Если взрослого мыша взять и, бережно держа, напихать в него иголок Вы получите ежа. Если этого ежа, нос заткнув, чтоб не дышал, Где поглубже, бросить в речку Вы получите ерша. Если этого ерша, головой в тисках зажав, посильней тянуть за хвост Вы получите ужа. Если этого ужа, приготовив два ножа... Впрочем, он наверно сдохнет: Hо идея хороша!
Сражение в проливе Отранто 15 мая 1917 года едва ли можно назвать общеизвестным, даже среди тех, кто имеет более чем мимолетный интерес к морской истории. Вряд ли это было крупное сражение по сравнению с морскими битвами, но оно имеет некоторые интересные характеристики. Это была самая крупная стычка между военными кораблями на море в Адриатике и Средиземном море во время Первой мировой войны. С одной стороны, в нем участвовали военно-морские силы Австро-Венгрии — Кригсмарине, - силы, прекратившие свое существование после крушения Габсбургской монархии в 1918 году. Сегодняшним студентам, даже тем, кто обладает более глубокими познаниями в географии, трудно осознать, что две, по-видимому, не имеющие выхода к морю страны - Австрия и Венгрия - когда-то были вместе как великая держава с выходом к морю и контролем над большей частью восточного побережья Адриатики. Адриатические операции имели определенные особенности, обусловленные географическими ограничениями. Это был совсем другой район, чем Северное море, место, знакомое большинству историков войны. Это, возможно, еще одна причина почему в течение длительного времени императорские и королевские Кригсмарине (k.u.k. Kriegsmarine, Kaiseriche und Kenigen) смогло противостоять военно-морским силам гораздо более сильных традиционных морских держав: Великобритании, Франции и Италии. Союзникам было трудно перенести всю тяжесть своей морской мощи на Адриатику. Отранто также является одной из первых встреч в море, где самолеты играют определенную роль, конечно, еще не решающую, но, возможно, указывающую на грядущие события. Для удобства в тексте используется термин “австрийский”, а не более громоздкий “австро-венгерский". Географические названия, использовавшиеся во время Первой мировой войны, также используются вместо славянских названий, которые обычно заменяли большинство из них после исчезновения Габсбургской монархии. Это также имена, наиболее знакомые историкам. Как правило, документы, доступные в печати, такие как те, что находятся в томах, опубликованных Обществом военно-морских архивов, обычно используются вместо архивного цитирования оригинала. Это сделано для того, чтобы облегчить поск матерала читателю, который может быть склонен заняться дальнейшим чтением на эту тему. Для единообразия время дается в соответствии с двадцатичетырехчасовыми часами, и эти данные приводятся в документах, которые первоначально были представлены в самых разнообразных стилях. Теоретически, но не всегда на практике все военно-морские силы, действовавшие в Адриатике, использовали одно и то же центральноевропейское время (GMT + 1). Флотские звания и наименования подразделений даются в их первоначальном виде, чтобы избежать споров о точных эквивалентах, по поводу которых власти расходятся во мнениях. Поскольку это исследование основано на многолетних исследованиях по различным темам, связанным с военно-морской историей Первой мировой войны, есть много людей, некоторые из которых, к сожалению, уже не с нами, которые заслуживают признания. Однако для конкретных целей этого тома есть некоторые иследователи, которые заслуживают особого упоминания. Г-н Эрвин Сихе, автор многочисленных работ по австрийскому флоту, был неутомим в ответах на мои вопросы и щедро снабдил меня фотокопиями документов из своей собственной коллекции, а также копиями фотографий и карт. Дипломат Николаус А. Сифферлингер также был источником обширной информации об австрийском флоте и его особенностях. Я благодарен покойной Инге Бейкер за предоставленный в мое распоряжение экземпляр перевода мемуаров ее деда, контр-адмирала Эриха Хейслера, и миссис Бейкер. Никола Мартин просил разрешения процитировать этот материал. Я также хотел бы поблагодарить мистера Родерика Саддаби, хранителя Отдела документов Имперского военного музея, за то, что он обратил мое внимание на ценные рукописные материалы, а также покойного доктора Питера Юнга, морского офицера и его коллегу Мэг. Роберт Рилл в Остеррайхском (Австрийском) государственном архиве/Кригсархиве/ в Вене.
Морская война в Адриатике определялась некоторыми специфическими географическими особенностями. Адриатическое море - это рукав Средиземного моря в грубой форме длинного узкого прямоугольника. Пролив Отранто образует вход в Средиземное море и имеет примерно шестьдесят миль в ширину. Расстояние между восточным и западным берегами Адриатики обычно не намного больше. Следовательно, после вступления Италии в войну на стороне Антанты противоборствующие военно-морские силы находились всего в нескольких часах плавания друг от друга. Пролив Отранто казался удобным местом для предотвращения выхода из Адриатики в воды Средиземного моря, а также для блокирования доступа по морю к Габсбургской монархии от всего остального мира. Таким образом, австрийское поле действий для потенциального маневра было относительно ограниченным. С другой стороны, в пределах Адриатики география компенсировала австрийцам этот недостаток. Восточная или австрийская сторона Адриатики имеет большое количество островов, образующих защитную прибрежную оборонительную цепь, снабженную внутренними проходами, по которым австрийцы могли бы перемещаться, по крайней мере, частично защищенными от внешнего нападения. Напротив, западная или итальянская сторона Адриатики открыта, что значительно облегчало атаку на итальянское побережье, особенно на рассвете, когда восходящее солнце светило в глаза защитникам. Две крупные австрийские военно-морские базы располагались вблизи оконечностей Адриатики, в частности Пола на оконечности полуострова Истрия на севере и залив Каттаро на юге. Последний обычно именовался австрийцами “Бочче” (Bocche), и этот термин встречается в большинстве как частной, так и официальной переписки. Ведущий австрийский торговый порт и центр судостроения — Триест после вступления Италии в войну оказался практически на линии фронта, и его судостроительные верфи были практически непригодны. Основные итальянские военно-морские базы находились в Венеции на севере и Бриндизи на юге, имели ограниченные возможности и главным образом используемыми легкими силами. Итальянский боевой флот базировался не в Адриатике, а в Таранто, в арке итальянского сапога. Разговор об австрийском флоте мог бы озадачить читателя, не знакомого с европейской историей девятнадцатого века. Прошло более восьмидесяти лет с тех пор, как Двойственая монархия Австро-Венгрии исчезла из рядов великих держав и истории. После 1918 года Австрия и Венгрия были разделены, резко уменьшены в размерах и ограничены рекой Дунай для выхода к морю. Совсем иначе обстояли дела в начале Первой мировой войны. Австрия имела прямой выход к морю через владение Триестом и полуостровом Истрия на севере и Далмацией на восточном побережье Адриатики. Связь Венгрии с морем осуществлялась через господство над Хорватией и владение портом Фиуме, ныне Риека. Военно-морской флот пользовался некоторой популярностью вследствие внимания эрцгерцога Максимилиана к строительству новых броненосных кораблей в середине девятнадцатого века. Победа австрийского флота при Лиссе в 1866 году стала одним из немногих ярких пятен в этом катастрофическом для Габсбургов году. Однако до начала двадцатого века Кригсмарине — военно-морской флот Австро-Венгрии оставался по существу, силами береговой обороны. Австрийцы хорошо использовали изобретение самоходной мины - торпеды, и знаменитый торпедный завод Уайтхеда располагался в Фиуме. Небольшие миноносцы, действовавшие в лабиринте Далматинских островов, были характерной чертой австрийских военно-морских маневров. За пределами Адриатики флот был представлен крейсерами того или иного типа, принимавшие участие в таких событиях, как Боксерское восстание 1900 года в Китае. Эта ситуация изменилась на рубеже веков, и австрийцы начали строить большие корабли, чтобы сформировать настоящий боевой флот. Феномен «навализма» достиг Габсбургской монархии, и среди прочего флот пользовался поддержкой наследника престола, эрцгерцога Франца Фердинанда. К началу Первой мировой войны австрийский флот располагал тремя полудредноутами "Радецкий" (Radetzky) и тремя дредноутами класса "Тегеттофф" (Tegetthoff), причем четвертый находился на стапелях. Была также утверждена постройка следующих четырех дредноутов. Таким образом, военно-морская мощь Австрии возросла и стала такой, что военно-морские штабы соседних держав должны были принимать её во внимание (1). Основной мотивацией австрийцев, вероятно, был страх перед их традиционным соперником - Италией девятнадцатого века. Италия и Австро-Венгрия были союзниками Германии по Тройственному союзу 1882 года, но предполагалось, что вопрос об “Италии ирредента” (Italia irredenta) или “не выкупленной Италии” - то есть тех италоязычных территориях, которые все еще находились под властью Габсбургов, может когда-нибудь послужить поводом для войны. Было распространено мнение, что Италия и Австрия должны быть либо связаны союзом, либо воевать друг с другом. Никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем, и лучше не отставать слишком далеко от итальянцев на море. Однако австро-итальянская конкуренция создала парадокс. Обе страны были союзниками Германии, и хотя вооруженные силы в значительной степени строились друг против друга, и после того, как их отношения выросли до определенной точки, возникла заманчивая перспектива. Если бы они объединили свои силы, они могли бы противостоять обычно гораздо более мощным французским силам. Если они этого не сделают, то рискуют потерпеть поражение в деталях. Результатом этих противоречивых стремлений стала секретная военно-морская конвенция Тройственного союза 1913 года, созданная с явного благословения Германии. Конвенция предусматривала объединение австрийского и итальянского флотов в случае войны в сицилийских водах, первоначально под командованием австрийского главнокомандующего адмирала Антона Хауса (Anton Haus). К австрийцам и итальянцам присоединятся все германские корабли, какие только есть в Средиземном море. Военно-морская конвенция фактически была выдвинута итальянским флотом, который чувствовал себя уязвимым под воздействием французской, и потенциально - британской военно-морской мощи, поскольку англо-французский союз – Антанта, был оформлен в 1904 году. Кроме того, итальянские военно-морские лидеры держались в неведении итальянским министерством иностранных дел относительно строго оборонительного характера Тройственного союза. У итальянцев, однако, были отличные причины оставаться нейтральными, когда в 1914 году началась война, и с итальянской декларацией нейтралитета военно-морская конвенция Тройственного союза стала историческим курьезом (2). Австрийский флот не мог теперь реально рассчитывать на победу в классическом морском сражении с французским флотом. Однако поначалу французский главнокомандующий был озабочен защитой переброски войск из Северной Африки во Францию. Это создало окно возможностей, когда австрийский флот мог бежать из Адриатики в Дарданеллы, а затем вести войну против русского флота в Черном море. Контр-адмирал Вильгельм Сушон (Wilhelm Souchon), командир германской “Средиземноморской дивизии” (Mittelmeerdivision) , состоящая из линейного крейсера "Гебен" (Goeben) и легкого крейсера "Бреслау" (Breslau), решил отказаться от любого плана соединения с австрийцами в Адриатике и, после отрыва от своих британских преследователей, направился к Дарданеллам. Адмирал Хаус, командующий австрийским флотом, поначалу не знал этого и фактически вышел в море, чтобы при необходимости прикрыть бегство немцев в австрийских водах. Неопределенность в отношении действий австрийской армии сильно давила на британские расчеты: Англия и Австрия вступили в войну только через несколько дней после начала англо-германских военных действий — и способствовала бегству "Гебена" и "Бреслау" (3). Немцы хотели, чтобы Хаус последовал с австрийским флотом в Константинополь, но Хаус решительно отказался. Даже если бы ему удалось безопасно достичь Дарданелл, материально-технические проблемы поддержания флота в Константинополе были бы весьма существенными. Кроме того, это лишило бы австрийское побережье и порты прикрытия в виде самых мощных военных кораблей флота, и мало кто, и меньше всего Хаус, теперь верил в будущие действия итальянцев на стороне Центральных держав. Только последнее соображение было бы решающим. Французский флот в конце-концов появился у входа в Адриатику, но последующие действия французов были затруднены отсутствием подходящей базы в окрестностях (4). Англичане разрешили французам полностью использовать Мальту, но эта база была в сотнях миль от входа в Адриатику. Про-союзнический греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос (Eleutherios Venizelos) в итоге нарушил правила нейтралитета настолько, что французы воспользовались Ионическими островами (4). Однако оставались значительные практические проблемы, одна из которых - отсутствие целей. Французская эскадра, вошедшая в Адриатику, застигла австрийский крейсер "Зента" (Zenta) на блокадном дежурстве у берегов Черногории. Маленький крейсер был потоплен градом снарядов с французских дредноутов, орудийный огонь которых, хотя и несогласованный, послужил суровым предупреждением о том, что может случиться с австрийцами, если они будут перехвачены превосходящими силами. Хаус не собирался допустить ничего подобного. Австрийский флот не вышел. Французы обстреляли внешние укрепления в заливе Каттаро, но австрийцы не поддались на приманку. Французы, в свою очередь, не сочли благоразумным проходить своим флотом до самого северного побережья Адриатики. Существовала очевидная опасность мин и торпед, тем более что у австрийцев было небольшое количество подводных лодок. Возможный выигрыш не стоил риска, особенно если австрийский флот все ещё не выходил из баз (5). У французов были обязательства в Адриатике, в частности поставки их союзникам Черногории и Сербии, не имеющей выхода к морю. Черногорское побережье было небольшим, единственный порт Антивари примитивным. Трудности с автомобильным транспортом означали, что в Сербию в конечном счете могла попасть лишь тонкая струйка поставок. Кроме того, близость Каттаро к черногорским портам означала, что транспорты всегда могли быть подвержены потенциальным австрийским ударам. Кроме того, и это следует подчеркнуть, любая морская сила, рискнувшая войти в Адриатику, рисковала столкнуться с большими пушками крупных австрийских военных кораблей. Как сказали бы специалисты по разведке в более поздние времена, нужно принимать во внимание австрийские возможности, а не намерения, поскольку последние никогда не могут быть известны наверняка. Это означало, что планируемые операции нуждались в тяжелых французских кораблях прикрытия, а это означало потенциальную опасность. Что и было продемонстрировано 21 декабря 1914 года, когда французский военный корабль дредноут “Жан Бар” (Jean Bart) был торпедирован австрийской подводной лодкой U.12 во время одного из блокадных походов. "Жан Бар" смог вернуться на Мальту с пробоиной в носу, но опасность была обозначена (6). Больше французские линкоры не рисковали заходить в Адриатику. Более крупные французские корабли ограничивались поддержанием дальней блокады, патрулированием вдоль линии к северу от Корфу. Но даже это казалось опасным, если они находились в пределах досягаемости подводных лодок, действующих с австрийских баз. Это было вновь продемонстрировано в ночь с 26 на 27 апреля 1915 года после того, как французы временно переместили линию патрулирования дальше на север на случай, если сообщения о переговорах с Италией спровоцируют усиление активности австрийского флота. Это дало австрийской подводной лодке U.5 возможность торпедировать и потопить с многочисленными потерями большой броненосный крейсер "Леон Гамбетта" (Léon Gambetta) (7). Французы сдвинули свою патрульную линию дальше на юг, к параллели Кефалонии. Французский флот делал все, что мог, чтобы преодолеть трудности. До войны у французов был один из самых больших подводных флотов в мире, хотя многие из них страдали от конструктивных недостатков. 8 декабря 1914 г. субмарина «Кюри» (Curie) предприняла дерзкую попытку проникнуть на главную австрийскую базу в Поле только для того, чтобы быть потопленной, а затем поднятой и введенной в строй, после замены двигателей, уже как австрийская U.14. Французы также стремились осенью 1914 года использовать уязвимые места залива Каттаро. Батареи на горе Ловчен на прилегающей черногорской территории смотрели на залив, и французы дополнительно выгрузили морские орудия и орудийные расчеты, которые со значительным трудом сумели в конце концов установить батарею 15-сантиметровых орудий на горе Ловчен. Батареи впервые открыли огонь 15 октября только для того, чтобы столкнуться с эффективным контрбатарейным огнем из 24-см орудий старых броненосцев типа “Монарх” (Monarch). Эти корабли береговой обороны, возможно, и устарели для войны в море, но они были эффективны в этой работе. Хаус решительно положил конец этой угрозе, когда 21 октября направил полудредноут "Радецкий" к Бочче, и его 30,5-сантиметровые (двенадцатидюймовые) орудия заставили замолчать французские батареи и вынудили французов покинуть свои позиции. Каттаро, возможно, и был уязвим для полномасштабной экспедиции, но это было проклятием для французского верховного командования, стремившегося сосредоточиться на том, что для них было решающим театром военных действий - на западном фронте. Начало англо-французской кампании у входа в Дарданеллы в 1915 году вызвало новые призывы к более активным действиям австрийского флота, особенно со стороны немцев и, по крайней мере, некоторых элементов AOK—Armeeoberkommando (Верховное Главнокомандование Австро-Венгерской армии) — и некоторых чиновников, действующих в австрийской внешней политике (8). Высказывались также предположения, что австрийцы либо пошлют подводные лодки для действий у Дарданелл, либо пошлют туркам крайне необходимые боеприпасы с помощью быстроходного легкого крейсера. Горстка подводных лодок, имевшихся в распоряжении австрийцев, не обладала техническими возможностями для действий у Дарданелл, и казалось глупым жертвовать одним из драгоценных легких крейсеров ради относительно небольшого количества боеприпасов, которые он мог нести. Хаус устоял перед искушением завоевать дешевую популярность, выполнив то, что он саркастически назвал акцией “ура”, которая могла привести к катастрофе, и он имел моральное мужество защищать свою политику от резких замечаний и ехидных инсинуаций как своих немецких союзников, так и некоторых военных, которые не могли понять относительной бездеятельности флота, в то время как армия несла тяжелые потери (8).
Возможно, самым важным из всего этого было то, что неопределенная позиция Италии требовала держать все имеющиеся силы в Адриатике. Неспособность австрийского флота оказать какое-либо влияние на ситуацию в Дарданеллах непосредственно, привела к одному из важнейших событий войны на средиземноморском театре: немцы решили послать свои подводные лодки. Первыми немецкими подводными лодками были UB.7 и UB.8 малого UB.I типа. Они были разобраны на секции и отправлены по суше из Германии по железной дороге, а затем вновь собраны в Поле. Их способность действовать у Дарданелл была, однако, ограничена их дальностью, и фактически австрийский флот должен был буксировать их через пролив Отранто под покровом темноты, чтобы съэкономить топливо. Немцы, однако, быстро показали, что технически возможно для более крупных подводных лодок совершить дальний поход непосредственно морем из Германии. 13 мая 1915 года капитан-лейтенант Отто Херсинг (Otto Hersing) сумел достичь Каттаро с U. 21, а затем проследовал к Дарданеллам, где в последнюю неделю мая потопил линкоры "Триумф" (Triumph) и "Мажестик" (Majestic). Военно-морские операции союзников в Дарданеллах были теперь чрезвычайно осложнены, и стратегическая ценность австрийских баз в Адриатике значительно возросла. За ними должны были последовать другие крупные немецкие подводные лодки, а также более боеспособные небольшие лодки UB.II класса. Реальное и наиболее разрушительное воздействие присутствия подводных лодок в Средиземном море не было направлено против военных кораблей союзников. После 26 апреля, когда Италия подписала Лондонский договор, обязывающий ее вступить в войну в течение месяца, встал вопрос о том, изменят ли военно-морские ресурсы Италии ситуацию в Адриатике. Стратегических изменений не произойдёт. Те же ограничения, наложенные новой технологией и географией, продолжались. Хаус, стремясь получить психологическое преимущество, повел весь австрийский флот на вылазку 23 мая, чтобы бомбардировать различные пункты вдоль итальянского побережья, потопив при этом итальянский эсминец. Это была самая крупная операция австрийского флота за всю войну и последняя. Главное итальянское сражение происходило далеко и проблема сохранения морских сил , в некотором роде, приобретала и политический оттенок, а военно-морские силы других стран также не стремились к активным действиям в Адриатике. Итальянцы вскоре усвоили свои собственные уроки об опасности использования больших военных кораблей в глубине Адриатики. 7 июля большой броненосный крейсер "Амальфи" (Amal¤) был торпедирован и потоплен подводной лодкой UB.14 при отделении поддерживающих эскадренных миноносцев для плавания в северной Адриатике. Субмарина на самом деле была немецкой, ее отправили по железной дороге в Польшу и собрали заново. В момент потопления единственным австрийцем на подводной лодке был один из офицеров, исполнявший обязанности штурмана. Все остальные офицеры и матросы были немцами. Это вызвало неловкий момент, поскольку формально Германия и Италия еще не были в состоянии войны и не будут до августа 1916 года. Чтобы обойти это затруднение, субмарина получила австрийское обозначение U.26 (9). Эта практика продолжалась более года и вызвала значительную путаницу и дипломатические осложнения. Командующий итальянским флотом вице-адмирал Луиджи Амадео ди Савойя, герцог Абруцци (Luigi Amadeo di Savoia, Duke of the Abruzzi), двоюродный брат короля и известный в довоенные годы блестящий путешественник, имел собственные наступательные планы. Он намеревался захватить острова Пелагоса и Лагоста, чтобы сформировать цепь наблюдательных станций, протянувшихся через центральную Адриатику к далматинскому побережью, где операции могли бы продолжаться на полуострове Саббиончелло, выступающем из самого материка. Капо ди стато Маджоре (начальник военно-морского штаба), вице-адмирал Паоло Таон ди Ревель (Paolo Thaon di Revel), сомневался в этих планах, и итальянская армия, как и ее коллега во Франции, не имела войск, которые можно было бы выделить для операций такого рода. Тем не менее, Пелагоса, расположенная в середине Адриатики, была занята без сопротивления в качестве первого этапа 11 июля. Но 18 июля броненосный крейсер "Гарибальди" (Garibaldi) в ходе операции по обстрелу береговой железной дороги близ Рагуза был торпедирован и потоплен австрийской подводной лодкой U.4. Это была вторая крупная итальянская потеря за две недели, и операция против Лагосты была отменена. Если итальянцы не собирались продолжать путь к Лагосте, то удержание безводного и бесплодного острова Пелагоса стало бессмысленным. Австрийцы также контратаковали Пелагосу, и, хотя попытка высадки австрийцев была отбита 28 июля, австрийские легкие крейсера и эсминцы вернулись, чтобы бомбардировать остров 17 августа, уничтожив цистерну с пресной водой. Удержать остров оказалось труднее, чем захватить, и на следующий день итальянцы эвакуировались. Подводные лодки поставили действия в Адриатике в тупик, по крайней мере, в том, что касалось действий кораблей крупнее легких крейсеров (10). Политика итальянского правительства была очерчена Таоном ди Ревелем в серии писем к Абруцци в июле и августе 1915 года. Она была в основном оборонительной, даже в отношении легких кораблей. Итальянские адмиралы были предупреждены о желательном ограничении чрезмерной активности эсминцев и миноносцев, которые считались относительно хрупкими и слабыми. Итальянским военно-морским командирам было также рекомендовано воздерживаться от операций в плохую погоду, что могло бы усилить износ этих судов. Поэтому корабли должны были максимально сохраняться для продолжительной войны. В конце концов, возможно, что-то и произойдет, но только после долгого ожидания, и итальянцы должны быть к этому готовы. Они не могли позволить своим кораблям находиться в длительном ремонте из-за чрезмерной нагрузки, вызванной малополезными операциями. Драгоценная боевая техника будет сохранена в Таранто на тот случай, если австрийцы когда-нибудь подвергнут опасности свои собственные капитальные корабли, которые в настоящее время в основном бездействовали в Поле, за исключением коротких выходов за пределы гавани к близлежащему каналу Фазана для учебных стрельб. Операции в Адриатике продолжались, но теперь они все больше касались действий подводных лодок и торпедных атак. Вряд ли это можно было назвать героизмом, но в изменившихся обстоятельствах это было вполне реально. Еще один всплеск активности на море сопровождал австро-германское наступление на Сербию после вступления Болгарии в войну в сентябре 1915 года. В начале октября началось совместное немецкое, австрийское и болгарское наступление. Сильно уступающая по численности и оснащению армия практически изолированной Сербии в конце концов была разгромлена. Болгарское наступление вскоре отрезало потенциальный путь для поставок в Сербию из Салоники, и экспедиционные силы союзников, пытавшиеся освободить сербов, продвигаясь вверх по Вардарской долине, были вынуждены отступить на Салоники, где они создали то, что должно было стать еще одним фронтом. Существовал также незначительный и сложный маршрут для поставок союзников в Сербию и Черногорию через примитивные порты северной Албании. Они были уязвимы для австрийских сил, действовавших в Каттаро, и адмирал Хаус, после некоторого сопротивления со стороны АОК - австрийского военного верховного командования - развернул два легких крейсера, шесть эсминцев типа "Татра" (Tátra) и шесть миноносцев типа "Т-74" в сопровождении небольшого танкера в заливе Каттаро. Они представляли собой основную массу самых современных и быстроходных легких сил, имевшихся в его распоряжении. Австрийцы организовали серия набегов и потопили несколько судов снабжения, направляющихся в Сербию и Черногорию. Кульминацией этих операций стали действия 29 декабря. Остатки сербской армии в сопровождении большого числа гражданских беженцев, а также австрийских пленных совершили трудное отступление через горы Албании к побережью, где союзники были поставлены перед проблемой их поддержки и в конечном итоге эвакуации. Хаус, по донесениям воздушной разведки, что два итальянских эсминца доставили войска в албанский порт Дураццо, приказал атаковать их. Австрийские силы под командованием Капитана 1 ранга Хейнрих Зейтц (Linienschiffskapitän Heinrich Seitz) в составе легкого крейсера "Гельголанд" (Helgoland) и нескольких эсминцах типа "Татра" попытались перехватить изолированные силы союзников в районе между Бриндизи и Дураццо. Они застали врасплох и потопили французскую подводную лодку, но не нашли никаких надводных кораблей, и на рассвете 28-го четыре эсминца вошли в порт Дураццо и потопили пароход вместе с большой и малой шхунами. К сожалению, при выходе из гавани под огнем береговых батарей два эсминца подорвались на минах, один из которых, «Лика» (Lika), затонул и был сильно повреждён другой, «Триглав» (Triglav). Он был взят на буксир, но при преследовании подошедшими кораблями союзников от буксирования пришлось отказаться и затопить повреждённый эсминец. Легкие силы союзников в Бриндизи вышли в море и попытались перехватить австрийцев. Союзники находились между австрийцами и их базами с превосходящими силами, но после скоростной и маневренной погони оказалось, что австрийцы приблизились к итальянскому побережью в попытке обойти своих преследователей. Позже наступление темноты позволило австрийцам прорваться и уйти к своим портам. Союзники были недовольны тем, что австрийцам удалось спастись с меньшими силами, но Хаус был еще более разъярен потерей двух из его драгоценной горстки современных эсминцев в обмен на относительно небольшие потери, понесенные противником. Он резко отчитал Зейца, командовавшего австрийскими военно-морскими силами, и освободил его от командования. Учитывая географическое положение и относительное соотношение сил, Хаус понимал, что австрийцам, вероятно, повезло, что они отделались так легко. Это, возможно, повлияло на его действия во время последующей эвакуации сербской армии в зимние месяцы 1916 года. Австрийский флот имел возможность атаковать эту версию эвакуации в стиле Дюнкерка в Первую мировую войну. Такие усилия, которые бы предпринимали австрийские легкие силы, могли быть сорваны возросшей бдительностью со стороны союзных сил прикрытия, тем самым разрушив элемент внезапности, плохой погоды или неудач. Но если бы союзные легкие силы могли противостоять своим австрийским коллегам, имело бы значение вмешательство более тяжелых кораблей австрийского флота? Хаус, рассматривая южные просторы Адриатики как потенциальную ловушку, кишащую потенциально намного превосходящими силами союзников, решил не рисковать своими основными активами. Большие корабли не совсем простаивали. Старые линкоры и крейсера Пятой дивизии обеспечивали тяжелое артиллерийское прикрытие наступления XIX австрийского армейского корпуса, которому удалось очистить от черногорских войск высоты горы Ловен в течение 8-10 января 1916 года. Броненосец береговой обороны "Будапешт" (Budapest), броненосные крейсера "Карл VI" (Kaiser Karl VI), "Кайзер Франц-Иосиф I" (Kaiser Franz Joseph I) и малые крейсера "Асперн" (Aspern, тип Зента) и "Пантера" (Panther) показали, что даже корабли, уже не пригодные для действий в открытом море, при определенных обстоятельствах могут выполнять полезную службу. Через несколько дней черногорцы запросили перемирия и вышли из войны. Это был немалый успех, так как черногорские наблюдатели до сих пор могли сообщать о дневных передвижениях австрийских кораблей в Бочче. Ценность последней как австрийской базы впоследствии значительно возросла, и Хаус перевел эскадру крейсеров из Себенико в Каттаро. Тем не менее, более 160 000 сербских солдат были эвакуированы, чтобы быть переформированными и снова сражаться в последующем. Кроме того, австрийская армия не продвигалась на юг, чтобы захватить порт Валона. Потеря Валоны, несомненно, помешала бы усилиям союзников закрыть пролив Отранто. С окончанием Балканской кампании к началу 1916 года война в Адриатике, по крайней мере на поверхности, казалось, успокоилась. Воцарился стратегический тупик. Австрийский флот был фактически закупорен в своем рукаве Средиземного моря, и Кригсмарине было предметом беспокойства в основном для соседних итальянцев. Но если австрийский флот не выходил за пределы Адриатики, то силы Антанты не рисковали заходить внутрь крупными военными кораблями. Это было просто слишком опасно в этой относительно ограниченной географической зоне. В марте Хаус смог выполнить еще одно требование АОК о “безжалостных действиях” (австрийский вариант неограниченной подводной войны), сопровождавших запланированное начальником Генерального штаба Конрадом фон Гетцендорфом (Conrad von Hötzendorf) наступление на итальянцев. Хаус указывал, что ситуация значительно изменилась с первого дня войны с Италией, когда действия всего КК Флота смогли добиться внезапности. Нельзя было ожидать, что это повторится. Хаус отметил, что его оборонительная стратегия до сих пор была успешной. Линкоры не должны подвергаться риску в операции, которая не может иметь реального военного воздействия на противника. Если бы единственной оперативной целью было нанести урон врагу, австрийцы могли бы сделать это с гораздо меньшим риском и затратами с помощью воздушных налетов. Это не значит, что не было никакой активности. Легкие корабли, эсминцы, торпедные катера и подводные лодки всех флотов были активны, как и воздушные силы. Были набеги и контрудары, частые прибрежные бомбардировки и попытки устроить засаду на корабли с подводными лодками. Австрийцы проводили регулярные конвои вдоль Адриатического побережья, чтобы снабжать свои войска в Албании, укрывшись за цепью островов на восточном берегу. Союзники, особенно французы, попытались прервать это движение с помощью подводных лодок. Об этих действиях можно узнать сегодня, обратившись к многотомным историям, опубликованным в межвоенный период. Это была версия военных действий, называвшейся современным термином "кляйнкриг" (kleinkrieg - малая война). Влияние новых видов оружия и методов ведения войны становились очевидны (15).
15 сентября 1916 года две летающие лодки типа Лохнер (Lohner) австрийской морской авиации, взлетев с военно-морской авиабазы в Кумборе в заливе Каттаро, потопили французскую подводную лодку "Фуко" (Foucault), которая, как сообщалось, находилась примерно в десяти морских милях к юго-западу от входа в залив. По общему мнению, это был первый успех авиации против подводных лодок (16). В поединке между авиацией и подводными лодками итальянцы утверждали, что австрийцы пользуются естественным преимуществом. Воды Адриатики на восточном или австрийском побережье были предположительно относительно чистыми и прозрачными, что позволяло обнаруживать подводные лодки даже при погружении. Воды итальянского берега были гораздо более мутными. Итальянский флот также разработал оружие, хорошо приспособленное к условиям Адриатики. Это были катера МАС (MAS-boats, торпедные катера), термин, произошедший от motobarca armata silurante. Последняя была версией, оптимизированной для торпедной войны, в то время как противолодочная версия была motobarca anti-sommergibilile. Это были небольшие (примерно шестнадцать метров) деревянные суда, приводимые в движение бензиновыми двигателями, а ранние модели были способны развивать скорость 22-25 узлов. У них был экипаж из восьми человек, и они могли атаковать двумя торпедами. Их относительно небольшие размеры и небольшой радиус действия (около 120 морских миль) делали их менее пригодными для бурных вод открытого моря, но в узких водах Адриатики они были в своей стихии. Итальянский флот заказал первую группу в апреле 1915 года. Более года спустя они добились своего первого заметного успеха, когда в ночь на 7 июня 1916 года два катера МАС проникли в гавань Дураццо, торпедировали и потопили австрийский пароход. Чтобы сэкономить топливо, их отбуксировали к албанскому побережью два миноносца в сопровождении французских эсминцев. 25 июня, действуя по донесениям воздушной разведки о приходе двух пароходов в Дураццо, катера МАС вернулись для очередного рейда, сопровождаемые на этот раз итальянским разведывательным крейсером (скаут, лёгкий турбинный крейсер) и эсминцем. Им снова удалось потопить австрийский пароход, хотя позже судно было поднято (17). Вот пример действий новой техники и оружия: воздушной разведки и массированного применения скоростных торпедных катеров — действующих в сочетании. Адриатика была неблагоприятным местом для больших надводных кораблей. Австрийский флот в 1916 году периодически напоминал союзникам о своем существовании. В ночь с 31 мая на 1 июня эсминцы "Балатон" (Balaton) и "Оржен" (Orjen) и три миноносца при поддержке легкого крейсера "Гельголанд" совершили налет на линию дрифтерных патрулей в проливе Отранто, потопив один. В ночь на 9 июля капитан 1 ранга Миклош Хорти (Миклош - в венгерском стиле, Linienschiffskapitän Nikolaus Horthy) на легком крейсере "Новара" (Novara) снова совершил рейд на патрульную линию, потопив два и повредив еще два дрифтера. Хорти создавал себе репутацию честолюбивого и агрессивного командира. Третий набег в ночь на 22 декабря шести старых эсминцев типа "Гусар" (Huszár) был сорван своевременным прибытием шести французских эсминцев, которые сопровождали транспорты в непосредственной близости. То, что приморский фланг армии в верхней Адриатике должен был быть защищен, учитывая относительную близость главной австрийской базы в Поле, означало, что итальянцы должны были держать довольно большие силы в Венеции. В 1916 году и зимой 1917 года они включали в себя три старых линкора "Сен-Бон" (Saint Bon), "Филиберто" (Filiberto) и «Сарденья» (Sardegna), эскадрилью (дивизион) из пяти больших эсминцев, одну эскадрилью меньших эсминцев типа "Карабинере" (Carabiniere) и большую флотилию малых миноносцев прибрежного действия, а также несколько миноносцев открытого моря, оснащенных для траления. Их поддерживала флотилия из пятнадцати итальянских подводных лодок, три из которых годились только для береговой службы. В Венеции также находилось несколько британских подводных лодок, первоначально старых, типа "В", значение которых снижалось со временем. Хотя точный состав итальянских отрядов, естественно, различался, они были отделены от сил в проливе Отранто протяженностью Адриатического моря и еще дальше от главного итальянской базы Таранто. По мере того, как подводная война становилась все более значимой, они представляли собой легкие суда, которые были крайне необходимы для охраны морских путей в Средиземном море. Как бы ни была важна Адриатика для тех, кого она больше всего интересовала - для итальянцев, у которых на пороге стоял враг, она была скорее фоном или отправной точкой для действительно важного морского события после Дарданелл и Балканской кампании 1915-1916 годов. Это была подводная кампания. Средиземноморская немецкая подводная флотилия неуклонно росла, и операции немецких подводных лодок в Средиземном море сопровождались впечатляющим успехом. Для этого был целый ряд причин. Район был богат целями, а передвижение пароходов различных наций — британцев, французов и итальянцев и отсутствие единого командования препятствовали усилиям по противодействию подводным лодкам, как и соглашение союзников на Мальте в марте 1916 года о разделении Средиземного моря на несколько различных государственных зон. Союзники не вводили конвои до конца весны 1917 года, и их альтернативные методы обороны, такие как патрулирование маршрутов, были неэффективны. Более того, только у англичан было хоть что-то, хотя бы приближающееся к достаточному количеству малых судов, пригодных для сопровождения транспортов или противолодочной работы. Французы и итальянцы остались далеко позади. Погода в Средиземном море была лучше, чем в Атлантике или в Северном море, что давало подводным лодкам больше возможностей для работы. Средиземное море также давало немцам еще одно преимущество. У них было меньше шансов столкнуться с американскими кораблями в этом районе, и поэтому у них было меньше препятствий для продолжения подводной кампании с большей энергией. Средиземное море в 1916 году стало ареной самого успешного подводного плавания войны. Во время круиза с 26 июля по 20 августа капитан Лотар фон Арнольд де ла Перьер (Lothar von Arnauld de la Perière) на U. 35 потопил в западной части Средиземного моря в общей сложности пятьдесят четыре парохода и парусника общим водоизмещением 90 150 тонн. В своем предыдущем плавании с 6 июня по 3 июля он насчитал сорок судов или 56 818 тонн. Неудивительно, что к августу общий тоннаж, потопленный средиземноморскими подводными лодками во время войны, превысил миллион тонн. Число подводных лодок, имевшихся в распоряжении средиземноморской подводной флотилии по состоянию на конец октября 1916 года, включало десять больших подводных лодок (в том числе одну в Черном море и четыре на пути с севера), две большие подводные лодки-минные заградители и пять UB.II типа, одна UB.I-типа и восемь минных заградителей UC-типа (19). В январе 1917 года германское правительство поддалось давлению со стороны военных и военно-морских сил и был принят судьбоносный, и - в конечном счете, роковой шаг - согласие на возобновление неограниченной подводной войны. Их австрийские союзники колебались, за исключением Хауса, который был одним из самых сильных сторонников в Двойственной монархии принципа неограниченной подводной войны. Хаус, с флотом гораздо меньшим, чем у немцев, и с гораздо большим перевесом против него в надводных военных кораблях, смотрел на подводные лодки как, возможно, единственную надежду на победу Центральных держав. Австро-венгерское правительство в конце концов неохотно согласилось с общим мнением, что если война должна продолжаться, то, вероятно, ничего другого сделать нельзя. 26 января в замке Плесс состоялась встреча кайзера Карла и представители германского верховного командования, на которой обсуждались детали этого вопроса. Хаус и его начальник штаба были на стороне кайзера, и Хаус обещал всяческую поддержку немецким подводным лодкам, действующим с австрийских баз, вплоть до вывода из эксплуатации старых военных кораблей, чтобы обеспечить рабочих для ремонта подводных лодок (20). Первоначально речь шла о старом броненосном крейсере "Кайзерин унд Кенигин Мария Терезия" (Kaiserin und KöniginMaria Theresia) и торпедном крейсере "Пантера" (Panther), но Хаус пообещал, что другие старые корабли будут разоружены и выведены из боевого состава, когда этого потребует подводная война. Австрийцы также пообещали, что их собственные подводные лодки будут действовать против судоходства союзников за пределами Адриатики, особенно на транспортном пути между Мальтой и Цериго. Конференция в Шлосс-Плессе, возможно, оказала хоть какое-то влияние на последующие действия в проливе Отранто. На обратном пути в суровую зимнюю погоду в неотапливаемых железнодорожных поездах Хаус, по-видимому, подхватил воспаление легких и умер на борту своего корабля в Поле 8 февраля. Он был настоящим командиром в Кригсмарине, его первым и единственным гросс-адмиралом. Его преемник, вице-адмирал Максимилиан Ньегован (Maximilian Njegovan), намеревался следовать в основном оборонительной политике Хауса, но у Ньегована не было большого авторитета Хауса, и можно подозревать, что теперь появилось больше возможностей для наступательных рейдов и больших рисков (21). Хорти получил от этого возможность проведения набега лёгкими кораблями в ближайшие месяцы. Апрель 1917 года оказался рекордным месяцем по тоннажу потопленных кораблей немецкими и австрийскими подводными лодками. Однако, прошлый успех так никогда не повторится, в основном потому, что союзники были вынуждены ввести систему конвоев. В апреле немецкие подводные лодки по всему миру потопили в общей сложности 860 334 тонны, из которых 254 911 тонн (3724 тонны на минах) могли быть зачислены на счёт флотилии подводных лодок в Средиземном море. В том же месяце австрийские подводные лодки потопили 23 037 тонн, что было гораздо меньшим вкладом, но отражало тот факт, что по состоянию на 2 апреля в Средиземном море действовали только две австрийские подводные лодки по сравнению с четырнадцатью немецкими подводными лодками, включая одну, следовавшую из северных вод. Хотя Ньегован настаивал на том, чтобы строительство австрийских подводных лодок было максимально ускорено, было очевидно, что подавляющее большинство подводных лодок, действующих в Средиземном море, будут немецкими. Однако были ли подводные лодки австрийскими или немецкими, или они действовали из Каттаро или Полы, у них у всех была одна общая черта. Географическое положение Адриатики вынуждало их пройти через пролив Отранто, чтобы добраться до морских путей союзников в Средиземном море. Эти проливы, следовательно, были контролирующей точкой, и это было признано союзниками в начале войны. Следовательно, с середины 1915 года они боролись с проблемой, как предотвратить прохождение подводных лодок через них. Во время войны было составлялось множество планов, и ни один из них не увенчался успехом. Однако по очевидным причинам итальянский порт Бриндизи в южной Адриатике из-за своего стратегического расположения к 1917 году приобретает исключительно важное значение для союзников, а в водах близ пролива Отранто будет собрана разнородная коллекция итальянских, британских и французских военных кораблей со всеми трудностями и сложностями, которые предполагает командование и управление многонациональными силами такого типа.
К весне 1917 года в водах южной Адриатики и Ионического моря находилось множество разнообразных итальянских, британских и французских военных кораблей. Командование было столь же сложным и, к сожалению, иногда неудовлетворительным. Также, расположение союзников иногда делалось в соответствии с дипломатическими или политическими соображениями, а не стратегическими потребностями. Многие считали это пустой тратой ресурсов. Более того, в то время как союзники пользовались неоспоримым превосходством в больших военных кораблях, они не всегда имели превосходство в легких кораблях, которые не всегда были так сильны, как хотелось бы в критическом месте и в критическое время. После того как итальянское правительство обязалось вступить в войну по Лондонскому договору, подписанному 26 апреля 1915 года, в Париже состоялась конференция для урегулирования деталей военно-морского сотрудничества между союзниками. Конференция была ареной какого-то жесткого торга. Итальянский военно-морской штаб не считал численное преимущество Италии над австрийцами достаточным. Правда, итальянская армия превосходила их на бумаге, но не намного, и итальянцы требовали подкрепления. Кроме того, в глубине души тех, кто служил в итальянском военно-морском штабе - Stato maggiore - было убеждение, что противостоящий австрийской флот, находящийся почти на пороге их дома в нескольких часах пути из Полы, непременно выйдет в бой, и - что было почти неизбежно, итальянская флот примет основную тяжесть сражения на себя и возможны любые потери. Даже победа может ослабить итальянский флот по отношению к другим воюющим сторонам и, следовательно, ослабить позиции Италии в послевоенном Средиземноморье. Можно было бы подумать, что это ставит телегу впереди лошади и что первой целью является победа в предстоящей войне, но следует помнить, что до войны соперничество Италии с Францией в Средиземном море было почти таким же сильным, как ее традиционное соперничество с Австро-Венгрией, и вплоть до того момента, когда итальянское правительство объявило о своем нейтралитете в начале войны, в итальянском флоте все ожидали, что они будут сражаться против французов. С французской стороны в годы, непосредственно предшествовавшие войне, возможная встреча с итальянским флотом имела первостепенное значение в умах французского военно-морского штаба. Англо-французский союз (Антанта – «сердечное согласие» фр.) 1904 года в последующие годы проводил идею о том, что англичане будут нести бремя войны на севере против немцев, в то время как французы возьмут на себя охрану Средиземного моря не только против Германии, но и против союзников Германии в Тройственном союзе, Австро-Венгрии и Италии. Мнения военно-морских штабов Франции и Италии не сразу изменились, и взаимные подозрения оставались сильными. Было и еще одно соображение. Сама Адриатика была ареной исторических итальянских амбиций. Итальянцы помнили далекую венецианскую империю и в предвоенный период сосредоточили свои амбиции на Албании. Это означало, что итальянцы были чувствительны к активности неиталийских военных кораблей в Адриатике — “наше море” (mare nostre) — и были непреклонны в том, что если кто-то и будет командовать в Адриатике, то это будет итальянский адмирал. В этих условиях межсоюзнические отношения у входа в Адриатику неизбежно должны были стать напряженными (2). Итало-франко-британская военно-морская конвенция от 10 мая 1915 года удовлетворяла, по крайней мере на бумаге - основные итальянские пункты. Главнокомандующий итальянским флотом будет иметь инициативу и полное руководство операциями, проводимыми в Адриатике “Первым флотом союзников”, который будет состоять из итальянского флота, усиленного двенадцатью французскими эсминцами плюс столько торпедных катеров, тральщиков и подводных лодок, сколько французский главнокомандующий сможет выделить, и, - если это возможно, эскадрилью самолетов и гидро-авиатранспорт. В дополнении к договору указывалось, что половина французских эсминцев должна быть нефтяными и, по возможности, водоизмещением более 600 тонн. Кроме того, французских подводных лодок должно было быть не менее шести. Англичане должны были послать дивизию из четырех линейных кораблей и четырех легких крейсеров, которые должны были прибыть, как только их можно будет заменить четырьмя французскими крейсерами у Дарданелл, где проходила кампания союзников. Французы согласились увеличить своё военное участие в Дарданелльской кампании, тем самым освободив британские корабли, чтобы те могли уйти в итальянские воды, как только французы прибудут. Кроме того, будет создан “Второй союзный флот”, состоящий из французских линкоров и крейсеров, эскадренных миноносцев и миноносцев, а также любых итальянских или британских военных кораблей, еще не находящихся под командованием итальянского главнокомандующего. Это была гипотетическая сила, возникавшая только в том случае, если “Первый Союзный флот” был обязан проследовать в северную Адриатику для проведения важной операции с участием всех союзных сил. Теоретически он будет находиться под командованием французского главнокомандующего и будет готов откликнуться на призыв итальянского главнокомандующего. На вопрос о том, кто тогда будет командовать этими объединенными силами, ответа не было и никогда не будет. Французский флот был потенциально больше итальянского, и французский главнокомандующий был, в силу англо-французского договора, заключенного в августе 1914 года, теоретически главнокомандующим в Средиземном море, хотя британские операции у Дарданелл ускользали от его прямого контроля. Командование в Средиземном море было сложным, и включение Адриатики сделало бы его еще более сложным. Было бы наивно, однако, думать, что французский главнокомандующий когда-либо подчинится итальянскому главнокомандующему в Адриатике или что итальянцы когда-либо охотно примут французского главнокомандующего в Адриатике. Статья V морской конвенции отдавала все базы на итальянском побережье в распоряжение союзников. “Первый союзный флот” имел бы Бриндизи в качестве базы, и было рекомендовано, чтобы “Второй союзный флот” использовал Таранто, Мальту или Бизерту. Однако, если “Первый союзный флот” двинется на север, чтобы использовать Венецию в качестве базы, “Второй союзный флот” может последовать за ним в Бриндизи. На самом деле, по мере того как шла война, французская линейная эскадра утвердилась сначала в Аргостоли на острове Кефалония, а затем и на время войны на Корфу. Англичане и французы также обязались в статье VI обеспечить, насколько это возможно, достаточную военно-морскую поддержку итальянскому флоту, чтобы гарантировать, что военно-морская мощь союзников явно превосходит вражескую. В этом есть много чисто гипотетического, поскольку по мере того, как шла война, перспектива того, что эскадры крупных военных кораблей двинутся в северную Адриатику для встречи со своими австрийскими коллегами, становилась все более отдаленной. Вопрос о командовании в этом случае также не был проблемой для англичан. Их главные военно-морские интересы были в другом месте, и их отношение к Адриатике состояло в том, чтобы максимально ограничить свои обязательства. Это, как правило, облегчало англо-итальянские отношения в большей степени, чем франко-итальянские, если, конечно, итальянцы не просили подкрепления из северных вод. Это была совсем другая история. Дивизия британских линкоров, впервые прибывшая под командованием контр-адмирала Сесила Терсби, подтвердила этот низкий приоритет. Все они— "Куин" (Queen - Королева), "Лондон" (London), "Имплакейбл" (Implacable - Неумолимый) и "Принц Уэльский" (Prince of Wales) —были додредноутами, и два из них - "Лондон" и "Имплакейбл", имели длинный список серьезных неисправностей. "Имплакейбл" и "Лондон" были спущены на воду в 1899 году, "Куин" и "Принц Уэльский" - в 1902. Терсби признал, что корабли его дивизии постоянно нуждались в серьёзном ремонте. “Лондон” действовал без ремонта уже два года. Кроме того, "Имплакейблу" требовались новые трубки экономайзера. С непочтительностью, свойственной молодым, один мичман записал в своем дневнике: “Каковы были их [итальянцев] чувства, вполне можно себе представить, когда этот допотопный квартет [эскадра Терсби] был сброшен на них”(5). С течением времени британские линкоры становились все более ненужными, и к зиме 1917 года все, кроме "Куин", покинули Таранто. К тому времени он уже не был боевым кораблем. С декабря 1916 по февраль 1917 года "Куин" был переведен на службу в качестве корабля-склада для противолодочного заградительного патрулирования, его шестидюймовое вспомогательным вооружение было демонтировано, и на борту находилась только группа ухода и обслуживания. В мае 1917 года HMS Queen носил громкий титул “Флагман британских военно-морских сил”, но не более того (6). Британские крейсера, присоединившиеся к итальянцам, также ранее выполняли сложные и ответственные задания. Легкий крейсер "Дублин" (Dublin) был в хорошем состоянии, но у легкого крейсера "Дартмут" (Dartmouth) вышли из строя два котла, что значительно снизило его скорость. "Аметист" (Amethyst), к которому впоследствии присоединился однотипный (sister ship) "Сапфир" (Sapphire), был старым и сравнительно медленным — слишком медленным, отметил Терсби, чтобы обогнать австрийский броненосный крейсер "Санкт-Георг" (SanktGeorg), который, как сообщалось, находился в Каттаро (7). К сожалению, лучший корабль, "Дублин", был торпедирован австрийской подводной лодкой U. 4 9 июня и, хотя и не потоплен, но был выведен из строя. “Дублин” позже был заменен легким крейсером “Веймут” (Weymouth), а последний из класса "Жемчужина" (“Gem” – камень) ушел навсегда в 1916 году, сменившись более быстрыми и боеспособными "Бристолем" (Bristol) и "Глостером" (Gloucester). Однако число британских крейсеров оставалось на уровне четырех, несмотря на безуспешные попытки итальянцев увеличить их количество и качество. Этот тип военных кораблей доказал свою ценность на главном театре военных действий в Северном море и время от времени некоторые корабли выходили для эскорта конвоев или для поиска немецких рейдеров в открытом океане. Большее количество просто не могло быть выделено для Адриатики. Командование в Адриатике было несколько запутанным. Все операции в южной Адриатике инициировались и руководились главнокомандующим итальянским флотом в Таранто. До февраля 1917 года это был герцог Абруцци, которого уважали и любили большинство его иностранных союзников. Далее итальянский главнокомандующий отдавал необходимые приказы итальянским адмиралам в Адриатике. Терсби ежедневно встречался с герцогом, и герцог сообщал ему, что он собирается делать с британскими кораблями, и спрашивал, согласен ли Терсби. Затем итальянские адмиралы, под командованием которых служили британские корабли, отдавали необходимые приказы, но Терсби подчеркнул, что он возлагает на британское высшее военно-морское командование ответственность за то, чтобы корабли были готовы к службе, что командиры понимают приказы и считают их разумными и безопасными. Если же нет, то они не должны отказываться от исполнения без консультаций и утверждения Терсби. Кроме того, в Таранто находился французский офицер связи, который ежедневно встречался с герцогом и поддерживал связь как с французским главнокомандующим на Корфу, так и с французским начальником дивизии в Бриндизи. На море силы должны были подчиняться приказам старшего военно-морского командования. Французский «шеф дивизии» и старший офицер британского военно-морского флота в Бриндизи, естественно, присутствовали на совещаниях итальянских офицеров в штабах (8). Терсби, однако, дал понять, что существует потенциальное британское вето на приказы итальянских адмиралов, если они будут сочтены неразумными или небезопасными. Неизбежно возникал вопрос: как можно примирить возможность обращения к далекому Терсби в Таранто с возможной необходимостью немедленных действий в быстро развивающейся ситуации? Командование, что неудивительно, в конечном счете не сработало. Преемник Терсби в 1916 году, контр-адмирал Марк Керр (Mark Kerr), был разочарован тем, что у него “не было никакой исполнительной работы или командования”. Британские крейсеры, подводные лодки и дрифтеры были подчинены различным итальянским адмиралам, и он мог “только просить о вещах, которые, как я знаю, я не получу, и указывать методы, которые, как я знаю, не будут примененены” (9). Абруцци в Таранто неизменно принимал советы Керра, но они не всегда выполнялись итальянским главнокомандующим в Бриндизи. Всё больше раздражаясь, Керр в конце концов, сумел к сентябрю 1916 года перевести базу дрифтеров в Таранто, где они будут работать под его руководством. Керру также удалось добиться использования старого крейсера типа “Гем” - "Топаз". Несмотря на то, что к этому времени он был слишком тихоходным для работы с крейсерами в Бриндизи, корабль превосходно служил адмиральской яхтой и позволял Керру проходить вдоль линии дрейфующих судов в инспекционных поездках, не полагаясь на выделенный итальянский эсминец. Это было к счастью, так как осенью 1916 года итальянские эсминцы и миноносцы почти исключительно использовались для сопровождения транспортов либо в Салониках, либо в портах на албанском побережье. Однако в марте 1917 года "Топаз" понадобился в других районах, особенно в Красном море, и покинул Таранто, ограничив мобильность Керра. Французы также с трудом выполняли свои обязательства перед итальянцами. Они были обязаны предоставить дюжину эсминцев, но французский флот также испытывал затруднения с этим классом военных кораблей. Французы в годы, непосредственно предшествовавшие началу войны, предприняли серьезные усилия для достижения превосходства в капитальных кораблях над потенциальной австро-итальянской комбинацией в Средиземном море, но строительство быстрых легких кораблей по французской программе было отложено на более поздний период. Война вмешалась в планы, и французский флот оказался без каких-либо быстрых легких крейсеров, которые оказались столь полезными. Было также слишком мало надежных современных эсминцев. В первый месяц войны вице-амирал Буэ де Лапейрер (Boué de Lapeyrère), тогдашний французский главнокомандующий, жаловался, что даже его новые 850-тонные эсминцы не были надежными, годились для парадов, но не в качестве военных кораблей. Дюжина французских эсминцев, отправившихся в Бриндизи, была названа “Французской дивизией Адриатики” и разделена на два дивизиона (или две эскадрильи). Корабли были 850-тонные типа “Биссон” (Bisson), 800-тонные типа ”Букле” (Bouclier) и меньшие типа 530-тонных “Спаги” (Spahi), завершенные постройкой в 1909-1914 годах. Они, вероятно, были лучшими из тех, что были у французов, обычно считались эффективными и надёжными, но периодически могли быть отозваны все или частично для обеспечения других чрезвычайных ситуаций, таких как переброска французских экспедиционных сил в Салоники осенью 1915 года или переброска остатков сербской армии с Корфу в Салоники весной 1916 года.
