспринял критику, а также исход битвы при Гельголандской бухте, и принял меры для обеспечения лучшей защиты в будущем. Хиппер считал, что отсутствие тяжелых кораблей для поддержки обороны бухты было серьезной проблемой. Он обвинил в этой ситуации Ингеноля, так как в начале августа главнокомандующий Флотом Открытого Моря отказал в просьбе Хиппера выделить линейный крейсер для защиты бухты в соответствии с желанием верховного командования оберегать такие корабли от больших потерь. Это убеждение, однако, было частным и, по-видимому, не всплывало ни в одной официальной переписке, касающейся защиты бухты. Хиппер переработал оборону, чтобы обеспечить тяжелые корабли, которые действительно могли бы поддерживать лёгкие патрули в бухте. До конца войны, по крайней мере четыре крупных корабля размещались за пределами Яде Бара, в то время как остальная часть линкоров будет находиться в состоянии готовности к развертыванию в течение двух часов при уведомление нападении. Кроме того, чтобы не допустить частичного развертывания легких крейсеров, Хиппер распорядился, чтобы все легкие крейсера в рейде отступали под пушки Гельголанда. Наконец, Хиппер предложил поставить два минных поля к западу от Гельголанда, чтобы усилить оборону. Они были установлены в середине сентября. Ингеноль согласился на все эти предложения, так как считал, что это лучшая защита от будущего британского рейда. Он также полагал, что еще одна подобная британская акция была неизбежна. Ингеноль написал кайзеру по поводу битвы, что “при аналогичных погодных условиях и условиях видимости мы должны считаться с повторением таких или аналогичных действий. Мы должны принять такие меры, чтобы ни одна достойная упоминания цель атаки не стала жертвой превосходства противника в таких наступлениях перед решающим сражением, если характер операции не таков, чтобы требовать полного использования всех сил, как, например, попытка блокировать Яде или аналогичные операции” (40). По сути, новая схема защита бухты выступала за использование флота таким же образом, как и в начале войны. Германский Флот Открытого Моря будет продолжать искать сражения только при благоприятных обстоятельствах, чтобы продолжить уравнивать силы с британцами, что было необходимо для приобретения лучших шансов на успех в разгроме врага в решающем сражении. Обоснование Ингенолем новой системы защиты свидетельствует о большой важности битвы в Гельголандской бухте. Вместо того чтобы быть сражением, которое оказало прямое материальное влияние на исход войны, британская операция повлияла на ход конфликта через моральный удар, который она нанесла немцам. Сами британцы признали этот факт в последующие годы. Кэптен Чатфилд с британского линейного крейсера “Лайон”написал об этом сражении, что "это не было великим военно-морским подвигом, но на самом деле, проведенное под носом у немецкого главнокомандующего, оно на самом деле много значило для Германии и Англии" (41). Уинстон Черчилль подробно изложил это утверждение в своих комментариях к битве, когда отметил влияние на боевой дух противника. Эти оценки были вполне правильными. Влияние на немецких политиков и многих военно-морских чиновников лучше всего проявляется в немецкой официальной истории войны на море: “28 августа показало, что британцы придут, если вообще придут, то только c быстрыми и тяжелыми силами. Таким образом, если бы [наши] собственные боевые крейсера или эскадра линкоров были сейчас посланы для поддержки [наших] собственных разведчиков в море, действия крупных кораблей могли развиться в любое время. Было бы трудно рассчитывать на такое взаимодействие после того, как были понесены потери. Однако и в таком случае участие в дальнейших выходах эскадры прикрытие было неизбежно, и последовало бы сражение, возможно, в неблагоприятных для нас условиях… Таким образом, произошло то, что основные корабли были задержаны” (42).