Шесть французских подводных лодок в Бриндизи принадлежали к многочисленному классу “Плювиоз” (Pluviôse), построенному с 1908 по 1911 год и в целом считавшемуся хорошими морскими лодками, но им мешал паровой двигатель, который снижал скорость, с которой они могли погружаться. Старый линкор "Марсо" (Marceau) служил депо для французских подводных лодок в Бриндизи.Подводные лодки работали на пределе своих возможностей, понеся некоторые потери и добившись определенных успехов. Но, подобно старым британским подводным лодкам класса “В” на севере в Венеции (о которых наконец вспомнили в октябре 1916 года), их возможности при неблагоприятных обстоятельствах были немногочисленны и минимальны. "Бернулли" (Bernouilli) торпедировал "Чепель" (Csepel) у Каттаро 4 мая 1916 года, уничтожив взрывом корму эсминца, который, однако, уцелел. Это с лихвой компенсировалось потерей "Фуко" (Foucault) авиацией в сентябре следующего года. Действия французских подводных лодок вряд ли были значимыми. Особенно плохи были франко-итальянские отношения в Бриндизи. Начальником дивизии (chef de division) французских флотилий в Адриатике большую часть 1916 года был капитан 1 ранга Анри де Каккере (Capitaine de vaisseau Henri de Cacqueray), волевой офицер, который просто не смог поладить со своими итальянскими союзниками и, по-видимому, не скрывал своего презрения к ним. Наконец, в ноябре он был неохотно переведен в друге подразделение французским морским министром. Преемник де Каккерея, капитан 2 ранга, быстро повышенный в звании до капитана 1 ранга, Жозеф Фрошо (Capitaine de frégate Joseph Frochot), оказался более сговорчивым. В более широком масштабе проблема возможного усиления итальянского флота дивизионом французских полудредноутов типа “Дантон” (Danton) оставалась нерешеным предметом бесплодных переговоров на протяжении всего 1916 года. Перед тем как покинуть свое адриатическое командование в мае, Терсби посетовал: “Французские и итальянские флоты вполне способны справиться с австрийским флотом, но использовать их в качестве отдельных частей - большая трата сил. Недостаточно крейсеров и эсминцев, чтобы обслуживать два флота, и, несомненно, если они объединятся, многие из старых линкоров могут быть либо выведены из строя, либо использованы в другом месте” (14). Вопрос о том, кто бы мог первым обратиться к услугам французских эсминцев в Бриндизи, если бы французский главнокомандующий на Корфу потребовал их для своего собственного флота в случае австрийской вылазки, также остался без ответа. Возможно, это было удачей, что тема становилась все более и более теоретическим вопросом, поскольку возможность того, что австрийский флот выйдет на решительный бой в южной Адриатике, становилась все более отдаленной. К весне 1917 года у союзников появились более насущные проблемы, особенно вследствие влияния неограниченной подводной кампании. Французский флот на Корфу сам по себе превосходилн австрийский. Его ядро состояло из вооруженных 340-мм [13,4-дюймовых] орудиями дредноутов "Прованс" (Provence), "Лотарингия" (Lorraine) и "Бретань" (Bretagne) и «двенадцатидюймовых» дредноутов "Курбе" (Courbet), "Жан Бар" (Jean Bart), "Франс" (France) и "Париж" (Paris). С четкой симметрией эти силы противостояли, соответственно, четырем “Тегеттоффам” и трем полудредноутам “Радецким” в Поле. Однако у французов также было пять уцелевших полудредноутов типа "Дантон", по крайней мере, сравнимые с "Радецкими", а также пять додредноутов типа "Патри" (Patrie), хотя некоторые из последних были отделены для Эгейского моря. Французы могли бы также воспользоваться услугами пяти или шести больших броненосных крейсеров, хотя не все из этих кораблей были бы доступны постоянно. Были, например, сформированы отряды, вызванные вмешательством в греческие дела, и, конечно, корабли периодически отсутствовали для ремонта на верфях. Теперь эти движения были сопряжены с опасностью. Линкор "Дантон" был торпедирован и потоплен 19 марта 1917 года примерно в тридцати милях к югу от Сардинии, возвращаясь с ремонта в Тулоне. Тем не менее, даже учитывая количество старых линкоров и крейсеров, находившихся на отдельной службе в Леванте, шансы против любой австрийской вылазки австрийских тяжелых кораблей были велики. По иронии судьбы, именно в легких кораблях и флотилиях миноносцев французы были сравнительно слабы. Ничто не могло сравниться с австрийскими "Новарами", и было также проблематично, сколько эсминцев сможет собрать французский главнокомандующий, если он выведет свою боевую эскадру в море. Французским главнокомандующим с декабря 1916 года был вице-амирал М. Гоше (M. Gauchet), который будучи теоретически главнокомандующим в Средиземном море, все более и более сводил своё влияние к сверхъестественной полумистической роли. Большие французские корабли оставались в основном бездействующими на Корфу в течение всего 1917 года. Гоше, казалось, был занят тем, что старался подготовить своих людей к встрече с австрийским флотом, которой не суждено было произойти, в то время как подводная война становилась все более интенсивной, и англичане неуклонно принимали или были вынуждены учитывать ее развитие. Французы также ощутили неумолимо возрастающие требования к экипажам патрульных кораблей для борьбы с подводной угрозой, и в 1917 году они были вынуждены оставить некоторые корабли в резерве, чтобы сэкономить на живой силе. Из боевого состава были выведены два старых линкора в апреле, а затем два больших броненосных крейсера в августе. Бриндизи был единственным портом на итальянском адриатическом побережье к югу от Венеции, подходящим для базы. Здесь обычно стояли быстроходные корабли флотилий миноносцев и легкие крейсера итальянского флота, хотя некоторые из них часто направлялись в Валону. Пять итальянских дредноутов— "Данте Алигьери" (Dante Alighieri), "Конте ди Кавур" (Conte di Cavour), "Джулио Чезаре" (Giulio Cesare, *с 1948 года - Новороссийск), "Андреа Дориа" (Andrea Doria) и "Дуилио" (Duilio) —оставались в Таранто, все менее и менее склонные играть какую-либо важную роль в войне (16). Итальянская вторая дивизия, четыре быстроходных легких линкора:"Регина Елена" (Regina Elena), "Наполи" (Napoli), "Рома" (Roma) и "Витторио Эмануэле" (Vittorio Emanuele), были больше похожи на боевые крейсера, чем на настоящие линкоры, с основным вооружением всего в два двенадцатидюймовых орудия. Они чередовались, переходя между Таранто, Бриндизи и Валоной. То же самое относилось и к трем большим броненосным крейсерам - "Пиза" (Pisa), "Сан-Джорджо" (San Giorgio) и "Сан-Марко" (San Marco) третьей дивизии. В мае 1917 года старшим военно-морским офицером в Бриндизи и командиром “Дивизиони Эсплоратори” (“Divisione Esploratori” - разведывательная лёгкая дивизия) был контр-адмирал Альфредо Эктон (Alfredo Acton). Дивизия состояла из трех эскадренных или разведывательных крейсеров-скаутов "Кварто" (Quarto, около 3400 тонн) и чуть больших (около 4000 тонн) “Нино Биксио” (Nino Bixio) и “Марсала” (Marsala). Корабли, построенные в 1913 и 1914 годах, были итальянскими аналогами австрийских "Новар". По мнению одного военно-морского историка, "Кварто" был самым удачным кораблем в итальянском флоте, а два других не достигли запланированной скорости (17). Численность итальянских и французских эсминцев варьировалась из-за частого образования временных отрядов специального назначения и растущих требований противолодочной борьбы. Итальянцы намеревались иметь три флотилии (эскадрильи) по три дивизиона (отряда) в каждой, одна из которых всегда была готова к выходу в море, другая - через полчаса, а третья - через шесть часов. К весне 1917 года они получили важное подкрепление в виде трех “esploratori minori” (малые скауты-разведчики или лидеры эсминцев) — “Раччии” (Racchia), “Аквилы” (Aquila) и “Мирабелло” (Mirabello). Эти примерно 1700-2000-тонные корабли были больше и мощнее вооружены, чем большинство эсминцев, и они были чрезвычайно быстры. Первоначально "Аквила" был одним из четырех больших эсминцев-лидеров, заказанных румынским правительством и реквизированных итальянским флотом после вступления Италии в войну. Он был рассчитан на 36,5 узлов, и этот класс считался самым быстрым в итальянском флоте (18). Итальянцы также планировали создать в Бриндизи флотилию малых миноносцев, состоящую из четырех дивизионов по четыре корабля в каждой из миноносцев прибрежного действия и двух дивизионов по пять единиц в каждой из миноносцев открытого моря. Они не были полностью сформированы к середине мая 1917 года. Корабли должны были работать в Бриндизи, либо охотясь на подводные лодки, либо обеспечивая выходы более семи эскортных кораблей в неделю, необходимых для эскортирования транспортов, проходящих между Бриндизи и Валоной или Санти-Карантой в Албании (19). Значительная часть итальянских военно-морских ресурсов по-прежнему направлялась в Венецию, где поддержка армии оставалась приоритетом. Кроме трех старых "Сен-Бонов", там был дивизион из трех эскадренных миноносцев типа "Поэрио" (Poerio) и двух больших эсминцев типа "Нулло" (Nullo), дивизион 400-тонных эсминцев типа "Карабинере" и большое количество малых миноносцев. Итальянцы решили, что им больше нужны современные "Поэрио" и "Нулло" в южной Адриатике, и намеревались заменить их эскадрой из четырех меньших и более старых эсминцев класса "Ардито" (Ardito), развернутых с юга. Однако корабли были временно оставлены в Венеции из-за надвигающегося возобновления наступления итальянской армии. Венеция была также базой большинства итальянских подводных лодок, примерно шестнадцати-семнадцати, усиленных двумя британскими подводными лодками типа “Н” (20). Наиболее многочисленный британский вклад в Адриатическую кампанию к весне 1917 года не состоял из специально построенных военных кораблей. Вместо этого применялась разношерстнаяй коллекция дрифтеров и траулеров - большинство бывших рыболовецких судов - которые были наняты для создания заграждения в проливе Отранто. Эта идея, по-видимому, впервые была выдвинута тогдашним первым лордом адмиралтейства Уинстоном Черчиллем на конференции в мае 1915 года в Париже, ведущей к военно-морской конвенции накануне вступления Италии в войну. В то время Черчилль великодушно предложил пятьдесят траулеров и пятьдесят миль сигнальных сетей для подводных лодок, если итальянцы вооружат и вооружат их. Итальянцы не проявили особого энтузиазма, поскольку вооружить и укомплектовать их людьми было бы непросто. Поэтому британские траулеры присоединились к Дарданелльской кампании и доказали свою состоятельность. Тем временем итальянцы познали суровые реалии подводной войны. Отныне никогда не будет слишком много мелких судов типа дрифтер (drifter – бродяга, малый рыболовный траулер). Теперь они выполняли множество обязанностей, таких как патрулирование, сопровождение, поиск и преследование подводных лодок и траление. К сожалению, итальянцы не имели их в достаточном количестве. Поскольку подводная война в Средиземном море развивалась по мере того, как прибывали все новые немецкие подводные лодки, и с очевидной неспособностью итальянского флота предотвратить свободный проход этих подводных лодок через пролив Отранто, Адмиралтейство решило действовать самостоятельно. 30 августа 1915 года оно отдало приказ различным военно-морским базам на Британских островах подготовить шестьдесят дрейфующих судов к отплытию в Адриатику как можно скорее. Коммандер Дж. О. Хэтчер, назначенный командовать ими, когда-то служил в торговом флоте и поступил на флот по дополнительному списку. Он служил на базе траулеров в Гримсби, где его описывали как человека, обладающего “яркой личностью с неограниченной энергией и движущей силой ... сумевшего навести порядок из хаоса и победить любого обструкциониста” (22). Кокрейн, второй по старшинству офицер, уволился из военно-морского флота за десять лет до войны, а молодые офицеры дивизии дрифтеров были из Королевского военно-морского резерва. Матросы по большей части были рыбаками, и жизнь на дрифтерах сильно отличалась от жизни на обычном военном корабле Королевского флота. Позднее Кокрейн вспоминал о своем первом впечатлении перед отъездом к известному флотскому писателю Э. Кеблу Чаттертону: “Что касается экипажа "Ремембранса" (Remembrance), то достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что это все равно была забавная война. Ни один флотский офицер не ожидал, что дрифтермены будут все умны и безупречны в своей униформе, но коллективно экипажи дрифтеров представлял собой серьезное испытание для их нового капитана". Кокрейн уточнил: там был шкипер, который был “явно смазан маслом”, шестидесятилетний помощник в котелке и “слепой пьяный” повар на своей койке. Тем не менее, дрифтеры “в течение нескольких коротких недель ... улучшатся до неузнаваемости.” Независимо от внешнего вида бродяг, “человеческий материал был из лучших” ... Первая группа прибыла в Таранто 22 сентября к явно пораженному Терсби, который позже сетовал: ”Вы можете себе представить мое удивление, когда внезапно на меня свалили 60 дрифтеров без организации, провизии, припасов или чего-либо еще“. Итальянцы арендовали торговое судно "Галлиполи" апулийской линии, которое должно было стать их головным судном в Бриндизи, и предоставили второй корабль, "Адриатико", в ноябре. Дрифтеры были разделены на три дивизии: две с сетями и одна в порту Бриндизи. Два дрифтера из каждой дивизии обычно находились на вспомогательной базе в Таранто для докового осмотра, очистки котлов и ремонта. Кокрейн также пользовался небольшим вспомогательным пароходом, предоставленным итальянцами. Корабль был вооружен тремя шестифунтовыми пушками, назван "Маззини" (Mazzini), и использовался для проверки дрейфующих судов, обеспечения водой, доставки почты и проверки правильности расположения дрейфующих судов на позиции. Дрифтеры были отправлены безоружными, и Терсби пришлось крутиться, чтобы наверстать упущенное. К 17 октября около двадцати судов были вооружены, и Терсби надеялся завершить процесс за неделю. Он был несколько излишне оптимистичен: вооружение было завершено только 8 ноября. Орудия были в основном итальянские 57-мм и 47-мм с некоторыми британскими трехфунтовыми пушками (26). К счастью, процесс был завершен вовремя, так как дрифтеры были чрезвычайно уязвимы, и один из них, "Реастор" (Restore), вооруженный только пятью винтовками, был потоплен палубной пушкой немецкого U. 39 примерно в двадцати милях к юго-западу от острова Сасено 12 октября (27). Подводная лодка возвращалась в Каттаро. Идея о том, что дрифтеры будут запутывать подводные лодки в своих сетях в проливах, лучше выглядела на бумаге, чем могла быть реализована на практике. Терсби быстро обнаружил проблемы: “Боюсь, у меня не хватает и половины дрифтеров. Те, кто выходили на прошлой неделе, сообщили, что видели несколько подводных лодок, но все они находились в 2-3 милях. Большое пространство для наблюдения, и мы хотим, чтобы наша завеса была более протяженной" (28). Область, в которой обычно работали дрифтеры, лежала между параллелями 39° 55' N и 40° 30' N, что представляло собой ширину от сорока пяти до семидесяти миль. С приближением зимы погода ухудшилась. Судам приходилось при шторме укрываться в портах, и сети часто терялись. В других случаях сети оставляли, чтобы преследовать подозрительные подводные лодки. Незнакомые течения в Адриатике также затрудняли дрифтерам поддержание позиции. Отсутствие обычных огней в условиях военного времени усугубляло проблему. Терсби считал, что нужно сорок судов за одно дежурство, а для этого, считая ремонт и отдых, всего понадобится восемьдесят дрифтеров на станции. Однако его просьбы к Адмиралтейству о дополнительных дрифтерах были отклонены до 15 ноября, когда Адмиралтейство приказало отправить еще сорок кораблей, первые из которых начали прибывать в Таранто 7 декабря. Дрифтеры не добились успеха против подводных лодок и, несмотря на их легкое вооружение, оставались уязвимыми. 18-19 декабря "Лотти Лиск" (Lottie Leask), вооруженный трехфунтовой пушкой, был потоплен подводной лодкой (вероятно, немецкой U. 39) в двадцати милях к западу-северо-западу от Сасено (29). В зимние месяцы 1916 года дрифтеры были в основном заняты эвакуацией сербской армии и прикрытием транспортов. Дрифтеры играли важную роль в обеспечении передвижения или переброске войск из примитивных албанских портов на более крупные пароходы. По меньшей мере, двое погибли на минах. Терсби докладывал, что “… Они оказали огромную услугу и полны энтузиазма” и что Хэтчер и Кокрейн, несомненно, организовали и управляли дрифтерами “самым эффективным образом” (30). Однако, когда эвакуация была завершена и дрифтеры возобновили охоту на подводные лодки в полном составе, успех снова ускользнул от них. В апреле Терсби запросил у Адмиралтейства еще сорок-пятьдесят дрифтеров плюс сорок или более моторных катеров. Он обосновал свою просьбу, указав на постоянную работу, проделанную дрифтерами с момента их прибытия в сентябре прошлого года, и на обширную акваторию, которую они патрулировали. Она простиралась на восемьдесят миль от Бриндизи и имела сорок миль в ширину в самом узком месте. Напряжение и износ начали сказываться, и к середине марта ещё восемь дрифтеров были потеряны, в основном из-за мин. Адмиралтейство, однако, после долгих обсуждений пришло к выводу, что они не могут выделить более десяти кораблей из своих вод (31). К сожалению, в мае пришлось выделить двадцать четыре дрифтера, чтобы помочь прикрыть переброску сербской армии с Корфу на Салоники, и снова Терсби признал, что “патруль Отранто в настоящее время практически бесполезен” (32). Во второй половине мая 1916 года Терсби покинул Адриатику, чтобы стать главнокомандующим эскадрой Восточного Средиземноморья в Эгейском море.
Его преемником стал контр-адмирал Марк Керр, один из самых интересных, хотя и противоречивых адмиралов в Королевском флоте. Он был чрезвычайно увлечён авиацией и был первым старшим офицером, получившим квалификацию пилота. Он возглавлял военно-морскую миссию в Греции в начале войны, и был, и останется активным сторонником греческого короля Константина, что было непопулярной позицией, поскольку король считался прогерманским или в лучшем случае нейтральным, и, в конце-концов был вынужден отправиться в изгнание союзниками в 1917 году (33). Роялистские настроения Керра привели одного британского адмирала к саркастическому замечанию по поводу известия о его назначении на Адриатику: “Как он будет счастлив общаться с герцогом д'Абруцци” (34) из Италии. Характерно, что вскоре Керр выступил за организацию воздушногой налета на торпедный завод в Фиуме с помощью гидросамолетов, доставленных на расстояние удара крейсерами или другими кораблями с заранее подготовленной подводной засадой на случай выхода австрийцев. Он считал, что завод в Фиуме был единственным торпедным заводом в Австрии, и его разрушение “ограничит будущие передвижения подводных лодок, базирующихся на Адриатике.” План был поддержан герцогом Абруцци, но, к сожалению, Керр не смог получить сорок или пятьдесят гидросамолетов, которые считал необходимыми. Керр также хотел, чтобы четыре британских эсминца и две субмарины типа "Е" или четыре более мелкие субмарины типа "Н" послужили примером для итальянцев и позволили британцам вести более агрессивное патрулирование (35). Но больше всего Керру хотелось, чтобы дрифтеров было больше. В то время их было недостаточно, чтобы покрыть расстояние, а те, что у них были, были перегружены работой — десять дней в море и два дня в гавани — и не могли вести наблюдение так хорошо, как это было необходимо, или не могли содержаться в рабочем состоянии. Кроме того, они были чрезвычайно уязвимы, что, по-видимому, продемонстрировала потеря еще одного дрифтера в австрийском рейде эсминцев "Оржен", "Балатон" и трех миноносцев в ночь с 31 мая на 1 июня. Керр считал, что “у них практически нет защиты, и если они (германцы) получат несколько подводных лодок, я ожидаю, что они (дрифтеры) подвергнутся нападению, и если они не будут защищены, они могут быть уничтожены в любой день или ночь.” Он чувствовал себя и свои корабли уязвимыми, полагаясь на французскую или итальянскую помощь эсминцев, подводных лодок и легких крейсеров. Именно по этой причине Керр так стремился получить четыре британских эсминца, а также подводные лодки, чтобы создать две линии судов на позиции с эсминцами по обе стороны от них и подводными лодками на севере. Он считал, что его союзники, как французы, так и итальянцы, “не понимают, как держать патруль на ходу, если нет волнения” (36). Керр действительно был адмиралом с авиационным складом ума, и его предложения использовать авиацию стратегическим образом - чтобы помешать австрийцам вести подводную войну, уничтожив их торпедоносный потенциал - были в некоторых отношениях дальновидными. К сожалению, его разведданные об Австро-Венгрии, по-видимому, были не очень хороши. Через несколько дней после начала войны с Италией австрийцы начали переносить производственные мощности фабрики Уайтхеда в Санкт-Пелтен (St. Pölten), далеко вглубь страны и в безопасное место от воздушного нападения. Более того, немцы, которые вели большую часть подводной войны, могли бы получать свои торпеды по железной дороге непосредственно из Германии и не были бы затронуты предложенными Керром действиями. Керр быстро перешел к идее усиления заградительного барража Отранто. Через месяц после своего прибытия он написал в частном письме Первому Морскому лорду: “Средиземное море кажется мне торговой артерией, которая будет перерезана и, если ее не связать, обескровит нас до смерти. Все подводные лодки приходят и уходят из Каттаро. Мы слышим каждый день на многих наших радиостанциях направленую работу радиостанций Телефункен подводных лодок. Австрийский самолет пролетает над дрифтерами и сообщает, где они находятся, и так как вода глубока, а разрывы велики, они ныряют и безнаказанно уклоняются от нас” (38). В середине сентября вместо желаемых 150 дрифтеров осталось только 96. Адриатика получила и другие подкрепления, а именно двенадцать моторных катеров, поддерживаемых вооруженной паровой яхтой "Катания" (Catania). Последняя, под командованием герцога Сазерленда, была снабжен мастерской, служила базовым кораблем для катеров, первоначально в Египте, а теперь в Италии. Моторные катера, обозначенные не по названию, а по номерам “МЛ”, были семидесятипятипятифутовыми лодками с деревянным корпусом, работающими на бензиновых двигателях. Они производились американской компанией "Элко", собирались в Монреале и использовались для выполнения широкого круга задач, особенно противолодочных работ и береговых минных тралений. Они базировались в Галлиполи, небольшом порту в сорока пяти милях к юго-востоку от Таранто с базой в Триказе. Триказе был чрезвычайно примитивен, но располагался на Адриатическом побережье в проливе Отранто. Использование моторных катеров, вероятно, было ограничено плохой погодой, а их серая краска и небольшие размеры затрудняли их обзор, а также представляли опасность, что их могут принять за подводные лодки. Поэтому на их корпусах, в конце-концов, были нарисованы белые диагональные линии, чтобы избежать инциденты. К сожалению, этот способ сделать MLS более заметным для итальянских патрулей также имел эффект, делающий их более заметными для подводных лодок. Бензиновые двигатели MLs представляли собой большую опасность пожара (39). Точный район, в котором работали дрифтеры, естественно, был подвержен изменениям и частично зависел от активности противника и ресурсов союзников, доступных для их защиты. В течение лета 1916 года эта защита неуклонно сокращалась. Подводные лодки усложняли жизнь патрулям союзников в дневное время. 23 июня итальянский вспомогательный крейсер, переоборудованный лайнер "Читта ди Мессина" (Città di Messina), был торпедирован и потоплен примерно в двадцати милях к востоку от Отранто австрийской подводной лодкой U. 15. Итальянский крейсер находился в компании с французским эсминцем ”Форш” (Fourche), который быстро произвёл атаку глубинной бомбой на подводную лодку. Атака, казалось, дала свои результаты. Появилось нефтяное пятно, и командир эсминца предположил, что подводная лодка потоплена, и остановился, чтобы спасти выживших. Это была роковая ошибка. Подводная лодка была очень даже жива, и "Форш" разорванный надвое взрывом торпеды, затонул менее чем за минуту с потерей девятнадцати человек. Итальянцы перестали использовать крейсера в дневное время и оставили защиту линии дрейфующих кораблей на эсминцы. Это не спасло дрифтеров ранним утром 9 июля, когда Хорти на "Новаре" совершил налет на линию к западу от Сасено, потопив "Аструм Спей" (Astrum Spei) и "Клавис" (Clavis), повредив "Бен Буй" (Ben Bui) и "Берд" (Bird) и взяв в плен девять британских моряков. Австрийцы ушли до прибытия итальянских эсминцев, и на следующий день, 10 июля, один из итальянских эсминцев, "Импетуозо" (Impetuoso), был торпедирован и потоплен австрийской подводной лодкой U. 17 у Бриндизи. Итальянцы пришли к выводу, что дрифтеры больше не могут быть эффективно защищены, и линия дрифтеров была соответственно смещена на юг в менее уязвимое положение (40). В сентябре 1916 года Керр установил линию дрифтеров, идущую от точки в пяти милях к северу от Санта-Мария-ди-Леука до острова Фано, а затем поворачивающую на юг к Самофракии. У него было достаточно “бродяг”, чтобы установить небольшую вторую линию барьера, которая периодически сдвигалась. Однако, он все еще сознавал уязвимость дрифтеров и жаловался: “У нас нет защиты для наших дрифтеров ни с моря, ни с неба” (41). 30 октября в резиденции герцога Абруццкого в Таранто состоялось специальное совещание по поводу заграждения Отранто. Французское предложение о том, чтобы зона заграждения была отдана французскому командиру дивизии в Бриндизи для достижения единства командования, было отклонено. Это предложение было неприятно итальянцам, особенно потому, что в тоже время это означало бы, что очень непопулярный и резкий де Каккере будет командовать операционной зоной. Французы также предложили перенести линию дрифтеров на север с линией Сан-Катальдо - Сасено в качестве северной границы. К югу от дрифтеров будут патрулировать дежурные французские эсминцы. Это французское предложение было неприемлемо для Керра, который указал, что линия была бы на таком же расстоянии от австрийской базы в Каттаро, как и от потенциальной поддержки из Бриндизи, и, следовательно, слишком уязвима. Кроме того, было бы потеряно слишком много времени, чтобы добраться до него от базы дрифтеров в Таранто по сравнению с более южной линией. Керр также утверждал, что более опасная линия на севере на самом деле дает не больше шансов поймать подводную лодку, чем более безопасная линия на юге. Результатом стал компромисс, предложенный герцогом Абруцци: поставить линию дрифтеров, идущую от Отранто до Аспроруги, к югу от мыса Лингетта. Итальянцы также установят минное поле, протянувшееся к востоку на десять миль, и, если позволят другие обязательства, попытаются выставить на патрулирование два эсминца. Компромисс был приемлем для Керра, потому что самая опасная часть линии теперь находилась на некотором расстоянии к югу от Валоны. Предлагаемое итальянское минное поле также уменьшит площадь, которую должны будут патрулировать дрифтеры. Однако помимо этого итальянцы отказались рисковать какими—либо дополнительными драгоценными эсминцами в патруле - они указали, что три уже были торпедированы, - но предложили перебросить двадцать два траулера с Тирренского моря и еще восемнадцать прибрежных миноносцев на барраж, а также увеличить количество своих самолетов в Бриндизи и Валоне. Дополнительные траулеры позволят итальянцам патрулировать севернее линии дрифтеров. Кроме того, легкий крейсер всегда будет находиться под парами в Бриндизи, готовый к отплытию через полчаса. Хотя обещание итальянских подкреплений было на самом деле больше, чем ожидали французы, вопрос о командовании заградительным огнем оказался в абсолютном тупике. Абруцци и не думал отдавать командование проливом Отранто неитальянцу и угрожал отставкой, если эта идея будет принята. Керр был достаточно мудр, чтобы помалкивать, но его собственный вывод был таков, что неудивительно, - проблема не будет решена, пока англичане не пошлют достаточно эсминцев и мореходных малых судов под командованием старшего британского военно-морского офицера, который мог бы развернуть достаточно дрифтеров, чтобы сформировать двойную линию в любое время, принимая во внимание необходимость дрифтеров в отдыхе, ремонте и осмотре (42). Неудивительно, что Керр добивался британского контроля над блокадой Отранто. Ему мешало то обстоятельство, что после конференции в Отранто Адмиралтейство все еще не могло предоставить более двадцати дополнительных дрифтеров. Существовала перспектива появления четырех британских эсминцев типа “Н”, но они были задержаны на Мальте для защиты торговли. Итальянцы и французы прочесывали дальние страны, включая Японию и даже нейтральные источники, в поисках новых траулеров, которые можно было бы приспособить для противолодочной работы. Итальянцы добились некоторого успеха и смогли предоставить еще двадцать траулеров, как было обещано на конференции, взятых с западного побережья Италии. Они должны были патрулировать севернее линии дрифтеров. Французские и итальянские обещания о дополнительных канонерских лодках для барража, однако, остались просто обещаниями. Итальянцы нуждались в этих более мощных кораблях для защиты перевозок в Албанию и из Албании и баз, которые они там основали (43). Дрифтеры оставались потенциально уязвимыми, и это было продемонстрировано в ночь на 22 декабря, когда четыре австрийских эсминца класса "Гусар" под командованием Корветтен-капитана Богумила Новотного (Korvettenkapitän Bogumil Nowotny) на “Шарфшютце” (Scharfschütze) вместе с "Динарой" (Dinara), "Велебитом" (Velebit) и "Рекой" (Reka) совершили набег на линию (44). К счастью для дрифтеров, повреждения получил только один дрифтер, набег был прерван из-за быстрого прибытия шести французских эсминцев “Каске” (Casque), “Проте” (Protet), “Коммандан Ривьере”(Commandant Rivière), “Коммандан Бори”(Commandant Bory), “Дехорте”(Dehorter), и “Бутефеу” (Boutefeu), которые случайно оказались поблизости по пути в Таранто для сопровождения транспортов на следующее утро. Командир французских эсминцев капитан де фрегате Бреар де Буазанже (Bréart de Boisanger) на “Каске” прореагировал так, как и следовало ожидать от предприимчивого командира эсминца. Он направился на сигналы тревоги дрифтеров и звуки выстрелов. Следует упомянуть, это была ночь и технологии эффективного управления быстроходными эсминцами в этих условиях еще не существовало. Вице-адмирал сэр Реджинальд Бэкон, командовавший в то время дуврским патрулем, описал ситуацию часто цитируемыми словами: “Остановить рейд экспрессов с выключенными огнями ночью на Клэпхемской станции так же легко, как остановить рейд 33-узловых эсминцев ночью, такой же черной, как Эребус, в водах, таких же широких, как Ла-Манш” (45). Шесть французских эсминцев водоизмещением более 800 тонн превосходили по вооружению 420-тонные "Гусары" (два 100-мм орудия, четыре 65-мм орудия и четыре торпедных аппарата против шести 6,6-см орудий и двух торпедных аппаратов), но это компенсировалось темнотой. Вскоре дела у французов пошли плохо. Второй в строю не заметил затененного сигнала “Каске” увеличить скорость и изменить курс, и в результате за эсминцем следовал только “Коммандан Ривьере”. Остальные эсминцы потеряли связь со своим командиром. Затем снаряд, попавший в кормовое котельное отделение, временно вывел из строя “Коммандан Ривьере”, оставив Каска в одиночестве, хотя его командир думал, что за ним следуют остальные его силы. "Каск" медленно догнал противника, уклонился от торпеды, и выпустил собственную, но получил попадание в переднее котельное отделение, что снизило его скорость до двадцати трех узлов. Австрийцы бежали, но французов ждали еще большие неприятности. Адмирал Актон в Бриндизи приказал трем итальянским эсминцам во главе с "Аббой" (Abba) совершить выход в попытке отрезать австрийцев. За ними следовал британский легкий крейсер "Глостер" в сопровождении двух итальянских эсминцев. Французские и итальянские эсминцы буквально столкнулись в темноте, когда "Абба" протаранил "Каска", а чуть позже "Бутефеу" протаранил "Аббу". Два поврежденных эсминца пришлось отбуксировать обратно в Бриндизи, чтобы починить их. Эсминцам пришлось драться еще на следующий день. Во время их возвращения сигнальщики заметили немецкую подводную лодку UB.36, которая была атакована до того, как у нее появилась возможность использовать свои торпеды. Подводная лодка ускользнула. В свою очередь, французская подводная лодка "Ле Верье" (Le Verrier) у Каттаро, по-видимому, заметила вдалеке возвращающихся австрийцев, но была не в состоянии действовать. Все это дело на стороне союзников было наглядным примером проблем, связанных с командованием и управлением различными национальностями и группами кораблей на большой скорости в темноте, хотя австрийцы также мало что достигли при высоком риске потерь, которому они подверглись (46).
На военно-морской конференции союзников, состоявшейся в Лондоне 23 и 24 января 1917 года, англичане добились, по крайней мере, некоторых из своих целей в проливе Отранто. Итальянцы согласились на вывод британских линкоров из Таранто, за исключением, как уже упоминалось, "Куин", который должен был остаться в качестве депо для дрифтеров. Удержание этого корабля было вызвано отчаянной потребностью итальянцев в тоннаже. Они были вынуждены вернуть корабли, использовавшиеся до тех пор экипажами траулеров в качестве депо. Большая часть команды королевского корабля была отозвана для выполнения других обязанностей, так что старый линкор теперь был чуть больше, чем призрак, конечно, не готовый играть роль в любом потенциальном морском сражении. Англичане стремились вывести в резерв и другие старые линкоры, которые не выполняли никаких полезных действий и экипажи которых были крайне необходимы для других работ и кораблей. Англичане также получили французское и итальянское согласие на вывод из Эгейского моря всех своих линкоров, кроме двух. Британцы будут усилены у Дарданелл двумя французскими броненосцами “Патри”. Ценой за итальянское соглашение было обещание, что вывод войск будет осуществлен только в том случае, если “значительные” французские силы будут постоянно размещены на Корфу, и что англичане “приложат все усилия”, чтобы усилить итальянцев “удобным количеством легких судов, когда они будут доступны". Союзники согласились с тем, “что крупные [наступательные] операции в Адриатике в настоящее время невозможны, но что мелкие операции должны проводиться энергично.” Итальянцы тоже согласились, по крайней мере на данный момент, что французский главнокомандующий примет командование, если “большая часть французских военно-морских сил в Средиземном море” когда-либо примет участие в операциях в Адриатике. Это было маловероятно, и, возможно, именно поэтому итальянцы, казалось, согласились (47). Англичане добились крупной уступки в отношении заграждения Отранто, чего давно желали Терсби и Керр. Союзники сошлись во мнении, что средств для защиты дрифтеров недостаточно, но для более эффективной организации и лучшей обороны они согласились, что система заградительного барража будет непосредственно подчиняться британскому офицеру, который будет действовать в качестве коммодора. Он будет находиться непосредственно под командованием итальянского главнокомандующего и в этих водах сможет пользоваться услугами всех французских и итальянских кораблей, не используемых в других местах. Кроме того, он мог при необходимости обратиться за помощью к любым военным кораблям союзников, находившимся поблизости (48). Офицер, избранный на должность командора заградительного огня, уже имел большой опыт командования малыми судами, прежде всего в противолодочной работе. Коммодор Алджернон Хенидж командовал эскадрой минных заградителей в начале войны и, после периода командования старым линкором "Альбион" в Южной Атлантике и в Дарданеллах, служил коммодором, командующим малыми судами в восточном Средиземноморье. Большая часть лондонской конференции была посвящена подводной войне, и был достигнут компромисс относительно управления судоходством в Средиземном море. Англичане стремились отказаться от системы часто изменяемых, но фиксированных патрулируемых маршрутов, принятой на Мальтийской конференции в прошлом году, которая не увенчалась успехом. Англичане отдавали предпочтение рассредоточению кораблей как наиболее безопасному, и они уже осуществили это для своего судоходства между Кап-Боном и Эгейским морем 11 января. Они предпочитали использовать прибрежные маршруты, насколько это было возможно в остальной части Средиземного моря. Адмиралтейство на этом этапе также отклонило предложения некоторых британских офицеров в Средиземном море о введении конвоев. В западном Средиземноморье все оставалось по существу то же самое и с трафиком, использующим как можно больше прибрежных маршрутов, особенно нейтральные испанские территориальные воды. Англичане изучат возможность создания защищенных “портов убежища”, где корабли могли бы укрыться в дневное время. В восточном бассейне Средиземного моря предстояло испытать обе системы. Британское судоходство и любые суда других стран, которые пожелают присоединиться к ним, будут использовать британскую систему рассредоточения между Кап-Боном и Порт-Саидом, в то время как французская система постоянных патрулируемых маршрутов, часто изменяемых, будет использоваться для судоходства в Салониках и Эгейском море. После соответствующего периода испытаний будет проведено сравнение этих двух систем, и на будущей конференции будет принято решение о постоянной системе (49).В течение короткого времени введение неограниченной подводной войны немцами и австрийцами продемонстрировало, что ни одна из систем не была эффективной, и потери союзников выросли до ошеломляющего уровня в апреле. К этому времени было также много дискуссий о том, как сделать барраж Отранто более эффективным, поскольку отсутствие успеха было очевидным. В контексте подводной войны нетрудно понять, насколько еще более привлекательной стала возможность ограничения входа и выхода подводных лодок из Адриатики на судоходные пути в Средиземном море. Однако к тому времени, когда коммодор Хенедж приступил к своим обязанностям на барражном посту в Отранто, в итальянском верховном командовании произошли важные изменения, которые сделали отношения между союзниками менее комфортными, чем во время пребывания герцога Абруцци. Герцог в конце концов уступил растущему давлению на него, вызванному широко распространенным недовольством итальянцев ведением морской войны. 3 февраля было объявлено, что он отказывается от командования по состоянию здоровья. Большинство наблюдателей понимали, что речь идет не только о здоровье. В итальянском военно - морском главнокомандовании произошла всеобщая встряска, и Таон ди Ревель (Thaon di Revel) стал “начальником военно-морского штаба и командующим мобилизованными военно-морскими силами". Несколько адмиралов, тесно связанных с герцогом, были переведены на другие должности. Вице-адмирал Кутинелли-Рендина (Cutinelli-Rendina) стал временным командующим морскими силами в Таранто. Как следует из названия, Ревель теоретически совмещал должность начальника штаба с должностью командующего флотом, что, вероятно, было возможно только из-за относительной бездеятельности флота. На практике Ревель большую часть времени проводил в Риме, где ему непосредственно подчинялся заместитель начальника штаба. Он был убежденным защитником того, что считал итальянскими интересами, и склонен быть гораздо менее примирительным по отношению к союзникам Италии. Дискуссии во время военно-морских конференций союзников в течение оставшейся части войны временами могли стать острыми. Ревель также мало интересовался барражем Отранто. Скудные результаты убедили его в том, что некоторые из небольших судов, используемых для заграждения, лучше использовать на торговых маршрутах. Его мировоззрение было в основном оборонительным. Приоритет, по его мнению, должен быть отдан вооружению торговых судов и строительству малых судов для противолодочной обороны. Итальянские зарубежные обязательства, такие как итальянский контингент в Салониках, следует сократить, как и все ненужные перевозки морем. Настоящим приоритетом было обеспечение поставок в Италию морем жизненно важных товаров, таких как уголь (50). Итальянцы полагали, что заградительный барьер Отранто мог бы быть более эффективным, если бы он был хотя бы частично преобразован в стационарный, а не мобильную заградительную завесу (51). Ревель изложил Керру схему непрерывной сети, идущей от Санта-Мария-ди-Леука до острова Фано. Верхняя часть сети будет находиться примерно на двадцать шесть футов (восемь метров) ниже поверхности, а нижняя-на 200 футов ниже поверхности. Длина сетевого заграждения составляла приблизительно сорок семь миль. Дрифтеры будут патрулировать в десяти милях к северу и в десяти милях к югу от сети. Ревель считал, что Адмиралтейство должно предоставить необходимые материалы, в частности сети, и предложил разделить расходы между англичанами и итальянцами. Он также намеревался просить французов поставить мины для установки в сети. Ревель предложил, чтобы британцы, французы и итальянцы разделили расходы в равных долях, так как все выиграют. Сталь придется импортировать, хотя Ревель полагал, что стеклянные буи могут быть изготовлены в Венеции. Керр, напротив, полагал, что если создание и установка сети будет согласована, то все ее части, кроме мин, должны быть сделаны в Британии, так как в противном случае он сомневался, что итальянцы подготовят ее вовремя. Коммодор Хенидж, со своей стороны, скептически относился к сохранению сети такой длины. У французов было свое предложение по поводу заградительного огня. Это также включало в себя фиксированный, а не мобильный вид барьера. Оно было подготовлено двумя офицерами из Комиссии по горному делу при Морском министерстве в Париже. Лейтенанты де Вайссо Фромаге и де Квиллак (Lieutenants de vaisseau Fromaget et de Quillacq), представляли себе неподвижную сеть с минами длиной около сорока миль. Примерно три четверти из них находятся на глубине от 200 до 500 саженей (52). Популярный военно-морской писатель Э. Кебл Чаттертон, писавший после войны, кратко резюмировал эти итальянские и французские проекты: “Точно так же, как деревянная баррикада, натянутая поперек дороги, будет гораздо эффективнее, чем линия полицейских, чтобы противостоять напору, так и менее податливое препятствие, чем незакрепленные сети, с большей вероятностью остановит эти умные подводные лодки”(53). Капитан, руководивший противолодочной обороной, считал, что французы недооценили практические трудности, особенно время и плавучесть системы, предлагаемой к установке, необходимые для строительства. Руководитель противолодочного дивизиона также сомневался, считая схему “неосуществимой” и требующей “огромных” усилий для поддержания, и что подводные лодки легко смогут избежать сетей (54). Тем не менее, чтобы сохранить хорошие отношения с французами и избежать возможных споров, Адмиралтейство согласилось на практическую проверку схемы на глубинах, приближающихся к тем, которые встречаются в Адриатике. Длина экспериментального загражденияния составит одну милю. Адмиралтейство указало французам, что их эксперименты с этой схемой проводились на глубинах всего от двадцати до тридцати саженей, а не на тех больших глубинах, с которыми они столкнутся в проливе Отранто, и поэтому он предложил сначала проложить пробный участок длиной всего в одну милю в канале Отранто (59). Схемы создания постоянного заграждения оставались в воздухе в начале мая, но очевидно, что англичане были далеки от энтузиазма по поводу необходимости нести самое тяжелое бремя материальных расходов. Возможно, Хенидж скептически относился к французским и итальянским проектам создания постоянного заграждения, но тем не менее, он был решительным сторонником принципа заградительной завесы в проливе Отранто как лучшего средства для прекращения проходов подводных лодок. Этот принцип был для него более привлекателен, чем идея эскорта для судоходства. Он был, как в конечном счете было доказано, на неправильной стороне истории, но аргументы в то время имели весьма привлекательный вид. Хенидж подготовил доклад для военно-морской конференции союзников, которая должна была состояться на Корфу в конце апреля, и изложил суть этих аргументов в простой схеме (55): Заграждение – предотвращение, наступление, концентрация и Эскорт – рассредоточение, оборона, уклонение.
28 апреля Военно-морская конференция союзников открылась на борту корабля вице-амирала Гоше, французского главнокомандующего. Она проходила в обстановке кризиса, поскольку апрель был худшим месяцем войны для союзников в том, что касалось потерь судоходства от подводных лодок. Методы борьбы с подводной угрозой явно не работали. Адмиралам союзников не составило большого труда достичь единодушного согласия не возвращаться к методу фиксированных маршрутов 1916 года, и, поскольку потери кораблей, плывущих рассредоточенно и изолированно, были ошеломляющими, адмиралы рекомендовали, чтобы в открытых водах вдали от побережья корабли плавали в составе конвоев с эскортом. Конвои должны были следовать рассредоточенными маршрутами, выбранными в последнюю минуту в соответствии с обстоятельствами пути движения судов из портов отправления. В целом, однако, навигация должна осуществляться ночью и по возможности вдоль побережья. Прибрежные маршруты и узловые пункты будут патрулироваться. Конечным результатом стало создание гибридной системы как конвоев, так и патрулируемых прибрежных маршрутов. На Мальте должен был быть создан центральный орган по ведению противолодочной войны в Средиземном море. Он будет содержать представителей различных флотов и отвечать за организацию транспортных маршрутов и сопровождение. Хотя номинально комиссия подчинялась главнокомандующему французскими войсками в Средиземном море, в конечном счёте она стала механизмом фактического британского руководства противолодочной кампанией в Средиземном море. Рассеянные британские командования в Средиземном море также будут подчинены британскому главнокомандующему, которому будет помогать флаг-офицер, представляющий Великобританию в Мальтийской комиссии. Вопрос о заграждении Отранто, вероятно, вызвал наибольшие разногласия на Корфской конференции. Здесь предложения Керра были отвергнуты. Керр утверждал, что союзники потерпели неудачу в Средиземном море, потому что они одновременно использовали три различные системы против подводных лодок: патрулирование, сопровождение и барраж Отранто. Керр считал это полумерой, поскольку ни одна система не была доведена до предела. Поэтому он предложил провести испытание двух систем в течение одного-двух месяцев. Это было бы достигнуто, например, путем удаления около 100 дрифтеров из Отрантского заграждения, где из-за отсутствия достаточного количества людей они были неэффективны. Дрифтеры, выведенные из Отранто, будут использоваться для патрулирования. Если результаты не будут удовлетворительными, дрифтеры будут возвращены на заграждение. Затем они будут усилены достаточным количеством небольших судов, взятых из других патрулей, чтобы сделать заградительный барраж действительно эффективным. Хенидж не хотел снимать дрифтеры с заграждения для проверки схемы Керра, но он поддержал предложение при условии, что другие приготовления к усилению заграждения, включающие сети, гидрофоны и предоставление большего количества самолетов, продолжатся. Для Хениджа реальной проблемой было недостаточное количество судов, независимо от того, был ли заградительный огонь фиксированным или мобильным. Он продемонстрировал это с помощью простой арифметики. У него было 124 дрифтера, и примерно 70 выходили на линию каждый день. В проливе прикрывалось около сорока пяти миль, но каждый дрифтер мог патрулировать только в пределах около полумили. Неизбежно возникали бреши, и подводные лодки, очевидно, не испытывали особых трудностей при прохождении через них. Хенидж полагал, что сможет остановить их с помощью дополнительных кораблей, самолетов, заградительной сети и гидрофонов. Тем не менее, нетрудно понять, что идея сокращения патрулей и эскорта в пользу заградительного барража Отранто в этот кризисный момент оказалась неприемлемой для большинства участников конференции. Предложение Керра было отвергнуто, хотя конференция согласилась рекомендовать ускорить строительство заградительных заграждений с фиксированной сетью и в будущем установить заградительные заграждения у Дарданелл, в Гибралтаре и в Смирнском заливе с отдаленной возможностью еще более масштабного заграждения между мысом Бон и побережьем Сицилии. Англичане фактически сами двинулись к введению конвоев накануне Корфской конференции. 27 апреля Адмиралтейство приказало провести первый пробный конвой между Гибралтаром и Великобританией. Система конвоев в конечном итоге будет распространена и на Средиземное море. Англичане также сознавали, что Отранто по-прежнему уязвим для австрийских налетов. Хенидж, наконец понял, что эсминцы не могут быть получены от его союзников, и он считал, что его возможности управлять патрулями дрифтеров недостаточны. В начале апреля, когда то, что он называл своей “медленной старой яхтой” - "Катаниа", должно было войти в док, он был вынужден использовать для инспекционных поездок моторный катер (57). По состоянию на 26 апреля в распоряжении Хениджа была одна яхта, тридцать моторных катеров и 120 дрифтеров. Однако обещания, данные итальянцами на Лондонской конференции относительно малых судов для поддержки дрифтеров, были условными, и адмирал Ревель теперь утверждал, что он должен был отправить почти все свои малые суда к западному побережью Италии из-за активности вражеских подводных лодок. Ревель, по словам Керра, “думал, что риск потопления миноносцев и патрульных траулеров во время вражеского рейда настолько велик, что нецелесообразно размещать их там”, хотя он согласился в конечном итоге послать “несколько” патрульных траулеров для работы под командованием коммодора Хениджа (58). Заместитель начальника оперативного отдела Адмиралтейства капитан Джордж Хоуп (George Hope) считал, что французы и итальянцы в полной мере воспользовались своим положением/союзническими-договорными/ обещаниями, данными в Лондоне относительно всех доступных судов, не нужных в других местах, поступающих по приказу Хениджа. Корабли всегда были нужны в другом месте. Однако Хоуп пришлось признать, что положение британцев было ослаблено тем фактом, что четыре эсминца, посланные англичанами в Средиземное море для заградительного заслона, также никогда не работали там, поскольку они постоянно выполняли обязанности эскорта. Он считал, что остаются только три пути, а именно: продолжать в том же духе, что и в настоящее время, “что, по-видимому, не имеет практической ценности”, взять на себя весь заградительный барраж и его защиту или же передать все дело французам и итальянцам. Он посоветовал англичанам взять его на себя. Адмирал Генри Ф. Оливер (Henry F. Oliver), начальник военно-морского штаба, расценил заградительный барраж как “вероятно, гораздо лучший, чем что-либо, что могли бы заменить французы или итальянцы”, и что англичане были “хорошо обеспечены” в отношении самолетов, которые наряду с моторными катерами будут помогать дрейфующим. Оливер был склонен отмахнуться от постоянных схем заграждения, особенно от французского предложения, как от непрактичных. Адмирал Джеллико (Jellicoe), первый морской лорд, неохотно пришел к выводу, что оставить все так, как они стояли на заграждении, было “единственно возможным курсом при существующих условиях, как бы прискорбно это ни было”(60). У англичан была уязвимая линия дрифтеров, которая, по-видимому, мало чего достигала, и множество требований, предъявляемых к британскому, французскому и итальянскому флотам неограниченной подводной войной, казалось, работало против чего угодно, кроме самой слабой и спорадической защиты, предоставляемой дрифтерам.
В середине мая 1917 года k.u.k. Kriegsmarine рискнул провести рейд на линию дрифтеров в проливе Отранто самыми современными и эффективными из своих небольших сил – легкими крейсерами и эсминцами. Беглый взгляд на карту легко показал бы, что это действительно рискованное предприятие, так как рейдеры должны были бы пройти к югу от параллели Бриндизи, где находились многочисленные легкие корабли союзников, и, следовательно, оказались бы в потенциальном положении, имея преследующие силы противника между собой и своей безопасной базой в заливе Каттаро. То, что австрийцы были готовы пойти на такой риск, по-видимому, указывает на то, что они считали, что нарушение линии дрифтеров того стоило, что приводит к предположению, что работа дрифтеров была, по крайней мере, достаточно раздражающей, чтобы спровоцировать действие (1). Какое же влияние тогда оказывали дрифтеры на операции австрийских и немецких подводных лодок? Во время войны большое количество бывших рыболовецких судов было передано Адмиралтейству для военно-морской службы. Их было два основных типа: траулеры и дрифтеры. Траулеры и дрифтеры часто упоминаются в одном и том же контексте, и нетренированному глазу они могут показаться похожими на фотографиях. Однако существуют различия между ними из-за их различных функций. Траулеры крупнее дрифтеров и из-за их роли в океанском рыболовстве, то есть – в количестве и необходимых усилий для перетаскивания сетей, они оснащены более мощными двигателями. Следовательно, они, как правило, лучше подходят для траления мин, чем дрифтеры. Дрифтеры, как следует из их названия - дрейфовать, работают пассивно после того, как устанавливают свои сети. В проливе Отранто дрифтеры действовали на обманчиво простом принципе: они разворачивали за кормой проволочные сетки глубиной 180 футов. Это подразумевает наивное представление о том, что подводная лодка была гигантской стальной рыбой, которую нужно было поймать в сеть, но это было не так. Сети были так называемыми “индикаторными сетями”, то есть они были снабжены буями, всплывающими или срабатывавшими при резком движении подводной лодки, маневрирующей против сетей. Буи, предназначены для воспламенения и сжигания кальция при заливании, тем самым выдавали образующимся дымом и вспышками пламени, присутствие подводной лодки под поверхностью. Прозвучит сигнал тревоги, и, если дрифтер будет вооружен должным образом, он может сбросить глубинные бомбы. Подводная лодка потеряла бы большую часть своего величайшего достояния - невидимость. Возможно, это будет дополнительной эффектом. Если сети запутаются в винтах подводной лодки, способность подводной лодки маневрировать или двигаться может быть ограничена. Командиры подводных лодок будут знать об этой кошмарной возможности, и поэтому дрифтеры с сетями могут играть сдерживающую роль или, возможно, направить подводные лодки к минным полям (2). Французы и итальянцы предложили установить в проливе Отранто заградительные минные сети. Это была бы проволочная сеть с минами, поддерживаемая швартовными буями. Цель состояла в том, чтобы любая подводная лодка, войдя в контакт с сетью, взорвала одну из мин. Это было потенциально более разрушительно, хотя, как мы видели в предыдущей главе, у Адмиралтейства были оговорки относительно осуществимости французских и итальянских схем, особенно относительно того, как можно поддерживать такую сеть или обслуживать или инспектировать мины, чтобы убедиться, что они все еще функционируют. К весне 1917 года индикаторные сети практически не имели успеха в отношении фактически уничтоженных подводных лодок. Дрифтеры работали более семи месяцев, прежде чем поймали подводную лодку, и этот успех был в известной степени случайным (3). Австрийская подводная лодка U. 6 под командованием лейтенанта Гуго фон Фалькхаузена (Linienschiffsleutnant Hugo von Falkhausen) вечером 12 мая 1916 года вышла из Бочче, чтобы искать вражеские транспорты вдоль линии от мыса Санта-Мария-ди-Леука до Валоны. Субмарина представляла собой 240-тонную лодку типа “Холланд”, построенную на верфи Уайтхеда в Фиуме и введенную в строй летом 1910 года (4). Следующей ночью, 13 мая, подводная лодка заметила почти посредине Отрантского пролива в нескольких сотнях метров от себя дрифтер. Она быстро погрузилась и повернула на восток только для того, чтобы заметить второй дрейфующий корабль, идущий параллельно первому двадцать минут спустя. Командир подводной лодки решил прорваться через примерно 500-метровый промежуток, который он заметил между дрифтерами на глубине тридцати метров. Некоторое время спустя раздался необъяснимый шум чего-то на корпусе, но вскоре шум прекратился, и все казалось нормальным. Шум почти наверняка был вызван тем, что U. 6 зацепил одну из сетей, расставленных дрифтером “Калистогой” (Calistoga), двигавшегося вдоль линии патруля. Его шкипер увидел, что один из сигнальных буев несёт "красный" сигнал тревоги, поднял оставшиеся сети и отправился вслед за движущимся буем. Наконец, Фалькхаузен, приглядевшись, заметил в кильватере подводной лодки свет. Он предположил, что это был сигнал тревоги, но не нашел объяснения. Однако, когда стало ясно, что подводная лодка буксирует сигнальный огонь, Фалькхаузен всплыл, чтобы освободиться. Открыв люк, третий офицер обнаружил U. 6, опутаную сетью. Австрийцы прилагали все усилия, чтобы срезать сеть, один из членов экипажа разделся, выплыл и перерезал трос, который, по-видимому, тянул сигнальный аппарат. К несчастью для подводной лодки, когда они лихорадочно начали работу, в 500 метрах от них появился дрифтер, открыл огонь по подводной лодке и запустил сигнальные ракеты. Это был "Дульси Дорис" (Dulcie Doris), который находился примерно в 1000 ярдах к северо-западу от “Калистоги” и заметил, как один из его собственных сигнальных буев сработал. Шкипер тоже снял свои сети и пустился в погоню. Вскоре появился другой дрифтер, “Ивнинг Стар II” (Evening Star II, Вечерняя звезда II), и тоже открыл огонь. За ней последовал “Калистога”, который не стрелял, в отличие от других дрифтеров, которые могли стрелять в своих секторах (5). Фалькхаузен был пойман, лодка была неспособна погрузиться и буксировала сигнальный буй, который выдавал её положение. Попытка уйти на полной мощности, несмотря на сопротивление сети, была неудачной, поскольку левый винт подводной лодки был замотан тросом, и левый двигатель не заводился. Подводная лодка не могла оторваться от дрейфующих кораблей, хотя их орудийный огонь до сих пор был неэффективен. Фалькхаузен поняв, что игра окончена, приказал выбросить за борт свои шифровальные книги и сопутствующие материалы и, когда дрифтеры приблизились, открыл кингстоны подводной лодки и затопил лодку. Он и его люди, в общей сложности три офицера и семнадцать матросов, были подобраны дрифтерами, и в последующем переданы итальянцам, чтобы провести остаток войны в качестве пленников. Адмиралтейство присудило 1000 фунтов стерлингов, которые должны были быть разделены между людьми трех дрифтеров. Фалькхаузен сообщил после войны, что, будучи в плену, он узнал, что дрифтеры в ту ночь фактически были вынуждены бросить свои сети из-за плохой погоды, и сеть, в которой была запутана его подводная лодка, поэтому плыла под дрифтером, а не за кормой, как он ожидал. Если эта версия событий верна, то гибель подводной лодки была в известной степени случайной. Однако эта деталь не подтверждается британскими отчетами, где нет никаких упоминаний о том, что сети бросались из-за плохой погоды, а есть ссылки на то, что “Калистога” только что закончила буксировку своих сетей на позицию, а также на то, что дрифтер был развёрнут почти на обратный курс сопротивлением сети, на которую оказывала давление подводная лодка (6). Было очень трудно поддерживать сети на позиции через проливы из-за сильных течений, которые имели тенденцию, несмотря на все усилия дрифтеров, перемещать сети в юго-восточном и северо-западном направлении, что считалось одной из величайших трудностей барража, но в данном случае этот эффект смог привести к уничтожению подводной лодки. Этот эпизод был подробно описан, потому что это единственный понятный пример того, как подводная лодка была обнаружена сетями в проливе Отранто до рейда (7). Возможно, летом 1916 года еще однаподводная лодка могла стать жертвой заграждения. Немецкая UB.44 отплыла из Бочче 4 августа 1916 года в Константинополь и так и не прибыла на место встречи, где должна была принять на лодку турецкого лоцмана для прохода через Дарданеллы. UB.44 больше никогда не была обнаружена. Подводная лодка могла погибнуть от атак глубинными бомбами с дрифтеров “Куэри Кноу” (Quarry Knowe) и “Гарригил” (Garrigil) в проливе Отранто на позиции 42° 12' N, 18° 46' E. Однако исчезновение подводной лодки также могло быть вызвано каким-то механическим или эксплуатационным сбоем, возможно, в Эгейском море. Судьба и местонахождение UB.44 остается одной из загадок войны (8). Потопление U. 6 произошло чуть более чем за год до австрийского рейда 15 мая 1917 года. Случилось ли что-нибудь такое, что сделало эффективность заграждения большим? В начале апреля 1917 года союзники ввели, как они надеялись, элемент неопределенности. То есть вместо того, чтобы работать на фиксированной линии, дрифтеры работали внутри пояса, меняя точное положение сетей внутри этого пояса еженедельно. Пояс тянулся на восток от итальянского побережья до острова Фано. Линия обычно проходила чуть южнее 40° Северной широты. Катера МЛ (ML), работающие из Галлиполи или Триказе, патрулировали около пяти миль от пояса ночью с целью заставить подводные лодки нырять и, с надеждой - запутаться в сетях. Хенидж стремился устранить слабость, вызванную пропусками, оставленными для транспорта союзников по обе стороны линии. Проход простирался примерно на десять миль от итальянского побережья, и дрифтерам было запрещено работать в нем, так как транспорты использовали его по ночам. Хенидж договорился с итальянским главнокомандующим, чтобы коммодор, командующий патрулями, был проинформирован, когда транспорты не проходят, чтобы дрифтеры и катера МЛ могли быть отправлены в этот район. На самом деле этого не произошло по состоянию на 22 апреля, и это был один из пунктов, обсуждавшихся на конференции на Корфу, где Хенидж также предложил, чтобы на восточной стороне пролива сети были расширены вплоть до острова Фано, а транспортные суда проводились через сети в дневное время. В качестве альтернативы дрифтерам следует предоставить достаточную защиту, чтобы они могли расставить свои сети к северу от входа в Валону и, следовательно, подальше от транспортных путей. Союзники на конференции согласились, что заградительный барраж должен быть распространен от острова Фано до мыса Кефали на острове Корфу, но так как точное расположение проходов вдоль албанского побережья интересовало в первую очередь французов и итальянцев, то согласование деталей оставалось за ними (9). Действия МЛ, конечно, зависели от капризов погоды, хотя можно было ожидать, что с приближением лета ситуация улучшится. Тем не менее, реальное улучшение при отсутствии большего количества дрифтеров и вооруженных судов, предпочтительно эсминцев, для их защиты, вероятно, было теоретическим.
Фактический опыт немецких и австрийских подводных лодок, проходивших через пролив Отранто, был настолько разнообразен, что его невозможно обобщить. В журналах часто встречаются лаконичные записи о присутствии “Фишдампфера”, характерного упоминания о дрифтерах. Опыт U. 39 в мае и июне 1916 года можно считать типичным. Ее командир, капитан-лейтенант Вальтер Форстманн (Kapitänleutnant Walter Forstmann), был опытным командиром подводной лодки, которая находилась в Средиземном море с сентября 1915 года и была одной из самых успешных подводных лодок. Во время похода с ним был австрийский офицер связи, который описал, как Форстман в ясную лунную ночь в хорошую погоду в проливе смело прорвался через две линии дрейфующих судов, двигаясь на полной скорости по поверхности. Дрифтеры, казалось, пытались преследовать их, но были слишком медлительны и вскоре остались позади. Это, возможно, представляло одну крайность, а возвращение U. 39-другую. Ежечасные наблюдения через перископ в дневное время неизменно обнаруживали присутствие группы из трех дрифтеров и эсминца. Форстманн был вынужден совершить двенадцатичасовой переход под водой через пролив, успешно пройдя его после наступления темноты, хотя и был вынужден погрузиться один раз, когда подошел эсминец. Лейтенант Гастон Вио (Linienschiffsleutnant GastonVio), австрийский офицер, правильно предвидел намерения союзников, предположив, что союзники поняли, что сети не очень эффективны, и поэтому патрулировали на поверхности в зоне позиции, пытаясь заставить подводную лодку погрузиться и истощить ее батарею. Он считал, что это возможно, если союзники смогут расширить район, который они патрулировали. Форстманн разделял эту точку зрения и мог также предвидеть, что патрулирование будет расширено дальше на север и юг, что создаст серьезные трудности для проходящих подводных лодок (10). Еще легче пришлось другому австрийскому офицеру связи, находившемуся на немецкой UB.46 в плавании с 19 июля по 12 августа 1916 года. Он доложил, что подводная лодка ушла и вернулась через пролив, двигаясь на поверхности, и не была потревожена патрулями союзников (11). В противоположность этому, в том же месяце командующий Средиземноморской флотилией подводных лодок пожаловался своему начальству в Берлине, что его подводные лодки по возвращении сообщили о сильных патрулях в проливе Отранто, которые угрожали им, и что он, соответственно, попросил своих австрийских союзников совершить набег на проливы (12). Для подводных лодок проход через проливы, казалось, был в значительной степени вопросом удачи. Если они находились не в том месте, где были дрифтеры, им приходилось нелегко; если они находились в нужном месте, где были промежутки - их это не беспокоило. До тех пор, пока не будет достаточного количества малых судов, способных закрыть пробелы, эта ситуация вряд ли изменится. Но даже в лучших условиях для союзников и в худших для немцев и австрийцев заградительный барраж был помехой, дополнительной опасностью и возможной задержкой. Он не было абсолютным барьером. Об этом свидетельствовало количество тоннажа, затонувшего в Средиземном море - если он и уменьшался, то обычно из-за большего количества подводных лодок находящихся на ремонте и меньшего количества транспортов на судоходных путях или из-за других факторов, таких как погода. Например, в январе 1917 года большинство средиземноморских немецких подводных лодок находилось в ремонте в Поле или Каттаро в результате интенсивной деятельности в предыдущем году, и в результате в начале февраля деятельность подводных лодок не могла быть осуществлена во всех частях Средиземного моря (13). Любое уменьшение количества потопленного тоннажа не было вызвано действием заградительного барража. Количество тоннажа, потопленного в Средиземном море немецкими подводными лодками или минами, поставленными субмаринами, возросло с 78 541 в январе 1917 года до 105 670 в феврале, упало до 61 917 в марте, и за рекордный апрель оно быстро выросдо до колоссальных 254 915 тонн (14). У немцев было много забот, когда они начали неограниченную подводную войну зимой 1917 года. Эти опасения были отражены в переписке между Берлином и командующим Флотилией подводных лодок в Поле и их австрийскими союзниками в Вене. Они включали проблемы с содержанием и ремонтом средиземноморских подводных лодок, их оперативными районами, обращением с нейтральными кораблями и нейтральными водами, особенно в Испании, также рассматривался и вопрос об обращении с госпитальными кораблями, которыми, по убеждению немцев, злоупотребляли союзники (15). Однако, по-видимому, не было никакого существенного давления на австрийцев или обсуждения вопроса о заграждении Отранто. Отсутствие значительного давления или, по крайней мере, сохранившихся записей об этом давлении в архивах означает, что в отношении действий в проливе Отранто гораздо легче определить, что произошло, чем почему. Нет никаких реальных свидетельств того, что высшее военно-морское командование Германии или Австрии отдавало приказ разработать план действий. По-видимому, некоторые активные и амбициозные австрийские военно-морские офицеры не удовольствовались тем, чтобы качаться на кораблях вокруг своих якорных бочек в портах, в то время как подводные лодки делали всю работу. Было относительно мало способов, которыми к.и.к. Кригсмарине могло нанести противнику удар надводными военными кораблями, учитывая количество сил, направленных против них весной 1917 года. Адмирал Ньегован, сменивший Хауса на посту командующего флотом после его смерти в феврале, намеревался продолжить оборонительную политику своего предшественника. Он считал ситуацию в северной Адриатике слишком опасной для итальянских или австрийских крупных частей, чтобы действовать на флангах армий, исключал любую возможность значительных действий крупных итальянских военных кораблей в северной Адриатике и полагал, что итальянские действия будут ограничены незначительными задачами с применением второстепенных кораблей. Конечно, недавние изменения в итальянском верховном командовании, возвращение Таона ди Ревеля в качестве Капо ди стато маджоре, не предвещало изменения наступательной политики итальянцев. Он также не думал, что действия союзников против Каттаро были вероятны без наступления на суше к северу от Албании, и это предполагало изменение баланса сил и улучшение коммуникаций союзников на албанско-македонском фронте (16). На самом деле Ньеговану нужно было больше подводных лодок, и в частном письме к контр-адмиралу Кайлеру, начальнику Морской инспекции в Вене, он настоятельно просил как можно скорее ускорить строительство подводных лодок. Негован мог также хорошо использовать моторные лодки с торпедами. Кроме того, австрийцам тоже нужны были мины, а сетей не хватало везде (17). К несчастью для австрийцев, шесть подводных лодок, которые строились за их счет на немецких верфях в 1914 году, были переданы германскому флоту в начале войны, предполагая, что они не смогут достичь австрийских вод. В начале 1915 года австрийцы, как только стало ясно, что война будет долгой, запустили свою собственную программу строительства: четыре из так называемого типа “Хавманден” (Havmanden), как известно, были неудачного типа, и шесть лодок на основе немецкого проекта UB.II. Еще два были заложены в 1916 году. Скорость постройки была очень медленной, в основном из-за природы Двойственной монархии, в которой заказы должны были быть разделены между австрийскими и венгерскими фирмами, неопытностью субподрядчиков и нехваткой материалов военного времени. Подводные лодки начали поступать на вооружение только в первой половине 1917 г. (18). Тем не менее, все эти разговоры Ньегована о подводных лодках, минах и сетях касались в основном оборонительных мер, а в случае новых подводных лодок - наступательных мер в отдаленном будущем. Рейд с быстроходными легкими силами на заграждение был одним из немногих возможных немедленных наступательных действий австрийцев, которые могли нанести вред противнику на море. Капитан 1 ранга Миклош Хорти де Нагибайя (Linienschiffskapitän Nikolaus Horthy de Nagybánya) играл центральную роль как в планировании, так и в осуществлении последующей акции. В австрийском военно - морском списке использовалась немецкая форма его христианского имени, в то время как в работах, посвященных в основном венгерской истории, обычно используется венгерский вариант - Миклош. Он родился в 1868 году в Кендересе в кальвинистской землевладельческой семье среднего дворянства и поступил в военно-морскую академию после случайной смерти своего старшего брата, который обучался в академии. Молодой Хорти выразил желание заменить брата, и при поддержке венгерского премьер-министра кайзера убедили присудить ему одно из вожделенных мест в академии. Хорти был далеко не интеллектуал, но у него были способности к языкам, а также спортивные и инженерные способности. Его довоенная карьера наиболее известна тем временем, которое он провел в качестве адъютанта кайзера Франца-Иосифа с ноября 1911 по май 1914 года. В начале войны он принял на себя командование броненосцем-додредноутом "Габсбург (Habsburg), входившим в состав IV тяжелой дивизии в составе ВВС. Корабль был устаревшим, и это не было командованием с большим простором для инициативы. Его положение изменилось в декабре 1914 года, когда ему посчастливилось получить новую работу - командование новым легким крейсером "Новара". Он сделает себе имя на этом корабле. Его товарищ и друг капитан 1 ранга Эрих Хейслер (Erich Heyssler) говорил о назначении в таких выражениях: “На самом деле лучшего капитана для этого быстроходного крейсера не найти. Хорти всегда был последним учеником в Военно-морской академии. Чересчур элегантный, а в молодости безответственный и легкомысленный офицер никогда не придавал большого значения учебе. Возможно, именно поэтому он сохранил здоровый и естественный здравый смысл. Он был живым, чрезвычайно смелым, хорошим наездником, фехтовальщиком, яхтсменом и стрелком. Он также был хорошим моряком и хорошо маневрировал под парусами и на миноносцах, а также на кораблях. Кроме того, он всегда был самым приятным и дружелюбным из товарищей” (19). В январе 1915 года адмирал Хаус счел Хорти и его корабль наиболее подходящими для осуществления дерзкого плана прорыва через пролив Отранто темной и безлунной ночью и прорыва к турецкому порту Смирна для доставки груза боеприпасов остро нуждавшимся туркам, которые оказались в тяжелом положении. Если турки смогут обеспечить необходимый уголь для обратного пути, Хаус даже подумывал о том, чтобы Хорти застал англичан врасплох у Дарданелл или же крейсировал по маршруту Мальта – Порт-Саид в течение дня или двух, атакуя транспорты и создавая панику в Средиземном море. От этого плана отказались по целому ряду причин и, вероятно, мудро, поскольку "Новара" была слишком ценна, чтобы рисковать из-за небольшого количества боеприпасов, которые она могла бы нести (20). Важно, однако, что ни один человек из высшего флотского командования, кроме самого флоттенкоманданта (командующего флотом), не считал Хорти человеком, способным осуществить это. Хорти был человеком для специальных миссий. В мае 1915 года, незадолго до вступления Италии в войну, ему было поручено буксировать UB.8, первую из небольших немецких подводных лодок, перевозимых в секциях по железной дороге в Полу через пролив Отранто. Он соорудил фальшивую трубу из ткани и проволоки, чтобы имитировать транспорт, и был уполномочен в случае необходимости использовать иностранный флаг. Хорти продвинулся на юг до восьми миль к западу от Кефалонии, прежде чем заметил французские патрули и оставил подводную лодку, которая успешно достигла турецких вод. Вскоре после этого, в крупном сражении австрийского флота против итальянского побережья сразу после вступления Италии в войну, Хорти возглавил группу эсминцев и миноносцев, атаковавших Порто-Корсини. Он смело подвел "Новару" к берегу настолько близко, насколько позволяла глубина, чтобы отвлечь огонь итальянских береговых батарей от эсминца "Шарфшютце", проникшего в узкий пролив, в результате чего "Новара" получила небольшие повреждения. Позже в том же году, 5 декабря, он на “Новара” повел четыре эсминца и три миноносца в атаку на гавань Сан-Джованни-ди-Медуа. Несмотря на огонь сербских батарей на берегу, австрийцам удалось потопить три парохода и несколько небольших парусных судов. Хорти предпринял еще один рейд против Дураццо с "Новарой" и двумя эсминцами в ночь на 27 января 1916 года, но на этот раз он не увенчался успехом. Два эсминца столкнулись и должны были вернуться на базу, попытка идти в одиночку с “Новарой” была сорвана, когда Хорти столкнулся с французскими и итальянскими военными кораблями и уже не имел важного фактора влияния - элемента неожиданности. Хорти повезло больше 9 июля, когда "Новара", как мы уже видели, совершил рейд на линию дрифтеров, потопив два дрифтера и повредив еще два. Учитывая ограничения, в которых работали командиры большинства надводных кораблей австрийского флота, легко понять репутацию Хорти. Помимо мастерства и храбрости, он обладал высокой инициативностью. Еще раз процитируем его друга Хейслера: “Он был одним из тех, кто всегда хотел быть у горла врага все время, он всегда призывал к действию. Были и такие, кто горел желанием действовать и вступать в конфронтацию и придумывал новые идеи и предложения, но были и такие, кто выполнял свой долг храбро и безупречно, но оставался спокойным, пока не поступали приказы сверху” (22).
Собственные мемуары Хорти разочаровывают в описании мотивировки планирования рейда, возможно, потому, что они были написаны много позже, когда он был в изгнании в Португалии и, вероятно, без доступа к обширным записям. Его отчет относительно скуден: несмотря на то, что австрийцы теперь могли в полной мере использовать Bocche di Cattaro, после ликвидации черногорских позиций на горе Ловен в начале 1916 года, их операции “тем не менее, были значительно затруднены” тем, что Хорти назвал “узким местом” (бутылочное горло), образованным узким выходом через пролив Отранто. Хорти утверждал, что союзники, очевидно, прилагают все усилия, чтобы закупорить это узкое место с помощью усиленного патрулирования многочисленными миноносцами и эсминцами. В результате “в тот момент, когда подводная лодка показывала свой перископ над водой, она часто обнаруживалась эсминцами и атаковалась глубинными бомбами”. Если подводная лодка ускользнула от эсминцев, то она всегда была в опасности от дрифтеров. Последние, как заметил Хорти, тащили “длинные сети, начиненные взрывчаткой и сигнальными устройствами”, на глубину сначала семьдесят футов, а затем и сто сорок. Он указал, что это “была максимальная глубина погружения подводной лодки” (23). Излишне говорить, что это не было точной картиной заградительного барража Отранто зимой 1917 года. Адмирал Керр и коммодор Хенидж, возможно, хотели бы, чтобы это было так, но в то время у них не было средств, чтобы сделать это реальностью. Хорти столь же туманно говорит о происхождении плана и возможном участии Германии. Он утверждает: “Я долго беседовал с каждым командиром подводной лодки, который входил в Бочче-ди-Каттаро. Все они были единодушны: прорвать эту блокаду становилось все труднее, если не невозможно. В своей полуофициальной истории “Österreich-Ungarns Seekrieg 1914-1918” Ганс Гуго Сокол (Hans Hugo Sokol), бывший военно-морской офицер, дает подробный отчет о действиях 15 мая, включая оперативные приказы по их выполнению (24). Однако Сокол ничего не говорит ни о происхождении плана, ни о его мотивации. Он рассказывает о больших успехах подводных лодок в первой четверти 1917 года и говорит, что, несмотря на увеличение числа дрейфующих судов, подводные лодки часто прорывались через проливы, всплывая на поверхность, не встречая никаких патрулей. Кроме того, австрийские эсминцы провели три набега в проливе Отранто в предыдущем месяце, не встретив ни одного вражеского патруля. Атаки были проведены “Ускоке” (Uskoke), “Стрейтером” (Streiter) и “Варасдинером” (Warasdiner) в ночь с 22 на 23 апреля, а также “Чепелем” “Татрой” и “Балатоном” в ночь с 25 апреля на 5-6 мая. Конечно, Хорти и немецкие командиры подводных лодок говорили о ситуации и беспорядочном беспокойстве кораблей патруля на позиции заграждения Отранто, но более вероятно, что операция была вызвана необходимостью что-то сделать. Хейслер позже заметил: “На мой взгляд, Флоттенкомандо (Морской штаб) должен был быть более активен в организации действий с капитальными кораблями и планировать операции, даже если не было никакой реальной цели, чтобы оправдать связанные с этим риски. И капитаны, и матросы должны привыкнуть к условиям войны, а кочегары и машины должны быть в порядке” (26). Он имел в виду большие корабли и более ранний период войны, но также и последствия – ибо к крейсерам в Каттаро претензий не было (при мятеже). Тем не менее, Хейслер тоже говорил о “возрастающем удушающем эффекте”, вызванном завесой Отранто. Будучи начальником штаба контр-адмирала, командовавшего флотилией крейсеров в Бочче зимой 1917 года, он также имел частые контакты с командирами немецких подводных лодок. Это предполагает возможность того, что австрийцы и немцы восприняли потенциал барража, даже если в тот момент он был еще неэффективен. Три легких крейсера "Новара", "Гельголанд" и "Сайда" должны были сыграть центральную роль в плане Хорти. Их главные (грот-мачты) мачты должны были быть укорочены, чтобы походить на силуэты эсминцев ночью. Логика заключалась в том, что если крейсер принять за эсминец, то противник не сможет сразу же собрать подавляющие силы. Три крейсера также следовало тщательно отремонтировать в ходе подготовки к рейду, для выхода с проверенными турбинами и котлами, очищенным днищем и установленными зенитными пушками 7 см/50. Мачта “Новары” уже была изменена, когда, по словам Хейслера, Хорти привел его в Бочче в конце февраля и по секрету сообщил ему, что Флоттенкомандант одобрил его план атаковать проливы, “чтобы произвести чистую зачистку ”заградительной” завесы. Интересно отметить, что Хейслер повторяет фразу Хорти “сделать чистую зачистку”. Очень немногие люди знали о плане на этой стадии, хотя, вероятно, любой внимательный моряк заметил бы изменения в силуэте “Новары”. В начале марта 1917 года на флотилии крейсеров произошла смена командования, и место начальника занял контр-адмирал Александр Ганза (Alexander Hansa). Хейслер воспользовался этим как возможностью предложить заменить его на посту начальника штаба командиром первой флотилии миноносцев и также просил назначить себя командиром "Гельголанда”. Это изменение было одобрено, и в апреле Хейслер, теперь свободный от несвойственных ему обязанностей начальника штаба, отправился на север, в Полу, где стоял в доке "Гельголанд". Три “Гельголанда” — союзники часто называли их “Новарами” — сыграли важную роль в войне на Адриатике. Они были спроектированы как “разведчики” или скауты, тип, который предшествовал более известному и более тяжеловооруженному легкому крейсеру. В проекте делали упор на скорость. Это были 428-футовые корабли с расчетным водоизмещением 3500 тонн и скоростью двадцать семь узлов. Они были вооружены девятью 10-сантиметровыми/50-миллиметровыми пушками "Шкода", а в 1917 году были добавлены шесть 45-сантиметровых торпедных аппаратов. Численность экипажа составляла 340-350 человек. “Новара” и “Гельголанд” были построены верфью Ganz & Co. Danubius в Фиуме и оснащены турбинами AEG-Curtis, в то время как “Сайда” (Saida) был построен на Cantiere Navale Triestino в Триесте и оснащен турбинами Melms-Pfenniger. Последние имели проблемы, и “Сайда” с трудом поддерживал давление пара и, следовательно, не мог достичь максимальной скорости двух других кораблей. Этот вопрос был предметом бесконечных споров со строителями по поводу гарантий, и корабль страдал от проблем с турбинами. Эти частые проблемы с турбинами “Сайды” также затрудняли использование всех трех крейсеров в качестве группы во время войны. "Гельголанды" были сданы в эксплуатацию в период с августа 1914 по январь 1915 года. У командиров, привыкших обращаться со старыми крейсерами, оснащенными поршневыми двигателями, отсутствие вибрации и быстрое ускорение турбин вызывали восторг, подобный, без сомнения, эмоциям опытного водителя, пересаживающегося с экономичного седана на спортивный автомобиль. Подготовка продолжалась в большой тайне, и в попытке усыпить бдительность противника австрийская активность свелась к обычному сопровождению, воздушному патрулированию, входу и выходу подводных лодок и тому, что Хейслер называл “только незначительными операциями”. “Гельголанд” покинул Полу ранним утром 10 мая, и Хейслер предпринял большие меры предосторожности, следуя по районам, которые, вероятно, будут патрулироваться вражескими подводными лодками. Он также стремился скрыть передвижения и концентрацию крейсеров, которые будут находиться в Каттаро. К сожалению, в целях маскировки, двигаясь на юг, "Гельголанд" столкнулся с немецкой подводной лодкой U. 35, лодкой легендарного командира Арнольда де ла Перьера. На борту субмарины находилась съемочная группа, и "Гельголанд" был снят во всей красе, в комплекте с укороченной грот-мачтой. Однако было маловероятно, что фильм мог быть просмотрен союзниками до рейда (31). Гельголанд вошел в Бочче вечером 11-го. Это, по—видимому, сократило время, в течение которого итальянская воздушная разведка могла обнаружить необычную для австрийцев концентрацию крейсеров в Бочче. Контр-адмирал Александр Ганза, как командующий флотилией крейсеров, подписал приказ о рейде, датированный 13 мая. В обязанности Ганзы входило также установить точную дату операции. Предусматривалось два параллельных действия, чтобы сбить противника с толку. Основная группа, три крейсера, должна была отплыть из Бочче в 19.45 в порядке “Новара”, “Сайда”, “Гельголанд”. Достигнув Пунта-д'Остро в 20.15, они должны были пройти десять морских миль на юго-запад. В 21.00, с “Новарой” во главе, они увеличат скорость до двадцати одного узла и направятся к точке разделения в десяти милях к западу от маяка Паласчиа на итальянском побережье. Если бы свет маяка не был виден, отделение произошло бы без приказа в 03.15. "Новара" направлялся в точку в четырнадцати морских милях к западу от Фано, "Сайда" - в двадцати восьми морских милях к западу от Фано, а "Гельголанд" - в сорока двух милях к западу от Фано. Крейсерам предстояло атаковать по отдельности, действовать, продвигаясь на восток и пиределялось время прибытия в точку встречи в пятнадцати морских милях к западу от мыса Лингетта самое позднее к 07.15. Они должны были вернуться на полной скорости в порядке “Сайда”, “Гельголанд”, “Новара”, используя при необходимости дымовые завесы. Радиотрансляция максимально ограничивались. После рандеву результаты атаки будут сообщены “Новаре”, и последний сообщит радиостанции в Кастельнуово, радиостанции в Бочче - о прохождении параллели мыса Родони. Если крейсера будут преследоваться и потребуется вмешательство броненосного крейсера "Санкт-Георг" - корабля Ганзы под парами в Бочче, - "Новара" должен был доложить обстановку и положение и повторять свое положение, курс и скорость с ежечасными интервалами. Старый линкор береговой обороны "Будапешт" также мог бы в случае необходимости совершить вылазку из Бочче. Во время отхода и последующего возвращения австрийских кораблей миногосцы и самолеты должны были обеспечить подступы к Бочче, а подступы должны были быть протралены для защиты от мин в западном фарватере на расстоянии до десяти морских миль от Пунта-д'Остро (32). Австрийские самолеты будут помогать кораблям в ходе операции. Самолеты со станции Дураццо в Албании взлетят в 06.00 и проведут разведку в направлении Бриндизи на протяжении семидесяти морских миль, но приблизятся к крейсерам только в том случае, если им нужно будет сообщить что-то важное. Затем они проведут разведку в направлении Валоны. Самолеты из Кумбора — военно-морской авиабазы в Бочче - должны взлететь в 05.30 и провести разведку на девяносто морских милях по направлению к Бриндизи. Они должны были попытаться сообщить по беспроволочному телеграфу австрийским кораблям о приближении любых вражеских судов, стараясь не выдать позиции австрийцев. Затем самолеты должны были следить за передвижениями противника и сменялись второй группой. На случай, если их радиоприемники будут неисправны, существовал заранее подготовленный код сигналов. Вторую часть атаки должны были провести эсминцы "Чепель" и "Балатон" под командованием фрегаттен-капитана Иоганна принца фон унд цу Лихтенштейна (Johannes Prince von und zu Liechtenstein) на “Чепеле”. Лихтенштейн был одной из самых блестящих фигур на флоте. Высокий и элегантный, он принадлежал к княжеской семье, считался богатым и был военно-морским атташе в Италии с 1912 года до разрыва Италии с Тройственным союзом в 1915 году. Во время войны Лихтенштейн командовал эсминцем “Вилдфанг” (Wildfang -"Дикий клык") в различных операциях, прежде чем получить командование более современным "Чепелем" (33). "Чепель" и "Балатон", построенные в 1913 году, относились к 870-тонным эсминцам типа "Татра". Это были самые современные и лучшие эсминцы австрийского флота, вооруженные двумя 10-см/60 и шестью 6,6-см/45 орудиями и четырьмя 45-см торпедными аппаратами. Первые шесть кораблей этого класса была построена верфью Данубиус (Danubius) в Фиуме не без задержки и значительных трудностей из-за отсутствия у верфи опыта работы с турбинным оборудованием. Еще четыре были заказаны позже (два в качестве замены пары, потерянной 29 декабря 1915 года) и строились во время рейда. Они были способны давать более тридцати двух узлов и выполняли многочисленные и сложные задания во время войны. К сожалению, неисправность и износ котлов снизили их скорость, и эсминцы (особенно “Чепель”) были низведены до обязанностей эскорта к концу войны. Эсминцы должны были отправиться так, чтобы в 21.00 оказаться у Дульчиньо, а затем пройти вдоль албанского побережья мимо горы Элиас в пятнадцати морских милях от Сасено и оттуда направиться на юго-запад в поисках вражеских транспортов, стараясь не перерезать линию движения “Новары”. Они должны были организовать свое возвращение так, чтобы они прошли рандеву крейсеров в пятнадцати морских милях от мыса Лингетта около 06.15. Во время обратного пути крейсеров позиции эсминцев должны были находиться в двадцати морских милях впереди по левому борту. В случае необходимости они получат донесения с самолетов. Эсминцы должны были, по возможности, отрываться от преследователей на курсе к заливу Каттаро. В случае, если преследующие корабли союзников окажутся слишком далеко впереди, а австрийские крейсера и эсминцы, стоящие перед ними, окажутся слабее по силе, эсминцы должны были отвлечь противника от крейсеров. Во всяком случае, на обратном пути эсминцы должны стремиться давать бой только в компании с крейсерами, используя при необходимости дымы. “Чепель” сообщит “Новаре” о результатах атаки около 08.00, сообщив при этом свои местоположение, курс и время, но в остальном передавая только самую важную информацию. В этом рейде была и третья военно-морская составляющая - действия подводных лодок. Для этого австрийцы обратились за помощью к своим немецким союзникам. Предполагалось задействовать три подводные лодки: две австрийские и одну немецкую. Австрийская U. 4, небольшая 237-тонная лодка типа "Германия", введенная в строй в 1909 году, должна была находиться у южного входа в Валону к 04.00, чтобы атаковать большие или малые суда, входящие или выходящие. U. 27, первая, собранная из немецких деталей лодка типа UB.II, которые были построены и введены в строй в Австрии, должна была к 05.30 находиться в позиции в двадцати пяти морских милях от Бриндизи вдоль линии коммуникаций от Бриндизи до Пунта-д'Остро. Австрийцы также просили немцев приказать своей подводной лодке UC.25 поставить мины у Бриндизи до рассвета, а затем занять позицию для ожидания и наблюдения. Все подводные лодки должны были как можно чаще пользоваться радиосвязью. Австрийский запрос на использование UC.25 был направлен в Берлин командующим немецкой флотилией подводных лодок 11 мая, указывая, что рейд планировался на следующее воскресенье или понедельник. UC. 25, которой командовал капитан-лейтенант Йоханнес Фельдкирхнер (Johannes Feldkirchner), вступила в строй в июне 1916 года и прибыла в Средиземное море только месяц назад. Это будет первый поход Фельдкирхнера, действующего с базы в Средиземном море. Подводная лодка была способна нести восемнадцать мин, а также имела два торпедных аппарата и семь торпед. Австрийские военно-морские силы в Бочче также должны были быть готовы поддержать рейдовые силы при их возвращении. Броненосный крейсер "Санкт-Георг" (флагманский корабль контр-адмирала Ганза), эсминец "Варасдинер" (Warasdiner) и миноносцы 99М, 100М, 88F и 84P получили приказ к 05.00 быть готовыми к выходу в случае необходимости. В готовности последовать за ними должен находиться старый линкор береговой обороны "Будапешт" в сопровождении трех миноносцев. "Санкт-Георг", 7420-тонный броненосный крейсер, введенный в строй в 1905 году, имел основное вооружение из двух 240-см/40 в носовой башне, пяти 19-см/42 и четырех 15-см/40 орудий. Он мог обеспечить существенную поддержку крейсерам, особенно если бы их преследовали только легкие силы, но его лучшая скорость на испытаниях составляла двадцать два узла. “Варасдинер” был 386-тонным эсминцем, который строился для китайского правительства, когда корабль был реквизирован австрийским флотом в начале войны. Он был медленнее “Татр”. Миноносцы открытого моря, которые должны были сопровождать "Санкт-Георг", были 250-тонными относительно новыми, законченными постройкой в 1915-1916 годах, кораблями, вооруженными двумя 7-см/30 пушками и четырьмя 45-см торпедными аппаратами. Они были способны делать двадцать восемь узлов и были “прислугой за всё” (горничные, которые выполняют все работы, на флоте - корабли, которые исполняют широкий спектр обязанностей: от сопровождения конвоев до рейдов на вражеские берега). "Будапешт" был старым, введенным в строй в 1898 году, броненосцем береговой обороны, вооруженным четырьмя 24-см/40 в двух башнях и шестью 15-см/40 орудий, его максимальная скорость составляла семнадцать узлов. “Будапешт” был представителем серии кораблей, которые теперь были полезны в основном для береговых бомбардировок. Адмирал Ганза объяснил в своем отчете об операции, что австрийцы предполагали, что переделка трех крейсеров так, чтобы они походили на эсминцы, выиграет им время, чтобы они не столкнулись сразу с превосходящими силами. По-видимому, предполагалось, что если они будут сначала идентифицированы как эсминцы, то против них будут посланы только корабли типа эсминцев. Остается выяснить, было ли это предположение обоснованным. Ганза также объяснил, что целью параллельных действий лихтенштейнской группы эсминцев, сокращенной с запланированных трех до только двух из-за проблем с котлом “Татры”, было создание тревоги и путаницы в сообщениях противника о передвижениях австрийцев. Недостатком этого плана было то, что он, очевидно, подразумевал разделение сил. Три крейсера были загружены углем, и три командира: Хорти, Хейслер и Пуршка - провели заключительное совещание по поводу предстоящей операции. Командиром "Сайды" был Фердинанд Риттер фон Пуршка (Ferdinand Ritter von Purschka). В начале войны он командовал старым броненосным крейсером "Кайзерин унд Кенигин Мария Терезия" (Kaiserin und Königin Maria Theresia), совершенно устаревшим кораблем, пригодным только для береговой обороны. За этим последовал период командования предредноутом “Бабенберг” (Babenberg), в течение которого он участвовал в общей атаке итальянского побережья после вступления Италии в войну. “Бабенберг” бомбардировал Анкону, но старый корабль, вероятно, давал мало возможностей для отличия, а командование "Сайдой" было также прекрасной возможностью для Пуршки. Некоторые из капитанов приняли прозаические меры предосторожности. Хейслер отправил несколько своих еще не распакованных сундуков с одеждой и бельем на корабль, которому предстояло остаться в порту. Он рассудил, что не хочет потерять все свое имущество в случае, если его корабль будет повреждён, потому что замена в военное время Австрии будет затруднена. День перед операцией был днем отдыха, а затем, после наступления темноты 14-го числа, отряд бесшумно и полностью затемненный вышел через свободный от мин канал в Адриатику, увеличив скорость, как и планировалось, до двадцати одного узла в “удивительно спокойную ночь”. Рейд начался.
Итальянский флот к концу марта 1917 года, по-видимому, имел некоторые признаки того, что австрийцы, возможно, что-то планировали, хотя точно, что и где, было неясно. Подозрение, по-видимому, возникло благодаря разведданным о ремонтных работах, предпринятых на австрийских верфях, хотя точно неизвестно, насколько об этом знали итальянцы. Поэтому они предприняли решительные усилия, чтобы увеличить как количество, так и качество британского присутствия в силах в южной Адриатике. Вице-адмирал Камилло Корси (Camillo Corsi), морской министр, просил итальянского посла в Лондоне поддержать эти усилия на дипломатическом фронте (1). Адмирал Корси начал меморандум, адресованный Адмиралтейству, со следующего заявления: “Можно разумно ожидать, что противник может в ближайшее время развить на море большую активность, и особенно в Адриатике, со своими легкими кораблями, которые, как нам сообщили, были полностью отремонтированы” (2). Адмирал Корси использовал эту информацию, чтобы указать на преимущество в скорости австрийских легких крейсеров над британскими крейсерами в Бриндизи. Он утверждал, что австрийцы могут развить скорость в двадцать девять узлов, в то время как британские крейсера могут развить скорость в двадцать пять узлов, что сводит на нет преимущество, которое может дать им их более тяжелое вооружение. Поэтому Корси потребовал, чтобы англичане заменили имевшиеся на три легких крейсера типа "Каллиопа" (Calliope) или более позднего. Эти корабли, присоединенные к только что поступившему на вооружение итальянским лидерам типа “Аквила", должны были "образовать мощную и быстроходную группу разведчиков, нужда в которой до сих пор ощущалась очень остро и без которой невозможно надеяться на успех". Итальянцы также просили, чтобы четыре британских эсминца типа ”Н“ (“Anycorn”), которые были обещаны, но привлечены для выполнения других задач в Средиземном море, были отправлены в Бриндизи. Итальянские просьбы имели мало шансов на немедленное исполнение. Адмиралтейство указывало, что то, что они называли “возрастающим количеством” немецких легких крейсеров, прикрепленных к флоту Открытого моря, а также “большим флотом цеппелинов”, которые немцы имели для наблюдательной работы в Северном море, “вызывает серьезную тревогу” в Адмиралтействе. Это означало, что, к сожалению, “Каллиопы” или более новые крейсера не могли быть выделены для Адриатики. Англичане обещали, что как только немецкий рейдер, находившийся в настоящее время в Индийском океане, будет уничтожен, количество британских крейсеров в Адриатике будет увеличено до пяти. Что касается эсминцев класса “Н”, то англичане утверждали, что им действительно был отдан приказ следовать в Адриатику, но он был отменен после того, как немцы объявили о своем намерении атаковать госпитальные корабли (по мнению германской стороны, страны Антанты злоупотребляли правами подобных судов) в Средиземном море. Эсминцы теперь стали необходимы для сопровождения подобных судов. Британские, французские и итальянские военно-морские силы в южной Адриатике потенциально превосходили численностью своих врагов, но у них был недостаток в том, что они были разделены и, как обычно, не все были готовы к выходу в море. Когда ранним утром 15 мая австрийцы пробирались сквозь темноту, военно-морские силы союзников, которые могли прийти на помощь атакованным кораблям заградительной линии, находились в двух разных точках - Бриндизи и Валоне, а также в море с разными миссиями. Силы в Бриндизи были самыми многочисленными. Кораблями, готовыми к выходу в 03.30, были британский легкий крейсер "Бристоль" (Bristol) и итальянские эсминцы "Пило" (Pilo), "Мосто"(Mosto), "Ачерби" (Acerbi) и "Шиафино" (Schiaf¤no). Британский легкий крейсер "Дартмут" (Dartmouth) находился в трехчасовой готовности и должен был выйти в 05.30. Британский легкий крейсер "Ливерпуль" (Liverpool) мог выйти в шесть часов. Итальянские корабли, готовые к отплытию после подъема пара, включали скауты “Марсала”, “Раккия” и “Аквила”, а также эсминцы “Инсидиозо”(Insidioso), “Импавидо” (Impavido) и “Индомито” (Indomito). Третья дивизия боевой эскадры, состоявшая из трех больших броненосных крейсеров, работала по системе один всегда на дежурстве и два – вне, с холодными котлами. Это означало, что дежурный корабль "Сан-Джорджо" (San Giorgio) может выйти через полтора часа, а "Сан-Марко" (San Marco) и "Пиза" (Pisa) - через пять часов. 13-я эскадрилья (четыре миноносца) должна была выйти из Бриндизи в 06.30 для проведения учений; 11-я эскадрилья (четыре миноносца) имела одну секцию, предназначенную для охраны портовых укреплений, и другую секцию, готовую поднять пары, а эскадрилья из четырех миноносцев открытого моря не была готова, и их огни в топках котлов были потушены. В доке стояли два итальянских эсминца, а французский эсминец "Бутефеу" вернулся в Бриндизи в 06.00 с поломкой рулевой цепи и не мог немедленно выйти. Итальянская военно-морская авиабаза в Бриндизи имела наготове около дюжины гидросамолетов, но только один из них был оснащен радиосвязью (5). Следовательно, из значительных сил в Бриндизи единственный быстрый выход могли осуществить британский легкий крейсер и четыре итальянских эсминца, за ними второй британский крейсер и неопределенное количество итальянских кораблей. 10 000-тонный броненосный крейсер "Сан-Джорджо" с его четырьмя 25,4 см/45 и восемью 19 см/45 орудиями мог бы оказать решающее воздействие при любой встрече с неприятельскими силами. Но со скоростью не более двадцати трех узлов, если бы это было так, он вряд ли смог бы вмешаться, и его присутствие ярко продемонстрировао, почему для союзников большой броненосный крейсер был устаревшей концепцией, непригодной для условий Адриатики. Бриндизи и Валона были также местами расположения итальянских военно-морских авиабаз, самолеты которых могли вмешаться в любые действия. В то время как точное количество самолетов, фактически готовых к вылету в любой момент, трудно определить, в первой половине 1917 года военно-морская авиабаза в Бриндизи имела номинальную численность в семнадцать лодок, состоящих из десяти FBA (ФБА) и семи L. 3s. Последние представляли собой более позднюю серию построенных Макки (Macchi) версий захваченного австрийского Лонера (Лохнер – Lohner). В Валоне было такое-же количество FBA и небольшое количество самолетов в Отранто и Санта-Мария-ди-Леука (6). Французы также создали в 1916 году военно-морскую авиабазу на острове Корфу. Французские силы также включали FBA (7). FBA — инициалы, обозначающие франко-британскую модель самолета — был, вероятно, самым многочисленным типом самолетов, используемых союзниками в южной Адриатике в то время. Маленькая летающая лодка сегодня не очень хорошо вспоминается и, конечно же, ей не хватало гламура и привлекательности других типов с более высокими характеристиками. Тем не менее, FBA широко использовались для разведки и бомбардировки во французской, итальянской, британской, русской и других военно-морских воздушных силах, хотя Королевская военно-морская авиация, по-видимому, использовала этот тип в основном для обучения. Начиная с 1915 года, Macchi построил по лицензии около 1000 FBA в Италии во время войны. Характеристики различных моделей, естественно, варьировались, но самолет имел экипаж из двух человек, мог быть оснащен пулеметом, имел скорость 140-145 км/ч и длительность полёта от трех до четырех часов, а также мог нести 125 кг бомб (8). На противоположном берегу Адриатики итальянцы имели два легких линкора в Валоне, "Наполи" - в трехчасовой готовности, а "Рома" - с холодными котлами и не готовыми к походу машинами. Два 30,5-см/40 и двенадцать 20,3-см/45 орудий "Наполи" также могли бы оказать решающее воздействие при любом столкновении легких сил, но даже если бы он мог достичь своей номинальноймскорости на испытаниях в двадцать два узла, он так же находился в значительно невыгодном тактическом положении по сравнению с австрийцами. Кроме того, было мало кораблей для его сопровождения. Из других кораблей в Валоне скаут “Риботи” (Riboty) вышел на дозаправку, а миноносец открытого моря "Альбатрос" (Albatros, 216 тонн) принимал припасы, готовясь к отплытию в 04.30 навстречу приближающемуся конвою. Было также четыре прибрежных миноносца типа “PN”и миноносец открытого моря "Клио" (Clio, 216 тонн), но только некоторые из них были готовы поднять пары, в то время как другие принимали запасы. На "Европе" (Europa), старом переоборудованном торговом судне, использовавшемся в качестве транспорта гидросамолета и депо, было готово три самолета. В разных местах были разбросаны и другие итальянские корабли. Катер МАС находился в порту Палермо на албанском побережье, а броненосный крейсер "Варезе" (Varese), эсминец "Артильере" (Artigliere) и вспомогательный крейсер "Читта ди Сиракуза" (Città di Siracusa) находились в Бутрино на северном побережье Корфу. Три французских эсминца" Каске" (Casque), "Фолкс" (Faulx) и "Лукас" (Lucas), вышедшие из Бриндизи, прибыли в Бутрино накануне и должны были отправиться на учения в 08.30. Они были потенциально важны в любом преследовании австрийцев (9). В море находились также другие французские и итальянские силы, включая две подводные лодки. Итальянская подводная лодка F. 10 (262 тонны), одна из многочисленных малых подводных лодок, вышла вечером 13-го, чтобы действовать в зоне между 18° 25' E и 18° 45' E и 41° 55' N и 42° 05' N с приказом прибыть на позицию до рассвета 14-го и оставаться в засаде в течение дня 14-го и 15-го, двигаясь ночью к 18° 25' E для зарядки батарей. Подводная лодка должна была покинуть свои позиции вечером 15-го. К сожалению, F. 10 не была оснащена беспроводной связью. Французская подводная лодка "Бернулли" (Bernouilli, 397 тонн) также ушла в ночь на 13-е, чтобы действовать в зоне между 18° 55' и побережьем между параллелями 41° 40' и 41° 50' (залив Дрин) с приказом ждать в засаде в течение дня 14 и 15-го, двигаясь к восточной границе зоны для зарядки батарей ночью. Подводная лодка должна была начать обратный путь в ночь на 16-е. На "Бернуилли" также отсутствовала радиосвязь. Более серьезную потенциальную угрозу австрийцам представляла группа быстроходных легких кораблей во главе с итальянским скаутом “Мирабелло” и состоящая из французских эсминцев "Комендант Ривьер", "Биссон" и "Симетер" (Cimeterre). Первоначально в состав группы входил эсминец "Бутефеу", но, как мы уже видели, он был вынужден вернуться в Бриндизи со сломанной рулевой цепью (штуртрос). Группа "Мирабелло" вышла из Бриндизи в ночь на 14-е и двигалась в кильватерном строю со скоростью двадцать узлов севернее линии дозорных дрифтеров. Она должна была достичь позиции в двадцати милях к западу от Дураццо в 03.00, затем повернуть на север и на рассвете быть у мыса Родони, чтобы отрезать путь возвращения любой вражеской группы, которая могла действовать в проливе в течение ночи. Другой группой в море в ту ночь был небольшой итальянский конвой, направлявшийся в Валону. Три грузовых судна - "Верита" (Verità), "Берсальере" (Bersagliere) и "Карроччио" (Carroccio) - сопровождались итальянским эсминцем "Бореа" (Borea), относительно небольшим (330 тонн) и более старым кораблем, построенным в 1903 году и вооруженным пятью 57-мм пушками и четырьмя четырнадцатидюймовыми торпедными аппаратами. Груз “Карроччио” включал пятьдесят тонн боеприпасов, а также пятьдесят торпед, часть груза Вериты включала в себя бочки и ящики с бензином и нефтью. Конвой ушёл из Таранто 13-го, переночевал в Галлиполи и снова отплыл в 10.00 часов утра 14-го в предположении быть в шести милях от мыса Лингетта к 07.00 следующего утра. Конвой шел со скоростью шесть с половиной узлов - лучшее, на что был способен самый медленный корабль, "Берсальере". Через несколько минут после 03.00 конвой находился примерно в трех милях от албанского побережья у Апри Руги или, возможно, немного севернее. Корабли шли в кильватерном строю, “Бореа”, “Карраччио”, “Верита” и “Берсальере” в северо-северо-восточном направлении (10).