Осуществление военно-морской стратегии на основе этого убеждения оказало решающее влияние на войну на море. Битва при Гельголандской бухте привела к ещё большей уверенности в необходимости осторожного использования флота в войне на море, поскольку она подтвердила довоенную веру немецких политиков в превосходство британского флота над германским, веру, на основе которой были разработаны довоенные планы. Кайзер чувствовал себя правым в своих приказах, отданных в начале войны, предписывающих искать сражения с англичанами только при благоприятных обстоятельствах. Кроме того, оказывало влияние и утверждение канцлера Бетман-Гольвега о том, что флот следует использовать в качестве разменной монеты для мирных переговоров, разделяемое кайзером, было укреплено потерями в битве при Гельголанде. Уничтожение четырех немецких военных кораблей выявило возможность угрозы для флота в результате потенциальных будущих потерь в ходе такого же рода операции. Сражение побудило кайзера ввести еще большие ограничения на использование военно-морского флота, когда он вызвал Поля и отдал новые приказы о развертывании флота. Поль впоследствии передал их Ингенолю в письме, в котором говорилось: “После этой операции на аванпосте, Его Величество опасался, что флот может вступить в бой с превосходящим противником, так же, как это сделали легкие крейсера. В своем стремлении сохранить силы он хотел, чтобы вы телеграфировали о его согласии, прежде чем приступать к решительным действиям” (43). Кроме того, он не только руководил операциями Флота Открытого Моря в бухте, но и указал, что даже в бухте основная часть флота не могла противостоять ни одному вражескому флоту или эскадре большей силы. Кайзер был в пределах своих прав как верховный главнокомандующий всеми вооруженными силами Германии в соответствии с конституцией Германии, но его новая директива не давала больших возможностей для проявления инициативы. Операции Флота Открытого Моря были еще более значительно сокращены, чем они были первоначально определены в результате первых военных приказов. Многие чиновники в военно-морском флоте Германии признавали, что новый порядок фактически обрек Флот Открытого Моря на бездействие во время войны и, как следствие, гарантировал проигрыш войны на море. Осторожный характер кайзера вряд ли позволил бы развернуть флот для действий. Тирпиц, создатель Флота Открытого Моря был одним из самых ярых критиков этого решения. В своих мемуарах адмирал утверждал, что “одна из причин трагической судьбы военно-морского флота ... заключается в препятствиях, создаваемых на пути его активного использования в течение всей войны по политическим причинам” (44). Протесты адмирала, по его словам, стали причиной разрыва его отношений с кайзером. Это не повлияло на мнение Вильгельма II, хотя аудиенция у адмирала фон Поля 4 сентября 1914 года привела к очевидному ослаблению новой политики. Поль, как и Тирпиц считал, что новый порядок был плохим. На этой встрече Поль выступил с речью, озаглавленной “В какой степени командующий Флотом Открытого Моря будет ограничен в своих наступательных действиях?” (45). В ответ кайзер подтвердил то, что Флот Открытого Моря не должен быть ограничен больше, чем это было указано в первоначальных военных приказах. Несмотря на это, собственная позиция кайзера в отношении использования военно-морского флота фактически оставалась позицией его новой директивы, которая препятствовала действиям военно-морского флота. На протяжении всей остальной части войны кайзер очень жестко контролировал Флот Открытого Моря (46). Примеров множество. В октябре 1914 года Вильгельм II приказал Флоту Открытого Моря избегать сражений при любых обстоятельствах. В январе 1915 года кайзер отменил эту политику, но предоставил Ингенолю разрешение на вылазки в Северном море с целью уничтожения только отдельных подразделений Гранд-флита в соответствии с довоенной стратегией. В то время как кайзер в марте 1915 года разрешил ограниченные операции против больших частей Гранд-флита, пять месяцев спустя он распорядился, чтобы развертывание всего флота в таких действиях могло быть осуществлено только с его явного разрешения. В мае 1917 года кайзер опять разрешил операции против частей Гранд-Флита, но приказал, чтобы действия с участием всего флота могли быть санкционированы только им одним. Результат указа кайзера был двояким по своему влиянию на войну на море и войну в целом. Во-первых, это значительно уменьшило вероятность решающего морского сражения, которое Германия и Великобритания планировали до войны и ожидали после ее начала. Этот эффект быстро стал очевиден, когда 9 сентября 1914 года англичане предприняли еще один рейд в бухту Гельголанд, в который вошли шесть линейных крейсеров. Эта эскадра двигалась в пределах двенадцати миль от острова Гельголанд, но не встретила ни одного вражеского судна. Следующую операцию, запланированная на 28 сентября 1914 года Кейс и Тирвитт отменили ещё до того, как она началась, из-за сообщений о новых минных полях в бухте. Отменённый набег побудил Тирвитта написать: “Мы, военно-морской флот, мало что делаем, но если немцы не выйдут, что мы можем сделать?” (47). Этот комментарий родился из-за разочарования в связи с возвращением к бездействию после битвы в Гельголандской бухте, которое продолжалось так же, как после начала войны на море. Флот Открытого Моря в ещё большей степени, чем до сражения, не был склонен к решительному сражению даже у своих собственных берегов. Битва при бухте Гельголанд привела к изменениям в морской войне в Первую мировую войну, которые все больше сосредотачивалась на использовании подводных лодок, легких кораблей, или – реже, линейных крейсеров, участвующих в ограниченных операциях, поскольку линкоры немецкого флота Открытого моря редко выходили из портов. Это укрепило в гораздо большей степени, чем до этого, оборонительное мышление немцев с точки зрения стратегии. Немцы проводили, не незначительные операции, которые могли бы привести к сокращению численного превосходства британцев, не подвергая риску ни одно из основных подразделений в битве. Часть усилий были направлены на действия минных заградителей и подводных лодок. Немцы использовали свои линейные крейсера для бомбардировки британских прибрежных городов после битвы в бухте. Они также пытались выманить часть королевского флота в море, чтобы сокрушить и