Цель австрийского рейда, дрифтеры, были организованы дивизиями, в среднем по шесть кораблей на дивизию. Однако, поскольку семь дрифтеров находились в ремонте на своей базе в Галлиполи, не все дивизии были в полном составе. Дивизии, обозначенные буквой, и количество дрифтеров, фактически вышедших в ту ночь, были развернуты с запада на восток в следующем порядке: Дивизия “N” (шесть дрифтеров), дивизия “B” (восемь дрифтеров), Дивизия “C” (четыре дрифтера), Дивизия ”T" (восемь дрифтеров), Дивизия ”E" (шесть дрифтеров), Дивизия ”A" (восемь дрифтеров), Дивизия ”O" (шесть дрифтеров), Дивизия “S” (шесть дрифтеров). В дополнение к восьми дивизиям дрифтеров, старший офицер линии в ту ночь, временный лейтенант резерва королевского флота Роберт Х. Баунтон (Temporary Lieutenant Robert H. Baunton, RNR), патрулировал на дрифтере Капелла (Capella), оснащенном радиостанцией. По одному дрифтеру в каждом дивизионе также было оборудовано радио, за исключением дивизионов “B” и “Е”, у которых не было ни одной радиостанции. Таким образом, в тот вечер на линии было в общей сложности пятьдесят три дрифтера. Ещё одна дивизия дрифтеров, дивизия "N”, прибыла на линию только после того, как австрийцы ушли. Два моторных катера, М. Л. 182 и М. Л. 426, патрулировали примерно в четырех милях к югу от дивизиона "Н”, самой западной группы. Дивизия " А” должна была уйти в Таранто на рассвете и в результате оказалась единственной дивизией, у которой сети были подняты в 02.00 (11). Боевые действия начались, когда австрийские диверсионные силы под командованием Фрегаттен-капитана Лихтенштейна, двигаясь со скоростью пятнадцать узлов на курсе 241°, встретили конвой “Бореа” и начали атаку. Австрийская и итальянская официальные истории различаются по точному времени. Вопрос времени является особым источником путаницы в сообщениях о битве в проливе Отранто. Австрийцы обычно следовали центральноевропейскому времени, или, как его называли по-немецки Mitteleuropäischen Zeit (MEZ), что означало среднее время по Гринвичу плюс один. Итальянцы, предположительно, находились под тем же временем. Однако во время Первой мировой войны, как и большинство других держав, австрийцы приняли форму перехода на летнее время под названием Sommerzeit. Итальянцы, по-видимому, не последовали подобной практике. В 1917 году Sommerzeit действовал в Австрии с 16 апреля по 17 сентября, хотя, судя по сравнению со временем событий, приведенных в итальянских отчетах, австрийский флот, по-видимому, сохранил MEZ. Британским кораблям в Адриатике было приказано следовать центральноевропейскому времени, то есть GMT + 1, а не GMT, хотя это, по-видимому, не всегда было так, особенно с дрифтерами. Итальянская отчетность также была подвержена широким вариациям, некоторые из которых основывались на итальянском местном времени. Эти недоразумения были предметом жалоб британских офицеров после битвы (12). Тем не менее, итальянская реконструкция нападения на конвой, опубликованная через пять лет после австрийской версии, в данном случае, по-видимому, лучше совпадает с рассказами выживших и последовательностью событий на стороне союзников (13). Кроме того, отчет Лихтенштейна, а также журналы “Чепель” и “Балатон” поддерживают учетную запись Uf¤cio Storico (14). Обнаружив и определив класс корабля – “Бореа”, возглавлявшего линию кораблей, “Чепель” и “Балатон” увеличили скорость до полной, чтобы пройти вдоль правого борта итальянских кораблей на расстоянии около 1000 метров. При стандартном водоизмещении 870 тонн и вооружении двумя 10-см и шестью 6,6-см орудиями и четырьмя 45-см торпедными аппаратами австрийские эсминцы значительно превосходили по вооружению итальянский эсминец. "Бореа" заметил австрийцев и подал сигнал опознавания. Ответа не последовало, и в 03.26 “Чепель” открыл огонь по эсминцу, а “Балатон” - по следующему в строю грузовому судну "Карроччио". “Бореа” попал в лучи австрийских прожекторов и оказался в явно невыгодном положении. Эсминец только что начал зигзагообразный маневр впереди конвоя и двигался вперед с только двумя действующими из трех котлов для экономии топлива. Такая практика была предписана эсминцам и миноносцам эскортной службы из-за нехватки топлива, но это означало, что скорость "Бореа" была ограничена двадцатью четырьмя узлами. Потребовалось бы десять минут, чтобы его третий котел поднял пар и стал полностью эффективным, но у дестроера не было времени. Его курс в этот момент лежал под углом 30° влево от маршрута. Хотя командир эсминца приказал повернуть штурвал на правый борт и дать полный ход, его корабль был накрыт, и, возможно, уже второй из австрийских снарядов разорвал главную паровую магистральную трубу, что привело к полной потере давления пара и остановке машины и генераторов. В результате радиостанция “Бореа” не могла использоваться. Связь между носом и кормой была прервана, что затрудняло попытки перекрыть выходящий пар. В "Бореа" попало, по меньшей мере, ещё два снаряда и корабль начал набирать воду и крениться на левый борт. Тем временем огонь “Балатона” вызвал сильный пожар на "Карроччио", нагруженном боеприпасами, и, поскольку австрийский эсминец проходил мимо пораженного эсминца, он переместил огонь на "Бореа" и выпустил торпеду, которая прошла мимо. Итальянский эсминец мог ответить лишь редкими выстрелами. Капитан "Карроччио", сознавая взрывоопасность своего груза, приказал покинуть корабль. Австрийские эсминцы, поняв, что "Бореа" беспомощен, перенесли огонь на два оставшихся корабля и тоже выпустили по паре торпед. "Верита" получила попадание в паровую трубу, потеряла ход, практически одновременно пламя вырвалось из небольших ящиков с бензином (газолин), хранящихся на корме. Ее экипаж безуспешно стрелял в сторону австрийских кораблей (из винтовок). Третий корабль, "Берсальер", также получил попадания, но ни одно из них не было серьезным. Эта первая фаза атаки продолжалась примерно пять минут, за ней последовало затишье примерно на восемь минут. В течение этого промежутка капитан "Вериты", заметив, что бензин, по-видимому, растекается, и его корабль потерял ход, отдал приказ покинуть корабль. "Берсальер" мог медленно продвигаться вперед, но его экипаж, не зная о ходе операции и о том, что повреждения были незначительными, спустил шлюпку и приготовился к погрузке команды, причем шлюпка была привязана к кораблю и буксировалась вместе с ним. Два австрийских эсминца, изменив курс, снова появились, на этот раз пройдя по противоположной стороне конвоя. Они возобновили огонь чуть более чем на пять минут, освещая итальянские корабли своими прожекторами. “Берсальере” не пострадал, но одна из его спасательных шлюпок с несколькими членами экипажа на борту получила повреждения, возможно, от пулеметного огня. Повреждённая шлюпка начала набирать воду и появилась опасность её затопления. "Верита" избежала дальнейших повреждений во время возобновленной атаки, но "Карроччио" снова получил снаряд в корму, а "Бореа" получил дополнительные попадания снарядов в носовую часть, и его торпедное отделение затопило. Бой прекратился в 03.45. Австрийцы были убеждены, что по крайней мере одна из их торпед попала в "Вериту". Они также заметили густые клубы дыма, поднимающиеся от итальянского эсминца, и "Карроччио", пылающий и, по-видимому, тонущий кормой, его спасательные шлюпки, заполненные выжившими. Пора было уходить. Лихтенштейн намеревался взять на борт уцелевших с тонущих кораблей, но решил не делать этого из-за того, что яркий свет от горящих кораблей мог позволить вражеским частям приблизиться к австрийцам незамеченными. Более того, он рассуждал, что спокойное море и близость суши обеспечивают безопасность потерпевших кораблекрушение итальянских моряков. Он предвидел реакцию противника, и теперь его заботой было как можно скорее убраться из окрестностей Валоны. Когда австрийские эсминцы проходили параллельно острову Сасено, они заметили столб дыма со стороны Валоны, что указывало на то, что противник действительно выходит в море. В 04.45 они достигли точки в пятнадцати милях к западу от Сасено. Командир "Бореа" капитан 3 ранга Франчески (Capitano di corvetta Franceschi), который был сброшен в воду вместе с частью команды силой взрывов, сумел вместе с другим офицером и несколькими матросами подняться на борт тонущего эсминца. Они попытались спасти раненых с помощью самодельных плотов и уничтожить сигнальные книги, но в конце-концов им пришлось покинуть корабль, который затонул в 05.22. "Верита" дрейфовала, объятая пламенем – пожар питался бензином и маслом. Ее уцелевший экипаж направился к берегу на спасательных шлюпках. "Берсальер" был в хорошем состоянии, но капитан и экипаж, севшие в шлюпки, безуспешно пытались приблизиться к судну и попытаться подняться обратно на борт. Во время боя их отнесло на некоторое расстояние, и из-за захлёстывания волнами и перегрузки спасательные шлюпки продвигались очень медленно. Первые корабли, пришедшие им на помощь, прибыли вскоре после 06.00 (15). Австрийская атака была настолько стремительной, что единственные два корабля, оснащенные радиосвязью в конвое, “Бореа” и “Карроччио”, не смогли подать никаких сигналов до того, как были выведены из строя. Следовательно, первые сообщения итальянцы получили в 03.30, когда наблюдательный пункт в Сасено услышал грохот орудийного огня и вскоре после этого заметил отблески от горящих кораблей. Они доложили о своих наблюдениях итальянскому военно-морскому командованию в Валоне. Далее на юг вдоль албанского побережья наблюдательная станция в Порто-Палермо также наблюдала и сообщила о пожаре в море в 03.50. Миноносец открытого моря "Альбатрос" был готов к отплытию в 04.30, но ему было приказано подождать до рассвета, чтобы избежать опасности наткнуться в темноте на превосходящие силы. Это, к счастью для уцелевших участников конвоя, длилось недолго. В 04.40 стало достаточно светло, чтобы "Альбатрос" на полной скорости пошел к месту предполагаемого проишествия. Одновременн вышли и малые миноносцы 33.PN, 34.PN, и 35.PN. Вскоре за ними последовали миноносец "Клио" и буксир "Луни" (Luni), поднимавшие пары. Скаут “Риботи” стоял на якоре у Дукати в бухте Валона и в 04.40 получил приказ поднять пары. Но это заняло время, и только в 08.00 он подошла к "Европе", чтобы принять необходимое топливо, и только в 09.45 был готов к отплытию. "Риботи" не планировался для выхода в море, и его бункеры были пусты. Тем не менее, то, что потребовалось более пяти часов после получения приказа, чтобы подготовиться, прежде чем он мог отплыть, объясняет, почему сила на бумаге не обязательно переводилась в силу на море, когда и где это было необходимо. Это было еще более очевидно в случае легких линкоров в Валоне, "Наполи" и "Рома". Обоим было приказано поднять пар. "Наполи" был готов примерно к 10.00, "Рома" - к 11.15. В день сражения они не сыграли никакой роли (16). Итальянское “новое оружие” - самолеты и торпедный катер МАС реагировали на тревогу гораздо быстрее. Прошло всего двадцать минут после сигнала тревоги, прежде чем МАС.28 покинул Порто-Палермо, направляясь к вспышкам выстрелов. Рассвет также позволил использовать горстку самолетов в Валоне, и в 05.00 взлетела лодка FBA, за которой последовала вторая в 05.25. Вероятно, из-за утреннего тумана первая FBA не заметила ничего, кроме двух итальянских кораблей, по-видимому, направлявшихся обратно к побережью. Это были два прибрежных малых миноносца 34.PN и 35.PN. Им было приказано произвести разведку на запад, в том направлении, откуда доносился звук выстрелов, очевидно, исходивший от линии дрифтеров. В 06.45 самолет заметил группу "Мирабелло", идущую с севера. FBA приземлилась возле "Европы" в 07.00, заправилась и быстро взлетела снова с новым экипажем. Вторая FBA, пилотируемая лейтенантом Спагноло (Sottotenente di Vascello Spagnolo) с наблюдателем старшиной Джузеппе Поджи (2nd Capo timoniere Giuseppe Poggi), имела более результативный вылет. FBA заметила миноносцы из Валоны, шедшие на выручку конвою, а также МАС из Порто-Палермо, и вскоре после этого остатки конвоя, как уцелевшие суда, так и обломки. Два авиатора дали понять спасающимся, что помощь уже в пути. Затем они увидели очень далекий дым в направлении мыса Санта-Мария-ди-Леука. FBA направилась в направлении дыма и обнаружила крейсер с четырьмя трубами к северо-западу от острова Фано, примерно в двадцати милях к северо-западу. Пилот тут же повернул к кораблю и пролетел над ним примерно в 06.30. Он все еще не был уверен в идентицикации корабля, так как британский “Дублинский” тип крейсеров также имел четыре трубы, и поэтому он кружил, не сбрасывая бомб, пока окончательно не установил, что это был легкий крейсер типа "Новара". Крейсер действительно был "Новарой" Хорти. FBA сбросила две мины-гранаты и небольшую бомбу с высоты около 1500 метров. Одна из бомб не сразу была сброшена, и потребовался второй проход, прежде чем она сошла с крепления. Бомбы упали рядом, но не попали в крейсер, который уклонился и отстреливался. Австрийцы сообщили о произведённой атаке в 06.20 с высоты 1800-2500 метров, при этом три бомбы упали между носовым мостиком и кормой по левому борту, не причинив никакого ущерба. На такой высоте - более 5000 футов - и учитывая относительную скорость корабля и самолета, бомбардировка и зенитный огонь вряд ли будут эффективными. Реальным потенциальным вкладом FBA в этих условиях была разведка, и пилот теперь летел на северо-восток для перехвата 34.PN и 35.PN западнее Сасено и передаче сигнала о присутствии вражеского крейсера. FBA скользнула вниз, и авиаторы сделали знак кораблям следовать курсом на перехват австрийцев. FBA также засекла группу “Мирабелло”, снова спустилась, чтобы предоставить информацию об австрийцах, а затем улетела, чтобы восстановить контакт с противником. В 07.15 FBA наблюдала рандеву трех австрийских крейсеров, которые затем, казалось, на полной скорости направились к северу. Несколько минут спустя оба летчика наблюдали за первым обменом выстрелами между австрийцами и группой “Мирабелло”. Они приземлились в бухте Валона в 07.50 (17). Наступательные возможности FBA не были впечатляющими, но маленький самолет дал поразительную демонстрацию того, как морская авиация может собирать информацию далеко за горизонтом в быстро меняющейся ситуации. Тем временем "Альбатрос" и МАС.28, прибывшие с разных направлений, вскоре после 06.00 достигли местоположения уцелевших экипажей конвоя. "Альбатрос" подобрал большинство выживших с трех пароходов и "Бореа". МАС.28 встретил четыре спасательные шлюпки с "Карроччио", но маленький катер не мог принять столько людей и мог только направить их к месту высадки на близлежащем побережье. Затем катер приблизился к горящей “Верите”, подобрал нескольких человек и доставил их на "Альбатрос". В свою очередь, катер принял с миноносца несколько тяжелораненых и доставил их в Порто-Палермо, прибыв в 09.30. МАС.28 немедленно снова вышел в море, чтобы снать уцелевших членов экипажа "Карроччо" с пляжа, где они высадились, и доставить их обратно в Порто-Палермо. Тем временем "Альбатрос" попытался спасти оставшиеся корабли, перебросив часть команды обратно на "Берсальер". На судне смогли поднять пар, и через сорок пять минут оно могло двигаться со скоростью семь узлов в сопровождении "Альбатроса" обратно в Валону, миновав входной створ в 13.25. Итальянцы также смогли спасти брошенную “Вериту” после подхода буксира “Луни” и миноносца 35.PN, прибывших на место прошедшего боя в 08.00. Буксир смог высадить группу из четырех человек на нос горящего корабля, чтобы протянуть трос, чтобы все еще горящий транспорт можно было отбуксировать в Валону, где и погасили пожар. Таким образом, в результате нападения отряда Лихтенштейна на конвой был потоплен эсминец и торговое судно, а ещё одно торговое судно сильно повреждено. На кораблях находилось 184 члена экипажа или пассажира; спасённых насчитывалось 162 человека. Затонувший эсминец "Бореа" потерял двоих убитыми и девять пропавшими без вести плюс двенадцать из сорока восьми оставшихся в живых раненых. Это были самые тяжелые потери, понесенные итальянским кораблями в тот день. Действия “Чепеля” и “Балатона” были лишь отвлекающими. В основной атаке участвовали три крейсера на самой линии дрифтеров. И снова возникает проблема с отчетным временем. Теоретически и союзники, и австрийцы использовали центральноевропейское время в качестве основы для отчетности, но это создает проблему. Старший из офицеров на линии и восточных дивизионов дрифтеров сообщил, что слышал звук выстрелов на северо-востоке в 02.30. Это не совпадает точно со временем (0326), когда лихтенштейнская группа начала атаку на конвой, но разница почти в час, по-видимому, указывает на то, что британские отчеты использовали GMT, а не CET/MEZ итальянцев и австрийцев. Коммодор Хенидж утверждает в своем отчете, что сообщенное время значительно различалось, вероятно, из-за неточных часов, и это, вероятно, объясняет различия в минутах (19).
Теперь настало время вернуться к главному - атаке линии дрифтеров. Три австрийских крейсера, шедшие на юго-западном курсе со скоростью двадцать один узел, перестроились из кильватерного строя в строй фронта между 12.00 и 01.00, чтобы представлять меньшую цель в районе, где часто наблюдались подводные лодки. Капитан 1 ранга Хейслер на “Гельголанде”, самом западном крейсере, отметил, что “не было видно ни малейшего света”, не было обмена сигналами, и радио молчало. Вскоре на восточном горизонте показались лучи итальянских прожекторов в Валоне, а затем в противоположном направлении - огни Бриндизи. Крейсера разошлись, как и планировалось, в 02.15 (20). Была тихая лунная ночь с хорошей видимостью, но центральный крейсер, “Сайда”, вскоре скрылся из виду для тех, кто находился на “Гельголанде”. Три крейсера разделились и теперь были сами по себе, напряжение нарастало, но не было никаких признаков того, что союзники были предупреждены. В 03.58 по правому борту от курса Гельголанда были замечены неясные объекты. Вскоре очертания стали более четкими. Это были дрифтеры. Хейслер намеревался начать основную атаку на рассвете и, чтобы добиться большей внезапности, начать атаку с юга. Поэтому он изменил курс, чтобы пройти по правому борту дрейфующих кораблей. Один из последних мигнул сигнальной лампочкой. Хейслер приказал сделать тот же сигнал в ответ. Уловка сработала. Тревоги не было. Британские отчеты подтверждают, что дивизии “N”, “O” и “E” временами между 02.30 и 02.45 наблюдали большие корабли, признанные крейсерами, проходящими мимо них на юг. Патрульные дрифтеры посчитали их дружественными. Австрийцы впоследствии убедились в успехе своей маскировки из бесед с пленными. С мостика “Гельголанда” можно было различить и другие отчетливые объекты дальше к востоку, очевидно, дрифтеры. К 04.47 Хейслер завел корабль южнее мыса Санта-Мария-ди-Леука, так что можно было-бы заглянуть в залив Таранто. Пароходов нигде не было видно. Он повернул корабль обратно к линии дрифтеров, чтобы начать атаку, но услышал выстрелы дальше на востоке. Один из крейсеров, вероятно “Сайда”, начал действовать. Дрифтеры из восточных дивизий знали о нападении на итальянский конвой. Это было бы единственным предупреждением о том, что произойдет что-то необычное, но, очевидно, поначалу они не понимали, что это будет связано с ними. Лейтенант Баунтон (Baunton), старший офицер в строю на "Капелла", услышал звук интенсивной стрельбы на северо-востоке в 02.30 и, полагая, что это подводная лодка, всплывшая на поверхность, двинулся в этом направлении. Затем он заметил большое пятно, которое, по-видимому, подтвердило его предположение, и он продолжил свой путь. Однако в момент времени, не указанный в отчете, были слышны звуки еще одной стрельбы, сопровождавшейся ракетами, использовавшимися в качестве сигналов бедствия. На этот раз сигналы наблюдались с юго-востока, и теперь Баунтон понял, что нападению подверглись дрифтеры. Он изменил курс, но к тому времени, когда он вернулся к линии заграждения, рейдеры уже ушли. Оставалась только работа по очистке, попытка спасти поврежденные суда, уход за ранеными и попытка реорганизовать линию (21). Трудно примирить британское и австрийское время и точную последовательность событий во время нападения. Возможно, этого можно ожидать только в ночных действиях в разных местах и на британской стороне с участием дрифтеров, которые были импровизированными военными кораблями, лишенными формальной организации и процедуры регулярного морского судна. Возможно, точная последовательность тоже не важна; конечный результат был тот же. Вероятно, для ясности было бы целесообразно следовать практике британских официальных отчетов и пересказывать события, как они разворачивались с запада на восток. Самая западная дивизия, “N”, услышав звуки стрельбы на востоке — почти наверняка это наблюдалась атака Сайды — освободилась от своих сетей примерно в 03.15. Затем дивизия направилась к мысу Санта-Мария-ди-Леука. Примерно через пятнадцать минут их атаковал крейсер, шедший с юга. Это был “Гельголанд”, Хейслер заметил в первых лучах рассвета дрифтер прямо впереди, а затем на востоке появились другие дрифтеры, очевидно, державшие курс на Отранто. Затем Хейслер спросил своего артиллериста, с какой дистанции он предпочел бы стрелять. Линееншиффлейтенант Александр Милошевич (Linienschiffsleutnant Alexander Miloseviø) ответил: “800 метров”. Хейслер, соответственно, подошел к самому западному дрифтеру на этом расстоянии, поднял боевой флаг в 04.53 и открыл огонь с батареи правого борта. По словам Хейслера, прошло некоторое время, прежде чем были заотмечены попадания, и наблюдалось, как люди садятся в лодки, облака пара вырываются из пробоин бортов, а дрифтер начинает погружаться. Однако эта процедура была слишком медленной для Хейслера, который опасался, что другие корабли могут сбежать. Поэтому он уменьшил дистанцию и обстрелял следующий дрифтер, и котел последнего взорвался. Сигнальщики крейсера наблюдали отчетливые силуэты дальше к востоку, очевидно, там было больше дрифтеров (22). К 04.47 году Хейслер завел корабль достаточно далеко вокруг мыса Санта-Мария-ди-Леука, чтобы открылся вход в залив Таранто. Команды многих других дрифтеров, похоже, уже сели в свои шлюпки, ожидая, что их корабли будут потоплены. Хейслер утверждал, что отдал приказ на начало стрельбы только после того, как экипажи сели в шлюпки, так как цель состояла в том, чтобы потопить дрейфующие суда с минимальными потерями в людях. Это подтверждается британскими донесениями, в которых говорится, что, подав сигнал сиреной и опустив свой боевой флаг, вражеский крейсер дал всем экипажам шанс спастись до открытия огня, а в случае некоторых экипажей, покинувших свои корабли, отвел шлюпки от поврежденных дрейфующих судов. Хейслер, на дистанциях от 800 до 200 метров, методично курсировал вдоль дрифтеров, поочередно вводя в действие батареи правого и левого борта, и, увидев, что котел взорвался и бушует пламя с паром, переходил к следующему дрифтеру. Он не стал дожидаться, пока очередной дрифтер действительно утонет. Он не хотел тратить впустую боеприпасы и полагал, что корабль в любом случае становится непригоден. Не все команды дрифтеров были готовы покинуть корабль перед лицом превосходящих сил. Некоторые предпочли драться. Шестой дрифтер в очереди произвел на Хейслера неизгладимое впечатление. Дистанция сократилась всего до пятидесяти метров, и команда расселась по своим шлюпкам, за исключением одинокого матроса, управлявшего маленькой пушкой на носу. Ствол, казалось, был направлен прямо на мостик Гельголанда, нацеливаясь на находящихся там офицеров. Хейслер решил, что больше ждать нельзя, и отдал приказ: Все шесть орудий батареи правого борта "Гельголанда" открыли огонь с сокрушительными результатами. "Бродяга" развалился и почти сразу же затонул, часть обломков упала на палубу "Гельголанда". Это, возможно, был дрифтер “Адмирабл (Admirable - Восхитительный), достойный восхищения, из дивизии “N”, позже включенный в список специальных рекомендаций Адмиралтейству. Описание немного отличается, но по сути то же самое. Сообщается, что дрифтер попал под сильный огонь, который крейсер вернулся, котел дрифтера взорвался, и рулевая рубка была расстреляна. Экипаж покинул корабль, но второй помошник А. Гордон (A. Gordon), вскарабкался обратно на борт и побежал к орудию с явным намерением продолжить бой. Он был убит еще до того, как добрался до пушки, и "Адмирабл" быстро затонул. Это, однако, не соответствует описанию Хейслера одинокого моряка, намеренно целящегося, и, возможно, Хейслер описывал действия моряка сдругого дрифтера, чей героический поступок не был замечен ни одной британской стороной или, по крайней мере, ни одним выжившим. В дивизион “N” входил также ещё один, самый знаменитый дрифтер - "Гоуэн Леа" (Gowan Lea) и ее шкипер Джозеф Уотт (Joseph Watt). Они быстро стали частью героических преданий о войне в Великобритании. Уотт, когда крейсер, находившийся всего в 100 ярдах от него, предложил сдаться и покинуть корабль, предпочел "драться" и, как сообщается, приказал своей команде прокричать три " ура " и "драться до конца”. Он приказал идти полным ходом, но, по-видимому, успел выпустить только один снаряд из своей маленькой 57-миллиметровой пушки, прежде чем австрийский снаряд вывел из строя казенник пушки. Орудийный расчет, находясь под огнем, попытался устранить неисправность. В это время взорвался ящик с боеприпасами, серьезно ранив палубного матроса Ф. Х. Лэмба (F. H. Lamb). Тем не менее Лэмб продолжал работать с экипажем, пытаясь заставить орудие снова работать. Крейсер продолжил свой путь, оставив "Гоуэн Леа" поврежденным, но сравнительно легко. Позже Уотту удалось подвести “Гоуэн Леа” к другому серьезно поврежденному дрифтеру, “Флоанди” (Floandi) из дивизии "О", и помочь в вывозе убитых и раненых. Образ Уотта с его 57-миллиметровой пушкой, отказывающегося сдаться и бросающего вызов крейсеру, захватил воображение его начальства во флоте. Это отражено в соответствующем томе “Официальной истории”, где автор Генри Ньюболт ссылается на память о Елизаветинской эпохе и героической битве сэра Ричарда Гренвилла и мести испанцам у Азорских островов в 1591 году: "Эти встречи напоминают бессмертную битву "одного и пятидесяти трех"; но даже шансы против сэра Ричарда Гренвилла едва ли достигли такой высоты, как в битве между австрийским крейсером и шкипером Уоттом с "Гоуэн Ли "" (23). Уотт был впоследствии награжден Крестом Виктории. Действие "Гоуэн Леа", по-видимому, не было особо отмечено в австрийских отчетах, вероятно, потому, что ее орудийный огонь был неэффективен и, как предположил Ньюболт, австрийцы, возможно, не верили, что маленький траулер сможет выжить под каскадом снарядов и погибнет так же, как и многие другие. Поэтому они перешли к другим целям. Это нисколько не умаляет доблести шкипера Уотта и команды "Гоуэн Ли". Дивизия "N” понесла тяжелые потери. Из шести дрейфующих в ту ночь судов "Транзит" (Transit), "Адмирабл" и "Селби" (Selby) были потоплены, а "Джин" (Jean) и "Гоуэн Леа" серьезно повреждены. Дивизия “B”, находившаяся восточнее, сообщила, что около 03.30 была атакована двумя вражескими крейсерами. Вторым крейсером могла быть только “Сайда”. Это подразделение дрифтеров не успело освободиться от своих сетей до тех пор, пока на них не напали. Это совпадает с рассказом Хейслера о том, что он видел два дрифтеров примерно в 2000 метрах к востоку, которые открыли огонь по “Гельголанду”, но не попали. Он особо отметил, что между дрифтерами и крейсером тянулась длинная линия сетей, буксируемых двумя дрифтерами и отмеченных буями, сделанным из кожи, парусины или стеклянных шаров. Он приказал своему носовому орудию стрелять по дрифтерам, в то время как он осторожно маневрировал “Гельголандом”, проходя через сети, чтобы избежать наматывания тросов на винты. Дрейфующие сети, возможно, вызывали больше беспокойства у австрийских крейсеров, чем легкое вооружение "морского дрифтера", ибо если бы их винты запутались, что легко могло бы произойти в условиях плохой освещенности, любой шанс на спасение от превосходящих сил союзников был бы исчерпан вследствие потери хода. Два дрифтера, которые, по мнению Хейслера, обстреливали “Гельголанд”, были “Фелиситас” (Felicitas) и “Гёрл Грейси” (Girl Gracie - Девушка Грейси), хотя, вероятно, это был только первый, поскольку последний числится безоружным. Оба были потоплены выстрелами орудий крейсера. Не все моряки "Фелиситас" имели спасательные жилеты, а некоторые не умели плавать. Услышав их призыв о помощи, первый офицер (24) Гельголанда, Корветтен-капитан Виктор Клокнер (Viktor Klöckner), спросил Хейслера, могут ли они остановиться. Хейслер согласился, и с крейсера спустили шлюпку, чтобы спасти восемь человек. Экипажи батареи правого борта крейсера взялись за канаты, чтобы поднять лодку и выживших на борт – длительность этого эпизода продолжалась меньше пяти минут. Спасавшиеся в шлюпке с безоружной “Девушки Грейси” также были приглашены на борт, и когда крейсер двинулся вперед, волна от его винтов опрокинула их пустую спасательную шлюпку. “Гельголанд” подобрал в общей сложности восемнадцать человек. Хейслеру доложили, что теперь можно различить на юге “Сайду” в раннем утреннем свете. Он также заметил еще один дрифтер, пытавшегося сбежать, но воздержался от преследования, потому что это заняло бы слишком много времени. Поэтому счастливчик-“бродяга”, название которого неизвестно, сбежал. В дивизии "B” было восемь дрифтеров. “Фелиситас” и “Девушка Грейси” были его потерями, а остальные сбежали. Дивизия “С” также доложила, что находится под огнем двух крейсеров, очевидно "Гельголанда" и "Сайды". В 05: 23 "Гельголанд" перехватил сигнал с “Новары” на "Сайду" в ответ на незарегистрированный запрос, в котором говорилось, что, если больше нечего уничтожать, они должны идти полным ходом на "поле битвы" (kampfplatz). Последнее было истолковано как означающее рандеву крейсера. “Гельголанд” отвернул от линии дрифтеров в 05.47 году и увеличил скорость до двадцати пяти узлов, держа курс на рандеву.
Капитан 1 ранга Пушка, командовавший "Сайдой", имел наименьшее расстояние до назначенной позиции после того, как крейсеры разделились, и, по-видимому, был первым из командиров крейсеров, обнаруживших патрульные дрифтеры в 03.45. Чтобы избежать преждевременного опознавания, "Сайда" остановил машины и оставался неподвижным около получаса, прежде чем Пуршка начал атаку в 04.20. Первый дрифтер, взятый под огонь, был быстро подожжен, хотя его команда храбро отстреливалась из своей маленькой пушки, прежде чем была вынуждена покинуть корабль. Их подобрал “Сайда”. Пуршка доложил, что подобрал в общей сложности девятнадцать моряков и поджег еще два дрифтера, один из которых был оставлен с сильным креном. Он видел, как взрываются котлы дрифтеров. "Сайда" отправился на рандеву с крейсером в 05.20. Дивизия "С” потеряла в ту ночь только один из четырех дрифтеров, “Керри Ноу” (Quarry Knowe). Относительно небольшие потери, возможно, были вызваны тем, что дрифтеры рассеялись во всех направлениях, когда началась атака. Дрифтер “Гарригилл” (Garrigill) из дивизиона “С”, вооруженный шестифунтовой пушкой, был особенно выделен в отчетах о действии за то, что был одним из первых атакованных и немедленно ответил неприятелю огнём, причем все члены экипажа вели себя “в высшей степени достойно". Другая дивизия дрифтеров, атакованная Сайдой, была “Т”. Дивизия была в полном составе из восьми судов, но потеряла только “Юнг Линнет” (Young Linnett - Молодой Линнетт). Возможно, это было связано с быстрыми действиями старшего офицера дивизии, временного младшего лейтенанта О'Нила (O’Neill) на дрифтере "Фрегат Птица" (Frigate Bird), единственном, оборудованном радиосвязью. О'Нил сначала услышал звук выстрелов около 03.35 и быстро передал сигнал “SOS”, затем продолжил двигаться вокруг своей дивизии, приказывая дрифтерам освободиться от сетей и разбежаться. “Юнг Линнет”, по-видимому, шел на восток, когда ему не повезло быть пойманным “Сайдой”, хотя другие дрифтеры дивизии тоже в то или иное время находились под обстрелом. Неясно, был ли это “Керри Ноу” или “Юнг Линнет”, о котором Пуршка сообщил как о "стрелявшем позади", но австрийцы ошиблись, полагая, что пушка дрифтера была калибром 7 см. На самом деле ни у одного из дрифтеров не было ничего крупнее 57-миллиметрового (25). Шкипер и экипаж “Кристмас Дейзи” (Christmas Daisy - Рождественской маргаритки) дивизии " Т " впоследствии хвалили за то, что они оставались на своих постах, находясь под огнем, и шли на помощь другим дрифтерам во время атаки. Дрифтер, к счастью, избежал повреждений. Своевременное рассеивание “С” и “Т” дивизий также объясняет, почему "Сайда" имел самое малое количество потопленных дрифтеров из потопленных тремя крейсерами. Хорти на "Новаре" добрался до линии дрифтеров после того, как два других крейсера начали атаку. На самом деле его направляли к линии дрифтеров вспышки орудийных выстрелов, разрывы снарядов и зарево горящих кораблей. В конце концов, к 04.55 Хорти смог разглядеть впереди двенадцать дрифтеров и с позиции в восьми морских милях к северо-западу от острова Фано, в спокойном море открыл огонь в 05.07. Основная тяжесть атаки, по-видимому, сначала пала на дивизию “О”, которая обрубила свои сети в 03.25 (04.25 по австрийскому времени) и двигалась к Фано. Они сообщили, что были атакованы примерно в 04.15 (05.15 по австрийскому времени) крейсером, идущим с юга. Из шести дрейфующих кораблей дивизии, вышедших в ту ночь, три - "Тейтс" (Taits), "Корал Хейвен" (Coral Haven) и "Герл Роуз" (Girl Rose) - были потоплены, а два - "Фланди" (Floandi) и "Юнион" (Union) - выведены из строя. Сообщалось, что "Новара" двигался медленно, иногда даже останавливаясь. Дрифтеры из дивизии “О”, по-видимому, яростно сопротивлялись. Шкипер Р. Коу (R. Cowe) и его команда на "Корал Хейвен" впоследствии были награждены за то, что вели себя “экстраординарным образом”, продолжая стрельбу из своего 57-мм орудия с горящего корабля, пока не были вынуждены его покинуть, так как корабль затонул. Моряки "Тайца" (Taits) тоже отбивались своими 57-миллиметровыми орудиями до последнего момента, прежде чем покинуть тонущий корабль. Затем они заметили, что один из членов экипажа остался на борту, и гребли назад в своей спасательной шлюпке, по сообщениям, под сильным огнем, чтобы спасти его. На "Герл Роуз" обнаружили, что её 57-миллиметровое орудие вышло из строя, и не смогла вести ответный огонь, хотя неоднократно пыталась отстреливаться, и в итоге дрифтер был брошен в тонущем состоянии. Старший офицер дивизии находился на “Фландри”, единственном дрифтере в дивизии “О”, оснащенном радиосвязью. Корабль отбивался своей шестифунтовой пушкой, но был сильно поврежден, потеряв четверых убитыми и троих ранеными из десяти моряков. Шкипер Д. Дж. Николлс (D. J. Nicholls) был трижды ранен, но оставался на своем посту до тех пор, пока обстрел не прекратился, и тогда ему пришлось бороться, чтобы удержать сильно поврежденное судно на плаву. Машинисты тоже оставались на своих постах до тех пор, пока дымовая труба не была сбита. Второй машинист был убит, а первый ранен, но спустился вниз, чтобы поддерживать горение в котле сразу же после того, как бой прекратился. На самом деле "Фландри" был так сильно поврежден, что, если бы море не было спокойным, а погода хорошей, потрепанный "бродяга" наверняка затонул бы. Впоследствии Николс был награжден медалью "За выдающуюся храбрость"."Морнинг Стар II", единственный дрифтер в дивизии, уцелевший без серьезных повреждений, был, по-видимому, одним из первых обнаружен "Новарой" на расстоянии 800 ярдов. Экипаж возвратился, когда крейсер отошел и заявил, что видел несколько попаданий (27). “Новара”, сообщил, что получил только два “незначительных” попадания за всю встречу с дрифтерами, что только подчеркивало безнадежный характер встречи между хорошо вооруженным крейсером и легковооруженными дрифтерами. Дивизия” С " была самой восточной группой бродяг на линии. Они сообщили, что были атакованы примерно в 04.00 крейсером, который, как они заметили, прошел на юг примерно в 03.00. Четыре из шести дрейфующих кораблей были потоплены. "Эйвондейл" (Avondale), "Сирене" (Serene), "Крейгнун" (Craignoon) и "Эленора" (Helenora) были покинуты экипажами. “Новара” остановился, чтобы забрать их, и доложил после акции, что взято тридцать пять пленных. Был один несогласный. Второй помощник Джозеф Генри (Joseph Henry) из "Сирене" не хотел, чтобы его взяли в плен, и отказался покинуть корабль, пока его не заставили сделать это непосредственно перед тем, как дрифтер затонул. Затем он провел около часа в воде, прежде чем ему посчастливилось быть подобранным. Дрифтер "Бритиш Кроун” (British Crown - Британская корона), один из двух на плаву суден дивизии, впоследствии получил высокую оценку за действия своего экипажа, оставшегося на своих постах, а затем оказавшего помощь в подборе спасавшихся. Хорти в лаконичном стиле своих мемуаров признавал сопротивление: “Мы предупредили их экипажи, но не все они сели в шлюпки; некоторые управляли своими автоматическими пушками и отстреливались до тех пор, пока их котлы не взорвались или их корабли не перевернулись. Экипажи, покинувшие корабль, были приняты нами на борт” (28). "Новара" отвернул в 05.37, чтобы продолжить путь к месту встречи крейсера. Хорти потопил семь "дрифтеров" - самое большое количество из трех крейсеров. Тот факт, что он был так занят дивизиями “О” и “С”, вероятно, облегчил отход дивизии “Е”. Эта группа из шести дрифтеров бросила свои сети в 03.30 и рассеялась. По крайней мере, одна из дивизий, “Бон Эспуар” (Bon Espoir), попала под огонь, так как ее шкипер и команда получили особую похвалу за то, что вели себя "образцово", не покидая свою дивизию и позже подобрав несколько выживших и раненых. Суденышко избежало повреждений. Восемь дрифтеров дивизии “А” находились к востоку от атакованной дивизии “О”. Они, однако, должны были вернуться в Таранто, подняли свои сети и отправились в путь в 0300. Следовательно, они находились на безопасном расстоянии к югу, когда начались атаки. После того, как стрельба прекратилась, они вернулись к линии, чтобы оказать помощь раненым членам команд и потерявшим ход дрифтерам. Дрифтеры “Милл О'Баки” (Mill O’Buckie) и “Индевор II” (Endeavour II) из дивизии “А” были особенно высоко оценены за их службу в этой работе. После рейда уцелевшим дрифтерам было приказано собраться на острове Фано. Здесь они были реорганизованы и получили приказ о патрулировании. Однако до тех пор, пока не будет обеспечена необходимая защита, дрифтеры не выйдут в море ночью (29). Австрийский рейд был успешным. Четырнадцать дрифтеров были потоплены, три серьезно повреждены и один незначительно поврежден. Поскольку в ту ночь было сорок семь дрифтеров, это не было “чистой зачисткой”, о которой Хорти упоминал в своем риторическом "украшении" фразы при планировании рейда, но это было достаточно серьезно для британцев, чтобы назвать судьбу дрифтеров “катастрофой". Семьдесят два человека из экипажей дрифтеров были взяты в плен. Австрийское намерение сохранить жизнь, когда это возможно, также, по-видимому, привело к небольшому числу убитых или пропавших без вести, возможно, всего девять (30), и англичане оценили поведение австрийцев. Коммодор Хенидж отмечал: “Австрийские крейсеры на линии атаки (“Гельголанд” и “Новара”) вели себя по-рыцарски, давая экипажам дрейфующих кораблей время покинуть свои корабли, и не стреляли по экипажам в шлюпках. Поведение центрального крейсера (“Сайда”), по-видимому, не было столь хорошим, но свидетельства на этот счет не очень ясны” (31). На третий год этой ожесточенной войны это признание рыцарства становилось все менее распространенным, но тогда англо-австрийским отношениям не хватало жесткого напряжения англо-германских отношений. Англичане и австрийцы были в некотором смысле почти случайными врагами. Австрийцам до сих пор очень везло. В дополнение к повреждениям, нанесенным на линии дрифтеров, они также потопили эсминец и торговое судно у берегов Албании, причем сами не понесли никаких потерь. Однако три австрийских крейсера находились на юге, в 165 милях от Каттаро. Бриндизи, с его потенциально превосходящими силами союзников, на самом деле был примерно на сорок миль ближе к Бочче. Уже рассвело, когда три крейсера покинули линию дрифтеров, и австрийцы могли предвидеть, что тревога была поднята. Теперь им предстояло добраться до безопасной стоянки в Бочча, и это не было предрешено заранее.
Первая информация, дошедшая до итальянского военно-морского командования в Бриндизи о готовящемся рейде, поступила с семафорной станции на острове Сасено у залива Валона. В 03.48 (по центральноевропейскому времени) Сасено передал радиосигнал о том, что на юго-востоке замечены звуки и вспышки артиллерийской стрельбы. Очевидно, это была атака эсминца на конвой “Бореа”, и четыре минуты спустя, в 0352, Сасено отправил дополнительное сообщение, подтверждающее, что именно конвой подвергся атаке. В 04.33 Сасено доложил о звуках ожесточённой артиллерийской перестрелки на юго-юго-западе, который, очевидно, был атакой крейсеров на дрифтеры. В 04.50 итальянская радиостанция в Паласии - маяке на мысе к югу от Отранто, образующем самую восточную точку итальянского материка, - сообщила о сигналах тревоги и бедствии, поданных дрифтерами, а также о звуке интенсивной бомбардировки вдоль позиции заграждения. В 05.05 Паласия прислала новое радиосообщение, в котором говорилось, что крейсера систематически атакуют линию дрифтеров. Итальянская семафорная станция в Паласии сделала аналогичные сообщения. В 04.10 семафорная станция сообщила о начале артиллерийской стрельбы в проливе, а в 05.10 пост наблюдал два корабля, но не смог установить тип в преобладающем тумане. Неизвестные корабли все еще были в поле зрения в 0555, по-видимому, двигаясь на север со скоростью примерно четырнадцать узлов, и они исчезли из поля зрения только в 06.15 (1). Было еще дополнительное сообщение об активности австрийцев от французского эсминца "Комендан Бори", который шел из Таранто на Корфу для учений. Ее командир, лейтенант де Вайссо Крас (Lieutenant de vaisseau Cras), примерно в 04.30 заметил далеко на севере вспышки орудийных выстрелов и проследовал к месту происшествия/сцена действия - явное действие. Из-за неисправного воздушного насоса эсминец не мог развить скорость более восемнадцати узлов, но он прибыл вовремя, чтобы увидеть, как два австрийских крейсера покидают место происшествия. Не в силах следовать за ним, эсминец поспешил на помощь спасавшимся, которые заметили на носу обозначение “БР”. Крас, однако, заметил австрийскую подводную лодку, по-видимому, U. 4. Подводная лодка погрузилась, и “Комендан Бори”, ограниченный в скорости и поэтому неспособный следовать за крейсерами, провел остаток утра, охотясь за подводной лодкой, но безуспешно. Механические неисправности, не позволившие эсминцу принять участие в преследовании, были одними из многих, которые будут беспокоить французов и итальянцев в течение дня. Сигнал “Комендан Бори”, сообщавший об австрийцах, был получен в Бриндизи только в 05.30 по французским источникам или в 05.37 по итальянским. Было очевидно, что перед самым рассветом итальянским властям стало известно о каком-то рейде в проливе Отранто. Как они отреагировали? Контр-адмирал Альфредо Актон, командир “дивизиона Эсплоратори” и старший морской офицер в Бриндизи, находился на своем корабле, старом крейсере "Этна". Спущенный на воду в 1885 году, этот корабль был переведен на учебную службу задолго до войны и теперь служил плавучим штабом или депо (3). Актон приказал кораблям в гавани поднять пар. Он также попытался использовать те из своих кораблей, которые уже были в море, в частности группу “Мирабелло” под командованием Капитана ди фрегата Викуны (Capitano di fregata Vicuna). Эти силы, состоявшие из итальянского лидера и трех французских эсминцев, двигались по намеченному маршруту патрулирования значительно севернее линии дрифтеров. Вероятно, ночью они пересеклись с австрийскими крейсерами, и обе стороны не знали друг о друге (4). В 04.20 Викуна достиг северной границы своего патруля, 41° 30' северной широты и 19° 06' восточной долготы, и повернул на юг. Примерно в 04.35 он перехватил радиосигнал Сасено о действиях против линии дрифтеров, а в 04.40 получил сигнал Актона с “Этны”, подтверждающий присутствие противника в проливе и приказывающий ему повернуть на юг (5). Британский легкий крейсер "Бристоль" (Bristol) был в получасовой готовности и поэтому одним из первых вышел в море в 04: 50 в сопровождении итальянских эсминцев "Пило" и "Мосто". Актон приказал "Бристолю" держать курс 45° к заливу Дрин, но со скоростью всего двадцать узлов, чтобы не удаляться слишком далеко от “Дартмута” или других итальянских кораблей, которые поднимали пары и готовились к выходу (6). "Бристоль", спущенный на воду в 1910 году, принадлежал к типу в составе пяти легких крейсеров водоизмещением 5300 тонн и теоретически мог развивать скорость двадцать пять узлов. Ее основное вооружение состояло из двух шестидюймовых и десяти четырехдюймовых орудий. Ее вооружение было несколько тяжелее, но скорость чуть меньше, чем у австрийского "Гельголанда". Корабль участвовал в боевых действиях в Вест-Индии в начале войны, когда преследовал немецкий крейсер "Карлсруэ" и в битве при Фолклендах в декабре 1914 года, где вместе с вспомогательным крейсером "Македония" они захватили и потопили два угольщика, поддерживавшие немецкую эскадру. Этот класс крейсеров, который первым стал считаться “легкими крейсерами”, а не “разведчиками”, в последующие годы был затенен более крупными и тяжеловооруженными типами, и, следовательно, была тенденция использовать их за границей, а не в родных водах (7). Корабль-побратим (систершип – однотипный корабль) "Бристоля " - "Ливерпуль" (Liverpool) также находился в Бриндизи, но находился в шестичасовой готовности и, следовательно, имел гораздо меньшую возможность быстро присоединиться действующим кораблям. Корабль только что вышел из своей дежурной очереди как “готовый к бою корабль” с получасовой готовностью, и, будучи вне верфи почти год, его капитан и инженер воспользовались все более редкой роскошью шестичасового перерыва, чтобы исправить мелкие дефекты. Котлы только что остыли настолько, что можно было работать, и, кроме всего прочего, линия телеграфа правого борта, доставлявшаяй неприятности, была полностью разобрана. Другие механизмы, такие как главный циркуляционный насос машины правого борта и главный питательный насос в котельной № 3, были открыты для осмотра и ремонта. Поэтому "Ливерпулю" было бы очень трудно спешно выйти в море. Капитану корабля также было отказано в возможности предвидения, то есть подготовки к отплытию до фактического получения приказа от адмирала Эктона. Ливерпульские радисты действительно перехватили “Срочный” сигнал от Сасено в 0350, но из-за того, что он был в итальянском шифре, они не могли его прочитать. Они не придавали особого значения обозначению “Срочно”, поскольку их прошлый опыт показал, что Сасено всегда сообщал о наблюдениях подводных лодок как о “Срочных". "Ливерпуль" получил приказ поднять пар только в 05.15. Отсутствие итальянского шифра было более чем незначительным сбоем в отношениях между союзниками. По мнению капитана “Ливерпуля” Вивиана (Captain Vivian) после сражения, "Я думаю, не будет преувеличением сказать, что если бы мы и другие корабли тогда (в 03.50) начали поднимать пар, то весь результат последовавших впоследствии действий вполне мог бы быть иным" (8). Третий однотипный корабль, - "Глостер", также должен был находиться в Бриндизи, но в предыдущем месяце он был отправлен в Индийский океан, чтобы присоединиться к охоте за немецким рейдером "Вольф” (Wolf – Волк) (9). Но и это было не таким плохим положением, как , как тот факт, что "Бристоль" со своим обросшим и давно не чищенным в доке днищем не сможет развить свою лучшую скорость. Два эсминца, которые сопровождали "Бристоль". "Росолино Пило" и "Антонио Мосто", приведём их полные имена, были представителями серии из восьми 806-тонных эсминцев полного водоизмещения. Они были спущены на воду весной 1915 года и вооружены четырьмя 450-мм торпедными аппаратами и четырьмя 76-мм/40 пушками и способны развивать скорость до тридцати узлов. “Пило” и “Мосто” также были долгожителями, пережившими обе мировые войны, прежде чем, наконец, были cgbcfys в 1954 и 1958 годах соответственно (10). Основным действующим кораблем на стороне союзников должен был стать британский легкий крейсер "Дартмут" (Dartmouth), спущенный на воду в 1910 году как один из четырех кораблей типа "Веймут" (Weymouth), развитие типа "Бристоль". Они были, при полном водоизмещении 5800 тонн, крупнее и тяжелее вооружены, с восемью шестидюймовыми пушками. Они имели такую же защиту, как и их предшественники, и также были способны развивать скорость двадцать пять узлов. "Дартмут" участвовал в Дарданелльской кампании, прежде чем перейти в Адриатику. Крейсер вместе с командиром А. П. Аддисон (A. P. Addison), были также ветеранами боёв 29 декабря 1915 года, преследования "Гельголанда" и сопровождавших его эсминцев после австрийского рейда на Дураццо. Таким образом, “Дартмут” и “Гельголанд” были давними противниками. Как класс, “Веймуты” были медленнее, чем “Гельголанды” в их лучших проявлениях, но более тяжело вооружены шестидюймовыми пушками против 10см (152-vv ghjnbd 100-vv) (11). “Дартмут” находился в трёхчасовой готовности, но смог приготовиться к выходу за полчаса, к 05.00. Аддисон, однако, сообщил, что получил приказ около 04.05, и, согласно судовому журналу, в 04.15 (12) были вызваны матросы, чтобы подготовить корабль к выходу в море. Это, вероятно, верно, и разрозненность действий союзных кораблей в тот день была обусловлена главным образом их разной степенью готовности (13). Адмирал Эктон, по понятным причинам, стремился взять на себя руководство операциями на море и, отдав свои приказы, перешел, к удивлению капитана Аддисона, на “Дартмут” вместе со своим начальником штаба комманданте Буччи (Commandante Bucci) и другими сотрудниками своего штаба. По словам Аддисона, он, по-видимому, не поднял своего адмиральского флага на крейсере, но, тем не менее - для итальянского адмирала было необычным обстоятельством командовать действиями с мостика британского крейсера. Это также осложнило дело для Аддисона, который после боя признался другу: “Итальянский адмирал был очень вежлив, но мне, как вы можете себе представить, было очень трудно, он привел с собой большой штаб, который сильно мешал, особенно когда мы были торпедированы” (14). “Дартмут” вышел из порта в 05.36 и сразу увеличил скорость хода до двадцати пяти узлов, двигаясь в северо-восточном направлении. Его сопровождали эсминцы "Симон Шиаффино" (Simone Schiaffino) и "Джованни Ачерби" (Giovanni Acerbi). “Шиаффино" был одним из эсминцев 800-тонного класса “Pilo”, а “Ачерби" был одним из четырех новых кораблей типа “Sirtori” и вступил в строй только в феврале того же года. Они имели полное водоизмещение 847 тонн, тридцатиузловую скорость хода, вооруженные четырьмя 450-мм торпедными аппаратами, шестью 102-мм/35 орудиями и двумя 40-мм зенитными орудиями (15). Эктон был усилен около 07.40 эсплоратори (разведчиком) "Аквила", поднявшем в котлах достаточное давление пара для выхода из Бриндизи в 06.00 (16). Корабль, принадлежал к классу лидеров, состоящему из четырех кораблей, первоначально заказанных румынским флотом на верфи Паттисон (Pattison) в Неаполе и реквизированных итальянским флотом, когда Италия вступила в войну. Затем они были классифицированы итальянцами как esploratori, или “разведчики” (скауты), в английском Королевском флоте их можно было бы считать лидерами флотилии. Корабль был готов примерно на 60 процентов, когда его взяли в итальянский флот, но трудности военного времени задержали его вступление в строй до февраля 1917 года. Водоизмещение "Аквилы" составляло 1750 тонн, а скорость - тридцать четыре узла. Он был вооружен тремя 152-мм/40 и четырьмя 76-мм/40 пушками и четырьмя 450-мм торпедными аппаратами. Корабли этого класса якобы были самыми быстрыми кораблями в итальянском флоте. "Аквила" также предназначлся для постановки минных заграждений. Тем не менее, у этого типа кораблей существовала серьезная проблема. Они имели относительно небольшую дальность плавания, так как были предназначены для операций в Черном море. Этот недостаток компенсировался тем, что они использовались итальянцами главным образом в Адриатике. Другим их основным недостатком было их вооружение: главный калибр из 152-мм пушек, которые были более старой моделью и по целому ряду технических причин, включая неудобное размещение, имели относительно низкую скорострельность (17). Отряд Эктона постепенно приближался к "Бристолю", "Пило" и "Мосто", и в 06.56 "Бристолю" было приказано встать в кильватер «Дартмуту” и изменить курс на запад. В 07.12 "Бристоль" на полном ходу приблизился с правого борта "Дартмута". Это вызвало проблему, потому что крейсер становился на своё место в строю и не мог достичь своей полной скорости. Следовательно, группа Эктона не могла сделать больше двадцати четырех узлов (18). Крейсеры были развернуты в кильватерную линию, "Аквила" впереди, а эсминцы охраняли фланги. Существуют досадные расхождения между британскими журналами и официальным итальянским отчетом в том, что касается точного времени, но сами современники также жаловались на эту проблему. Возможно, не стоит чрезмерно беспокоиться об этих конкретных деталях. Очевидно, что теперь у Эктона были корабли, вышедшие из Бриндизи в то утро задолго до того, как был установлен контакт с противником.
Эти силы состояли из двух крейсеров, лидера и четырех эсминцев, стремившихся отрезать три австрийских крейсера от их базы. Первый контакт и обмен выстрелами с австрийцами был фактически осуществлен Капитано ди фрегата Викуна и группой “Мирабелло”. "Карло Мирабелло" классифицировался итальянским флотом как esploratori leggeri, или “легкий разведчик". Один из трех кораблей своего типа, он вступил в строй в августе 1916 года и имел полное водоизмещение 1950 тонн с вооружением из четырех 450-мм торпедных аппаратов, восьми 102-мм/35 и двух 76-мм зенитных орудий и двух зенитных пулеметов. Корабль также был приспособлен для постановки мин и мог развивать скорость тридцать два узла."Мирабелло" вел три французских эсминца "Комендан Ривьере", "Биссон" и "Симетер" (Cimeterre). "Комендан Ривьере" и "Симетер", спущенные на воду в 1912 и 1910 годах соответственно, принадлежали к двенадцати кораблям типа “Буклиер” (Bouclier) - 800-тонных эсминцев. Они были вооружены четырьмя 450-мм торпедными аппаратами, двумя 100-мм и четырьмя 65-мм пушками и развивали скорость тридцать узлов. Добавление в военное время зенитного орудия, зенитных пулеметов и глубинных бомб увеличило их водоизмещение до более чем 900 тонн и снизило их скорость примерно до двадцати шести узлов. “Биссон” был первым из следующего типа - шести 850-тонных тридцатиузловых эсминцев. Он была спущен на воду в 1912 году с вооружением, подобным классу “Буклиер” (20). Эти корабли уже видели много походов и участвовали в стычках с австрийцами. “Биссон” взял на себя ответственность за потопление австрийской подводной лодки U. 3 в августе 1916 года, в то время как “Комендан Ривьере” получил повреждение котла с выходом из строя из строя в столкновении 22 декабря 1916 года с австрийскими эсминцами, возвращавшимися из набега на дрифтеры. Французские эсминцы, базировавшиеся в Бриндизи и работавшие в нижней Адриатике, были, вероятно, одними из самых загруженных задачами кораблей французского флота во время Первой мировой войны, когда из-за стратегического соотношения сил и географического положения, французские капитальные корабли могли относительно мало участвовать в операциях. В 06.00 капитан 1 ранга Викуна находился в двенадцати милях от мыса Семана на албанском побережье. Он все еще не видел австрийцев и, решив, что дальше на юг идти бесполезно, изменил курс примерно на десять градусов вправо, так что его группа теперь шла к центру пролива. В 06.25 он получил радиограмму с "Дартмута" с приказом Актона изменить курс и направиться к Каттаро. Однако почти одновременно он заметил подозрительный дым по правому борту и изменил курс. Это была "Новара", которую уже заметили и пробомбили итальянские ВВС - FBA, пилотируемая Соттотененте Спаньоло. ФБА приблизилась к "Мирабелло" и спустилась достаточно низко, чтобы дать сигнал о направлении движения австрийцев. Викуна заметил врага на правых носовых курсовых углах примерно в 07.00. Итальянские и французские корабли выстроились в линию. Австрийцы шли в кильватерном строю полным ходом, головным шел “Новара” за ним следовали “Сайда” и “Гельголанд”. Обе группы находились на приблизительно сходящихся курсах. Позиция “Мирабелло” была тогда 19° восточной и 40° 27' северной широты. Между 07.10 и 07.17 на расстоянии более 8000 метров произошла короткая, неэффективная перестрелка. Итальянские и французские снаряды не долетали до австрийских крейсеров, но орудия последних начали накрывать группу "Мирабелло". Викуна не представлял, что он сможет приблизиться к цели под обстрелом более дальнобойных и тяжелых орудий крейсеров. Поэтому он решил просто поддерживать контакт, приказал повернуть направо, курсом на север и вывел свой отряд вперед. Во время выполнения маневра, однако, итальянцы полагали, что они заметили подводную лодку – “Мирабелло” фактически сообщил о двух подводных лодках по радио — а также два торпедных следа. Викуна повернул еще дальше вправо, чтобы избежать встречи с ними. Неясно, действительно ли там были торпеды или даже подводная лодка. Наиболее вероятным кандидатом была бы U. 4, о которойм также сообщал и охотился “Комендан Бори”. Проблема с этим сценарием, однако, заключается в том, что подводная лодка вернулась в Каттаро в 23.30 той же ночью и сообщила, что единственной наблюдаемым вражеским кораблём был эсминец у Валоны, и против которого она не смогла занять позицию для атаки. Широкий поворот группы "Мирабелло" на правый борт произвел неприятный эффект. Когда итальянцы и французы возобновили свой северный курс, они были далеко позади австрийцев. В 07: 24 Викуна сообщил “Дартмуту” о присутствии трех “спаунов” (австрийских легких крейсеров) и двух подводных лодок, а также о том, что он преследует и атакует подводные лодки. Он добавил второе сообщение через минуту, извещавшее о курсе неприятеля. Однако для поддержания основного контакта “Мирабелло” увеличил скорость до тридцати двух узлов. Это было больше, чем могли дать три французских эсминца, и они постепенно отставали за кормой (22). Хейслер на "Гельголанде" предположил, что вражеские эсминцы первоначально приняли австрийские крейсера за свои из-за их измененных мачт. Это было неправильно. Итальянская ФБА достаточно точно оповестила, что они - враги. Однако он был прав, предполагая, что после того, как австрийские снаряды начали накрывать эсминцы, заставляя их уклоняться, они оставались в контакте, хотя и вне зоны досягаемости. Это означало, что с этого момента они могли предполагать, что итальянцы будут проинформированы об австрийских силах и передвижениях (23). Австрийские крейсера подверглись второй воздушной атаке между 08.00 и 09.00. Первый итальянский самолет FBA, покинувший и вернувшийся в Валону, так и не увидев австрийцев, взял на борт груз бомб, сменил пилотов и вылетел на второй вылет в 07.55. Летя на северо-запад, итальянские пилоты заметили сначала "Мирабелло", а вскоре и три австрийских крейсера. Они атаковали, и одна бомба, упавшая примерно в десяти метрах за кормой "Гельголанда", выбила несколько заклепок из руля. Хейслер был неопытен в противодействии воздушным атакам и, наблюдая за другими крейсерами, идущими на постоянном курсе, не предпринял никаких попыток уклонения. Близкий промах преподал ему урок. Отныне устойчивый курс будет чем-то, чего следует избегать, когда на него нападают с воздуха. Хорти приказал выстроиться в строй фронта с "Новарой", идущему по правому борту, и "Гельголандом", идущим по левому борту "Сайды". То, что "Сайда" могла делать не более двадцати четырех узлов облегчило Гельголанду, самому заднему кораблю, перестроение и удерживание в назначенной позиции (24). Итальянская FBA некоторое время следовала на некотором расстоянии, прежде чем уйти, а затем приземлилась обратно в Валоне в 10.05. Хейслер был лучше подготовлен к более поздней воздушной атаке. На этот раз, когда самолет находился под углом 45° над Гельголандом, он внезапно изменил курс, и в результате бомбы безвредно упали по обе стороны от корабля. Итальянские самолеты были не единственными, кто атаковал австрийцев. По меньшей мере один удар бомбами с обстрелом пулеметами был нанесен секцией (группой, звеном) французских FBA, дислоцированным на острове Корфу. Энсейн де Вайссо Блютель (Enseigne de vaisseau Blutel, младший лейтенант), летевший в качестве наблюдателя с младшим офицером (petty of¤cer - унтер-офицер) в качестве пилота, доложил о бомбардировке крейсера. Кроме того, Энсейн де Вайссо Брагейрак (Bragayrac) и второй мэтр Жорж Давен (Second Maître Georges Davin, старшина) сообщили о бомбардировке погрузившейся подводной лодки в десяти милях к западу от острова Фано (25). Австрийские донесения не отличали национальности атакующих их самолетов, и, учитывая, что все они были FBA, требовался острый глаз, чтобы отличить красно-бело-синие кокарды и полосы руля французских опознавательных знаков от красно-бело-зеленых итальянцев. Кадет Вальтер Заноскар (Walter Zanoskar), артиллерийский наблюдатель “Новары” во время сражения, упомянул это различие годы спустя в письме к другу. Он описал приближение двух французских самолетов после первой итальянской воздушной атаки. Сначала они облетели австрийцев, а затем направились к приближающимся кораблям союзников и, наконец, вернулись, чтобы нанести удар, бомба упала между "Новарой" и "Сайдой". Атака, по-видимому, предшествовала прибытию австрийской авиации (26). Австрийские ВВС пришли теперь на помощь своим крейсерам. Вероятно, это были К. 177, пилотируемый линееншифлейтенантом Конжовиц (Konjoviÿ), и К. 179, пилотируемый фрегатенлейтенантом Кимбург (Klimburg). Самолеты были летающими лодками фирмы “Бранденбург”, построенными UFAG (Ungarische Flugzeugfabrik Aktiengesellschaft) в Будапеште. У них был экипаж из двух-трех человек, скорость 135-140 км/ч и продолжительность полёта шесть часов. Эта модель была вооружена 8-мм пулеметом и могла нести бомбовую нагрузку 150-200 кг (27). Два “Бранденбурга” взлетели с Кумбора, австрийской военно-морской авиабазы в Бочче, в 05.50 и направились в направлении Бриндизи, обнаружив итальянское побережье в 06.55 и первый из крейсеров союзников в 07.01. Это был "Бристоль" и его эскорт из итальянских эсминцев. Через несколько минут австрийские авиаторы заметили оставшиеся корабли союзников, а также их собственные эсминцы "Чепель" и "Балатон", шедшие параллельным курсом к югу от кораблей союзников. Затем они наблюдали, как головной корабль союзников открыл огонь по австрийским эсминцам в 08.05, а два эсминца повернули на юг в направлении Дураццо и вернулись на авиастанцию в 08.15. Конжовиц доложил о проведении атаки на ведущий крейсер союзников пулеметным огнем, а затем он повернул на юг в поисках австрийских крейсеров, которые он заметил около 08.20 (28). После столкновения с итальянским конвоем Лихтенштейн, командир отряда эсминцев в составе “Чепеля” и “Балатона”, поспешил уйти от возможного вмешательства кораблей, идущихсо стороны Валоны и, пытаясь поддерживать связь с крейсерами, повернул на курс 315° со скоростью двадцать пять узлов, чтобы обнаружить возможное вмешательство кораблей, подходящих со стороны Бриндизи. В 06.15 он изменил курс, в 07.00 повернул на северо-запад, а в 07.30 взял курс на Пунта-д'Остро у входа в Бочче. Около 07.35 он заметил несколько столбов дыма на северо-западе, и вскоре показались верхушки мачт и труб. Он предположил, что там находятся три крейсера и несколько эсминцев, и доложил о своих наблюдениях “Новаре”. В 07.39 он увеличил скорость до двадцати девяти и взял курс на Дульчиньо, изменив его в 08.12 на мыс Родони (29). Лихтенштейн, естественно, не мог знать точно, какие корабли следовали за ним, но он признал, что ведущий корабль был значительно больше итальянского эсминца класса "Индомито". “Балатон” идентифицировал корабль как “Кварто” (Quarto). Ведущим кораблем на самом деле был разведчик "Аквила", который открыл огонь в 08.15. 152-мм орудия "Аквилы" превосходили 10-см орудия двух эсминцев, и австрийцы сначала не могли ответить. Однако, когда более быстроходный “Аквила” приблизился и, следовательно, оказался в пределах досягаемости, “Чепель” начал отвечать огнём. “Балатон”, а не “Чепель”, казалось, был целью большей части итальянского отряда. Австрийские эсминцы, однако, получили своевременную помощь с воздуха. Как обстояли дела на британской и итальянской стороне? "Аквила" был головным кораблем дартмутской группы, двигавшейся со скоростью двадцать четыре узла по курсу 35° с эсминцами, выступавшими в качестве эскорта на флангах. Англичане и итальянцы заметили подозрительные клубы дыма на пеленге 140° в 07.45. Дым принадлежал “Чепелю” и “Балатону”. В течение нескольких минут два противоборствующих отряда двигались примерно параллельными курсами, англичане и итальянцы были больше на севере и в состоянии отрезать австрийский путь к Каттаро. Союзники, по-видимому, сначала не были уверены, имеют ли они дело с "Новарами" или меньшими эсминцами. Силуэты на большом расстоянии были бы похожи. В этот день у обеих сторон были трудности с точной идентификацией кораблей противника. В 07: 50 в донесении “Дартмута” и в 08: 00 в донесении адмирала Эктона указывается, что адмирал приказал своим кораблям увеличить скорость до полной, а скаутам и эсминцам атаковать противника. "Аквила" и четыре итальянских эсминца начали сближение с австрийцами в 08.10. Затем Эктон пошел курсом около 70° с “Дартмутом” и “Бристолем”. Его целью, по его собственным словам, было “предотвратить бегство противника на север вдоль побережья Албании” (30). Итальянские легкие суда первоначально находились примерно в строю фронта с “Аквилой” в центре, “Мосто” и “Шиаффино” по правому борту и “Пило” и “Ачерби” по левому. "Аквила", развивая скорость от тридцати пяти до тридцати шести узлов, уверенно продвигался вперед и открыл огонь в 08.15 на расстоянии 11 400 метров. Он произвел дюжину залпов на дальностях от 11 400 до 9 500 метров. Однако на лидере было трудно обслуживать свои 152-мм орудия из-за их неудобного расположения, а также было трудно наблюдать за падением снарядов из-за плотных низких клубов дыма, выходящих из труб австрийских эсминцев. Следовательно, как сообщал Лихтенштейн, “Балатон” шел под плотным обстрелом с многочисленными накрытиями, но “Чепель”, по-видимому, не был обстреливаем совсем (31).
Вторая группа самолетов, К. 154, пилотируемая Линьеншиффслейтнантом Полянцем (Poljanec), и К. 153, пилотируемая фрегаттенлейтнантом Зеленым (Zelezny) и фрегаттенлейтнантом Лерхом (Lerch), вылетела из Кумбора в 06.40 и продолжила курс 170°. Эти лодки были типа "Вейхман" (Weichmann), построенные австро-венгерской компанией "Альбатрос" в Вене, дочерней компанией знаменитой немецкой авиастроительной компании. Они были разработаны из хорошо известной серии летающих лодок Lohner - Schiffbauingenieure 1. Klasse Theodor Weichmann, отсюда и их название. "Вейхман" имел экипаж из двух человек, скорость 135-140 км/ч, длительность полета шесть часов и мог нести бомбовую нагрузку 150 кг (32). Они произвели первый в этот день австрийский воздушный контакт с противником и дали сигнал по радио в 07.30, когда они заметили военные корабли союзников, сообщив: “2 класса Кварто, 4 класса Индомито, курс на север, 20 морских миль от Бриндизи”. За этим последовало второе сообщение: “Наблюдаются 2 крейсера, 3 эсминца и 2 миноносца открытого моря”. Вскоре они заметили "Чепель" и "Балатон" впереди союзных кораблей и стали свидетелями начала обмена выстрелами, должным образом сообщив об этом в 08.15. Авиаторы использовали свою рацию в качестве передачи данных артиллерийских наблюдателей для эсминцев, посылая сообщение о том, что австрийские снаряды не долетают до неприятеля на расстоянии 300-400 метров, а затем второе сообщение о том, что снаряды все еще падали недолётами на расстоянии 50-100 метров. Это интересный ранний пример того, как самолеты засекали падение снарядов для военных кораблей, и он предвещал практику, которая станет широко распространенной в межвоенный период. Невозможно судить о том, насколько это могло помочь австрийцам, но кормовое 10-сантиметровое орудие “Чепеля” дало попадание в 08.32,с высоты было замечено, что был поражен головной вражеский корабль. Это был "Аквила", вероятно, самый быстрый из кораблей союзников в море в тот день. Австрийцы видели, как корабль отвернул, окутанный облаком густого черного дыма. Один из австрийских авиаторов, находившихся на месте происшествия, подсчитал, что действие происходило на расстоянии около 6000 метров. Итальянские расчёты дают дальность стрельбы в 9500 метров, что сделало бы его действительно чрезвычайно удачным попаданием. Снаряд “Чепеля” прошел сквозь два толстых слоя обшивки, пробил небольшую стойку, разорвал две или три трубы и взорвался в центральной котельной, разорвав главный паропровод и убив семь кочегаров. Котлы номер два и три вышли из строя. Нефть в передней котельной разлилась, поднявшись до уровня колосников и воспламенилась. В 08.30 корабль был обездвижен в месте, указанном итальянцами как широта 41° 30', долгота 18° 50' (33). Остальные четыре итальянских эсминца не смогли догнать противника. "Пило", менее удачно расположенный за пределами кривой, образованной австрийским курсом на Дураццо, не мог приблизиться ближе, чем на 10 000 метров, и его командир понял, что австрийцам удаётся пройти под защиту минных полей Дураццо и береговых батарей. Поэтому командир изменил курс и приблизился к пораженному "Аквиле", но не получил ответа на свой сигнал, спрашивающий, не нужна ли “Аквиле” помощь. Затем эсминец снова повернул в сторону австрийцев. Командир "Ачерби", также находившийся в неудобном положении для перехвата австрийцев, видимо, решил самостоятельно вернуться к основной группе союзных военных кораблей, заметив подозрительные столбы дыма на юго-западе. “Мосто” был лучше расположен по отношению к австрийцам и сумел сократить дистанцию до 7500 метров, прежде чем открыть огонь, но его выстрелы все равно оказались очень неточными. Эсминец продолжал следовать за “Чепелем “и “Балатоном” к побережью, только чтобы попасть под огонь с береговых батарей в 09.00. В 0905 “Мосто” изменил курс на север и пошел вдоль побережья, чтобы убедиться, что австрийские эсминцы не укрылись в заливе Дрин. У "Шиаффино" была подобная ситуация - он произвел восемь залпов, все из которых оказались неудачными, а затем потерял австрийцев из виду в 09.10 в тени побережья. "Шиаффино" также оказался под огнём береговых батарей и, следовательно, повернул, чтобы присоединиться к крейсерам союзников. Командиры итальянских эсминцев, по-видимому, были убеждены, что оба австрийца теперь надежно укрыты под прикрытием минных полей и батарей Дураццо. В 09.18 адмирал Эктон с “Дартмута” дал сигнал всем эсминцам присоединиться к основной группе (34). Таким образом, двум австрийским эсминцам удалось уйти, развернувшись в направлении мыса Пали в 08.52, и, достигнув мыса Пали около 09.00, они замедлили ход и кружили в левосторонней циркуляции, пока корабли союзников не скрылись из виду на западе. Было замечено, что большой эсминец союзников приблизился почти к границе австрийских минных полей, но был отогнан береговыми батареями, расположенными вокруг Дураццо. Этот эсминец был либо “Мосто”, либо “Шиаффино”. Отход австрийских эсминцев в Дураццо положил конец активной роли “Чепеля” и “Балатона” в дневных боях. На этом их приключения не закончились. После того, как корабли союзников исчезли из вида наблюдателей, Лихтенштейн направился к мысу Мендерс, но примерно в десяти морских милях от мыса сообщил, что “Балатон” подвергся атаке подводной лодкой, выстрелившей две торпеды. И снова австрийским эсминцам повезло: торпеды промахнулись. Торпеды были выпущены французской подводной лодкой "Бернулли", которая вечером 13-го вышла из Бриндизи, чтобы патрулировать залив Дрин 14-го и 15-го и вернуться на базу 16-го. Командир французской подводной лодки сообщил время своей атаки как 10.48, но он, по-видимому, думал, что он стрелял по “Чепелю”, а не в “Балатон”. Это была бы повторная встреча между ними. Чуть более чем за год до этого, 4 мая 1916 года, торпеда “Бернулли” снесла корму "Чепеля" примерно в семи или восьми милях к югу от входа в залив Каттаро (35). Лихтенштейн намеревался присоединиться к "Санкт-Георгу" и военным кораблям, выходившим из Каттаро, чтобы помочь Хорти, но, услышав по радио сообщение о том, что корабли союзников отвернули и прекратили погоню, он направился прямо к Бочче и пришвартовался на якорной стоянке у Гьенови в 13.45 (36). Австрийцы продолжали хорошо обеспечиваться своей военно-морской авиацией в день рейда, поскольку были и другие самолеты, сообщавшие о передвижениях союзников. L. 132 линееншиффлейтенанта Хилла(Linienschiffsleutnant Hell) и L. 88 фрегаттенлейтенанта Нарделли (Fregattenleutnant Nardelli) вылетели из Дураццо в 05.50 для разведки в направлении Бриндизи. Это были летающие лодки Лонер (Lohner) с характеристиками, аналогичными Weichmann, хотя и немного медленнее со скоростью 110-115 км/ч (37). L. 88 также был оснащен радио и поэтому смог в 06.25 доложить о выходе первых кораблей союзников, за которыми последовали сообщения между 07.00 и 07.15 о выходе остальных кораблей, также как их курс и местоположение. Затем самолёты направились обратно к албанскому побережью, где также стали свидетелями артиллерийской дуэли между австрийскими эсминцами и преследующими их кораблями и, наконец, - бегства австрийцев к северному входу в гавань Дураццо. Австрийская авиация, а также “Чепель” смогли предоставить Хорти ряд сообщений о передвижениях противника. Он признал это в своем рапорте после боя, хотя и отметил, что полученная им информация о численности и составе частей противника не соответствует действительности (38). Возможно, это было связано с тем, что “Новара” получил сообщение от “Чепеля”, сообщавшего о наблюдаемых вражеских кораблях в искаженной форме, хотя полное сообщение в правильной форме, по-видимому, было получено “Гельголандом” (39). Кроме того, “Бранденбурги” К. 177 и К. 179 также низко пролетели над “Новарой” в 08.32 и сигнализировали о составе и позиции противника. Примерно в 08.45 Хорти заметил впереди по правому борту полосы дыма, двигавшиеся на восток. Он предположил, что это “Чепель” и “Балатон”. Примерно в 09.05 он увидел новые столбы дыма и вскоре смог разглядеть два британских крейсера типа "Бланш" (Blanche) и "Ливерпуль", итальянский "Кварто" и два эсминца класса "Индомито". Примерно в то же время - источники расходятся по точному времени и последовательности - он сигнализировал в Каттаро о своем местоположении, скорости и курсе, о присутствии вражеских крейсеров за горизонтом и о том, что “Auslaufen verspricht Erfolg”, что примерно переводится как “выход в море сулит успех". Это был приказ броненосному крейсеру "Санкт-Георг" в Бочче совершить вылазку и, возможно, перехватить более легковооруженные крейсера союзников (40).
Хорти выстроил свои корабли в кильватер: впереди шел “Новара”, за ним “Сайда” и “Гельголанд”. Его намерение состояло в том, чтобы сблизиться с противником и вступить в бой, когда он будет в пределах досягаемости, при этом необходимо отвлечь их от группы “Чепеля”. Главное сражение дня началось в 09.28, когда британские и итальянские корабли повернули на параллельный курс и открыли огонь. Вскоре Хорти заметил, что впереди идёт британский крейсер, а не "Кварто". Корабль Хорти не опознал, что вполне объяснимо при данных обстоятельствах, поскольку летчики также перепутали "Кварто" с эсминцами класса "Аквила" и "Индомито". Должно быть, это было неприятным сюрпризом, когда ведущий британский крейсер был идентифицирован как более тяжеловооруженный “Дартмут”, а не меньший и более легковооруженный крейсер типа “Бланш” (41). Последние представляли собой 3300-тонные корабли, вооруженные только шестью или десятью четырехдюймовыми пушками и защищённые только одним или полутора дюймами броневой палубы над машинами. 5250-тонный "Дартмут" имел защиту от двух дюймов до трех четвертей дюйма по всей длине палубы и восемь шестидюймовых орудий. Хорти недооценил его потенциальную опасность. Существовала также вероятность того, что "Новара" так и не получил радиограммы от “Чепеля”, сообщавшей о его прибытии в Дураццо, и что отряд Лихтенштейна преследовали три крейсера и три эсминца. Сообщение, в том числе и знакомая ошибка принятия “Аквилы” за “Кварто”, было отмечено в военном дневнике Командующего торпедной флотилией но не в журнале "Новары". Если бы он получил его, Хорти знал бы, что эсминцы в безопасности и больше не нуждаются в его поддержке и что, следуя за эсминцами так далеко на восток и так близко к албанскому побережью, союзники дали Хорти возможность прорваться на северо-запад и, возможно, достичь Бочче без серьезного боя (42). Само обилие сообщений, особенно с самолетов, возможно, добавило путаницы. Летчики в обеих мировых войнах были печально известны тем, что неправильно идентифицировали корабли, и было бы трудно отличить “Кварто” от “Аквилы”. Ошибка Хорти также показывает некоторые ограничения австрийской разведки относительно боевого состава противника. Крейсера типа “Бланш” служили в основном с Гранд-флотом в северных водах и не появлялись в Средиземном море (43). "Бой" - было объявлено на “Дартмуте” около 09.00, а в 09.10 адмирал Эктон заметил клубы дыма от трех кораблей по правому борту. Очевидно, они направлялись на север, и Эктон, предупрежденный "Мирабелло", знал, что это австрийские крейсера.Два британских корабля "Дартмут" и "Бристоль" находились под непосредственным командованием адмирала Актона, и после сражения старший британский морской офицер в Бриндизи предположил, что адмирал в тот момент хотел как прикрыть поврежденного "Аквилу", который, казалось, стоял на пути австрийцев, так и отрезать австрийские крейсера от Дураццо. Поэтому он не сделал более выгодного тактического хода, пытаясь “поставить Т” австрийской линии, то есть поставить свои корабли в положение, где они могли бы максимально использовать свои бортовые залпы, в то время как вражеские сектора огня были бы ограничены. Предположение о мотивах Эктона было верным. Как он объяснил после битвы: “Вражеские корабли приближались к "Аквиле", который перестал быть легкой мишенью. Вражеские миноносцы к этому времени попали под защиту орудий береговых батарей близ Дураццо и таким образом ушли. Поскольку моей главной целью были 3 крейсера "Спаун", я вместе изменил курс на Юго-запад, чтобы прикрыть "Аквилу", я вошел в зону досягаемости и открыл огонь в 9.30 утра, "Аквила" открыл огонь одновременно. Сближаясь с противником, я подобрался на расстояние 8500 метров” (46).
Хейслер на самом заднем австрийском крейсере “Гельголанд” пришел к тому же выводу - что итальянский адмирал решил не "пересекать Т" из желания прикрыть покалеченного "Аквилу". Хейслер также сознавал потенциально неравный характер боя, учитывая большие орудия "Дартмута" и то, что Хорти, по-видимому, не делал попыток уйти с пути и шел ровным курсом (47). “Дартмут”, согласно его бортовому журналу, начал стрелять в 09.29. Это соответствует “около 09.28” в отчете Хорти. Дистанция, судя по бортовому журналу Дартмута, составляла 10 600 ярдов и быстро уменьшалась. Старший артиллерист “Дартмута” сообщил, что когда он впервые прибыл на пост управления огнем, австрийцы были на расстоянии 30 000 ярдов по пеленгу “красный 15", то есть 15° по левому борту. Он открыл огонь, когда дальность составила 14 700. Время полета снарядов первого залпа составляло около тридцати пяти секунд, и он упал за кормой головного австрийского крейсера "Новара". Он отметил, что австрийцы открыли огонь около 09.30. Он изменил направление, и второй залп поразил "Новару" прямо в корму, вызвав, казалось, интенсивный пожар. Восприятие может быть неправильным. Австрийские отчёты не фиксируют никаких серьезных попаданий в “Новару” на данном этапе боя. Затем “Дартмут” перешел на стрельбу быстрыми залпами и наблюдал, как "Новара" осела кормой и некоторое время держалась рядом со вторым кораблем "Сайда" (48). Второй британский крейсер "Бристоль", согласно его бортовому журналу, открыл огонь в 09.30, сосредоточившись на последнем корабле в линии противника - "Гельголанде". Хорти утверждает, что он начал использовать свою дымовую аппаратуру примерно в 09.30, чтобы уменьшить эффект недостаточной дальности стрельбы своих орудий меньшего калибра. Австрийские крейсера могли бы быть более эффективными. Кроме того, меньшая дальность стрельбы могла бы также дать им возможность использовать торпеды. К сожалению, вскоре он заметил, что вражеские эсминцы, следующие с юга, приближаются, и счел вероятной торпедную атаку с этой стороны. Хорти вышел из дыма при повороте на северо-западный курс, и французские и итальянские эсминцы, приближавшиеся к порту, были отброшены пушками австрийских крейсеров (49). Речь шла о группе "Мирабелло", то есть об итальянском разведчике и трех французских эсминцах. "Мирабелло" возобновил обстрел австрийцев, но из донесений не ясно, были ли на позиции стрельбы и французские эсминцы. Итальянские и французские корабли приблизились примерно на 6000 метров к корме "Гельголанда". Командир "Гельголанда" был полон решимости избежать столкновения с другими австрийскими крейсерами. Во время напряженного быстрого маневрирования сквозь дымовую завесу он не заметил ни французов, ни итальянцев, ни даже того, что его левые орудия открыли огонь. Это произошло благодаря инициативе второго артиллерийского офицера, который не стал дожидаться приказа отразить опасность (50). Старший артиллерист “Дартмута” наблюдал, как австрийцы начали ставить плотную белую дымовую завесу с кормы своих кораблей и выполнили то, что казалось шестнадцатиточечным (поворот на шестнадцать румбов или 180 градусов) поворотом на левый борт. Эффект заключался в том, чтобы полностью скрыть австрийские крейсера за дымовой завесой. Единственным наблюдателем, способным указывать направление на цель, был энсин (прапорщик) на одной из мачт крейсера. Артиллерийский лейтенант “Дартмута” проверил данные и приказал произвести большую корректировку прицела ”вниз", применив метод стрельбы на недолётах. Когда он увидел, что этот залп не удался, он увеличил дальность на 400 ярдов и возобновил быстрые залпы, выстрелив четыре залпа “в дым". Однако он не видел никаких всплесков или следов попаданий. "Дартмут" изменил курс на юг, приведя в действие орудия правого борта. Примерно через пять минут из дыма показался австрийский крейсер, державший курс на север. Затем "Дартмут" изменил курс примерно на шестнадцать румбов вправо и начал ложиться на курс, который был примерно параллелен курсу австрийцев и позволил вновь ввести в действие орудия левого борта (51).
Маневр Хорти за дымовой завесой заставил разрушительный град неприятельских снарядов сойти на-нет, по крайней мере, на какое-то время. Он также преуспел в достижении еще одной важной цели. Когда австрийцы вышли из дыма, дистанция до британских крейсеров сократилась до 4500 метров – что позволяло гораздо более эффективно применять австрийские 100-см орудия. С другой стороны, действия Хорти едва не привели к катастрофе. Перед рейдом Хорти обсудил со своими капитанами идею использования дыма на случай, если австрийцы столкнутся с противником, обладающим превосходящими силами. Тогда они могли бы предвидеть, что противник направится к австрийской дымовой завесе. Австрийцы будут поджидать его сзади, готовые пустить в ход свои небольшие орудия, а также торпеды, когда противник выйдет из дыма. Такова была теория. На практике все получилось иначе. Внезапно с северо-востока подул ветер, обдувая австрийцев дымом. Хейслер на "Гельголанде" заметил, как “Новара”, сопровождаемый “Сайдой”, начал пускать дым, когда они повернули на левый борт. Вопреки британским впечатлениям, задний корабль, "Гельголанд", не производил дыма. Хейслер запретил пользоваться аппаратом и сосредоточил все свое внимание на следовании за кораблем впереди. Внезапно его окутал густой дым, который проник в гефехтштурм — боевую рубку — и он уже ничего не видел. Даже выйдя из боевой рубки, он едва мог видеть дальше носа корабля. Хейслер находился теперь в том, что он называл “жалким положением”, слепо мчась вперед. Как он позже деликатно описал ситуацию, “Идти со скоростью 25 узлов, как арьергард в строю и не иметь возможности видеть много дальше носа моего собственного корабля, было бы против всех морских принципов”. Однако он столкнулся с дилеммой. Он не хотел отставать от строя, и ему пришлось предположить, что у ведущего корабля было не нарушено зрение и, следовательно, не было причин для изменения скорости или её уменьшания. Приходилось идти на некоторый риск. Скорость “Гельголанда” не замедлилась. То, что он называл “этой жуткой ситуацией”, продолжалось восемь минут, и вдруг случилось то, чего он больше всего боялся. Хейслер вдруг увидел мачты и трубы "Новары" метрах в тридцати впереди. К его ужасу, "Новара" шел не прямо по курсу, а под углом в сорок пять градусов. Столкновение было неминуемо. Он немедленно приказал “хард а-порт” (круто влево) и действительно услышал, как Хорти тоже проревел “хард а-порт” с мостика "Новары". "Гельголанд “прошел в десяти метрах от "Новары”, что Хейслер считал "настоящим чудом". Но опасность еще не миновала. Хейслер был так поглощен своим продвижением сквозь дым, что не заметил, как второй корабль в ряду, "Сайда", замедлил ход и был настигнут "Гельголандом". В результате "Сайда" почти протаранил "Гельголанд" с кормы, тоже промахнувшись метров на десять (52). Должно быть, в те минуты на мостиках трех крейсеров прозвучало несколько ярких и выразительных выражений на нескольких языках из многих в Габсбургской монархии. Движение в дымовой завесе также привело к изменению порядка австрийской линии, которая теперь была “Новара” - “Гельголанд” - “Сайда”. Австрийские пушки теперь быстро стреляли на уменьшенной дальности. У них был характерный резкий четкий треск, который некоторые находили более неприятным, чем грохот более тяжелых орудий. Измененная дальность стрельбы также означала, что артиллерия “Дартмута” должна была внести серьезные коррективы. Корабль делал залпы с десятисекундными интервалами, но часто только две или три пушки на самом деле были способными стрелять одновременно из-за задержек в заряжании. Кроме того, артиллеристы “Дартмута” вскоре поняли, что только две или три его пушки на самом деле были нацелены на головной корабль "Новара". Две другие пушки были нацелены на второй корабль в линии, теперь на "Гельголанд". Старший артиллерист крейсера прервал стрельбу, дал новые пеленги и поправки, а затем направил орудия “лестницей вверх” на цель, прежде чем снова возобновить залпы. Согласно донесениям, полученным им от "Бристоля" после боя, выстрелы орудий по ошибке направленных на "Гельголанде" не пропали даром, так как наблюдались попадания. Сражение происходило в трех измерениях, то есть как в воздухе, так и на поверхности. Примерно в то же время, когда австрийские крейсеры открыли огонь по группе "Мирабелло", возобновилась воздушная активность, приведшая к единственному реальному бою между противоборствующими самолетами в тот день. Группа из двух итальянских истребителей, вылетевших из Бриндизи примерно за полчаса до этого, прибыла на место происшествия и сбросила бомбы на австрийские крейсера с высоты 1200 метров. Бомбы упали метров на тридцать от бортов крейсеров. Затем итальянские FBA засекли два австрийских самолета, K. 177 и K. 179. Оба “Бранденбурга”, как мы уже видели, докладывали Хорти о передвижениях противника. К. 179 атаковали с тыла два итальянца в 09: 40, и произошла воздушная дуэль, австрийский самолет выпустил около семидесяти пяти выстрелов из своего пулемета. Двигатель аэроплана FBA № 7 пилотируемый лейтенантом Горацио Пьероззи (Tenente di vascello Orazio Pierozzi) с наблюдателем Луиджи Ломбарди (Sottotenente Luigi Lombardi) FBA была вынуждена совершить медленное скольжение вниз, чтобы приземлиться на воду, хитрый и опасный маневр, так как море стало неспокойным, когда поднялся ветер. Теперь FBA оказалась в опасном положении между австрийскими крейсерами и группой "Мирабелло", когда они обменивались ударами. Итальянские летчики были ближе к итальянцам, и некоторые австрийские снаряды падали рядом, осколки повредили левое крыло. Это положило конец всякой надежде итальянского экипажа на то, что он сможет починить мотор и снова взлететь. В результате, их подобрал французский эсминец "Биссон", потопив поврежденный самолет, прежде чем покинуть место происшествия. К. 179 получил около десяти попаданий, два из них серьезные. Пилоту Ночьере Джанелли (Nocchiere Gianelli) и наблюдателю Тененте ди Васкелло Касагранде (Casagrande), экипажу № 429, второй итальянской FBA, пришлось прервать бой после того, как их пулемет был поврежден - предположительно, заклинило, хотя об этом специально не упоминалось, - и, не имея топлива, они попытались вернуться в Бриндизи. FBA была вынуждена приземлиться в море примерно в тридцати милях от Бриндизи, но позже была обнаружена итальянским миноносцем, посланным с базы. Два “Бранденбурга” могли заявить, что один вражеский самолет был сбит, но у них самих уже не хватало топлива, и им пришлось покинуть крейсера в 10.00, приземлившись в Кумборе в 11.05 (53). Хорти не остался без поддержки с воздуха. В 08.15 группа, состоящая из К. 205, пилотируемого фрегаттенлейтенантом Реманном (Rehmann), и К. 206, пилотируемого Флигермаатом Хашке (Haschke), вылетела из своей базы в Кумборе и к 09.15 уже была в районе боя. Это были более новые "Бранденбурги" с более мощными двигателями производства UFAG. Со скоростью 140-150 км/ч они были немного быстрее и могли нести бомбовую нагрузку 200 кг (54). Это была, вероятно, самая агрессивная из австрийских авиагрупп в тот день. Они сообщили, что по прибытии атаковали британский крейсер пулеметным огнём и бомбами, а в 09.50 К. 205 снова атаковал ведущий британский крейсер (“Дартмут”) бомбами и пулеметами. В 10.01 австрийцы подтвердили присутствие сбитого самолета на воде между двумя противоборствующими линиями. В то же время они также утверждали, что заметили перископ подводной лодки между линиями, двигавшейся к их собственным крейсерам. К. 205 полагал, что не было никаких сомнений в прицеливании, и быстро атаковал, сбросив бомбу. Предполагаемая подводная лодка погрузилась и исчезла. К. 206 затем атаковал второй крейсер союзников около 10.15 одной 50-килограммовой и одной 15-килограммовой бомбой, заявив о прямом попадании последней в корму крейсера. Это утверждение было чересчур оптимистичным. Ни один крейсер не был подбит. Самолет повторил атаку с одной 50-килограммовой бомбой и одной 15-килограммовой бомбой в 10.30. В течение следующих двадцати минут австрийская авиация атаковала военные корабли союзников пулеметным огнем, а затем сбросила две последние 15-килограммовые бомбы около 11.00. К. 206 покинул место сражения в 11.15, но К. 205 оставался над крейсерами до 12.45. Оба “Бранденбурга” благополучно приземлились в Кумборе в 11.50 и 13.20 соответственно. Эта агрессивная группа также, по-видимому, сделала хорошо известные аэрофотоснимки австрийских военных кораблей в конце боя (55). Видимая путаница и зигзагирование крейсеров по мере того, как австрийцы приводили себя в порядок, выходя после угрозы столкновений в дымовой завесе, сначала сделал союзников неуверенными в своем курсе. Как только было установлено, то, что обычно называют “параллельным сражением”, дело продолжалось с обеих сторон в линейном строю на курсе северо-северо-запад. Обе группы к этому времени уже оставили пораженного "Аквилу" за кормой, защищенного от атаки с поверхности, но, конечно, очень уязвимого для подводных лодок. Итальянские эсминцы "Ачерби" и "Мосто" присоединились к линии за кормой "Бристоля", "Ачерби" открыл огонь по австрийцам с дистанции 9500 метров. Эсминец в дополнение к своим торпедам был вооружен пятью 102-мм/35 орудиями, три из которых могли быть использованы в бортовом залпе. "Бристоль", как упоминалось ранее, имел обросшее днище и теперь испытывал все большие трудности, пытаясь удержаться за "Дартмутутом", постепенно отставая. Затем "Ачерби", по-видимому, по инициативе командира, выдвинулся на вторую позицию позади "Дартмута". Следовательно, это была разнородная линия союзников, состоящая из “Дартмута”, “Ачерби” и “Бристоля” - позиция “Мосто” неопределенна - вступающая в бой с “Новарой”, “Гельголандом” и “Сайдой”. Однако по мере того, как "Бристоль" отставал, дистанция неуклонно увеличивалась. К 09.45 она составлял 6000 метров, а через пятнадцать минут выросла до 7400 метров. Дальность стрельбы неуклонно увеличивалась до 8800 метров в 10.20 и достигла 9800 метров в 10.24 (56). Возникает неизбежный вопрос, почему "Ачерби" под командованием капитана ди корветта Ваннутелли (Vannutelli) был единственным эсминцем из всех французских и итальянских кораблей флотилии, находившихся в море в этот день, все еще в состоянии атаковать австрийцев? Что случилось с остальными? Эсминцы "Шиаффино" и "Пило", прекратив преследование двух эсминцев Лихтенштейна, получили приказ адмирала Эктона оказать помощь "Аквиле", которому в какой-то момент, по-видимому, угрожало приближение австрийских крейсеров. "Шиаффино" даже на короткое время повернул в сторону австрийских крейсеров и дал несколько залпов, которые не увенчались успехом. Вскоре "Шиаффино" вернулся к "Аквиле" и попытался взять на буксир повреждённый корабль. Пожар на "Аквиле", в итоге, был взят под контроль, и в качестве эскорта прибыл эсминец "Пило". Во время подготовки к буксировке итальянцы сообщили, что были атакованы и пробомблены австрийским самолетом без каких-либо повреждений. Из австрийских сообщений не ясно, какой самолет был задействован. Группа отправилась обратно в Бриндизи в 10.30. Буксирный трос разорвался один раз, но был быстро восстановлен. К этим трем кораблям присоединился французский эсминец "Симметер", отделенный от группы "Мирабелло", и, наконец, два миноносца открытого моря, посланные из Бриндизи. Все они прибыли в порт без дальнейших происшествий в тот же вечер в 20.30.