уничтожить его. Такие усилия не дали никаких результатов. Действительно, практика использования линейных крейсеров была еще более сокращена после битвы при Доггер-Банке 24 января 1915 года, когда немецкие силы под командованием Хиппера, в составе трёх линейных крейсеров, были перехвачены эскадрой под командованием Битти, которая включала пять боевых крейсеров. К концу войны произошло только одно сражение, битва при Ютланде в 1916 году, и это сражение оказалось нерешительным. На протяжении всей войны большая часть действий после битвы в бухте была сосредоточена на британской морской блокаде Германии и все чаще на использовании Германией подводных лодок в попытке установить контрблокаду против Великобритании. Этой проблеме была посвящена и усугубляла ее неразбериха, царившая на протяжении всей войны в германском военно-морском командовании по поводу стратегии действий против Великобритании. В начале войны немцам было совершенно очевидно, что Англичане не придерживались стратегии тесной блокады, на которой основывался ответ Германии. У немцев, однако, не было решения проблемы нарушения военно-морского превосходства Великобритании в Северном море. Директива кайзера после битвы при Гельголанде просто закрепила то, что было неадекватной стратегией, сделав решение еще более трудным для поиска выхода в сложившихся обстоятельствах. Немцы не нашли решения своей стратегической дилеммы во время войны. Бездействие флота, ставшее гораздо более ожидаемым после битве при Гельголандской бухте, привело к более широкому распространению, которое сделало это сражение определяющим столкновением в Первой мировой войне. Хотя ни один военно-морской офицер, ни в Великобритании, ни в Германии не могли бы в полной мере оценить этот эффект в то время, сражение обеспечило Британии господство на море, поскольку оно закрепило немецкую идею обороны и определило будущие действия Великобритании в войне на море. Такие сражения, как те, которые произошли: при Доггер-Банке и Ютландское просто предоставили дополнительное воздействие на Германию, чтобы она продолжала оставаться в военно-морской обороне. Германия не могла позволить себе такую позицию. Как предполагали ученые в прошлом, только наступательные вылазки в начале войны основной части флота Открытого моря могли нарушить военно-морское превосходство Великобритании в Северном море. Ограничения, подтверждённые после Гельголандского сражения, лежавшие на германском флоте, гарантировали, что немцы никогда не нарушат военно-морское господство Великобритании, поскольку Гранд-флит крейсировал в северной части Северное море. Эта британская акция также частично стала результатом битвы в Гельголандской бухте. 30 октября 1914 года главнокомандующий Гранд-флитом адмирал Джеллико опубликовал свою оценку поведения германского военно-морского флота после битвы при Гельголандской бухте. Джеллико писал, что “…опыт немецких методов позволяет рассмотреть, каким образом они [немецкие военные корабли], вероятно, будут использоваться тактически в военных действиях. Они в значительной степени полагаются на подводные лодки, мины и торпеды, и они будут стремиться максимально использовать их. Однако они не могут полагаться на то, что их комплект подводных лодок и минных заградителей будет задействован в боевых действиях, если только сражение не будет вестись в южной части Северного моря. Поэтому моя цель будет заключаться в том, чтобы бороться с этими действиями в северной части Северного моря” (48). Этот вывод означал, что никаких дальнейших действий не произойдет, поскольку стратегии двух сторон были противоположны друг другу и исключали возможность крупного столкновения. В результате британская блокада Германии оставалась в силе и усиливалась на протяжении всей войны. Морская блокада Германии - это главная причина поражения страны в Первой мировой войне. Это привело к огромным потерям как на внутреннем фронте, так и в военных действиях на суше, поскольку вооруженные силы и население Германии страдали от нехватки продовольствия и припасов. Нехватка продовольствия была одной из самых больших проблем для немцев. К 1918 году, из-за нехватки удобрений для питания почвы и кормов для животных, сельскохозяйственный потенциал Германии снизился до уровня, что и в период с 1881 по 1883 годы (49). Немецкое питание также резко пострадало от всё меньшего объема поставок из нейтральных держав, которые к 1918 году уже не могли экспортировать большое количество товаров в Германию. Британцы нормировали эти нейтральные державы, позволяя доставлять им через блокаду только достаточное количество продовольствия, необходимое для поддержания их внутренних потребностей. Нехватка продовольствия в тылу привела к его отсутствию в немецких армиях, что снизило их эффективность перед лицом союзных держав. Кроме того, эти армии также страдали от недостаточного снабжения сырьем и промышленными материалами, необходимыми для войны (50). В результате немецкий военно-морской флот несет значительную часть вины за поражение Германии в Первой мировой войне. Бездействие германского Флота Открытого Моря автоматически передало Великобритании властвование на море, в котором Германия нуждалась для борьбы за выживание. Приказы по флоту в начале войны, в которых подчеркивалось, что сражение возможно только при благоприятных обстоятельствах, были, безусловно, суммирующим фактором в исходе войны на море. Битва в Гельголандской бухте, однако, привела к тому, что определение “благоприятных обстоятельств” было доведено до крайности. В немецкой официальной истории автор писал, что “власти, ответственные за использование оружия ... должны заново рассмотреть вопрос, столь важный в случае каждой стратегической обороны. Где я могу нанести удар, не рискуя слишком многим, и где и когда я должен нанести удар, даже рискуя быть уничтоженным?” (51). Германия так и не смогла ответить на эти вопросы. Гораздо больше, чем материальные последствия с точки зрения потери кораблей, битва в бухте Гельголанд была событием, определяющим военно-морское соревнование, потому что она послужила тому, чтобы сделать ответы на эти вопросы еще более сложными. Отсутствие решения объясняет действия Флота Открытого Моря, которые привели к его окончательному поражению и поражению Германии.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 19
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