"Мирабелло" и французские эсминцы "Комендан Ривьере", "Симметер" и "Биссон", как мы видели, своим приближением вызвали беспокойство австрийцев и отвлекли их от крейсеров. Они не получали никаких приказов от адмирала Эктона, возможно, потому, что он не был уверен в их местонахождении. Это предположение, вероятно, было вызвано австрийской дымовой завесой, которая могла скрыть их от линии союзников. Они продолжали следовать за кормой и по правому борту австрийских крейсеров, когда последние возобновили свой бросок на север. "Биссон", как отмечалось, изменил курс и остановился, чтобы подобрать пилотов из сбитого итальянского FBA. "Мирабелло" также подвергся еще одной атаке австрийской авиации на этом этапе операции, но не получил никаких повреждений. В 10.15 адмирал Эктон дал сигнал с “Дартмута” группе “Мирабелло” доложить о своей позиции и приблизиться к основной группе. К сожалению, всякая надежда на то, что группа “Мирабелло” еще может сыграть значимую роль в этой акции, закончилась почти в тот же момент, когда котлы “Мирабелло” остановились из-за воды в топливе. Три французских эсминца некоторое время держали курс, но затем во главе с “Коменданом Ривьером” вернулись к "Мирабелло". Незадолго до 11.00 "Мирабелло" смог восстановить нормальную скорость, но к этому времени уже не было никакой надежды догнать австрийцев. Тем не менее, Викуна продолжал двигаться на север до 11.45, когда снова начались неудачи. Турбины “Комендана Ривьера” сломались. Викуна отказался от своих планов продолжать путь на север и решил вместо этого защищать поврежденные корабли. К полудню он взял на буксир “Комендана Ривьера”. Он оставил "Биссон" в качестве эскорта и отделил "Симметер" для усиления кораблей, защищавших "Аквилу". Впоследствии к Викуне на некоторое время присоединился французский эсминец "Комендан Лукас", пришедший с Корфу, но в 13.35 году он отделил этот эсминец, чтобы тот присоединился к "Дартмуту". Маленький конвой Мирабелло достиг Бриндизи без дальнейших происшествий в 19.00 (57). Адмирал Эктон был в результате этих событий лишен возможности руководить действиями двух разведчиков и пяти эсминцев, хотя только один из кораблей, "Аквила", действительно получил боевые повреждения. "Дартмут" намеревался сосредоточить огонь на ведущем австрийском крейсере "Новара". Его шестидюймовые пушки произвели свое действие. По словам артиллерийского офицера: “Когда все орудия стреляли по головному кораблю, мы, казалось, били по нему со всех сторон, и его батарейные орудия и кормовое орудие на время перестали стрелять. Я отчетливо видел попадания в его борт, и почти каждый залп, когда мы выстреливали, я видел облако серого дыма, которое, как я думаю, было разрывом снаряда внутри. Один снаряд попал под носовой мостик: разрыв был довольно отчетлив, и секунд десять спустя в носовой части было большое зарево. Я думаю, что этот снаряд, должно быть, поджёг несколько зарядов на палубе, которые были подняты для пушки” (58).
"Новара" действительно пострадал во время этой фазы операции. Хорти нашел британскую стрельбу “точной и выверенной”. GDO Новары (старший офицер) Корветтенкапитан Роберт Шубориц (Robert Szuborits) был убит, когда снаряд попал в лебедку шлюпки правого борта около 09.40. Примерно в 09.55 еще один снаряд разнес штурманскую рубку. В 10.10 году сам Хорти был ранен снарядом в обе ноги осколками. Он находился в бронированной боевой рубке (commandoturm), но бронированная дверь была оставлена открытой для удобства и во избежание ограничения передвижения командования. Подъемник с боеприпасами для орудий номер два и номер три был рядом снаружи, и снаряд попал, взорвав два австрийских снаряда, которые были готовы к использованию, и тяжело ранив Хорти и квартирмейстера. Пять осколков снарядов вонзились в ноги Хорти, а тяжелый осколок шрапнели снес ему фуражку, не задев головы. Хорти “чувствовал себя так, словно меня ударили топором по голове”, а также был окутан ядовитыми испарениями от разрыва заряда снаряда, кратковременно потерял сознание. Холодная вода, которую другие вылили на него, чтобы погасить тлеющую одежду, привела его в чувство. Хорти положили на носилки и перенесли на носовую палубу, и, узнав, что ГДО убит, он передал командование артиллерийскому офицеру, линееншиффлейтенанту Станиславу Витковскому (Stanislaus Witkowski). Наиболее разрушительные повреждения "Новара" получил в 10.35, когда шестидюймовый снаряд взорвался в кормовом турбинном отсеке, разорвав трубу конденсатора и убив одиннадцать человек. Пришлось потушить огни в восьми из шестнадцати котлов "Новары". Корабль не может далее поддерживать полную скорость хода (59). Тяжелое испытание, принятое “Новарой”, вполне могло избавить “Сайду” от подобной участи. Корабль был самым дальним в австрийской линии и, как уже упоминалось, ограничивал скорость остальных. Тем не менее, по мере того как шло сражение, он все больше и больше отставал. Британцы, сосредоточив свои силы на ведущих австрийских кораблях, работали в его пользу, позволяя крейсеру оставаться невредимым. Именно положение “Новары” больше всего беспокоило командира второго австрийского крейсера "Гельголанд". "Гельголанд" находился примерно в 400 метрах за кормой "Новары", а "Сайда" - в 1000 метрах за кормой "Гельголанда". Турбины последнего работали хорошо и имели обороты, позволявшие развивать от двадцати четырех до двадцати пяти узлов. Он мог бы сделать еще два - три узла, но они не могли оставить "Сайду" в изоляции. Хейслер позже вспоминал: “Мой вид впереди был впечатляющим. “Новара” был окружен фонтанами воды, когда снаряды падали вокруг него, некоторые попадали на его палубу и извергали людей и материю в воздух. У меня было ощущение, что ”Новара" не сможет долго противостоять превосходящей мощи "Дартмута" (60). Поэтому Хейслер приказал артиллерии своего крейсера переключить огонь с "Бристоля", теперь отставшего, на "Дартмут". Однако и “Гельголанд” не остался невредимым. Хейслер, как и Хорти, оставил дверь боевой рубки открытой, чтобы время от времени выходить наружу, чтобы лучше видеть. Он только что сделал это около 09.50, когда снаряд взорвался рядом с левой и кормовой частью боевой рубки у орудия номер два, ранив некоторых членов экипажа и вызвав пожар с высоким столбом пламени. Хейслер сначала был ослеплен вспышкой, но потом понял, что огонь угрожает взорвать готовые боеприпасы рядом с пушкой. Двое из матросов и раненый мичман бросились вперед, чтобы отбросить угрожающие снаряды от огня. Еще один снаряд попал в механизм корабельной сирены, вызвав “нечестивый вой” среди резкого треска орудий. Это продолжалось некоторое время, пока команда машинного отделения смог отключить поток пара на сирену. В 10.04 снаряд попал рядом с правым бортом крейсера, разрушив уборную экипажа и убив одного человека. Вспыхнул пожар, но был быстро потушен GDO и его боевой командой. Было несколько очень близких всплесков, и Хейслер подумал, что это чистая случайность, что они не причинили прямого попадания. Корабль действительно был поражен в третий раз с правого борта, но никто не заметил этого в пылу сражения, и только после того, как они вернулись в порт, были обнаружены прогнутые пластины ниже ватерлинии. C “Дартмута” заметили, что австрийцы, несмотря на отстающую “Сайду”, продвигаются вперед, снижая скорость. Британский крейсер поравнялся с "Сайдой", но вскоре понял, что все три австрийских крейсера сосредоточили на “Дартмуте” свой огонь. "Бристоль", оказавшийся вне зоны досягаемости, был вынужден прекратить огонь в 10.15 (62). "Дартмут" оказался накрыт и поражен. Один снаряд пробил правый борт полубака рядом с мачтой, перерезал вентиляционную трубу, обезглавил матроса и, наконец, разорвался на люке, ведущем в кают-компанию морской пехоты, убив двоих и ранив шестерых. Два снаряда ударили в корму, один из них вошел ниже ватерлинии, но, к счастью, не взорвался. Второй снаряд ударил рядом с кормовым орудием, сильно разрушив палубу, но не повредив орудие и не причинив вреда никому из орудийного расчёта, хотя один человек на кормовой прожекторной платформе был ранен осколком снаряда. Австрийские снаряды “больше всего раздражали” артиллерийского офицера на наблюдательном посту, потому что его очки постоянно заливало. К счастью, у него было с собой две пары очков, и он передавал их юнге, чтобы тот вытирал их, когда они намокнут. Однако австрийские снаряды мешали его наблюдению, так как из-за коротких замыканий он не заметил падения “большого количества” британских залпов (63). Под огнем с трех кораблей, в накрытиях и значительно оторвавшийся от других британских и итальянских корабли, адмирал Эктон в 10.45 году приказал “Дартмуту” отойти на расстояние от 16 000 до 17 000 ярдов. Это позволило бы "Бристолю", отставшему, по словам Эктона, примерно на 6000 метров, догнать его. Австрийские залпы теперь не долетали до Дартмута. На "Гельголанде" артиллеристы корабля около 10.25 доложили капитану Хейслеру, что дальность стрельбы слишком велика, чтобы их орудия могли действовать эффективно. Хейслер воздержался от полного прекращения стрельбы, приказав продолжать редкую стрельбу на максимальных углах возвышения. Он не хотел, чтобы у команды создалось впечатление, будто корабль не в состоянии сражаться (64). Эктон приказал снова увеличить скорость в 10.58. "Дартмут" снова медленно приблизился к австрийцам и возобновил огонь, обстреливая головной австрийский крейсер на расстоянии 12 000-13 000 ярдов. Тем не менее австрийцы сохранили преимущество в скорости, и Эктон заметил, что он постепенно опускается за кормой ведущего австрийского крейсера, и понял, что не сможет занять хорошую позицию по отношению к противнику. Поэтому он приказал переключить огонь на отстающий третий австрийский крейсер "Сайда". В отчете Эктона говорится, что он приказал повернуть на правый борт в 11.00, чтобы отрезать его, приблизившись примерно к 11.00 на 7500 метров и открыв “интенсивный огонь", в который "Бристоль", догнав, влился. Отчет Эктона расходится с описанием артиллериста “Дартмута”. Согласно его приказу, "Дартмут" повернул в сторону "Сайды" и в 10.30 начал огонь из всех трех баковых орудий прямо по курсу. Вскоре после этого, согласно тому же донесению, “Дартмут” изменил курс на левый борт, пытаясь пересечь “Т” Сайды за кормой. Это привело в действие орудия правого борта. Ближайшая дистанция, которую “Дартмут” достиг в этой части боя, составляла 9700 ярдов. Артиллерист “Дартмута” считал, что они попадают, и Эктон также считал, что их залпы “нанесли серьезный ущерб противнику” (65). Расхождения во времени и даже изменения курса между британскими и итальянскими отчетами сбивают с толку, но последовательность событий ясна. "Дартмут" нёс на себе основную тяжесть сражения и, опережая "Бристоль", попал под cосредоточенный огонь трех австрийских крейсеров. Поэтому адмирал Эктон приказал командиру крейсера отойти и позволить "Бристолю" догнать его. Он также мог бы использовать превосходящую дальность стрельбы шестидюймовых пушек. Поняв, что ему не удастся догнать ведущие австрийские корабли, он приказал сосредоточить огонь на "Сайде". Последовательность последовавших событий менее ясна. По словам Эктона, “в то же самое время” как “Дартмут” сосредоточивал огонь на “Сайде”, и “Дартмут” и “Бристоль” неоднократно подвергались атакам австрийской авиации с использованием бомб и пулеметов. Из австрийских донесений не ясно, какие именно самолеты были задействованы, но, вероятно, это были К. 153 и К. 154, которые заправились и загрузили дополнительные бомбы в Дураццо перед очередным возвращением в бой. Они также атаковали группу “Марсала”, идущую из Бриндизи, а также британские крейсер. Они сообщили об атаке бомбами и пулеметами в 10.50 и заявили о “прямом попадании” по правому борту навигационного мостика 20-килограммовой бомбой. Эта группа австрийских самолетов также сообщила, что крейсера уклонялись и маневрировали в 11.00 под атакой другого австрийского самолета. Последним, вероятно, был К. 206, пилотируемый Флигермаатом Хашке, который после более ранней атаки обстрелял крейсера из пулеметов между 10.30 и 10.50. Он сообщил, что сбросил свою последнюю пару 15-килограммовых бомб около 11.00, прежде чем покинуть место битвы и прибыл на свою базу в 11.15 (66). Однако, как это часто бывало с авиаторами, они были чрезмерно оптимистичны в заявлениях о результатах. Ни один из британских или итальянских кораблей не пострадал. Артиллерист “Дартмута” сообщил, что две бомбы упали примерно в 200 ярдах по левому борту и одна - близко к корме, хотя он указывает время, как только они перестали стрелять, так что неизвестно, какие самолеты были задействованы. Журнал "Бристоля“ также не проводил различия между атаками, просто сообщая о том, что он был атакован ”несколько раз вражескими самолетами с бомбами и максимами" (пулеметами) и получил повреждения от пулемётного огня на баке и мостике (67). Австрийские самолеты, возможно, и не причинили каких-либо серьезных повреждений, но, как сказал своему другу капитан Аддисон с “Дартмута", они были "неприятны” (68), возможно, авиация имела и другой эффект, по крайней мере, по мнению одного из австрийских командиров: ”Наши самолеты оказали большую помощь, они атаковали вражеские крейсера бомбами и пулеметными огнями, так что они часто были вынуждены предпринимать уклоняющиеся действия, которые мешали точности их артиллерийской стрельбы“ (69). Попытка союзников отрезать отставшую "Сайду", находившуюся теперь под сильным огнем двух британских крейсеров, совпала с отчаянным положением "Новары", так как поврежденный крейсер не мог поддерживать высокую скорость. Он потерял половину своих котлов, и Хорти просигналил остальным крейсерам, что "Новара" может двигаться своим ходом еще только десять минут. Хорти утверждал, что они могли бы некоторое время работать с морской водой, но он не хотел повредить оставшиеся котлы. Хорти приказал стравить пар и прекратить горение, и после 11.00 скорость "Новары" резко упала. Вскоре она замерла (70). Однако, к великому удивлению и облегчению австрийцев, именно в этот критический момент адмирал Эктон отвернул. Почему он сделал это в то время, когда австрийское преимущество в скорости испарялось, позволяя ему использовать "Бристоль" в дополнение к "Дартмуту", а также эсминцу "Ачерби"? По-видимому, есть две причины. С одной стороны, Эктон узнал, что австрийские подкрепления вышли из Каттаро, а с другой стороны, он знал, что подкрепления из Бриндизи теперь находятся поблизости. Как выразился Эктон в своем отчете: “Два больших корабля вышли из Каттаро, направляясь на юг, очевидно, на помощь легким крейсерам противника. Один из двух больших кораблей имел две мачты и две трубы. Я не думал, что было бы разумно снова идти на север из-за страха быть отрезанным, но группа “Марсала” была довольно близко, я направился в их направлении, и мы встретились в 11:30 утра” (71). В 11.04 два британских крейсера прекратили огонь и по приказу Эктона повернули назад.
"Мирабелло" и французские эсминцы "Комендан Ривьере", "Симметер" и "Биссон", как мы видели, своим приближением вызвали беспокойство австрийцев и отвлекли их от крейсеров. Они не получали никаких приказов от адмирала Эктона, возможно, потому, что он не был уверен в их местонахождении. Это предположение, вероятно, было вызвано австрийской дымовой завесой, которая могла скрыть их от линии союзников. Они продолжали следовать за кормой и по правому борту австрийских крейсеров, когда последние возобновили свой бросок на север. "Биссон", как отмечалось, изменил курс и остановился, чтобы подобрать пилотов из сбитого итальянского FBA. "Мирабелло" также подвергся еще одной атаке австрийской авиации на этом этапе операции, но не получил никаких повреждений. В 10.15 адмирал Эктон дал сигнал с “Дартмута” группе “Мирабелло” доложить о своей позиции и приблизиться к основной группе. К сожалению, всякая надежда на то, что группа “Мирабелло” еще может сыграть значимую роль в этой акции, закончилась почти в тот же момент, когда котлы “Мирабелло” остановились из-за воды в топливе. Три французских эсминца некоторое время держали курс, но затем во главе с “Коменданом Ривьером” вернулись к "Мирабелло". Незадолго до 11.00 "Мирабелло" смог восстановить нормальную скорость, но к этому времени уже не было никакой надежды догнать австрийцев. Тем не менее, Викуна продолжал двигаться на север до 11.45, когда снова начались неудачи. Турбины “Комендана Ривьера” сломались. Викуна отказался от своих планов продолжать путь на север и решил вместо этого защищать поврежденные корабли. К полудню он взял на буксир “Комендана Ривьера”. Он оставил "Биссон" в качестве эскорта и отделил "Симметер" для усиления кораблей, защищавших "Аквилу". Впоследствии к Викуне на некоторое время присоединился французский эсминец "Комендан Лукас", пришедший с Корфу, но в 13.35 году он отделил этот эсминец, чтобы тот присоединился к "Дартмуту". Маленький конвой Мирабелло достиг Бриндизи без дальнейших происшествий в 19.00 (57). Адмирал Эктон был в результате этих событий лишен возможности руководить действиями двух разведчиков и пяти эсминцев, хотя только один из кораблей, "Аквила", действительно получил боевые повреждения. "Дартмут" намеревался сосредоточить огонь на ведущем австрийском крейсере "Новара". Его шестидюймовые пушки произвели свое действие. По словам артиллерийского офицера: “Когда все орудия стреляли по головному кораблю, мы, казалось, били по нему со всех сторон, и его батарейные орудия и кормовое орудие на время перестали стрелять. Я отчетливо видел попадания в его борт, и почти каждый залп, когда мы выстреливали, я видел облако серого дыма, которое, как я думаю, было разрывом снаряда внутри. Один снаряд попал под носовой мостик: разрыв был довольно отчетлив, и секунд десять спустя в носовой части было большое зарево. Я думаю, что этот снаряд, должно быть, поджёг несколько зарядов на палубе, которые были подняты для пушки” (58).
"Новара" действительно пострадал во время этой фазы операции. Хорти нашел британскую стрельбу “точной и выверенной”. GDO Новары (старший офицер) Корветтенкапитан Роберт Шубориц (Robert Szuborits) был убит, когда снаряд попал в лебедку шлюпки правого борта около 09.40. Примерно в 09.55 еще один снаряд разнес штурманскую рубку. В 10.10 году сам Хорти был ранен снарядом в обе ноги осколками. Он находился в бронированной боевой рубке (commandoturm), но бронированная дверь была оставлена открытой для удобства и во избежание ограничения передвижения командования. Подъемник с боеприпасами для орудий номер два и номер три был рядом снаружи, и снаряд попал, взорвав два австрийских снаряда, которые были готовы к использованию, и тяжело ранив Хорти и квартирмейстера. Пять осколков снарядов вонзились в ноги Хорти, а тяжелый осколок шрапнели снес ему фуражку, не задев головы. Хорти “чувствовал себя так, словно меня ударили топором по голове”, а также был окутан ядовитыми испарениями от разрыва заряда снаряда, кратковременно потерял сознание. Холодная вода, которую другие вылили на него, чтобы погасить тлеющую одежду, привела его в чувство. Хорти положили на носилки и перенесли на носовую палубу, и, узнав, что ГДО убит, он передал командование артиллерийскому офицеру, линееншиффлейтенанту Станиславу Витковскому (Stanislaus Witkowski). Наиболее разрушительные повреждения "Новара" получил в 10.35, когда шестидюймовый снаряд взорвался в кормовом турбинном отсеке, разорвав трубу конденсатора и убив одиннадцать человек. Пришлось потушить огни в восьми из шестнадцати котлов "Новары". Корабль не может далее поддерживать полную скорость хода (59). Тяжелое испытание, принятое “Новарой”, вполне могло избавить “Сайду” от подобной участи. Корабль был самым дальним в австрийской линии и, как уже упоминалось, ограничивал скорость остальных. Тем не менее, по мере того как шло сражение, он все больше и больше отставал. Британцы, сосредоточив свои силы на ведущих австрийских кораблях, работали в его пользу, позволяя крейсеру оставаться невредимым. Именно положение “Новары” больше всего беспокоило командира второго австрийского крейсера "Гельголанд". "Гельголанд" находился примерно в 400 метрах за кормой "Новары", а "Сайда" - в 1000 метрах за кормой "Гельголанда". Турбины последнего работали хорошо и имели обороты, позволявшие развивать от двадцати четырех до двадцати пяти узлов. Он мог бы сделать еще два - три узла, но они не могли оставить "Сайду" в изоляции. Хейслер позже вспоминал: “Мой вид впереди был впечатляющим. “Новара” был окружен фонтанами воды, когда снаряды падали вокруг него, некоторые попадали на его палубу и извергали людей и материю в воздух. У меня было ощущение, что ”Новара" не сможет долго противостоять превосходящей мощи "Дартмута" (60). Поэтому Хейслер приказал артиллерии своего крейсера переключить огонь с "Бристоля", теперь отставшего, на "Дартмут". Однако и “Гельголанд” не остался невредимым. Хейслер, как и Хорти, оставил дверь боевой рубки открытой, чтобы время от времени выходить наружу, чтобы лучше видеть. Он только что сделал это около 09.50, когда снаряд взорвался рядом с левой и кормовой частью боевой рубки у орудия номер два, ранив некоторых членов экипажа и вызвав пожар с высоким столбом пламени. Хейслер сначала был ослеплен вспышкой, но потом понял, что огонь угрожает взорвать готовые боеприпасы рядом с пушкой. Двое из матросов и раненый мичман бросились вперед, чтобы отбросить угрожающие снаряды от огня. Еще один снаряд попал в механизм корабельной сирены, вызвав “нечестивый вой” среди резкого треска орудий. Это продолжалось некоторое время, пока команда машинного отделения смог отключить поток пара на сирену. В 10.04 снаряд попал рядом с правым бортом крейсера, разрушив уборную экипажа и убив одного человека. Вспыхнул пожар, но был быстро потушен GDO и его боевой командой. Было несколько очень близких всплесков, и Хейслер подумал, что это чистая случайность, что они не причинили прямого попадания. Корабль действительно был поражен в третий раз с правого борта, но никто не заметил этого в пылу сражения, и только после того, как они вернулись в порт, были обнаружены прогнутые пластины ниже ватерлинии. C “Дартмута” заметили, что австрийцы, несмотря на отстающую “Сайду”, продвигаются вперед, снижая скорость. Британский крейсер поравнялся с "Сайдой", но вскоре понял, что все три австрийских крейсера сосредоточили на “Дартмуте” свой огонь. "Бристоль", оказавшийся вне зоны досягаемости, был вынужден прекратить огонь в 10.15 (62). "Дартмут" оказался накрыт и поражен. Один снаряд пробил правый борт полубака рядом с мачтой, перерезал вентиляционную трубу, обезглавил матроса и, наконец, разорвался на люке, ведущем в кают-компанию морской пехоты, убив двоих и ранив шестерых. Два снаряда ударили в корму, один из них вошел ниже ватерлинии, но, к счастью, не взорвался. Второй снаряд ударил рядом с кормовым орудием, сильно разрушив палубу, но не повредив орудие и не причинив вреда никому из орудийного расчёта, хотя один человек на кормовой прожекторной платформе был ранен осколком снаряда. Австрийские снаряды “больше всего раздражали” артиллерийского офицера на наблюдательном посту, потому что его очки постоянно заливало. К счастью, у него было с собой две пары очков, и он передавал их юнге, чтобы тот вытирал их, когда они намокнут. Однако австрийские снаряды мешали его наблюдению, так как из-за коротких замыканий он не заметил падения “большого количества” британских залпов (63). Под огнем с трех кораблей, в накрытиях и значительно оторвавшийся от других британских и итальянских корабли, адмирал Эктон в 10.45 году приказал “Дартмуту” отойти на расстояние от 16 000 до 17 000 ярдов. Это позволило бы "Бристолю", отставшему, по словам Эктона, примерно на 6000 метров, догнать его. Австрийские залпы теперь не долетали до Дартмута. На "Гельголанде" артиллеристы корабля около 10.25 доложили капитану Хейслеру, что дальность стрельбы слишком велика, чтобы их орудия могли действовать эффективно. Хейслер воздержался от полного прекращения стрельбы, приказав продолжать редкую стрельбу на максимальных углах возвышения. Он не хотел, чтобы у команды создалось впечатление, будто корабль не в состоянии сражаться (64). Эктон приказал снова увеличить скорость в 10.58. "Дартмут" снова медленно приблизился к австрийцам и возобновил огонь, обстреливая головной австрийский крейсер на расстоянии 12 000-13 000 ярдов. Тем не менее австрийцы сохранили преимущество в скорости, и Эктон заметил, что он постепенно опускается за кормой ведущего австрийского крейсера, и понял, что не сможет занять хорошую позицию по отношению к противнику. Поэтому он приказал переключить огонь на отстающий третий австрийский крейсер "Сайда". В отчете Эктона говорится, что он приказал повернуть на правый борт в 11.00, чтобы отрезать его, приблизившись примерно к 11.00 на 7500 метров и открыв “интенсивный огонь", в который "Бристоль", догнав, влился. Отчет Эктона расходится с описанием артиллериста “Дартмута”. Согласно его приказу, "Дартмут" повернул в сторону "Сайды" и в 10.30 начал огонь из всех трех баковых орудий прямо по курсу. Вскоре после этого, согласно тому же донесению, “Дартмут” изменил курс на левый борт, пытаясь пересечь “Т” Сайды за кормой. Это привело в действие орудия правого борта. Ближайшая дистанция, которую “Дартмут” достиг в этой части боя, составляла 9700 ярдов. Артиллерист “Дартмута” считал, что они попадают, и Эктон также считал, что их залпы “нанесли серьезный ущерб противнику” (65). Расхождения во времени и даже изменения курса между британскими и итальянскими отчетами сбивают с толку, но последовательность событий ясна. "Дартмут" нёс на себе основную тяжесть сражения и, опережая "Бристоль", попал под cосредоточенный огонь трех австрийских крейсеров. Поэтому адмирал Эктон приказал командиру крейсера отойти и позволить "Бристолю" догнать его. Он также мог бы использовать превосходящую дальность стрельбы шестидюймовых пушек. Поняв, что ему не удастся догнать ведущие австрийские корабли, он приказал сосредоточить огонь на "Сайде". Последовательность последовавших событий менее ясна. По словам Эктона, “в то же самое время” как “Дартмут” сосредоточивал огонь на “Сайде”, и “Дартмут” и “Бристоль” неоднократно подвергались атакам австрийской авиации с использованием бомб и пулеметов. Из австрийских донесений не ясно, какие именно самолеты были задействованы, но, вероятно, это были К. 153 и К. 154, которые заправились и загрузили дополнительные бомбы в Дураццо перед очередным возвращением в бой. Они также атаковали группу “Марсала”, идущую из Бриндизи, а также британские крейсер. Они сообщили об атаке бомбами и пулеметами в 10.50 и заявили о “прямом попадании” по правому борту навигационного мостика 20-килограммовой бомбой. Эта группа австрийских самолетов также сообщила, что крейсера уклонялись и маневрировали в 11.00 под атакой другого австрийского самолета. Последним, вероятно, был К. 206, пилотируемый Флигермаатом Хашке, который после более ранней атаки обстрелял крейсера из пулеметов между 10.30 и 10.50. Он сообщил, что сбросил свою последнюю пару 15-килограммовых бомб около 11.00, прежде чем покинуть место битвы и прибыл на свою базу в 11.15 (66). Однако, как это часто бывало с авиаторами, они были чрезмерно оптимистичны в заявлениях о результатах. Ни один из британских или итальянских кораблей не пострадал. Артиллерист “Дартмута” сообщил, что две бомбы упали примерно в 200 ярдах по левому борту и одна - близко к корме, хотя он указывает время, как только они перестали стрелять, так что неизвестно, какие самолеты были задействованы. Журнал "Бристоля“ также не проводил различия между атаками, просто сообщая о том, что он был атакован ”несколько раз вражескими самолетами с бомбами и максимами" (пулеметами) и получил повреждения от пулемётного огня на баке и мостике (67). Австрийские самолеты, возможно, и не причинили каких-либо серьезных повреждений, но, как сказал своему другу капитан Аддисон с “Дартмута", они были "неприятны” (68), возможно, авиация имела и другой эффект, по крайней мере, по мнению одного из австрийских командиров: ”Наши самолеты оказали большую помощь, они атаковали вражеские крейсера бомбами и пулеметными огнями, так что они часто были вынуждены предпринимать уклоняющиеся действия, которые мешали точности их артиллерийской стрельбы“ (69). Попытка союзников отрезать отставшую "Сайду", находившуюся теперь под сильным огнем двух британских крейсеров, совпала с отчаянным положением "Новары", так как поврежденный крейсер не мог поддерживать высокую скорость. Он потерял половину своих котлов, и Хорти просигналил остальным крейсерам, что "Новара" может двигаться своим ходом еще только десять минут. Хорти утверждал, что они могли бы некоторое время работать с морской водой, но он не хотел повредить оставшиеся котлы. Хорти приказал стравить пар и прекратить горение, и после 11.00 скорость "Новары" резко упала. Вскоре она замерла (70). Однако, к великому удивлению и облегчению австрийцев, именно в этот критический момент адмирал Эктон отвернул. Почему он сделал это в то время, когда австрийское преимущество в скорости испарялось, позволяя ему использовать "Бристоль" в дополнение к "Дартмуту", а также эсминцу "Ачерби"? По-видимому, есть две причины. С одной стороны, Эктон узнал, что австрийские подкрепления вышли из Каттаро, а с другой стороны, он знал, что подкрепления из Бриндизи теперь находятся поблизости. Как выразился Эктон в своем отчете: “Два больших корабля вышли из Каттаро, направляясь на юг, очевидно, на помощь легким крейсерам противника. Один из двух больших кораблей имел две мачты и две трубы. Я не думал, что было бы разумно снова идти на север из-за страха быть отрезанным, но группа “Марсала” была довольно близко, я направился в их направлении, и мы встретились в 11:30 утра” (71). В 11.04 два британских крейсера прекратили огонь и по приказу Эктона повернули назад.
Адмирал Эктон мало что проясняет: “Соединившись с группой Марсалы в 11.30, я снова повернул на север, заметив, что три вражеских корабля снизили скорость и один из них, казалось, остановился. Из-за того, что “Ачерби” неверно истолковал сигнал, он пошел один атаковать врага и был обстрелян, в то время как [sic] он вернулся блестяще. И тут я вспомнил о "Ачерби", который доложил, что один из вражеских кораблей серьезно поврежден. В 12.05 я решил вернуться в Бриндизи” (85). Однако журнал "Гельголанда" показывает, что в период, когда "Новара" потерял ход, произошло три эпизода разрозненных попыток атак итальянскими военными кораблями. Первый - в 11.24 , ошибочно идентифицирован как “Кварто”, но, очевидно, это "Ачерби", второй - в 11.30, пара кораблей: первый - "Нино Биксио" (возможно, "Марсала") и еще один "Кварто", последний - одиночный корабль, который на самом деле и был “Раккия”. Третья атака одинокого эсминца зафиксирована в 11.40. Мог ли это быть эсминец "Импавидо", посланный вперед вместе с "Раккией"? Более того, это, возможно, был не эсминец, потому что на "Сайде" все выглядело несколько иначе, чей журнал указывает, что в 11.55 вражеские корабли снова пошли в атаку, но были отбиты огнём трех австрийских крейсеров, и что небольшой вражеский корабль (одна мачта, две трубы), накренившийся на правый борт и заметно опустившийся кормой, оставался в течение длительного времени без движения. Затем “Сайда” зафиксировал, что противник повернул на юг в 12.07 (87). Эсминец "Импавидо" имел три трубы, "Раккия" - две. Между маленьким разведчиком и эсминцем не было существенной разницы в размерах, и австрийцам, очевидно, было трудно отличить их друг от друга на расстоянии. Тем не менее, количество труб было бы четким ключом к идентификации, хотя в отчете Uf¤cio Storico нет упоминания о каком-либо повреждении, из-за которого какой-либо из рассматриваемых кораблей мог накрениться на правый борт и опуститься кормой. Детали этого этапа дела могут быть под вопросом, но общая ситуация была ясна. Австрийцы могли видеть на горизонте дым, принадлежащий союзным подкреплениям, очевидно, идущим из Бриндизи. Они могли даже различить верхушки далеких мачт, а иногда приближались эсминцы или разведчики, но слабые попытки атак союзников, казалось, не были скоординированы или настойчивыми, и не было никаких сообщений об использовании торпед. Австрийцы, однако, понимали, что все еще находятся в значительной опасности. Очевидная неспособность Эктона организовать эти атаки легких кораблей и довести их до предела в тот момент, когда австрийцы были уязвимы и находились в невыгодном положении, является еще одной серьезной ошибкой. Если бы несколько итальянских эсминцев или разведчиков атаковали одновременно, возможно, приблизившись достаточно близко, чтобы использовать торпеды, то, очевидно, австрийцам было бы труднее отразить их. Австрийцам действительно было очень трудно протянуть буксирный трос. Паровое соединение с кабелем "Новары" было повреждено, и все работы приходилось выполнять вручную, что замедляло работу. Они всегда осознавали свою уязвимость, когда работали с двумя неподвижными кораблями, и Пуршка позже с презрением относился к неспособности их врагов воспользоваться ситуацией, называя эти попытки “жалкими” (kläglichen). Хейслер на "Гельголанде" в это время медленно двигался между двумя другими крейсерами, готовый в случае серьезной атаки использовать свой дымовой аппарат для прикрытия их. Он описал нападение “Раккии” и “Марсалы”: “И снова ситуация стала очень критической. Объединенные вражеские корабли одновременно развернулись в нашу сторону, оказавшись впереди. Я отчетливо видел носовые волны быстро приближающихся кораблей. Если бы они теперь подошли на расстояние эффективного выстрела, если бы они развернулись бортом к нам и развили всю силу своего огня, они могли бы покончить с нами в течение нескольких минут, особенно с “Гельголандом”, который был ближе всего к ним”. Однако журнал “Сайды” указывает, что дым от группы “Санкт-Георг” был виден в 11.30, примерно в то же время, когда австрийцы восприняли атаку “Марсалы” как “Кварто” вместе с “Биксио”. В 11.45 “Сайда” подал сигнал "Санкт-Георгу": "Пожалуйста, продолжайте подходить полным ходом" (Bitte ganze kraft – пожалуйста полный ход) (90). “Саида” зафиксировал последнюю атаку вражеских эсминцев или разведчиков в 1155 году, но отметил только все отдаленные вражеские корабли, поворачивающие на юг в 1207 году. В 1229 году "Сайда" наконец двинулся в путь с "Новарой" на буксире. Доклад Хорти приурочил начало буксировки чуть раньше, в 12.25, но соглашается (как и журнал "Гельголанда"), что враг отвернул в 12.07. "Санкт-Георг" был теперь хорошо различим и достаточно близко, чтобы “Гельголанд” мог передать эту информацию сигнальным прожектором и радио в 12.10, а к 12.25 враг скрылся из видимости на юге. Фактическое соединение с "Санкт-Георгом" и его эскортом произошло, по словам Хорти, сразу после начала буксировки, и в журнале “Гельголанда” записано, что кризис миновал, и австрийские крейсеры были спасены. Неизбежный вопрос: что побудило адмирала Эктона поступить так, как он поступил? Соединившись в 11.30 с группой “Марсалы”, он, по его собственным словам, снова повернул на север, направляясь прямо к австрийцам. В то время как время, внесённое в журналы “Дартмута” и “Бристоля”, различается и сбивает с толку из-за частых изменений курса, производимых для уклонения от атак самолетов, они показывают, что “Дартмут” находится на северо-северо-западном курсе с 11.45 по 12.05, а “Бристоль” меняет курс в 11.48 на северо-запад 25° и увеличивает скорость до полной в 11.53, прежде чем изменить курс на юг, тем самым прекращая боевые действие в 12.05 (92). Эктон повернул назад, навстречу австрийским крейсерам, по-видимому, чтобы закончить работу. Из донесения "Ацерби" он знал, что один из австрийских крейсеров неподвижен. У него были “Дартмут”, “Бристоль”, “Марсала”, “Раккия” и пять эсминцев. Он участвовал в артиллерийской дуэли более двух часов и смог применить против своих противников только полову этой силы, прежде чем отвернуть в первый раз. Теперь он должен был продолжить, возможно, смертельное, дело в ситуации, когда только "Гельголанд" со своими семью 10-сантиметровыми пушками мог свободно маневрировать и отбиваться. Ни один из кораблей, находившихся сейчас под его непосредственным командованием, не получил серьезных повреждений. Единственной зловещей нотой был далекий дым, указывающий на австрийское подкрепление, прибывшее из Каттаро. Эктон принял решение: “В 12.05 я решил вернуться в Бриндизи по следующим причинам: (1) Из-за присутствия двух больших вражеских кораблей, намного превосходящих меня; (2) потому что я был рядом с вражеской базой, и любое повреждение, полученное одним из моих кораблей, означало бы его определенную потерю"; и (3) потому что”Бристоль "не мог идти с максимальной скоростью эскадры, и я хотел избежать столкновения с большими кораблями" (93). Это решение обеспечило бегство австрийцев и с тех пор оставалось спорным. Было ли это правильно? Историк, пишущий с комфортом из своего дома спустя поколения и с помощью ретроспективы, не может действительно поставить себя на место адмирала, который нес ответственность в то время и не знал и не мог знать всех фактов, которые стали очевидными после битвы. Эктон знал, что находится в глубине австрийской территории; военно-морская база в Каттаро находилась всего в тридцати пяти-сорока милях. Он также знал, что из Каттаро идет подкрепление и что среди них, вероятно, есть “тяжелые корабли". Он ошибался относительно количества, качества и реальной боевой силы того, что могло противостоять ему, но полное знание этого придет только позже. "Санкт-Георг" имел два 24-см, пять 19-см и четыре 15-см орудия и обладал, как следует из его классификации как броненосного крейсера, более мощной броневой защитой, чем любой из британских или итальянских кораблей. Эктон знал бы все это. С другой стороны, Актон, вероятно, не мог знать о вероятности того, что система управления стрельбой “Санкт-Георга” будет уступать приборам централизованной наводки и стрельбы "Дартмута", и британский крейсер сможет поддерживать более высокую скорость стрельбы (94). Второй австрийский "тяжелый корабль", о котором шла речь, предположительно "Будапешт", был медленным, устаревшим, только что покинул гавань и находился еще примерно в двух часах пути. У Эктона есть защитники. Луиджи Слахек-Фаббри (Luigi Slaghek-Fabbri), будущий адмирал итальянского флота, был тогда офицером связи на "Бристоле". Позже он напишет, что “с появлением “Санкт-Георга "упорство в атаке" отныне будет предлагать не конкретные вероятности выигрыша, а только уверенность в потерях.” Слахек утверждал, что при наличии броненосца, “практически недоступного для орудий среднего калибра” и защищенного хорошим эскортом, “легкие корабли были вынуждены уступить дорогу".” Он также указал на трудность спасения любого из их собственных кораблей, которые могут пострадать, когда они находились всего в тридцати пяти милях от вражеской базы и в шестидесяти пяти милях от своей. Слахек также поднял вопрос о том, что подводные лодки вышли из Каттаро (95). Эта тема не обязательно является примером различий в британском и итальянском типах мышлении, первом - смелом, а втором - робком. Капитан “Дартмута" Эддисон писал своему другу вскоре после битвы: "К этому времени мы уже приближались к Каттаро и, по крайней мере, к подходящему “Св. Жоржи”, и итальянский адмирал решил оставить все как есть, и я думаю, что это правильно” (96). Англичане также имели преувеличенное представление о возможном австрийском противодействии. Вскоре после сражения в британской адриатической эскадре даже сложилось мнение, что один из австрийских тяжелых кораблей был линкором класса “Зриньи”, то есть полудредноутом с двенадцатидюймовыми орудиями. В течение полутора лет войны, прошедших после операции в Отранто, британская разведка, благодаря более широкому использованию авиации для разведки, вероятно, получила бы гораздо лучшее представление о потенциальных возможностях австрийского флота. С другой стороны, подводная опасность, как мы увидим в следующей главе, была очень реальной, хотя подводные лодки вряд ли могли вмешаться в быстро движущуюся стычку и были более опасны, когда находились на позициях ожидания. Они, вероятно, не смогли бы вмешаться, даже если бы Эктон подтолкнул их. Такой спор никогда не может быть решен. Однако нельзя отрицать тот факт, что адмирал Эктон упустил свой шанс войти в историю как победитель в остром столкновении, приведшем к потере одного или нескольких вражеских военных кораблей. Риски, хотя они, безусловно, и существуют, на самом деле, возможно, и не были чрезмерными. Решение Эктона сделало неизбежным его уход в историческую неизвестность.
Опыт австрийцев и союзников во время их возвращения с поля боя был очень разным. Австрийцам предстояло пройти гораздо меньшее расстояние до Бочче, и после соединения группы "Санкт-Георг" с крейсерами Хорти общее чувство облегчения от того, что они выжили, смешалось с чувством триумфа от благополучного завершения успешного рейда. Союзники, напротив, будут разочарованы возможным бегством австрийцев и понесут одни из самых тяжелых потерь за день. Буксировка искалеченной "Новары" замедлила возвращение австрийцев, а также произошла небольшая неприятность. При заведении буксирного троса с “Сайды” на “Новару”, нос "Новары" повредил шлюпку правого борта и шлюпбалки "Сайды" (1). В 12.10 “Гельголанд” сигнализировал приближающемуся "Санкт-Георгу" прожектором, что противник отходит. Десять минут спустя “Сайда” с “Новарой” на буксире двинулись в путь, и к 12.25, согласно бортовому журналу “Гельголанда”, корабли союзников скрылись из виду на юге. Группа "Санкт-Георг" присоединилась к трем крейсерам в 12.30. Теперь командование принял адмирал Ганза. Примерно в это же время Хорти отправил радиограмму в центр сбора радиосигналов (Sammelstelle - Саммельштелле) в Кастельнуово в Бочче, адресованную его жене, и сообщил ей, что он был легко ранен, но что ей не следует беспокоиться (2). Хотя кризис миновал, корабли союзников повернули назад, а "Новара" был на буксире, все еще поразительно видеть личное сообщение, подобное этому, переданное с поля битвы. Адмирал Ганза впоследствии поддерживал радиомолчание, чтобы не выдать союзным станциям наведения скорость их продвижения (3). Ганза приказал “Гельголанду” возглавить строй, за ними последовал “Сайда” с “Новарой” на буксире. Начальная скорость была всего около шести узлов, увеличенная до семи после того, как "Новара" получил второй буксирный трос с "Сайды" в 13.44. "Санкт-Георг" замыкал линию, а миноносцы охраняли фланги и двигались зигзагами на полной скорости (4). Была и дополнительная охрана со стороны австрийских самолетов, летевших на малой высоте, “над головами”. Когда “Гельголанд” двинулся вперед, он прошел всего в нескольких метрах от “Новары”, и его командир Хейслер на своем мостике помахал фуражкой и крикнул "ура", к которому присоединился почерневший от дыма экипаж крейсера. Он увидел Хорти, который улыбнулся и помахал ему в ответ, сидя рядом со своей боевой рубкой. Затем Хейслер заметил, что ноги Хорти прикрыты одеялом, и понял, что командир их рейда ранен (5). Австрийцы почувствовали себя в еще большей безопасности, когда линкор береговой обороны "Будапешт" вместе с миноносцами 86F, 91F и 95F присоединился к отряду в 14.55. "Будапешт" занял позицию за кормой по правому борту, а "Санкт-Георг" - за кормой по левому борту буксира. Миноносцы усилили заслон (6). Австрийцы также могли рассчитывать на дополнительную поддержку со стороны немецких подводных лодок. В 14.55 немецкая UC.34 подала сигнал крейцерфлотилленкомандо, что лодка находится у Курцолы, готова к бою и может двигаться на восток через Адриатику к Вьесте на полуострове Гариньяно. Это было далеко к северу от Бриндизи, и, следовательно, подводная лодка, несмотря на готовность ее командира, была не в состоянии играть какую-либо роль в боевых действиях в этот поздний час. Неделю спустя UC.34 отправилась на операции против Порт-Саида и Александрии (7). Австрийцы внимательно следили за подводными лодками союзников, но ни одна из них, по-видимому, не была в состоянии помешать возвращению. Единственной союзной подводной лодкой, кроме "Бернулли", патрулировавшей в то время, была итальянская F. 10, которая видела далекий дым и 14-го, и 15-го, но, не имея радио, не смогла передать разведданные. Подводных лодок не было рядом с маршрутом возвращения австрийцев (8). К этому времени ветер стих, море стало гладким, как зеркало, и австрийцы успели оценить свое положение и оценить потери, которые, за исключением "Новары", были невелики. Была также возможность позаботиться об основных потребностях, и камбузные печи были зажжены, чтобы приготовить еду для моряков. Хейслер смог насладиться запоздалым обедом на своем мостике и понял, что ничего не ел с тех пор, как они отплыли накануне вечером. Однако он утверждал, что не чувствует ни голода, ни усталости, и приписывал это нервам: “Нервы человека так напряжены во время боя, что все остальное забывается” (9). Не все были так равнодушны к усталости. Кадет Заноскар на "Новаре" сменил друга у наблюдательного телескопа, довольный, что может сидеть за аппаратом. Он так устал, что едва держался на ногах, и был рад, что два самолета патрулируют рядом, облегчая его службу (10). Еще один девятнадцатилетний курсант "Новары", Юре Дунай (Jure Dunay), заметил, что трапы крейсера были забиты пустыми гильзами, их не разрешалось выбрасывать за борт. Австрийцы нуждались в экономии латуни (11). "Новара" выстрелил 675 снарядов из своих 10-см орудий, но на самом деле это было наименьшее количество из снарядов, выстреленных со всех трех крейсеров. "Сайда" расстрелял 832 10-см снаряды, а "Гельголанд" – выпустил гораздо большее их количество - 1052. "Новара", однако, пострадал больше всех, получив, по одной оценке, сорок пять попаданий. Эта оценка может быть чрезмерной, но нельзя отрицать, что крейсер был потрепан. Корабль потерял ход после повреждения его котлов и семь из десяти 10-см орудий были выведены из строя. Потери команды "Новары" также были самыми тяжелыми среди крейсеров: четырнадцать убитых или пропавших без вести и двадцать четыре раненых. Другие австрийские крейсера, напротив, получили на удивление мало повреждений. Англичане и итальянцы, возможно, думали, что сильно повредили "Сайду", но на самом деле корабль получил наименьшие повреждения из австрийских крейсеров. "Сайда" получил только три попадания – в том числе - одно большое отверстие в носовой части правого борта, и закончил день с тремя ранеными и двумя 10-см орудиями, выведенными из строя. "Гельголанд" также отделался относительно легко, получив пять попаданий, которые убили одного и ранили шестнадцать человек, и у него была одна 10-см пушка, выведенная из строя (12). Австрийцы, смогли использовать цепь, чтобы укрепить буксирный трос (hawser - хавсер), используемый для буксировки “Новары”, и это позволило увеличить скорость до десяти узлов в 16.41. Вскоре после этого, в 16.45, Ганза приказал своим кораблям выстроиться в линию впереди, с “Будапештом” в хвосте и миноносцами, замыкающими и находящимися на флангах линии, и проложил курс на юго-западный проход через минные поля для входа в Бочче. Когда в 17.30 они миновали Пунта-д'Остро и вошли в залив, корабли Ганзы обнаружили, что их ждет теплый прием. Их приветствовали радостными криками со всех укреплений, кораблей на якоре и морских сооружений на берегу. Должно быть, это был момент гордости. Однако к этому чувству примешивалось глубокое облегчение от того, что им удалось спастись. Кадет Заноскар вспоминал, что никогда в жизни он не был так счастлив, как тогда, когда они вошли в Бочче, и он слышал звуки музыки и аплодисменты, особенно громко доносившиеся из форта Мамула, и видел гору Ловчен, освещенную заходящим солнцем (13). Было также некоторое удивление, что англичане не воспользовались своим преимуществом, позволив австрийцам бежать. Австрийцы, конечно, на этом этапе не знали, что командовал итальянский адмирал. Корабли медленно прошли через преграды гавани к своей якорной стоянке у Гьеновье, а “Гельголанд” встал на якорь в 18.40. В котлах были погашены огни, и началась обычная рутина высадки раненых, проведения ремонтных работ и составления отчетов (14). Были также плененные моряки, которых нужно было высадить. На “Гельголанде” было шестнадцать членов экипажей дрифтеров, и они, должно быть, провели там, внизу, неприятное время во время сражения. Их держали в корабельном пункте первой помощи, где они, по слухам, проводили время, распевая гимны и молясь. Хейслер попросил, чтобы с корабля был послан катер, чтобы взять на себя ответственность за них, но прежде чем они покинули корабль, двое попросили увидеться с Хейслера, который принял их в своей каюте. Он нашел эту пару капитанов дрифтеров “приличными” и “типичными просоленными рыбаками" (15). Они поблагодарили его за спасение, а старший похвалил его за то, как он провел крейсер сквозь сети. Хейслер, в свою очередь, утешил их по поводу их невезения и пожелал им хорошего обращения во время их интернирования. Несмотря на более чем два с половиной года ожесточенной войны, в Адриатике все еще сохранялись следы старомодной вежливости - по крайней мере, между англичанами и австрийцами, - и Хейслер, не будучи англичанином, был женат на австралийке ирландского происхождения. Хорти вместе с другими ранеными, нуждавшимися в госпитализации, доставили на "Дампфер Икс", госпитальный корабль в Бочче. Они насчитывали двух кадетов и тринадцать человек с "Новары", одного кадета и двух человек с "Гельголанда" и одного человека с "Сайды". Dampfer X, буквально “Пароход № 10”, было утилитарным названием, присвоенным бывшему лайнеру Австрийского Ллойда (Austrian Lloyd) “Африка” (Africa - 4 753 тонны), который был преобразован в начале войны в госпитальный корабль. Карьера этого корабля была симптомом морской войны в Адриатике. Поскольку в первые месяцы войны не было крупных морских действий с большим количеством раненых, корабль не был нужен, и весной 1915 года "Дампфер Х" использовался в качестве судна для размещения экипажей немецких подводных лодок в Поле. “Дампфер X” вернулся к обязанностям госпиталя в феврале 1916 года, предположительно потому, что успешное завершение сербской кампании, захват горы Ловчен и ведение военных операций в северной Албании открыли новые возможности и создали дополнительные обязанности для военно-морского флота (16). Хорти встретился со своей женой Магдой, ранее извещенную о его ранах по радиограмме, и ожидающей его на госпитальном корабле. Хейслер, который был хорошим другом Хорти, тоже отправился на госпитальный корабль, как только договорился об отъезде своих пленников. Он прибыл, когда Хорти находился в операционной, где ему обрабатывали раны. Раны были на обеих ногах, но не очень серьезные, а брюки обгорели до колен. Хорти, как и его корабль, получил временный ремонт в Бочче и через несколько дней, когда его можно было перевезти, настоял на том, чтобы лично доставить "Новару" на север к верфи в Поле для постоянного ремонта. Его чувство было таково: “Я не мог вынести мысли о том, что его (“Новару”) заберут в Полу другие руки, кроме моих”. Временный ремонт "Новары" производился с 16-го по 22-е, а 26-го корабль отплыл в Польу вместе с "Сайдой" и эсминцем "Татра". Во время прощального визита Хейслер застал Хорти сидящим в кресле на мостике, и из-за опасности, исходящей от мин и подводных лодок, а также из-за его собственной малоподвижности он фактически лежал на носилках на мостике во время всего путешествия на север. Хорти в конце концов пришлось перенести две операции, и прошло некоторое время, прежде чем его слух, поврежденный взрывом, восстановился почти до нормального. Пройдут месяцы, прежде чем Хорти вернется на службу в качестве командира дредноута "Принц Ойген" (Prinz Eugen). Тем не менее, была заложена основа для того, что позже будет считаться “легендой Хорти” (17). Среди многих деталей, которые должны были быть рассмотрены после этой акции, был вопрос о подходящем коммюнике. Это, по-видимому, стало вопросом некоторой срочности для Маринесекции в Вене. Слухи о морской операции в Адриатике достигли Вены к 16-му и приняли “фантастические размеры” в биржевых кругах. В коммюнике, опубликованном в тот же день с информацией о действиях немецкой подводной лодки, составленной по согласованию с германскими военно-морскими властями, описывался успешный рейд в пролив Отранто, в результате которого был потоплен один итальянский эсминец, три торговых парохода и двадцать вооруженных патрульных судов с семьюдесятью двумя пленными, взятыми с последних. Во время возвращения рейдеров против превосходящих сил британского, французского и итальянского флотов велись ожесточенные бои, и противник получил значительные повреждения, наблюдаемые на трех вражеских эсминцах. Вражеская авиация и подводные лодки не добились успеха, в то время как австрийская авиация эффективно бомбила вражескую подводную лодку и поразила два вражеских крейсера бомбами. Потери и повреждения австрийцев были невелики, в то время как немецкая подводная лодка потопила четырехтрубный британский крейсер (18). Излишне говорить, что заявления о потерях противника были значительным преувеличением, а потери и ущерб Австрии были сведены к минимуму, что вряд ли было бы необычным для коммюнике военного времени. Матросы трех австрийских крейсеров принимали то, что другие офицеры флота, возможно, с оттенком зависти, считали щедрыми похвалами и почестями. Важная персона, сам кайзер Карл I, посетил Полу 3 июня и лично вручил награды офицерам и унтер-офицерам "Новары", находившимуся тогда в ремонте на верфи. Кайзер опоздал, и Фриц Братуш-Маррэйн (Fritz Bratusch-Marrain), бывший кадет "Новары", вспоминал, как он и другие кадеты все больше и больше голодали в ожидании. Их начальник, по-видимому, сочувствовавший их бедственному положению, разрешил им съесть свой пудинг. Когда кайзер все еще не появлялся, им разрешалось есть мясо, а когда кайзера все еще не было, им давали суп. В результате Братуш-Маррэн впервые в жизни обедал в обратном порядке (19). Почести, оказанные старшим командирам, имели дополнительное отличие “Боевого ордена и Меча”. Хорти получил “Militärverdienstkreuz” второго класса, в то время как Хейслер и Пуршка были сделаны рыцарями “Leopold Order” (ордена Леопольда). Лихтенштейн получил орден “Iron Crown” (Железной короны) третьей степени, а его товарищ капитан эсминца, Корветтенкапитан Франц Морин (Franz Morin), командир “Балатона”, “Militärverdienstkreuz”. Ганза, получив звание и должность командира “крейцерфлоттилен", получил орден “Iron Crown” (Железной короны) второй степени. Хотя он не присутствовал во время самого сражения, командование хвалило его за успешное руководство отрядами флота (20). Военно-морской флот имел мало возможностей отличиться в надводных действиях, и героизация рейда трех крейсеров тогда и после войны вполне объяснима.
Среди общей похвалы некоторые австрийские морские офицеры сознавали, что их действия 15 мая не были безупречными. Питер Гендель-Маццетти (Peter Handel Mazzetti), в то время фрегаттенлейтенант центра сбора радиосигналов (Саммельштелле) в Себенико, который мог следить за происходящим по радиосвязи, ворчал в письме к другу, что “Санкт-Георг” отплыл "как обычно" слишком поздно и что адмирал Ганза, по-видимому, испытывает большие трудности с решением о выходе, что увеличивает опасность для крейсеров. В критический момент действия радиосигналы с крейсеров казались запутанными, плохо зашифрованными и в основном передавались в чистом виде, что, казалось, указывало на повышенную нервозность (21). Работа летчиков, признанная в некотором смысле новаторской, также выявила неопытность в совместной работе с кораблями.Некоторые из летчиков, как утверждалось, находились в воздухе в общей сложности десять часов 15-го числа, и их фактическое летное мастерство не оставляло желать лучшего. Адмирал Ганза высоко оценил мастерство фрегаттенлейтнанта Эмануэля Лерха (Emanuel Lerch) и его наблюдателя Адальберта Ленти (Adalbert Lenti,), которые при сильном ветре снизились на К. 195 на высоту всего пять метров, чтобы сбросить контейнер с посланием на носовую палубу "Санкт-Георга", когда крейсер на полной скорости шел к Хорти. Это был все еще примитивный способ передачи сообщений, но Ганза заметил, что альтернативный способ передачи сигналов, использование Варталампена - портативного фонаря на батарейках-для передачи сигналов Морзе, работал лишь относительно хорошо. Самолеты, оснащенные беспроводными передатчиками, тоже были далеко не безобидными. Хейслер, например, критиковал работу авиаторов по радио. Сигналы, хотя и громкие и четкие, можно было понять лишь частично, и он рекомендовал летчикам больше практиковаться в формировании настоящих букв, то есть в передаче сообщений азбукой Морзе (22). Процесс взятия "Новары" на буксир также вряд ли был безболезненным, по-видимому, он занял, по мнению некоторых, чрезмерное количество времени и привел к повреждению "Сайды" носом "Новары" (23). Щедрость похвал, воздаваемых Хорти, и его быстрое восхождение к власти в следующем году, несомненно, породили новые негодования. После войны Георг Пани (Georg Pany), который в мае 1917 года был штурманом на "Новаре", резко критиковал поведение Хорти и принижал его заслуги. Отчасти это могло быть вызвано личной неприязнью, возможно, под влиянием противоречивой послевоенной политической карьеры Хорти. Выступления Пани, по-видимому, не нашли большой поддержки среди бывших офицеров.
Возвращение союзников в Бриндизи было менее счастливым, чем возвращение австрийцев в Каттаро, но оно было гораздо более насыщенным. После того как адмирал Эктон отдалился от австрийцев, он приказал "Бристолю", "Марсале" и "Раккии" выстроиться по правому борту строем фронта. Это поставило “Дартмут” в крайнее левое положение. Отряд взял курс на юго-юго-запад, направляясь к входу в гавань Бриндизи со скоростью двадцать узлов, увеличившись до двадцати пяти узлов между 12.25 и 12.45. Впереди в качестве эскорта шли пять итальянских эсминцев - "Инсидиозо", "Индомито", "Импавидо", "Мосто" и "Ачерби". Примерно в 13.00 к Эктону присоединились французские эсминцы "Фолкс" и "Каск". Оба вместе с третьим эсминцем, "Коменданом Лукасом", находились на Корфу и должны были отплыть на учения в 08.30 утра. Однако вице-амирал Гоше, французский главнокомандующий и титульный главнокомандующий союзниками в Средиземном море, узнал из перехваченных радиосообщений, что австрийский рейд продолжается, и приказал эсминцам в 06.30 быть готовыми к отплытию. Они преодолели боны и заграждения, защищавшие французскую якорную стоянку к северу от Корфу в 08.00, но были вынуждены двигаться двумя группами, потому что у “Комендана Лукаса” был неисправен вентилятор котла и он не мог двигаться быстрее двадцати четырех узлов, в то время как "Фолкс" и "Каск" могли развивать двадцать семь. Более быстрая пара взяла курс на мыс Лингетта, а затем повернула к устью канала Меледа. В 11.30 они заметили дым на северо-западе. Это была группа "Мирабелло" с "Аквилой" на буксире, готовившаяся вернуться в Бриндизи. В то же время два французских эсминца перехватили радиограмму Актона с "Дартмута", призывавшую все корабли присоединиться к нему. "Фолкс" и "Каск" изменили курс. “Комендану Лукасу”, находившемуся далеко позади, было приказано присоединиться к любым военным кораблям союзников, которые он мог встретить, и в конечном итоге почти мгновенно произошло объединение с группой “Мирабелло”. "Каск" и "Фолкс" были 800-тонными эсминцами класса "Буклиер" и частью французскогй флотилии эсминцев в Бриндизи. После того, как они присоединились к нему, Эктон приказал им занять позицию по левому борту "Дартмута" в качестве противолодочной защиты на его открытой стороне (25). К сожалению, обратный путь адмирала Актона в Бриндизи привел его прямо к позиции, где ждала немецкая подводная лодка UC.25. Капитан-лейтенант Иоганн Фельдкирхнер (Johannes Feldkirchner), командир UC.25, получил приказ поставить мины у Бриндизи до рассвета 15-го числа, а затем занять выжидательную позицию, используя свою рацию, если представится такая возможность. Как и двум австрийским подводным лодкам, задействованным в операции, Фельдкирхнеру было приказано слушать в определенное время возможный сигнал отзыва. UC.25 относилась к UC.II типу 400-тонных минных заградителей прибрежного действия. На эти небольшие лодки обычно устанавливали 8,8-сантиметровую пушку для надводного боя и имели два носовых и один кормовой торпедный аппарат, несущий в общей сложности семь торпед. Их основной потенциал заключался в восемнадцати минах, установленных в шести шахтных желобах. Их обычным экипажем были трое офицеров и двадцать три матроса. Одна из главных причин развития UC.II класса, с его большим водоизмещением, был требование способности достичь Средиземного моря. Их предшественники, лодки UC.I типа, должны были отправлены по железной дороге в секциях и вновь собраны в Поле. Развитие UC.II типа также продемонстрировало, что германский флот видит большие возможности для ведения подводной войны в Средиземном море. Фельдкирхнер командовал UC.25 с тех пор, как она впервые вступила в строй в июне 1916 года, действуя на Балтике в составе Курляндской подводной флотилии. В марте 1917 года подводная лодка получила приказ выйти в Средиземное море, пройдя через Гибралтарский пролив 6 апреля и сопровождая три небольших парусных судна (два французских и одно американское) у берегов Испании и Алжира. Минирование у Бриндизи было первой операцией с австрийской базы (26). Фельдкирхнер покинул Каттаро днем 14-го и ночью подошел к Бриндизи, пройдя под минным заграждением, ранее выставленным немцами и австрийцами. Примерно в 04.10 он поставил свои восемнадцать мин через безопасный фарватер. Затем он двинулся на северо-северо-восток и через два часа начал ожидать в засаде. Утром он заметил несколько кораблей, в частности "Марсалу", но не смог занять выгодную позицию для атаки. Затем он двинулся немного на север по дороге из Каттаро в Бриндизи и после полудня заметил на горизонте многочисленные столбы дыма. Это была дартмутская группа, возвращавшаяся в Бриндизи (27). Англичане и итальянцы прекрасно понимали, что противник может попытаться использовать против них подводные лодки по возвращении в Бриндизи. Командир “Ливерпуля” кэптен Вивиан (Vivian), старший офицер британского военно-морского флота в Бриндизи, впоследствии писал: "Из полученных донесений и услышанных радиопередач Телефункеном следовало ожидать, что вражеские подводные лодки попытаются атаковать корабли на обратном пути" (28). Приказ Эктона крейсерам и разведчикам выстроиться в ряд был логичной реакцией на подводную опасность, поскольку теоретически это уменьшило бы возможности командира подводной лодки произвести успешный торпедный выстрел, хотя, естественно, корабли флангах подвергались наибольшему риску. Этих мер оказалось недостаточно. Корабли группы Эктона начали сообщать о появлении подводных лодок, некоторые из которых, возможно, были ошибочными. В 12.58 "Бристоль" поднял флаг-сигнал опасности подводной лодки, хотя это, возможно, было ложной тревогой. В 13.20 эсминец "Ачерби" на левом носу Дартмута заметил подозрительный след торпеды по правому борту. И "Бристоль", и "Раккия" заметили его с противоположной стороны, и строй свернул влево, в то время как эсминцы "Ачерби" и "Каск" атаковали предполагаемую позицию подводной лодки. Это не возымело никакого эффекта. Примерно через пять минут была замечена еще одна подводная лодка, и в 13.35 торпеда, которая, по мнению Эддисона, была выпущена с расстояния около 600 ярдов, ударила “Дартмут” по левому борт, немного впереди носового мостика и рядом с боевой рубкой. Взрыв сделал большую пробоину примерно тридцать на десять футов. Броневая палуба была сорвана с борта и сильно разбита, что привело к большим структурным повреждениям. Англичане думали, что вторая торпеда, которая прошла за кормой, также была выстрелена по их кораблю. Возможно, это было не так. Торпеда, о которой идет речь, по-видимому, была замечена с эсминца “Каске” и выпущена с подводной лодки при установке движения на глубине тридцати футов (29). Фельдкирхнеру удалось проскользнуть между эскортирующими эсминцами, и, проверив свое положение, произвести выстрел с дистанции 500 метров. Подводная лодка, по-видимому, вышла на поверхность после того, как выпустила торпеду и на несколько мгновений показала своё положение. Эсминцы “Фолкс” и “Индомито” последовали за тем, что они восприняли как след подводной лодки, и начали бросать глубинные бомбы. Глубинные бомбы, возможно, не повредили подводную лодку, но они служили для удержания UC.25 внизу и, по-видимому, препятствовали дальнейшим атакам подводной лодки. Фельдкирхнер подсчитал взрыв двенадцати глубинных бомб и пришел к выводу, что эскорта слишком много, чтобы возобновить атаку. Поэтому он начал свое возвращение в Каттаро и прибыл на следующее утро в 0830 (30). Командир "Бристоля" кэптен Г. Тодд (G. Todd) принял командование оставшимися кораблями, "Марсалой" и "Раккией", и проследовал обратно в Бриндизи. Он начал зигзагообразное движение вскоре после атаки и в 14.30 приказал трем кораблям выстроиться в линию перед входом в гавань около 15.00, постепенно снижая скорость. Они еще не были свободны от опасности и фактически были достаточно близко, чтобы засвидетельствовать гибель французского эсминца "Бутефеу"после подрыва на одной из мин UC.25 у входа в гавань примерно в 15.20. Тем не менее, три корабля благополучно прошли через внешние и внутренние боновые заграждения и закрепились на своих якорных бочках в 15.55 (31). Кэптен Эддисон, после того как торпеда попала в “Дартмут”, приказал закрыть водонепроницаемые двери и спустить шлюпки корабля. Остальные эсминцы приблизились к "Дартмуту", турбины которого остановились. Эддисон приказал быстро осмотреть повреждения, а затем попытался идти вперед - попытка, которая, казалось, ухудшила положение крейсера. Затем он попытался двигаться кормой вперёд, но также обнаружил, что это невозможно. Корабль показался Эддисону “совершенно неуправляемым”, и поступающая в корпус вода, казалось, набирала силу. Поэтому он решил благополучно перевести свою команду в шлюпки, пока не стало слишком поздно, и около 14.30 отдал приказ покинуть корабль. Эктон приказал некоторым эсминцам приблизиться к крейсеру и спустить шлюпки, в то время как другие эсминцы образовали защитный патруль. Однако команда корабля, по-видимому, сошла в свои шлюпки и была взята на борт французских и итальянских эсминцев. Когда число людей на борту упало до семи или восьми, Эктон и его команда покинули корабль, а за ними и Аддисон. Их доставили на эсминец "Инсидиозо", где Актон поднял свой флаг. Поначалу казалось, что “Дартмут” потерян, но со временем его состояние, казалось, не ухудшалось. Вероятно, это произошло потому, что инженер-коммандер Фрэнк Р. Гудвин (Frank R. Goodwin) и комендор Ричард Ф. Холл (Richard F. Hal) перед тем, как покинуть корабль, затопили кормовой шестидюймовый орудийный погреб (32). Они надеялись, что это уменьшит крен и дифферент на нос крейсера и помешает ему погружаться носом. Маневр удался лучше, чем надеялся Эддисон, вероятно, потому, что отсек был хорошо расположен на центральной линии. Примерно через полчаса Эддисон был достаточно воодушевлен, чтобы вернуться на корабль вместе с главным старшиной по связям Томом Смитом (Tom Smith). Эддисон, за которым немедленно последовал инженер-коммандер, осмотрел различные отсеки на носу и корме. В конце концов Эддисон решил, что корабль можно спасти, и попросил эсминцы прислать людей и шлюпки. Из-за опасности дальнейшего нападения он попросил прибыть только такое количество офицеров и людей, которое он считал необходимым для выполнения этой работы, что составило около 300 человек из нормального состава примерно 475. Матросы вскарабкались на борт, подняли шлюпки и принялись поднимать пар, ожидая буксира из Бриндизи. Они находились примерно в тридцати милях от гавани. Прибытие буксира заняло бы четыре часа, а тем временем эсминцы образовали защитную завесу. То, что больше никаких подводных атак не было, расценивалось как “приятный сюрприз для нас” (33). Адмирал Эктон, как только стало очевидно, что Дартмут может быть спасен, дал сигнал в Бриндизи о высылке буксиров и дополнительных миноносцев. Ему пришлось отказаться от одного эсминца в завесе, потому что на "Фолксе" теперь не хватало угля. Потеря была уравновешена прибытием “Комендана Лукаса”. В Бриндизи портовые службы очистили сухой док в ожидании приема поврежденных судов, а также подготовили портовые буксиры, чтобы помочь маневрировать кораблями, когда они прибудут. Эктон оставался на месте происшествия на "Инсидиоз" до 18.00, когда он приказал эсминцу взять курс на Бриндизи. Он хотел ускорить прибытие буксиров. Он встретил буксир "Мариттимо" (Marittimo) в пути примерно в 19.00 и повел его обратно в Дартмут, присоединившись к искалеченному кораблю примерно в 1930 году. Кроме "Дартмута", "Аквилу" тащил на буксире "Шиаффино", а "Мирабелло" – “Комендан Ривьере”. Ситуация в Бриндизи также осложнилась в течение утра, так как Капо ди стато маджоре, вице-адмирал Таон ди Ревель, прибыл и взял на себя руководство операциями на берегу. Точная степень вмешательства Ревеля не ясна, и на берегу он мало мог повлиять на развитие событий на море. Тем не менее, он был грозным представителем власти и, конечно же, должен был поднять готовность итальянских флотских частей на базе. Власти в Бриндизи после ухода группы “Марсала” в то утро следили за развитием событий, насколько это было возможно, с помощью радиосообщений, либо непосредственно от Эктона, либо от тех, которые им удалось перехватить между кораблями. Было также приготовлено больше подкреплений, готовых отплыть, если Эктон вызовет их. В 11.15 Ревель сообщил Эктону, что броненосные крейсера Пизанской дивизии "Пиза" и "Сан-Марко" подняли пар, и спросил, хочет ли Эктон их вмешательства. Два 10 000-тонных броненосных крейсера, каждый из которых был вооружен четырьмя десятидюймовыми орудиями, несомненно, соответствовали бы австрийским подкреплениям, выходящим из Каттаро, но Эктон, отвернувший от австрийцев и взяв курс обратно на Бриндизи, указал, что их вмешательство не было необходимо в сигнале, полученном в 12.50 (35). По мнению капитана Вивиана, старшего британского военно-морского офицера в Бриндизи, вероятно, было просто хорошо, что они не вылазили, потому что к этому времени в Бриндизи не осталось эсминцев, чтобы сопровождать их, и, очевидно, были вражеские подводные лодки вне гавани. Но, реагируя на противоречивые эмоции, Вивиан также думал, о собственных крейсерах: “были бы они в лучшем положении, если бы у них был тяжелый корабль или два, чтобы поддержать их в случае их повреждения” (36). Быстроходный линкор "Наполи" с двумя двенадцатидюймовыми пушками и разведчик "Риботи" передали Эктону, что готовы к отплытию уже в 10.00. Он, по-видимому, не просил их о помощи и не отвечал на сообщение. Итальянцы в тот день использовали лишь малую часть имеющихся у них сил, хотя польза от использования больших и тяжелых кораблей всегда должна была быть сопоставлена с опасностью присутствия подводных лодок в этих относительно узких водах. Еще до того, как "Дартмут" был торпедирован, группа из двух итальянских FBA была послана проверить, как продвигаются группы, буксирующие "Аквилу" и "Мирабелло".
Итальянцы также стремились обезопасить подступы к Бриндизи. XI эскадрилье торпедных катеров было приказано идти навстречу основным частям, в то время как одна секция XIII эскадрильи МAS-катеров была собрана возле заграждений, а другая секция с оставшимися МAS-катерами патрулировала подходы. Известие о торпедировании “Дартмута” также заставило итальянцев установить почти непрерывный патруль самолетов над пораженным кораблем. Воздушное прикрытие, осуществляемое последовательными полётами секциями по два самолета каждая, поддерживалось примерно с 14.00 до захода солнца. Итальянцы также развернули небольшую флотилию различных мелких судов для оказания помощи возвращающимся группам. Миноносец открытого моря "Каллиопа" (Calliope) получил приказ оказать помощь “Комендану Ривьере”, а капитан ди фрегата Гуида (Guida), командир флотилии на миноносце открытого моря "Эйроне" (Airone), возглавил торпедные катера "Пегасо" (Pegaso) и "Паллада" (Pallade) вместе с "ведеттами" (vedettes - вооруженными рыбацкими судами, близкие по типу к дрифтерам) "Каподольо" (Capodoglio) и "Джи-5” (G.5). Другой торпедный катер открытого моря, "Ардея" (Ardea), охранял пролив близ Бриндизи. Гвида встретил группу “Аквилы” первым и отделил “Пегасо” и “Палладу”, чтобы помочь им. Затем он проследовал на "Эйроне" и "Джи-5" к “Дартмуту”, где принял на себя командование спасательными операциями. Бурная деятельность не спасла французский эсминец "Бутефеу", так как UC.25 выполняла свою работу под водой и в темноте. Эсминец первоначально входил в группу "Мирабелло" и вышел с ними накануне, но был вынужден вернуться из-за неисправного рулевого управления. Неисправность была устранена, и корабль стоял во внешней гавани, готовый к отплытию к 10.00. Эсминец стоял на якоре рядом с британским крейсером "Ливерпуль", капитан которого, Вивиан, был поражен бездействием своего корабля. В 09.03 году Эктону был послан сигнал, что "Ливерпуль" готов, но адмирал не просил крейсер отплыть. Вивиан перехватила сигнал от 10.38, сделанный Эктоном, призывающим все корабли немедленно подойти к “Дартмуту”. Вивиан истолковала это так, что "Дартмут", возможно, попал в беду, и попросила у Ревеля разрешения немедленно выйти в море. Ревель отказал. Вивиан, как мог, следил за ходом событий с помощью перехваченных радиосообщений, и когда пришло известие, что "Дартмут" торпедирован он передал сигнал Ревелю, что "Бутефеу" готов оказать помощь, если потребуется. Ревель, по-видимому, действовал быстро и приказал “Бутефеу” присоединиться к дартмутской группе вместе с итальянскими миноносцами "Ардея" и "Паллада". Его целью было усилить эскорт вокруг поврежденного корабля. Вивиан, понимая, что "Ливерпуль" теперь вряд ли понадобится, послал Ревелю второе сообщение с просьбой разрешить ему самому отправиться на “Бутефеу”, чтобы посмотреть, какую помощь можно оказать "Дартмуту". Прежде чем он получил ответ, эсминец отплыл в 14.30. Его капитан, лейтенант де Вайссо Шовен (Chauvin), быстро увеличил скорость более чем двадцать два узла, но в том месте, где безопасный канал поворачивал на север, "Бутефеу", проходя мимо двух итальянских тральщиков за работой, слегка повернул вправо. Затем Шовен повернул назад, на тот же курс, что и два итальянских миноносца, которые теперь находились примерно в 2000 метрах впереди. Он намеревался возглавить их, но как только он начал поворот на левый борт, "Бутефеу" взорвался на одной из мин UC.25 по левому борту. Взрыв произошел рядом с машинным отделением (37). Капитан Вивиан описал эту сцену: “Я наблюдал за ним в это время, и взрыв, который был действительно очень сильным, казалось, полностью снес его корму, затем он поднял нос почти вертикально и затонул; после чего произошло еще два взрыва, возможно, котлов, но более вероятно, глубинных бомб” (38). Итальянские торпедные корабли у внешней стенки гавани у выхода из гавани, а также буксиры поспешили к месту происшествия и вместе подобрали семьдесят три выживших, семнадцать из них были ранены. Одиннадцать человек из команды корабля погибли. Потери, учитывая силу взрыва и скорость, с которой затонул корабль, были, по мнению Вивиана, сравнительно невелики. "Бристоль" показался в поле зрения, и Вивиан подал ему сигнал о минной опасности, но так как крейсер не мог оставаться снаружи, он вошла в гавань рядом с обломками "Бутефеу". Хотя итальянские тральщики впоследствии вытралили несколько мин поблизости (39), "Бристолю" посчастливилось не задеть ни одну из них. По словам Эктона, после потери "Бутефеу" было уничтожено в общей сложности двадцать три мины. Поскольку UC.25 заложил только восемнадцать, некоторые из них, должно быть, были результатом более ранних австрийских и немецких заграждений. Оставалась задача благополучно доставить сильно поврежденный "Дартмут" в порт. Корабль смог продолжить движение примерно в 20.30, но только кормой вперед с помощью буксира. Повреждения от торпеды сделали невозможным маневрирование корабля при движении вперед. Крейсер был в состоянии двигаться самостоятельно, но должен был управляться буксиром и даже тогда маневрировать можно было с трудом. Он мог делать семь узлов. Теперь крейсер прикрывал значительный эскорт: три эсминца по правому борту, два эсминца по левому, миноносец открытого моря “Airone” впереди и ведетта “G. 5” и два малых миноносца за кормой. Маленький конвой достиг безопасного места без дальнейших происшествий, чему, несомненно, способствовали хорошая погода и спокойное море. Эктон покинул группу и вернулся в Бриндизи, опередив их на "Инсидиозо". Он прибыл в 22.00 и, учитывая судьбу "Бутефеу", он приказал "Инсидиозо" оставаться снаружи с прожекторами наготове, чтобы вести возвращающиеся корабли по безопасному каналу. Вивиан, не желая оставаться в гавани, отправилась встречать "Дартмут" на моторной лодке, когда крейсер наконец прибыл в 02.45. Корабль был пришвартован к буям во внешней гавани на остаток ночи и в конце-концов, в 06.00, переместился на мелководье рядом с ремонтным судном "Вулкано" (Vulcano) (40). Крейсер находился в ремонте в течение нескольких месяцев, но в конце концов он вернулся в строй и участвовал в бомбардировке Дураццо в октябре 1918 года. Потери на “Дартмуте” могли быть гораздо выше. В конечном счете после возвращения в Бриндизи было обнаружено, что офицер, коммандер Фейн (Fane) и четыре человека пропали без вести, их останки предположительно находились в затопленных отсеках внизу. В результате потери крейсера составили восемь человек убитыми и семь ранеными. У англичан были более сложные расчеты потерь среди экипажей дрифтеров. Промежуточный подсчет, казалось, показал, что один из офицеров и пять моряков других рангов убиты, трое офицеров и десять матросов ранены (трое из них тяжело), четыре офицера и тридцать один моряк пропали без вести и считаются пленными, и четыре офицера и тридцать шесть моряков пропали без вести и считаются мертвыми. Число погибших среди экипажей дрифтеров к счастью оказалось гораздо меньше чем предполагалось. Из семидесяти пяти человек, первоначально числившихся пропавшими без вести, семьдесят два были пленными у австрийцев (41). На "Бристоле" жертв не было. Французы, как уже упоминалось, потеряли в битве одиннадцать убитых и семнадцать раненых. Итальянцы понесли самые большие потери: семь убитых на "Аквиле", одиннадцать убитых и двенадцать раненых на "Бореа" и пять убитых и девять раненых в конвое, атакованном "Чепелем" и "Балатоном". Напротив, все потери австрийцев были на трех крейсерах; два эсминца остались невредимы. Общие потери австрийцев составили шестнадцать убитых и пятьдесят четыре раненых. Семьдесят два пленных, взятых австрийцами с дрифтеров, естественно, рассматривались как потенциальный источник разведданных и были должным образом допрошены австрийскими офицерами. Они обнаружили, что они в основном шотландцы и, хотя не упрямые, очень сдержанные. Более того, австрийцы считали, что их кругозор ограничен, и это также относилось к шкиперам, которые были простыми бывшими рыбаками. Исключение составлял бывший моряк Королевского флота, который отвечал на вопросы строго по-военному и с большим умом, чем остальные. Австрийцы также заметили, что англичане среди пленных были более разговорчивы, чем шотландцы. Несмотря на резерв и предполагаемые ограниченные горизонты, австрийцы смогли собрать достаточно хорошую картину того, как работали дрифтеры, их организации, статуса их экипажей как членов Королевского военно-морского резервного траулерного отделения флота, методов патрулирования и многих других деталей. Они с интересом приняли к сведению заявление шкипера о том, что пролив Отранто может быть заблокирован пятьюдесятью дрифтерами, но что в целом экипажи скептически относились к их работе и жаловались на слабость французских и итальянских патрулей из эсминцев, которые должны были обеспечить защиту, но так и не были замечены. Патрули моторных катеров тоже видели редко, да и то только днем. Среди австрийцев ходила забавная история о том, что один особенно молчаливый заключенный с трубкой, крепко зажатой во рту, в конце концов заговорил, когда его допрашивавшему пришла в голову блестящая мысль унизить итальянцев. Этого было достаточно, чтобы выпустить поток слов, в целом согласных. После битвы в Каттаро и Бриндизи наблюдался заметный контраст в настроении. Австрийцы верили и действовали так, как будто они одержали великую победу, тогда как на самом деле они нанесли удар по относительно незначительной цели – дрифтерам, и им повезло остаться практически невредимыми. В Адриатике до этого момента география и превосходящие силы союзников, выставленные против австрийцев, сделали их неспособными многое сделать против надводных военных кораблей. Но в этот день они, австрийцы, провели крупную операцию и добились успеха, так что их чувства были понятны. Они вступили в бой с военно-морскими силами трех своих врагов и благополучно вернулись, понеся более тяжелые потери. Настроение ликования, смешанного с благодарностью за то, что он так легко отделался, было очевидным. Он был усилен, когда UC.25 вернулся на следующий день после боя с новостями об успехе подводной лодки, усиленный убеждением Фельдкирхнера, что он потопил “Дартмут”. С другой стороны, австрийцы и немцы некоторое время оставались в неведении относительно гибели "Бутефеу". Символом счастливого настроения, возможно, был обед, устроенный Хейслером на “Гельголанде” для Лихтенштейна, на котором присутствовали, среди прочих, артиллерист “Новары” и исполняющий обязанности командира, пока Хорти был еще в госпитале, Фельдкирхнер и несколько офицеров “Гельголанда” плюс жена первого лейтенанта крейсера. Присутствие в Каттаро таких жен, как Магда Хорти, заслуживает комментария, поскольку впоследствии это стало предметом споров. По мере ужесточения блокады союзников и увеличения дефицита в Австрии в 1917 году для многих офицеров, как военных, так и морских, стало обычным делом добиваться разрешения для своих жен и семей посетить Каттаро. Здесь, помимо тепла семейных встреч, семьи могли получать военно-морской паек, который был и дешевле, и обильнее, чем в глубинке Двойной монархии. Система поддавалась злоупотреблениям, и адмирал Ганза, командир крейсера "Отилла", кажется, стал заметным нарушителем. Эта практика и ее злоупотребление были одной из причин недовольства моряков, вызвавших мятеж в Каттаро в феврале 1918 года. Хейслер не одобрял такой практики и не разрешал своей семье приезжать. Помимо плохого примера, он также привел случай с женой младшего офицера на "Новаре", которая вместе со своим маленьким ребенком наблюдала за триумфальным прибытием трех крейсеров после сражения, только чтобы узнать, что ее муж был одним из убитых. Хейслер был суров: “Мне было ужасно жаль ее, но женам действительно не место на передовой” (46). Настроение в Бриндизи было другим, и преобладающим чувством было разочарование. Англичане, итальянцы и французы не чувствовали, что они были побеждены, но было общее впечатление, что долгожданная возможность получения некоторого приза каким-то образом ускользнула. Англичане и итальянцы также были склонны преувеличивать потери противника. Они могли заметить, что один из австрийских крейсеров получил, по их мнению, серьезные повреждения, и адмирал Эктон, основываясь на сообщениях двух разных итальянских авиаторов о том, что крейсер тонет, считал эти сообщения правдой (47). Эддисон писал другу: “Мы много в них стреляли. Я думаю, что один затонул после боя”. Вивиан также оценил сообщение о том, что третий вражеский крейсер затонул, как “достаточно возможное”, хотя и не подтвержденное, поскольку корабль, когда его видели в последний раз, был в огне и глубоко осел в воду, когда его спутники пытались взять его на буксир. Он также считал, что подводная лодка, торпедировавшая "Дартмут", была потоплена глубинными бомбами эсминцев сопровождения. Не было никаких явных попыток возобновить атаку, хотя Дартмут пролежал неподвижно в течение четырех часов в ожидании буксира, а в телеграммах австрийской прессы поначалу не упоминалось о торпедировании британского крейсера. Он ошибался на этот счет, как заметил адмирал Керр несколько дней спустя. Сообщение о торпедировании британского крейсера действительно вскоре появилось в австрийской прессе. Тем не менее Керр все еще верил, что подводная лодка потоплена (48). Эти настроения по поводу вражеских крейсеров и подводных лодок оказались выдачей желаемого за действительное. Действия, в которых корабли трех очень разных флотов действовали вместе, выявили ряд проблем в сотрудничестве, что не должно удивлять. Подобные проблемы преследуют большинство альянсов, и отношения между ними, особенно между французами и итальянцами, могут быть весьма щекотливыми. Тем не менее, видимость должна была сохраняться. Эктон был щедр на похвалы, уверяя Таона ди Ревеля, что “все проявили величайший энтузиазм во время сражения” и что “все блестяще выполняли свои обязанности, командуя кораблями, отрядами и людьми как союзными, так и итальянскими”. Он особо выделил поведение Эддисона, “который на протяжении всего действия проявлял величайшее хладнокровие в трудных обстоятельствах”, и команду “Дартмута”, которая выполняла все приказы “самым простым и легким способом". Обстоятельства, при которых итальянский адмирал командовал действиями на британском военном корабле, были необычными, и Эктон закончил свой доклад с оттенком восторженной гиперболы: “Я должен также добавить, что на "Дартмуте" я чувствовал себя так хорошо, что руководить операциями с него было для меня так же легко, как если бы я находился на итальянском корабле. Так что я могу честно сказать, что ни в одном случае флаги союзников не работали вместе в полном соответствии с мыслью и чувством долга, как 15 мая 1917 года” (49). Итальянские аплодисменты продолжались в телеграмме адмирала Корси, морского министра, первому морскому лорду в Лондоне. Корси выразил свое “самое горячее восхищение тем, как “Дартмут”, сражаясь против превосходящих сил, благородно поддерживал традиции британского флота.” Ревель прислал свои “сердечные поздравления за блестящие действия “Дартмута”, который, хотя и был торпедирован, смог благополучно вернуться в порт.” Адмирал Джеллико признал - эти телеграммы были написаны в подобающем благодарственном тоне вместе с приказом передать их капитану, офицерам и экипажу Дартмута “вместе с выражением высокой оценки их светлостью того, как сражался корабль” (50).
Настоящие настроения англичан и французов, выходящие за рамки цветочных обменов, считавшихся необходимыми для поддержания сплоченности союза, были несколько иными. Французы, потерявшие эсминец, были предсказуемо критичны. Капитан де фрегат Ле Сорт, командовавший 6-й эскадрильей эсминцев в Бриндизи, служил на “Комендане Ривьере” в патруле, возглавляемом "Мирабелло". Британский офицер связи с французскими войсками сообщил после разговора с Ле Сортом, что он вместе с другими французскими офицерами убежден, что итальянцы заранее разведали об австрийском рейде, и именно поэтому патруль Мирабелло был выведен в море, но патруль в том виде, в каком он был выполнен, был “бесполезен, как доказывают результаты.” Французы также очень критично относились к администрации и организации портовых служб в Бриндизи и особенно ссылались на то, что 15 мая были отправлены военные корабли “дриблинг-уэй”. В основе вопроса, вероятно, лежало то, что французы “сильно возражали против того, чтобы быть под итальянцами” в Бриндизи, потому что, по их мнению, “итальянцы не хотят воевать, и поэтому они лишены стремления к борьбе, когда это было возможно” (52). Замечания Ле Сорта также выявили различия в сигналах между французскими и итальянскими кораблями и, возможно, непреднамеренно, французские неудачи. Группа "Мирабелло" находилась на дальнем восточном конце патрулирования вблизи Каттаро, когда в 04.00 "Мирабелло" повернул на юг и увеличил скорость до двадцати пяти узлов, вместо того чтобы направиться к Бриндизи, как ожидали французы. Впоследствии Ле Сорт обнаружил, что радиограмма была отправлена ему, но так и не была получена, потому что его радист был новым человеком, по-видимому, дежурившим в первый раз. То, что неопытный человек оказался на таком важном посту в патруле, который прошел близко к вражескому побережью, говорит о недостатках в службах эсминца. Сигнализация не улучшилась, так как позже “Мирабелло” подал сигнал “Комендану Ривьере” семафором “по итальянскому методу”, но Ле Сорт не мог его понять и неоднократно требовал его повторения. Единственное, что он мог понять, так это то, что что-то случилось и что "Дартмут" и "Бристоль" покинули Бриндизи. Поэтому, когда он увидел вдали три четырехтрубных крейсера, он предположил, что это британские легкие крейсера, и испытал грубый шок, когда они оказались австрийскими и открыли огонь на расстоянии около 9000 ярдов. Австрийский огонь в этом случае был неэффективен, и "Мирабелло" маневрировал, чтобы держаться вне зоны досягаемости, а затем попытался держать противника в поле зрения, что оказалось непросто. Французские эсминцы последовали за "Мирабелло". У англичан тоже были проблемы с итальянскими сигналами. Они обнаружили, что почти ни один корабль не использовал карту условных квадратов достаточно эффективно, и многие сигналы поступали без указания какой-либо позиции. Опять же, “Мирабелло” был одним из виновников. В сигналах "Ливерпуля" говорилось, что “Мирабелло” несколько раз неверно указывала как свою собственную позицию, так и позицию противника. Пытаясь проследить за происходящим с помощью радиоперехватов в Бриндизи, капитан Вивиан жаловался: “…”Мирабелло” либо неправильно пронумеровал свою квадратную карту, либо его сигналы были очень плохо закодированы, поскольку он полностью обманула всех, включая ”Этну", относительно своего местоположения" (54). Передачи сигналов с помощью карты квадратов короче и, следовательно, быстрее, чем определение местоположения по широте и долготе. Австрийцы использовали подобную систему. К сожалению, некоторые корабли, такие как "Марсала", настаивали на том, чтобы указывать свои координаты по широте и долготе, тем самым значительно удлиняя свои сигналы. Затем были корабли, подобные "Аквиле", который сообщил, что полностью выведен из строя и нуждается в буксировке, но не смог определить своё местоположение ни по квадрату, ни по широте и долготе. Это не могло бы представлять проблемы для адмирала Эктона на "Дартмуте", который знал ее положение и некоторое время находился в визуальном контакте, но это создало бы большие трудности для властей в Бриндизи, которые этого не знали. Если бы, например, "Ливерпуль" был послан за ней, капитан Вивиан не знал бы, где ее найти (55). Трудности усугублялись тем фактом, что итальянские корабли использовали между собой итальянские позывные, а британцы не были снабжены этим кодом. Вивиан неоднократно пытался получить эту информацию, и итальянские власти обычно отвечали, что он пытается узнать их секретные позывные. Вивиан возразил, что его не интересуют их секретные позывные и что, если они не хотят, чтобы англичане читали сигнал, они должны использовать свой собственный шифр, которого у англичан нет. С другой стороны, утверждала Вивиан, если они используют код, предоставленный британцам, они должны использовать позывные, предоставленные британцам. Был один случай, когда итальянцы действительно дали англичанам свои позывные, но знаки были быстро изменены. Это привело к ситуации, когда, чтобы привести пример, используемый англичанами, они перехватили сигнал “UX to FU: Корабли в проливе Отранто”, не имея ни малейшего представления о том, кто такие UX и FU. Некоторые из этих проблем могли бы быть смягчены присутствием адмирала Эктона и его штаба на “Дартмуте”, но для кораблей, не находившихся в визуальном контакте с адмиралом, было очень трудно следить за действиями и предвидеть меры, которые они сами могли бы принять. Было также то, что ливерпульские сигналы офицеры назвали “значительной путаницей”, вызванной различиями в правописании на трех языках, добавленными к ошибкам в кодировании. Тем не менее, он пришел к выводу, что, учитывая большое количество сигналов, общая работа беспроводной сигнализации “была хорошей” (56). Эти вопросы наводят на мысль, что трудности, связанные с совместной работой судов более чем одной национальности, возможно, были недооценены, но они, вероятно, не были непреодолимыми и могли быть смягчены в будущем при условии доброй воли и духа сотрудничества с обеих сторон. Был еще один, возможно, незначительный, источник путаницы, который продолжает досаждать историкам и сегодня. Это был вопрос времени. Дартмут и Ливерпуль следовали приказам мальтийской радиосвязи и использовали центральноевропейское время [GMT +1] в качестве “времени отправления” сообщений. Итальянские корабли и по неясным причинам "Бристоль" использовали итальянское местное время, и это приводило к вариациям, которые командирам приходилось согласовывать при подготовке своих окончательных отчетов. Сотрудничество между авиацией и кораблями союзников, по-видимому, не было столь обширным и эффективным, как это было с австрийской стороны. Итальянские FBA обеспечили неоценимое прикрытие после того, как "Дартмут" был торпедирован и неподвижно стоял в ожидании буксира. Тем не менее, капитан “Бристоля” Тодд в дополнительном отчете о сражении заметил: "Предполагается, что эта операция представляет собой случай, когда сотрудничество наших собственных самолетов имело бы наибольшую ценность как для предупреждения нас о близком приближении вражеских кораблей, так и для обнаружения на больших расстояниях". Еще до конца следующего месяца в Отранто начала функционировать авиабаза Королевских военно-морских сил. Сопротивление дрифтеров поразило воображение многих в Королевском флоте. Зрелище отважных маленьких деревянных кораблей, вооруженных “попганами”, противостоящих современному крейсеру с 10-см пушками, имело все аспекты храбреца-неудачника, сражающегося против превосходящих сил, что, естественно, привлекало англичан. В своем промежуточном отчете об этом действии контр-адмирал Керр быстро заключил: “Из дошедших до нас отчетов следует, что большинствокоманд дрифтеров вели себя с исключительной храбростью и фактически сражались с крейсерами из своего одного маленького орудия, и я буду иметь удовольствие передать некоторые имена для особой похвалы” (59). В частном письме к Джеллико Керр упомянул имя шкипера Джозефа Уотта с "Гоуэн Ли" и выразил надежду, что Уотт и раненый из орудийной команды траулера будут награждены крестом Виктории (60). Флаг-офицер Керра, коммандер, Мюррей Пайпон (Murray Pipon), был в равной степени полон энтузиазма. Пайпон нашел “невозможным” выразить свое “восхищение этими очень доблестными парнями, почти всеми необразованными” рыбаками “и "управляемыми необразованными людьми", сражающимися здесь, должно быть, на довольно далёкой иностранной войне, где они на рассвете были застигнуты врасплох на своих маленьких деревянных кораблях с одной 6-фунтовой пушкой на каждом и шестью узлами скорости, быстрыми хорошо обстрелянными вражескими судами” (61). Керр должным образом предназначил шкипера Джозефа Уотта и его палубного помощника Фредерика Х. Ламба для награждения Крестом Виктории. Уатта представляли за то, что он ответил на австрийское требование сдаться, вызвав трижды " ура " у своей команды, атаковавшей и обстрелявшей корабль неприятеля, а потом спасти свой корабль, когда все средства нападения были уничтожены. Лэмба представляли за то, что он продолжал стрелять из своего орудия на протяжении всего действия под горячим огнем после того, как его нога была раздроблена взрывом коробки с боеприпасами. Керр прислал длинный список других рекомендаций, вызвавших неудовольствие Адмиралтейства из-за своей щедрости. Когда были добавлены рекомендации для награждения отличившихся моряков “Дартмута” и “Бристоля”, общее количество представлений составило: пять крестов Виктории, четыре ордена за выдающиеся заслуги, девять крестов за выдающиеся заслуги, сорок пять медалей за выдающиеся заслуги и пятьдесят девять медалей за выдающиеся заслуги. Первый лорд рекомендовал, чтобы представления Керра были отнесены к “шкале” почестей и упоминаний, то есть общее число будет одобрено, и Керру будет поручено выбрать имена в порядке заслуг в рамках этой шкалы. Рекомендации же самого Керра выходили “далеко за рамки” любого масштаба, который Адмиралтейство до сих пор одобряло (62). Коммодор Аллан Эверетт, военно-морской секретарь первого лорда, согласился и не думал, что две рекомендации для Креста Виктории соответствуют стандарту, требуемому для этой награды. Он также рекомендовал шкалу для дрифтеров из шести наград и шести упоминаний в депешах для офицеров и четырнадцати наград и четырнадцати упоминаний для мужчин. Это составило бы в общей сложности сорок наград или примерно 6 процентов от числа задействованных, пропорция, которую он считал “либеральной для разгрома".” Второй морской лорд, который отвечал за вопросы, связанные с личным составом, согласился с масштабом, но подумал, что при рассмотрении условий - крейсер атакует дрифтер - и шкипер Уотт, и палубный матрос Лэмб заслуживают Креста Виктории.В конце концов адмирал Джеллико, первый морской лорд, предложил Крест Виктории для Уотта и медаль за выдающуюся храбрость для Лэмба, и после того, как первый лорд сэр Эдвард Карсон и король одобрили, оба мужчины получили свои награды (64).
Действия в проливе Отранто у британской стороны выявили своих героев. Награды “Дартмута” и “Бристоля” вызвали меньше споров. Эддисон был произведен в кавалеры ордена Святого Михаила и Святого Георгия, а капитан Тодд с "Бристоля" и инженер-коммандер Ф. Р. Гудвин с "Дартмута" - в кавалеры ордена "За выдающиеся заслуги". Кроме того, Адмиралтейство установило шкалу из восьми медалей и восьми упоминаний для младших (petty) офицеров и матросов, имена которых должны быть представлены в порядке заслуг (65). Весь вопрос о наградах, по-видимому, является предметом, который вызвал большое негодование. Это было особенно верно в отношении адмиралтейской практики “награждения по шкале”, то есть установления максимального количества в пропорции к тем, кто участвовал, а затем приказа представлять имена в порядке заслуг. Офицеры, участвовавшие в таких кампаниях, как Дарданеллы или Ютландская битва, склонны были рассматривать этот подход как крайне несправедливым, не принимая во внимание местные условия и приводя к тому, что многие достойные люди оставались непризнанными, а иногда и менее достойные люди получали вознаграждение (66). Даже присуждение Креста Виктории шкиперу Уотту не было свободно от этого подозрения, по крайней мере, в некоторой ошибке. В Указе о награждении Уотта присутствовал текст: Когда австрийский крейсер окликнул его на расстоянии около 100 ярдов и приказал остановиться и бросить свой дрифтер "Гоуэн Леа", шкипер Уотт приказал идти полным ходом вперед и призвал свою команду провозгласить трижды "ура" и "бой до конца". Крейсер был тогда занят, но после того, как один снаряд был выпущен, выстрел противника вывел из строя казенник орудия дрифтера. Экипаж орудия, однако, держался за орудие, стараясь заставить его работать, находясь все время под сильным огнем. После того как крейсер прошел дальше, шкипер Уотт подвёл "Гоуэн Леа" к сильно поврежденному дрифтеру “Флоанди” и помог убрать убитых и раненых. Спустя много лет после войны шкипер “дрифтера” Британской короны и начальник дивизиона " С " дрифтеров Эндрю Лайалл написал популярному военно-морскому писателю Дэвиду Мастерсу о том, как последний в одной из своих книг рассказывал о том, как “Гоуэн Леа” оказывал помощь “Флоанди”. Мастерс основывал свой рассказ на Лондонской газете. Лайалл считал, что Мастерс должен “в интересах точности” быть “полностью информирован обо всех обстоятельствах". ”Бритиш Кроун” был в дивизии “С”, самой восточной дивизии дрифтеров, и Лайалл, не желая умалять героизм Уотта, бросившего вызов австрийцам, указал, что “Гоуэн Леа” в самой западной дивизии был далеко от “Фландри”, и именно ”Бритиш Кроун” пошел на помощь искалеченному “Фландри”. Лайалл утверждал, что в первый раз Уотт увидел "Фландри" примерно пятнадцать часов спустя, когда ”Бритиш Кроун” отбуксировал повреждённый дрифтер в Бриндизи. Основная часть статьи касалась его поведения перед лицом австрийских крейсеров, и по этому поводу не было никаких споров. Ошибка в донесении, возможно, возникла в Приложении V “Рекомендации, направленные Адмиралтейству относительно действий некоторых дрифтеров” к докладу коммодора Хениджа, коммодора патрулей, адмиралу Керру (69). ”Бритиш Кроун” (но не Лайалл) упоминалась здесь как "сражавшийся", а экипаж оставался на своих постах и впоследствии помогал подбирать выживших. Имя Лайалла не фигурирует среди тех, что упоминаются в "Лондон газетт". Действительно, можно было бы задаться вопросом, как дрифтер из самой западной дивизии дрифтеров оказался рядом с дрифтером из самой восточной дивизии, примерно в тридцати милях и в направлении, удаленном от его базы. В то время никто и не думал сомневаться в этом. Тем не менее, беспорядочное действие ночью, когда дрифтеры разбегаются вслед/после нападение не поддается четким объяснениям. Однако о храбрости Уотта не могло быть и речи, а Уотт, судя по всему, был очень застенчивым и скрытным человеком, который не рассказывал о своих военных подвигах (70). Связь между “Гоуэн Леа” и “Флоанди” закрепилась даже в недавних отчетах (71). Другой человек, награжденный медалью "За выдающуюся доблесть" за заслуги 15 мая 1917 года, на самом деле не оказывал этих услуг по этому случаю и, по-видимому, даже не присутствовал. Механик Вальтер Уатт, RNR, был процитирован (известие о награждении, опубликованное в официальном периодическом издании, типа «Лондонская газета») за то, что прыгнул за борт и попытался сбежать, когда его доставили на австрийский крейсер. Он был пойман, но, когда шлюпка была уже рядом с крейсером, он прыгнул за борт во второй раз и убежал. Через полтора часа его подобрал дрифтер. Это волнующая история, и она действительно произошла, но она относится к потоплению дрифтера “Аструм Спей” (Astrum Spei) в мае 1916 года. Уатт, в то время триммер, был вознагражден повышением в звании до механика. Впоследствии, в ноябре 1917 года, Адмиралтейство обнаружило, что, хотя имя Уолтера Уотта не было включено в первоначальный список рекомендаций Керра, оно было добавлено к пересмотренному (и сокращенному) списку рекомендаций, представленных адмиралом в соответствии с адмиралтейской “шкалой”. Керр, вернувшись в Лондон, объяснил, что считает первую награду недостаточной и сообщил Уотту, что попытается получить для него медаль, и он оправдал это, заявив, что поступок Уотта подал пример людям в дрифтерах и привел к совершенно новому духу среди них. Керр также утверждал, что его собственный капитан поднял этот вопрос в Адмиралтействе с некоторыми морскими лордами и что Керр упомянул Уотта в полуофициальном письме к Джеллико. Коммодор Эверетт, морской секретарь, был особенно раздосадован, так как считал себя “более или менее ответственным” перед первым лордом за то, что представленные ему рекомендации были в порядке. Он чувствовал, что “был совершен какой-то обман” и что в данном случае нет никаких оснований для того, чтобы имя “было официально протащено контрабандой в список, который, очевидно, был предназначен только для обозначения конкретного случая” (73). Эверетт был настолько разгневан тем, что ему показалось “острой практикой”, что он рекомендовал и Джеллико первоначально одобрил письмо Адмиралтейства с упреком Керру, которое было должным образом составлено, но позже и при обстоятельствах, неясных в документе, помечено как “отменено". Керр избежал официального упрека, но, очевидно, не приобрел друзей в Адмиралтействе. Механик Уотт сохранил свою медаль, которая, в конце концов, была хорошо заработана и, вероятно, никогда ничего не знал о незначительной буре, окружавшей обстоятельства ее награждения. Инцидент, хотя и небольшой сам по себе, является примером ловушек, которые сопровождали награждение почестями, медалями и упоминаниями.
Существовала и потенциально темная сторона вопроса о дрифтерах в проливе Отранто, и уж точно не та, которую Адмиралтейство было бы счастливо предать гласности. В своем сопроводительном письме с рекомендациями что касается наград, адмирал Керр, возможно, был щедр в своих рекомендациях и похвалах тем дрифтерам, которые сражались, но были и другие, которые выскользнули из своих сетей и рассеялись, когда австрийцы атаковали. Эти имена, естественно, не были включены в список Керра. Но как быть с дрифтерами, сдавшимися австрийцам? Керр использовал их действия для обоснования своих рекомендаций по присуждению премий: Команды других дрифтеров, несомненно, покидали свои корабли, когда их призывали к этому австрийцы, и некоторые были взяты в плен. Считается, что это поведение, хотя и позорное, не должно рассматриваться как должное, поскольку воздавать почести людям, которые сражались, будет большим стимулом для будущей храбрости и будет иметь больше эффекта в том, чтобы заставить всех выполнять свой долг, чем предавать суду тех, кто сдался или бежал, ибо эти люди не воспитаны дисциплиной или не готовились для войны. Сэр Эдвард Карсон, первый лорд, однако, не пожелал оставить все как есть и попросил дать ему совет относительно того, следует ли принять какие-либо меры в отношении экипажей дрифтеров, покинувших свои корабли. Адмирал Берни, второй морской лорд, был менее суров:”Если бы эти люди были на действительной службе, я, конечно, предложил бы какие-то действия, но так как это всего лишь экипажи дрифтеров, которые не прошли никакой дисциплинарной подготовки (как все люди в армии) и очевидная бесполезность дрифтера, противопоставляющего себя крейсеру, была бы очевидна. Я думаю, что этот вопрос лучше оставить в покое.” Берни предложил послать Керру письмо, “выражающее сожаление их светлости” о том, что в то время как некоторые из команд дрифтеров проявили большую храбрость, были и другие дрифтеры,экипажи которых “ слишком легко бросили суда и сдались врагу, тем самым не сумев поддержать традиции флота, держась и сражаясь до последнего” (76). Поскольку значительное число заинтересованных лиц могло быть пленными австрийцев, неясно, как это было бы применено. Потенциально неприятный эпизод прошел, и если современники думали о резне бродяг, то они думали о шкипере Уотте и “Гоуэне Леа”, а не о дрифтерах, которые были с готовностью брошены. Этот эпизод поднимает деликатный вопрос о том, какое сопротивление можно было ожидать, когда шансы были самоубийственными, особенно от людей, которые не были в регулярном флоте, и в этом случае адмиралы Керр, Берни и Джеллико показали, что они более гибки и осознают реалии войны, чем гражданский адвокат Карсон. Непосредственным последствием действий в проливе Отранто станет изменение способа использования дрифтеров. Несмотря на цветистые слова адмирала Эктона, это событие, что неудивительно, создало дополнительную нагрузку для британских и американских военных. Французские и итальянские отношения не изменились: они оставались такими же беспокойными, как и прежде. В конечном счете, дополнительные британские и австралийские силы будут развернуты в южной части Адриатики. Последствия этого будут заключаться в том, что австрийцам будет все труднее повторить свой успех 15 мая. Однако фактическое влияние битвы при Отранто на саму подводную войну было спорным. Эти вопросы будут рассмотрены в следующей главе.
Самым непосредственным результатом сражения 15 мая стало решение адмирала Керра вывести дрифтеры ночью. В настоящее время они будут патрулировать только в дневное время, ограничение, которое изменится только тогда, когда британские подкрепления усилят заграждение. С практической точки зрения это означало, что теперь дрифтеры будут ставить свои сети между 5 и 10 часами утра, а затем снова поднимать их в 3 часа дня, чтобы на ночь отправиться в Отранто, Порт-Палермо или на остров Фано. Дрифтеры также были перемещены на юг к менее уязвимой линии вдоль параллели 39° 40'. Эти меры явно снижали их эффективность, но итальянцы не могли обеспечить никакой защиты до июля, да и то лишь через нерегулярные промежутки. Более того, даже тогда ночные патрули оставались южнее параллели мыса Санта-Мария-ди-Леука, что, возможно, делало их менее уязвимыми для австрийских налетов, но и менее эффективными (1). По мнению Керра, “Совершенно очевидно, что до тех пор, пока некоторые британские эсминцы не будут присоединены к заградительному барражу для целей обороны и некоторые подводные лодки типа “Е” для целей нападения, то что заградительная завеса может быть атакована австрийцами таким же образом, как и до сих пор” (2). Он также разочаровался в своих союзниках и не считал их темперамент подходящим для патрульной работы, причем даже их быстроходным крейсерам, как правило, требовалось “некоторое время”, чтобы выйти в море, когда поднималась тревога. Поскольку в Бриндизи быстрые крейсера были у итальянцев, а не у французов, он, очевидно, имел их в виду. Решение Керра было простым. Он писал Адмиралтейству: “Настоящие британские силы под командованием британского адмирала положили бы конец этим рейдам” (3). Действия Керра по отводу ночных патрулей дрифтеров получили полную поддержку Адмиралтейства. Кэпитен Джордж Хоуп, второй начальник оперативного отдела, считал, что итальянцы располагают в Бриндизи достаточными силами легких крейсеров, эсминцев и подводных лодок, чтобы при желании организовать надлежащее патрулирование, а адмирал Генри Ф. Оливер, начальник морского штаба, считал, что “опыт не дает нам права полагаться только на итальянские заверения.” Он хотел, чтобы Керр получил “окончательный приказ вывести дрифтеры ночью, когда он не удовлетворен тем, что приняты адекватные меры для защиты дрифтеров”. Первый морской лорд согласился. Адмирал Джеллико распорядился, чтобы итальянское морское министерство было проинформировано через своего военно-морского атташе в Лондоне, что приказ об отмене ночного патрулирования дрифтеров не будет отозван до тех пор, пока англичане не получат информацию о численности регулярного патрулирования эсминцев для защиты дрифтеров и когда такое патрулирование будет введено (4). Поэтому англичане настаивали на том, чтобы дрифтерам была предоставлена надлежащая защита, но у них не было никаких сомнений в эффективности самого дрифтерного патруля. Во всяком случае, австрийский рейд укрепил эту веру. Керр указал, что австрийцы никогда не совершали набегов на линию фронта до тех пор, пока не потеряли подводную лодку, и поскольку на этот раз они пошли на больший риск и использовали в рейде большие силы, он считал вероятным, что подводные лодки, о которых сообщалось в сетях в мае, действительно были уничтожены, хотя он признал, что “доказательства не были убедительными” (5). На самом деле ни немцы, ни австрийцы не потеряли ни одной подводной лодки во время майского обстрела Отранто. Преувеличенная вера в барраж нашла отклик в Адмиралтействе. Капитан Хоуп признал, что, когда дрифтеры были выведены ночью, чистая линия была “мало полезна”, но что линия дрифтеров была “полезна, если ее должным образом патрулировать” (6). Капитан “Дартмута” Эддисон писал своему другу: "Мы сильно их побили, и, по-моему, один из них после этого затонул" (7). Капитан "Ливерпуля" Вивиан, хотя и не присутствовавший при этом, узнал из донесений, что третий австрийский корабль был сильно подбит и загорелся, когда его в последний раз видели осевшим глубоко в воде. Говорили, что он “окончательно затонул”, и хотя подтверждения этому не было, это было “вполне возможно". Вивиан, как указывалось ранее, сначала полагал, что подводная лодка, торпедировавшая "Дартмут", была потоплена глубинными бомбами эскортирующих эсминцев, потому что не было никакого возобновления атаки, в то время как крейсер оставался остановленным в течение четырех часов, и не было никаких немедленных заявлений австрийских источников о том, что британский крейсер был торпедирован, что, вероятно, имело бы место, если бы подводная лодка выжила.Вивиан ошибалась в этом предположении. К 21 мая адмирал Керр принял к сведению сообщение австрийского радио о торпедировании британского крейсера, хотя Керр по-прежнему считал, что подводная лодка потоплена. Керра укрепило в его убеждении сообщение итальянского гидросамолета о том, что австрийский крейсер затонул во время буксировки в Каттаро (8). Неясно, когда союзники реализовали планы усиления завесы. Несколько обескураживает тот факт, что противник не понес серьезных материальных потерь в ходе боевых действий. К тому времени, когда сделали выводы, вероятно, уже предприняли шаги по исправлению ситуации в проливе (9). Неудовлетворительное окончание битвы вызвало определенный самоанализ. Керр привел четыре причины, по которым эта акция не была более решительной. Первым и, вероятно, самым важным был недостаток скорости британских кораблей по сравнению с австрийскими. К этому он добавил, что "Бристоль" был вооружен только четырехдюймовыми пушками по сравнению с шестидюймовыми пушками Дартмута. Третья и четвертая причины касались поведения адмирала Эктона, в частности того, что он сначала зашел слишком далеко на северо-восток, а затем прекратил действия “слишком рано.” Англичане мало что могли поделать с поведением Эктона, но Керр повторил ранее высказанные рекомендации заменить четырехдюймовые орудия "Бристоля" шестидюймовыми и заменить крейсера с достаточной скоростью, чтобы догнать австрийские легкие крейсера, на те, что в настоящее время находятся в Бриндизи (10). Было понятно разочарование британской стороны по поводу австрийского преимущества в скорости. "Бристоль", который должен был причалить, был заторможен грязным дном, но, хотя “Дартмут” “сделал больше оборотов, чем когда-либо прежде”, и, по словам его капитана, “определенно развил удивительную скорость”, этого было явно недостаточно, чтобы обогнать австрийцев, которые "шли как черт знает что" (11). Однако придирки по поводу точных скоростей не имели значения для Вивиана, который писал: “Но действительно ли австрийские легкие крейсера достигали или не достигали 29 узлов - это не важно, но очень важно то, что они, несомненно, превосходили наши корабли здесь на 1½-2 узла” (12). В местных условиях у них было мало возможностей попрактиковаться в жестком плавании, и до тех пор, пока люди не будут полностью обучены, корабль, скорее всего, окажется неполноценным в бою. В том же духе Вивиан рекомендовал, чтобы опытные старшие инженеры-механики перемещались по должности только после интервала в шесть месяцев. Кроме того, в южной Адриатике и особенно в летние месяцы обрастание подводной части кораблей было “необычайно быстрым”. Следовательно, корабли должны очищаться в доке, насколько это возможно, с интервалом в четыре месяца (13). Кроме того, по крайней мере среди некоторых британских офицеров существовало ошибочное мнение, что австрийские крейсера имели более тяжелое вооружение, чем они, как сообщалось, несли, возможно, устанавливая шестидюймовые пушки на носу и корме вместо их первоначального более легкого вооружения. Это объясняет просьбу адмирала Керра заменить четырехдюймовые орудия "Бристоля" шестидюймовыми. Вивиан, в свою очередь, не думал, что у австрийцев было больше орудий, чем первоначально сообщалось, хотя и признавал, что у них было больше пушек, чем предполагалось. Они превосходили британские четырехдюймовые орудия в этом классе кораблей и неоднократно накрывали Дартмут на расстоянии 12 000 ярдов, в то время как британские четырехдюймовые орудия были эффективны только на расстоянии 11 600 ярдов. Вивиан приписывала это возможной высокой начальной скорости, но, скорее всего, австрийским орудийным установкам. Поэтому он спросил, не может ли Адмиралтейство рассмотреть возможность изменения установки четырехдюймовых пушек на его легких крейсерах, чтобы ими можно было действовать на расстоянии до 12 500 ярдов и открывать огонь практически на той же дальности, что и нынешние британские шестидюймовые пушки. Его артиллерийский штаб также рекомендовал, если это возможно, заменить нынешние шестидюймовые орудия более современной моделью орудия и установки (Mark XII six inch on P. VIIx mountings). Это увеличило бы наступательную мощь их орудий, которая на дальней дистанции была “не так хороша, как могла бы быть” (14). Реальным ответом австрийским легким крейсерам, однако, были бы новые британские легкие крейсера класса “С”, которые были быстрыми, быстро достигали своей скорости и были “достаточно вооружены, чтобы позаботиться о себе и сделать неприятные вещи для противника”. Прибытие легких крейсеров класса “С”, высоко ценившиеся в Гранд-флоте за операции в Северном море, было, как правильно подозревал Вивиан, маловероятным (15). Эсминцы, ценившиеся на вес золота по мере развития кампании против подводной лодки, также были труднодоступны. Адмиралтейство задолго до австрийского рейда искало другие источники для этого типа военных кораблей. На севере, как хорошо известно, первым значительным вкладом американских военно-морских сил после вступления Соединенных Штатов в войну были эсминцы, действовавшие из Квинстауна. В середине апреля 1917 года восемь японских эсминцев прибыли на Мальту для работы с англичанами, особенно в сопровождении десантных кораблей. Адмиралтейство также обратилось к Австралийскому Содружеству и 6 мая запросило услуги в европейских водах эсминцев "Парраматта" (Parramatta), "Варрего" (Warrego) и "Ярра" (Yarra). Австралийское правительство быстро согласилось и, признавая, что любая потенциальная опасность в австралийских водах, скорее всего, исходит от рейдеров, а не от подводных лодок, предложило услуги еще трех эсминцев - "Суон" (Swan), "Торренс" (Torrens) и "Юон" (Huon), которые в настоящее время находились в Сингапуре, при условии, что на их замену может быть послан британский крейсер. Крейсер, очевидно, представлял большую ценность, чем эсминец, для защиты торговли от рейдеров на длинных маршрутах в Индийском и Тихом океанах. Адмиралтейство с радостью приняло это предложение и 4 июня сообщило британскому командованию в Средиземном море о возможном прибытии шести австралийских эсминцев. Они “предназначались в первую очередь для патрулирования барража Отранто.” Это была приятная новость для Керра и Хениджа, но требования подводной войны заставили австралийские эсминцы быть перенаправленными на другие эскортные обязанности, и они фактически не взяли на себя патрулирование барража до октября. На практике это означало, что после прибытия австралийцев англичане обычно могли держать по два-три патруля для защиты дрифтеров (16).
Британские воздушные операции в южной Адриатике также улучшились. Во время сражения в проливе Отранто Королевская военно-морская авиация находилась в процессе формирования базы в Отранто. К концу апреля большинство запасов и персонала прибыли для того, что должно было стать Крылом № 6. Численность крыла, состоящего из двух эскадрилий и одного самолета, была установлена в шесть двухместных гидросамолетов “Шорт-184” (Short 184) и шесть одноместных гидросамолетов ”Сопвич “Бэби” (Sopwith “Baby”) для работы над заградительным барражем, а также двенадцать гидросамолетов Шорт-310 (Short 310, при наличии), способных нести торпеды для атак против австрийских самолетов или бомбардировки морских целей. Крыло также имело “Сопвич 1½ Страттерс” (Sopwith 1½ Strutters), быстрые наземные самолеты, которые использовались в основном, когда требовалась быстрая реакция в поиске и преследовании подводной лодки. Штаб-квартира располагалась в Отранто, а на мысе Палассия имелись две радиостанции, станция определения направления (радиопеленгационный пост) и наблюдательный пост, обслуживаемый РНАС. Все это произошло слишком поздно для битвы 15 мая. Первые патрули 6-го крыла начались только в июне 1917 г. (17). В то время как адмирал Эктон мог бы осыпать похвалами своих британских союзников после этой встречи, события 15 мая окончательно обострили англо-итальянские отношения. Первый морской лорд прямолинейно отметил на докладе Керра о нападении на дрифтеры - следует чтобы итальянское морское министерство поинтересовалось, могут ли британцы ожидать в будущем регулярного патрулирования эсминцев для защиты дрейфующих судов ночью. Кроме того, англичанам требовалась информация о численности патруля, прежде чем приказ о выводе их ночью будет отменен. Заявление, переданное итальянскому военно-морскому атташе в Лондоне 30-го числа, вызвало значительное раздражение в Риме (18). Адмирал Таон ди Ревель, капо ди стато Маджоре, был убежденным защитником итальянских прав, как он их понимал, и полагал, что его союзники не оценили итальянские усилия или особые условия адриатической войны. Ревель немедленно ответил по телеграфу 1 июня, что из-за отсутствия эсминцев невозможно установить патруль эсминцев для защиты линии дрифтеров. Затем итальянцы направили гораздо более длинный меморандум, переданный через итальянского посла в Лондоне 26 июня (19). Вряд ли это могло понравиться или повлиять на Адмиралтейство. Итальянцы указывали, что в начале 1917 года они добровольно согласились на военно-морской конференции союзников в Лондоне на вывод четырех преддредноутных линкоров класса “Куин”из Таранто, хотя поддержка этих кораблей была обещана, когда Италия согласилась вступить в войну в 1915 году. Итальянцы, согласившись на их вывод, потребовали, чтобы они были заменены “достаточным количеством легких крейсеров и миноносцев”, а англичане ответили, что у них их нет, но они усилят Адриатику “удобным количеством легких крейсеров и эсминцев, когда они будут доступны" (20). По словам итальянцев, этого еще не произошло, и англичане также отклонили итальянские запросы на более современные крейсера класса “С”. Тем не менее, после Лондонской конференции итальянцы заявили, что Королевский флот был усилен не менее чем двадцатью шестью эсминцами союзников, то есть восемнадцатью американскими на севере и восемью японскими в Средиземном море. Итальянцы объясняли бегство австрийцев 15 мая недостаточной скоростью “Дартмута” и "Бристоля" и утверждали, что если англичане пошлют несколько крейсеров класса " С " или "Аретуза", то результат очередного австрийского налета будет совсем иным. Ревель утверждал, что с возвращением дрейфующих судов в порт ночью эффективность заградительного огня значительно снизилась. Он признал, что англичане намеревались присоединить крейсер "Веймут" к Бриндизи, тем самым увеличив число своих крейсеров там с трех до четырех, но он утверждал, что корабль был того же класса, что и "Дартмут", и поэтому слишком медленный.Ревель просил англичан пересмотреть свое решение и прислать два-три крейсера новейшего класса, а также не менее восьми эсминцев. Он также просил, чтобы в случае получения каких-либо дополнительных подкреплений из Соединенных Штатов или Японии они направлялись в южную Адриатику. Просьбы итальянцев не вызвали особого сочувствия в Адмиралтействе. Прежде всего, по мнению британцев, итальянцы в своем меморандуме не приняли во внимание французское присутствие на Корфу. Объединенная мощь французских и итальянских линкоров в подавляющем большинстве превосходила мощь австрийских линкоров, и именно по этой причине четыре британских додредноута были выведены из Таранто. Что касается американских и японских эсминцев, то американцы были заняты в Атлантике, защищая британскую, союзную и американскую торговлю, а японцы были полностью заняты сопровождением десантных кораблей в Средиземном море. Увеличение активности подводных лодок означало, что требовалось еще больше эсминцев. Англичане не верили, что события 15 мая показали недостаточное количество итальянских эсминцев для защиты линии дрифтеров, при условии, что эсминцы были использованы для этой цели. Англичане утверждали, что даже без учета французских эсминцев итальянцы обладают “огромным превосходством” в эсминцах над австрийцами. Англичане указали, что итальянцы имеют большое количество эсминцев в северной Адриатике, и предположили, что заграждение Отранто достаточно важно, чтобы укрепить этот район даже за счет северной Адриатики. На предположение итальянцев о том, что итальянские эсминцы могли быть перемещены с барража Отранто для защиты торговли, англичане ответили, что та же самая причина не позволяет им посылать больше эсминцев в Средиземное море, и “вряд ли можно ожидать, что британская торговля будет специально выбрана для того, чтобы быть лишенной защиты, чтобы обеспечить силы, необходимые в Отранто”. Адмиралтейство повторило, что в нынешних условиях легкие крейсера типа “Аретуза” или " С " не могут быть отправлены в Адриатику, и намекнуло, что если быстроходные легкие крейсера, имеющиеся в распоряжении итальянцев, будут должным образом использованы, то в них нет необходимости. То есть у итальянцев имелись “Марсала”, “Нино Биксио” и “Кварто”, и эти корабли, по-видимому, были по крайней мере такими же быстрыми, как четыре австрийских легкие крейсера. Кроме того, у итальянцев было семь лидеров: три типа "Мирабелло" и четыре – типа "Аквила", не имевших аналогов в австрийском флоте. Если добавить к четырем британским легким крейсерам, приписанным к Бриндизи, превосходство союзников было “в конечном счёте больше, чем то, которым обладали легкие крейсеры Большого флота над теми, которые были у флота Открытого моря, и это является причиной того, что невозможно ослабить Большой флот, чтобы усилить итальянский флот” (21). Адмиралтейство добавило остроумное замечание, заметив, что только один из трех итальянских легких крейсеров действовал 15 мая. Если итальянцы придавали такое большое значение этому типу, то “причины, по которым отсутствовали два из трех итальянских судов, должны были быть очень вескими” (22). Лучшее, что могли предложить англичане, - это приказать максимально уменьшить вес британских легких крейсеров в Бриндизи, чтобы увеличить их скорость, и пообещать, что, когда они будут готовы, с Мальты будут посланы четыре патрульных катера типа “S”. Британская нота вызвала раздражение Таона ди Ревеля, когда она дошла до Капо ди стато Маджоре, и он нацарапал на своем экземпляре, что, по его мнению, Джеллико пытается потянуть их за ногу и “использовать их древесину, чтобы сделать огонь” (23). Распределение эсминцев будет предметом длительного и язвительного спора между союзниками, но Адмиралтейство, проанализировав донесения с Адриатики, убедилось, что итальянцы не лучшим образом используют имеющиеся у них силы. Итальянцам удалось обеспечить патрулирование трех эсминцев на линии дрифтеров в ночь на 5 июля, но в то время, по расчетам Адмиралтейства, в Бриндизи был готов двадцать один эсминец союзников (девять из них французские) в дополнение к трем "Мирабелло" и трем более крупным эсминцам класса "Пепе". На эскортную службу приходилось семь таких эсминцев (из них пять французских), оставляя в распоряжении для патрулирования заградительного огня не менее четырнадцати эсминцев, три "Мирабеля" и три больших эсминца класса "Пепе" (Pepe). Итальянцы, по-видимому, могли предоставить только три из этих двадцати для заградительного патрулирования в три ночи из шести, с двумя Мирабелло, стоящими наготове в Валоне. Это выражалось в девяти ночах, проведенных в море из 120, по сравнению с британскими эсминцами в Средиземном море, которые “не испытывали трудностей” в постоянном патрулировании шести из десяти, тем самым проводя семьдесят две ночи в море из 120. Капитан Чарльз Куд (n Charles Coode), второй офицер оперативного отдела Адмиралтейства, решительно заявил: “Перед лицом этих цифр итальянцам кажется нелепым говорить, что они не могут поддерживать достаточное и регулярное патрулирование эсминцев на заграждении без британской помощи. Даже если число людей, занятых в эскортной службе, должно быть значительно увеличено, не должно быть никаких трудностей в поддержании постоянного заградительного патруля, по крайней мере, из шести кораблей” (24). Джеллико должен был присутствовать на военно-морской конференции союзников в Париже на последней неделе июля, где должен был присутствовать Таон ди Ревель. В связи с этим он попросил военно-морской штаб подготовить меморандум, который включал бы эти факты и разберитесь со всем предметом применения итальянского легкого ремесла. Конференция, продолжавшаяся с 24 по 26 июля, по итальянским данным, включала “жесткие” дискуссии между Таоном ди Ревелем и другими союзниками, но закончилась соглашением о том, что британский адмирал, командующий патрулями союзников в Средиземном море, включит в свое командование заградительный барраж Отранто от мыса Санта-Мария-ди-Леука до острова Фано и Корфу. Район к северу от линии Леука-Фано-Корфу будет находиться под командованием итальянского главнокомандующего точно так же, как остальная часть Средиземного моря находилась под командованием французского главнокомандующего. Последнее было теоретической схемой, действовавшей с августа 1914 года. На практике далеко расположенные британские силы в Средиземном море от Гибралтара до Эгейского моря были в основном независимы друг от друга, и для их координации союзники на конференции на Корфу в апреле 1917 года договорились о назначении британского главнокомандующего в Средиземном море. Что касается легких кораблей, необходимых для противолодочной войны, то англичане, французы и итальянцы договорились составить списки своих военно-морских судов в Средиземном море, чтобы они могли установить фактическое количество и качество кораблей, которые каждый флот предоставит в распоряжение адмирала, командующего патрулями в Средиземном море, “для выполнения общей задачи”. Что касается заграждения Отранто, то дрифтеры, или “подвижное заграждение”, как его называли, будет сохраняться, но два различных типа “фиксированного заграждения”, то есть постоянных препятствий, будут по-прежнему устанавливаться. “Постоянная заградительная завеса” последовательно поддерживалась французами и итальянцами. Англичане и итальянцы обещали сосредоточить как можно больше самолетов в Отранто, а все три союзника обещали изучить возможность проведения атак с моря и с суши против австрийских баз в Адриатике и затем предоставить в распоряжение итальянцев все имеющиеся средства для этой операции, когда это потребуется (25). Этим операциям также суждено было остаться в значительной степени обещаниями. Нарушение действий патрулей дрифтеров расценивалось как очень серьезное. Коммодор Хенидж, командор адриатического патруля, в своем подробном отчете о нападении, который впоследствии был напечатан и распространен в Адмиралтействе, сообщал, что по состоянию на 3 июня ни один дрифтер не был в море ночью после налета, потому что не было предоставлено необходимой защиты. Это позволило немецким и австрийским подводным лодкам пройти через пролив Отранто “по своему желанию”, чтобы охотиться на судоходство в Средиземном море, и Хенидж пришел к выводу, что “нет никаких сомнений”, что дрифтеры “показали себя серьезной угрозой для деятельности вражеских подводных лодок, и до тех пор, пока они не смогут снова работать в узких частях пролива, противник может рассчитывать на сохранение определенного процента своих подводных потерь”. Хенидж полагал, что возобновление заградительного действия дрифтеров с адекватной защитой может даже вынудить австрийцев отправить свои более тяжелые корабли, что “безусловно, прояснило бы ситуацию в Адриатике”. Замечания Хениджа привлекли внимание сэра Эдварда Карсона, первого лорда Адмиралтейства, который более месяца спустя поинтересовался, было ли что-нибудь сделано в этой ситуации, поскольку ”это, по-видимому, серьезный вопрос, влияющий на судоходство союзников в Средиземном море“, но именно на это надеялись со временем, выделив британские эсминцы для защиты дрифтеров. Кроме того, в Средиземное море направлялись и австралийские эсминцы. Карсон ответил, что он надеется, что “этот вопрос не будет упущен из виду” (27).
Теперь нет никаких сомнений в том, что многие на британской стороне верили, что дрифтеры были эффективны и что разгром позиции и сдвиг линии заграждения к югу имел серьезные последствия. Та же вера была широко распространена среди немцев и австрийцев и действительно была основной причиной, почему австрийцы пошли на такой риск в рейде. Итальянцы, напротив, были склонны скептически относиться к дрифтерам и вместе с французами намеревались приложить значительные усилия для создания постоянной линии обороны в проливах. Это твердое убеждение обеих сторон в эффективности дрифтеров и заграждения было, однако, ошибочным. Это можно продемонстрировать, изучив количество тоннажа, потопленного “Средиземноморской флотилией подводных лодок" либо непосредственно, либо с помощью подводных минных постановок. Приведенные ниже цифры также включают тоннаж, потопленный австрийскими подводными лодками, хотя, учитывая небольшое количество австрийских подводных лодок, действующих за пределами Адриатики, это была лишь небольшая часть от общего числа. Кроме того, хотя некоторые из потоплений могли быть приписаны подводным лодкам, входящим в Средиземное море и направляющимся к австрийским базам, большинство приписывается подводным лодкам, которые входили и выходили из пролива Отранто. Потери судоходства, вызванные подводными лодками или подводными минами в Средиземном море 29 апреля 1917 года 277 948 тонн Мая 1917 года 180 896 тонн Июня 1917 года 170 473 тонны Июля 1917 года 107 303 тонны Августа 1917 года 118 372 тонны сентября 1917 года 111 241 тонна Этот обзор шестимесячного периода до и после австрийского рейда показывает, что апрель 1917 года был худшим месяцем войны для союзников в Средиземном море, как, впрочем, и для союзного судоходства на протяжении всей войны. Потери тогда уменьшились, и в период после налета, когда деятельность заградительного барража Отранто была сорвана, они были фактически меньше. Это свидетельствует о том, что для подводных лодок барраж Отранто был не более и не менее преградой после налета, чем это было раньше. Сокращение активности дрифтеров не привело к увеличению числа потопленных судов. Причин снижения потерь от действий подводных лодок было много, из которых наиболее важной принято считать введение конвойной системы в Средиземном море. 22 мая англичане открыли конвойную линию Мальта-Александрия, и система, направленная сначала в восточное Средиземноморье, будет неуклонно расширяться до точки, когда 18 сентября адмирал сэр Сомерсет Гоф-Калторп (Somerset Gough-Calthorpe), британский главнокомандующий в Средиземном море, издал печатные инструкции для всех командиров патрулей и управления судоходством ССВ о размещении торговых судов в Средиземном море в эскортируемых конвоях на всех открытых морских путях (30). Создание этих конвоев заняло некоторое время и потребовало размещения в различных средиземноморских портах судов, контролирующих судоходство, для обеспечения разведки, сбора судов для конвоев и ускорения выгрузки грузов. Осенью 1917 года были также созданы так называемые сквозные средиземноморские конвои из Порт-Саида в Гибралтар и далее в Великобританию. Это было важным нововведением, поскольку означало, что транспорт из Индии будет избавлен от долгого путешествия вокруг Африки. К этому дорогостоящему проекту англичане были вынуждены прибегнуть в 1916 году, когда подводная опасность закрыла средиземноморский маршрут для транспорта, направлявшегося к востоку от Суэца. Экономия времени и тоннажа после открытия средиземноморского маршрута была значительной. Французы, со своей стороны, в обороне судоходства, как правило, сосредоточивались, что вполне понятно, на регулярных конвоях между Францией и Алжиром и Тунисом. Помимо создания конвоев, усложнилась организация противодействия подводным лодкам. На Мальте был не только британский главнокомандующий в Средиземном море, но и средиземноморский адмирал патрулей и Генеральный директорат маршрутов. Комиссия на Мальте была межсоюзническим комитетом, который координировал морские перевозки и маршруты в Средиземном море. Французы и итальянцы также создали свои собственные специализированные противолодочные организации, Направление Générale de la guerre sous-marin для французов и Ispettorato della Difesa Traffico для итальянцев. Кое - что из этого выглядело лучше на бумаге, чем на практике. Например, межсоюзнические объединения эсминцев и эскортов так и не материализовались. Более того, межсоюзническое сотрудничество часто оставляло желать лучшего, особенно в вопросах, касающихся итальянцев. Но каковы бы ни были проблемы, в долгосрочной перспективе ресурсы, выделяемые на противолодочную войну англичанами, французами и итальянцами, неуклонно увеличивались. Они включали сопровождение всех типов, самолеты как для патрулирования, так и для нападения на австрийские базы, беспроводные станции перехвата и разработку заграждения Отранто с минными полями и фиксированными препятствиями. Британское экспериментальное заграждение с фиксированной сетью длиной около двух с половиной миль, заложенное в октябре 1917 года, потерпело неудачу, разрушенное непрерывным бурным морем и сильными ветрами всего за семнадцать дней. Тем не менее англичане постоянно отвергали франко-итальские планы постоянных заграждений, для которых они должны были бы предоставьте большую часть материала. Адмиралтейство считало эти планы невыполнимыми и предпочитало блокировать проливы с помощью надводного, воздушного или подводного патрулирования. Самое большее, на что они согласятся, - это предоставить материалы для исследований. Англичане, однако, предоставили итальянцам 2000 мин, которые должны были быть выставлены у Отранто. Французы, после долгих проволочек, в конце концов заложили минную заградительную линию от острова Фано до точки в восьми милях от Отранто, но это было сделано менее чем за месяц до окончания войны (31). Жизнь немецких и австрийских подводных лодок становилась все тяжелее, а их потери увеличивались. К концу 1917 года союзники смогли использовать эсминцы и миноносцы греческого флота, а к 1918 году американские военные корабли также будут использоваться в Средиземном море. Подводная опасность никогда не будет устранена, и были месяцы, когда потери будут расти. Это объяснялось многими факторами, в том числе количеством подводных лодок, которые немцы и австрийцы могли держать в море, наличием эскорта и тем, насколько транспорты могли быть размещены в конвоях (в отличие от прибрежных маршрутов или независимых плаваний) или другими способами быть тщательно защищены. Однако общая тенденция потерь от подводных лодок была снижена. Головокружительные дни 1916 года, когда командиры подводных лодок, такие как Арнольд де ла Перьер, могли набрать рекордные баллы, ушли навсегда. Подводная лодка не выиграет войну для Германии и Австрии. Австрийским надводным силам также было трудно повторить свой успех 15 мая 1917 года. Как бы англичане ни жаловались на явное отсутствие защиты у дрифтеров, баланс сил оставался неблагоприятным против австрийцев. Дрифтеры, возможно, теперь были вне их досягаемости, но австрийцы делали случайные вылазки, направленные против линий коммуникаций между Бриндизи и Валоной. Адмирал Ганза, однако, предупредил австрийское командование, чтобы избежать столкновений с равными или превосходящими силами союзников в непосредственной близости от вражеских баз. Австрийские вылазки часто срывались либо плохой погодой, либо невозможностью встретить какие-либо транспорты союзников. Последним был опыт, например, "Гельголанда" и I торпедной дивизии (шесть эсминцев типа "Татра") в ночь с 18 на 19 октября 1917 года. В рамках операции австрийские подводные лодки U. 32 и U. 40 были размещены у Сасено и Бриндизи, чтобы атаковать любые военные корабли союзников, которые могли бы совершить вылазку в погоню (32). На обратном пути австрийцы были атакованы итальянскими гидросамолетами из Бриндизи у албанского побережья, и к сражению присоединились австрийские гидросамолеты из Дураццо и Кумбора. Бомбы, сброшенные на "Гельголанд", не попали, но через час его безуспешно атаковала подводная лодка. Это была почти наверняка французская подводная лодка "Коломб" (Coulomb), хотя командир подводной лодки позже сообщил, что торпеда была направлена на сопровождающий эсминец "Лика", а не на крейсер. Значительные силы союзников вышли из Бриндизи в погоню, первоначально Контр-адмирал Бискаретти (Biscaretti) со своим флагом на легком разведчике “Пепе” в сопровождении "Поэрио" (Poerio) того же класса и трех итальянских эсминцев. За ними последовали разведчики "Аквила" и "Спарвьеро" (Sparviero), британские легкие крейсера "Глостер" и "Ньюкасл" (Newcastle), три французских и три итальянских эсминца. "Уэймут" (Weymouth) и два итальянских эсминца, следовавшие из Валоны в Бриндизи, получили приказ присоединиться к ним в море. Надводные силы обеих сторон были проинформированы о передвижениях противника самолетами, но кроме далёких полос дыма не видели друг друга. Австрийские гидросамолеты бомбили группу “Пепе” безуспешно, но присутствие авиации, а также агрессивные атаки глубинных бомб эсминцами сорвали любые атаки австрийских подводных лодок. На стороне союзников присутствовала небольшая (361 тонна) итальянская подводная лодка H. 2, которая заметила австрийцев, но не была в состоянии атаковать. Эти события в основном забыты в анналах войны, потому что, в итоге, ничего не произошло, и потерь не было ни у одной из сторон. Тем не менее опыт 18-19 октября продемонстрировал большое и увеличивающееся неравенство между противоборствующими силами. Союзники теперь работали над подавлением наступательной активности кригсмарине на южном входе в Адриатику.
Плохая погода вновь сорвала попытку набега "Новарой" и тремя миноносцами в ночь с 12 на 13 ноября, а также последующий выход тремя миноносцами 22 ноября. "Новара" действительно прошел на расстояние двадцати трех миль от Бриндизи, но не обнаружил никаких целей. Союзные корабли сорвали еще одну вылазку без единого выстрела в ночь с 13 на 14 декабря, когда эсминцы "Тата", "Балатон" и "Чепель" обнаружили четыре вражеских эсминца. “Татра” выпустил торпеду против одного из вражеских эсминцев, но не попал. Австрийцы, помня о приказе не вступать в бой с более сильными силами вблизи вражеских баз, повернули домой (33). Неудачная торпедная атака, по-видимому, так и не была обнаружена союзными эсминцами. Неясно, какие именно корабли союзников были задействованы, потому что, в ту ночь в море было значительное количество кораблей, в результате чего итальянцы полагали на основе беспроводных перехватов, что вражеский корабль находился в районе, где действовала итальянская подводная лодка H. 4. Перехват, казалось, указывал на то, что неизвестная цель не двигалась и, следовательно, могла быть кораблем, который сломался. В результате контр-адмирал Бискаретти совершил вылазку с легкими разведчиками “Раккиа”, “Поерио” и “Биксио” и британскими легкими крейсерами "Дартмут" (под командованием коммодора Говарда Келли, командовавшего 8-й эскадрой легких крейсеров в Бриндизи) и "Глостер", а также шестью итальянскими эсминцами. Британские легкие крейсера "Веймут" и "Ливерпуль", а также итальянский скаут "Риботи" находились в резерве в Бриндизи. После рассвета союзники также использовали дирижабли и разведывательные самолеты, но, хотя “Раккия” и “Поерио” находились в пределах видимости мыса Родони, ни они, ни воздушная разведка ничего не видели (34). Неизвестно, что спровоцировало вылазку такого значительного числа союзных военных кораблей, но Таон ди Ревель считал масштабы операции неоправданными (35). Этот инцидент также показывает неопределенность работы ночью в эпоху до появления радаров и то, как легко можно было бы использовать численное преимущество и потеряться в темноте. Однако этот инцидент также показывает, насколько велики были теперь шансы против австрийцев, и как повезло, что три эсминца остались невредимыми. K.u.k. Kriegsmarine был относительно удачлив в войне на море, сражаясь против превосходящих сил и спасаясь с относительно небольшими потерями. Это изменилось, однако, в декабре 1917 года с разработкой итальянским флотом MAS, который обозначал motobarca armata silurante. Это были быстроходные моторные торпедные катера с бензиновыми двигателями и экипажем около восьми человек, способные нести две торпеды. Они имели малую дальность действия и в целом были хрупкими, но они были хорошо приспособлены к условиям Адриатики. В ночь на 10 декабря 1917 года двум МAS удалось прорвать оборону гавани Триеста, а лейтенант Луиджи Риццо (Tenente di vascello Luigi Rizzo) торпедировал и потопил старый линкор береговой обороны “Вена” (Wien) (36).Успех наступил в критический момент для итальянцев, которые потерпели самое тяжелое поражение в войне 24 октября, когда австрийские и немецкие войска прорвали итальянские линии у Капоретто, начав долгое отступление итальянцев более чем на семьдесят миль, которое остановилось только у реки Пьяве. Существовали реальные опасения, что Венеция может пасть, и англичане даже опасались, что итальянцы могут быть вынуждены выйти из войны (37). Итальянская армия держалась вдоль Пьяве, и после Капоретто итальянцы испытали то, что было равносильно национальному возрождению. Именно Австро-Венгрия в первые месяцы 1918 года продемонстрировала серьезные социальные напряжения, и это не могло не отразиться на военно-морском флоте. Было предупреждение, что к.и.к. Кригсмарине не было застраховано от национальных проблем, которые в конечном итоге разорвут Двойную монархию 5 октября 1917 года, когда некоторые члены экипажа небольшого миноносца Tb.11, дислоцированного в Себенико, заперли своих офицеров в каютах и перевели корабль через Адриатику, чтобы сдаться итальянцам (38). Конечно, к началу 1918 года в австрийском флоте было скрытое недовольство, и это было особенно заметно на больших кораблях, относительная бездеятельность которых означала скуку и неизменную рутину в сочетании со строгой морской дисциплиной для их экипажей. К этому добавлялась растущая трудовая агитация на береговых верфях и беспокойство о семьях, столкнувшихся с трудностями дома. Малые корабли, особенно эсминцы и миноносцы, а также подводные лодки и небольшое количество элитных быстрых легких крейсеров, таких как "Гельголанд", испытывали гораздо меньше этих проблем. Эсминцы и миноносцы, в конце концов, имели много работы, сопровождая конвои через каналы между лабиринтом островов на Адриатическом побережье и противодействуя угрозе французских, британских и итальянских подводных лодок. Более крупные корабли, особенно линкоры и броненосные крейсера, напротив, были относительно простаивающими. Настоящая беда пришла в залив Каттаро, где недовольство было усилено отношением многих из них. Они наслаждались относительной роскошью по сравнению со своими мужчинами, вплоть до того, что привозили жен и семьи в Бочче, где военно-морской паек можно было купить по низким ценам по сравнению с обычными. внутренние районы, где некоторые товары были недоступны. Отпуск был нечастым, и возможности для поездок из Бочче в остальную часть Монархии были неопределенными. Нарастала усталость от войны, и внешний стимул в виде речи президента Вудро Вильсона “Четырнадцать пунктов”, в которой излагались основы мира, послужил катализатором неприятностей. Не прошло и трех недель после этой речи, как 1 февраля на кораблях "Бочче" начался мятеж с центром в броненосном крейсере "Санкт-Георг". Люди на легких крейсерах и эсминцах по большей части оставались лояльными, а армейские артиллерийские позиции с видом на залив не пострадали. Мятеж прекратился через несколько дней, особенно когда три линкора класса "Эрцгерцог" прибыли в Бочче, чтобы укрепить авторитет верховного командования. Мятежа было достаточно, чтобы довести до кульминации растущее чувство, что флот нуждается в “омоложении”, то есть в более молодых и агрессивных офицерах со свежими идеями в командовании. В результате в марте 1918 года кайзер Карл выбрал сорокадевятилетнего Хорти, все еще Linienschiffskapitän, командовавшего дредноутом Prinz Eugen, который в относительной праздности крутился вокруг своего буя в Поле, в качестве флоттенкомандант. Хорти был произведен в контр-адмиралы, но по-прежнему находился далеко внизу в списке старшинства, и его возвышение до командования флотом вызвало значительное недовольство среди некоторых из тех, кого пропустили. Его поведение во время рейда в мае 1917 года, вероятно, было главной причиной его возвышения. Он был одним из тех, кто с некоторым успехом командовал группой кораблей в бою на море. Некоторые, как, например, германский военно-морской атташе, выражали оптимизм по поводу того, что более способным командирам больше не придется связывать руки, “возвращая на воду корабль, глубоко увязший в грязи” (39). Ядром боевых сил в Поле теперь были четыре дредноута класса "Тегеттофф" и полудредноут "Радецки". Часть устаревших кораблей была выведена из действующего состава флота. Однако одно дело было говорить о “молодой крови”, а другое-найти какое-то реальное занятие для больших кораблей военно-морского флота. Что они действительно могли сделать, учитывая силы, выстроенные против них у входа в Адриатику? Хорти утверждает, что признал это и неохотно принял назначение, указывая кайзеру Карлу, что от него нельзя ожидать чудес на четвертом году войны (40). Ситуация действительно становилась все более серьезной из-за нехватки угля и возросшей воздушной активности союзников против Пола и Каттаро. Итальянцы также становились все более агрессивными, о чем свидетельствует знаменитый рейд, связанный с поэтом и писателем Габриэле Д'Аннунцио (Gabriele D’Annunzio), в ходе которого три MAS-катера сумели достичь залива Буккари близ Фиуме в ночь с 10 на 11 февраля и напали на стоявшие там пароходы. Их торпеды были неисправны, и ни один корабль не был потоплен, но достижение было впечатляющим (41). Даже главная военно-морская база в Поле не была полностью защищена. Серия из трех атак “прыгающих лодок” класса "Грилло" (Grillo), оснащенных гусеничными цепями для преодоления препятствий в гавани, привела к тому, что одна из них фактически преодолела некоторые препятствия в ночь с 13 на 14 мая, прежде чем была обнаружена и потоплена. Любое повторение рейда в мае 1917 года со стороны австрийцев становилось все труднее. Это было не обязательно хорошо с точки зрения кампании союзников против подводных лодок, поскольку некоторые в Адмиралтействе, а также британский главнокомандующий Средиземноморским флотом адмирал Кальторп все еще были соблазнены идеей заградительного барьера Отранто. Цель состояла в том, чтобы расширить минные поля от итальянского побережья до линии 100 саженей и добавить больше эсминцев, траулеров, гидрофонов, моторных катеров, CMBS (высокоскоростных прибрежных моторных лодок, подобных итальянским Mas) и самолетов, чтобы создать зону глубиной шестьдесят пять миль, которую подводная лодка не смогла бы пересечь за одну ночь. Англичане добились согласия итальянцев 11 февраля 1918 года на общий контроль за заградительным барьером, который был передан британскому главнокомандующему, хотя это не обязательно означало, что для заградительного огня будут предоставлены дополнительные итальянские эсминцы (42). Кальторп предложил решить проблему поиска достаточных эсминцев, по крайней мере временно отозвав патрули из Дарданелл и Эгейского моря и отвлекая эсминцы от конвоев. Оглядываясь назад, можно увидеть, что ослабление защиты конвоев ради заградительной позиции Отранто было бы ошибочной политикой, но это не обязательно было так, как казалось таким людям, как Кальторп в то время, особенно когда продолжающиеся потери в конвоях поколебали его веру в систему (43). Предложения Кальторпа относительно конвоев нашли больше оппозиции, чем поддержки в Адмиралтействе, особенно со стороны контр-адмирала А. Л. Дафф (A. L. Duff), директора противолодочного дивизиона, который был склонен сомневаться в абсолютной эффективности даже усиленного заградительного огня, хотя и признавал его ценность в качестве сдерживающего фактора, а также в качестве провокации, чтобы заставить австрийские крейсера выйти. Дафф, однако, был категорически против вывода сил для заграждения из эскортных сил защиты торговых конвоев, но считал, что план Кальторпа может быть по крайней мере частично осуществлен путем экономии на том, как существующие эскортные корабли использовались в Средиземном море, и постепенного увеличения сил, выделяемых для заграждения, по мере поступления сил из внутренних вод (44). В то время как полные планы заградительного огня Отранто так и не были реализованы, повышенное внимание, уделяемое ему, а также присутствие британских и австралийских эсминцев значительно затрудняли австрийцам рейд в южную Адриатику. Это было вновь продемонстрировано в ночь с 22 на 23 апреля 1918 года. Пять эсминцев типа "Татра" ("Триглав", "Узсок", "Дукла", "Лика" и "Чепель") под командованием Фрегаттенкапитана Карла Херкнера (Karl Herkner) на "Триглаве" устремились на юг в пролив Отранто, стремясь нарушить движение союзников между итальянским и албанским побережьями. Они представляли собой новейшие и лучшие австрийские эсминцы; за исключением "Чепеля", все они были заложены и достроены во время войны. “Узсоку” суждено было стать последним эсминцем, когда-либо введенным в строй Кригсмарине.
В эту ночь, однако, шесть эсминцев союзников находились в передовом патрулировании перед заградительной позицией, в частности британские "Шакал" (Jackal), "Хорнет" (Hornet - Шершень), "Аларм" (Alarm - Тревога) и "Комет" (Comet), австралийский "Торренс" и французский "Симетер". “Шакал”, “Хорнет” и “Аларм” принадлежали к типу “I” (Acheron - Ашерон), а “Торренс” - к несколько иному австралийскому типу ”I". “Комет” принадлежал к предшествующему классу “Н” (Acorn - Желудь). Это были 720-810-тонные корабли с котлами на нефтяном отоплении и турбинами, вооруженные двумя четырехдюймовыми и двумя двенадцатифунтовыми пушками и двумя двадцатиодюймовыми торпедными аппаратами и способные развивать скорость двадцать семь узлов. За исключением "Торренса", спущенного на воду в 1915 году, это были довоенные корабли, спущенные на воду в 1910 и 1911 годах (45). Эсминцы были разделены на три подразделения, каждое с десятимильным участком дозора с приказом начать патрулирование с самой восточной части участка и корректировать курс и скорость, чтобы поворачивать одновременно в конце своегй динии каждые пятьдесят минут. Кроме того, в Бриндизи в шестичасовой готовности находились два британских эсминца (“Редпол” (Redpole) и "Риэман" (Rifleman) типа "Н") и еще два австралийских эсминца ("Свон" и "Уоррего") и британский эсминец (типа"Эйкорн") в меньшей степени готовности. Еще два британских эсминца: "Ларн" (Larne) и "Лизард" (Lizard) были присоединены к корфскому дивизиону патруля эсминцев занраждения. "Шакал" под командованием лейтенанта-коммандера А. М. Робертса (A. M. Roberts) и "Хорнет" были назначены патрулировать западный участок. Примерно в 21.10 командир "Хорнета" заметил несколько судов по правому борту, но из-за условий освещения принял их за два небольших итальянских десантных судна, которые часто встречались между Бриндизи и Валоной. Он также ошибочно принял небольшие суда на расстоянии за дрифтеры. "Хорнет" просигналил "Шакалу" затененной лампой, привлекая внимание к неопознанному кораблю. Тогда командир "Хорнета" заметил, что два ведущих корабля имеют большие носовые буруны, и немедленно позвонил в тревожный колокол, вызывая боевые посты. "Шакал" и "Хорнет" повернули на неопознанные корабли, и "Шакал" запросил опознавательные сигналы. Все еще неразличимый для англичан и находящийся на расстоянии около 3000 ярдов, ведущий австрийский корабль открыл огонь по "Шакалу". Два британских эсминца повернули назад, и действие стало общим. На мостике "Хорнета", казалось, что они имели дело с двумя легкими крейсерами и четырьмя эсминцами, хотя в отчете "Шакала" впоследствии не упоминалось о крейсерах и говорилось только о пяти эсминцах в строю фронта. "Шакал" и "Хорнет" изменили курс на шестнадцать румбов и начали ставить дым с намерением оттянуть противника на юг. Австрийцы, казалось, сосредоточили свой огонь на "Хорнете". Британский эсминец сделал около двадцати выстрелов и думал, что один или два попадания были замечены на первом или втором вражеском корабле. В свою очередь, австрийский залп попал в "Хорнет", причем один снаряд пробил переднее снарядное отделение снаряда и прошел в передний магазин, вызвав пожар в обоих отсеках. Это привело к воспламенению части кордита и взрыву в магазине, в результате которого погибло или было ранено большинство расчётов малых орудий и команды подачи. Второй снаряд попал в носовой мостик, сбросив с платформы офицера и мичмана и убив двух рядовых. Третий снаряд повалил мачту, ранив капитана в обе руки, в результате чего обе сирены непрерывно выли в течение примерно десяти минут, что сделало невозможным получение приказов. Затем штурвал "Хорнета “заклинило ”сильно" на правый борт, в результате чего корабль пошел по кругу со скоростью двадцать узлов, получив при этом дополнительные повреждения в кормовой части румпеля. "Шакал" тоже получил повреждения. Его грот-мачта и антенна упали, не позволив пройти первому из ее тревожных сообщений и аварийного сообщения, хотя последующие сообщения, похоже, были получены. Еще один снаряд пробил борт и взорвался в кают-компании, убив рядового, и еще один разорвался прямо над люком кают-компании, смертельно ранив другого рядового. Раненый командир тщетно пытался выстрелить двумя торпедами в австрийцев с помощью переднего мостика, когда они приблизились примерно на 1800 ярдов, но его раны помешали ему сделать это вовремя. Коммандер Робертс постепенно повернул "Шакал" на восток и наблюдал, как австрийцы меняют курс на север. Его противник, Херкнер, подсчитал, что столкновение длилось примерно четверть часа на дальностях от 1400 до 3000 метров, но он решил прервать бой, учитывая близость вражеских баз и тот факт, что тревога, несомненно, была поднята. Более того, он утверждал, что заметил дым, приближающийся с запада. Робертс следовал за австрийцами на полной скорости, действуя носовой четырехдюймовой пушкой "Шакала" и часто сигнализируя о своей позиции, а также запуская зеленые ракеты, чтобы показать свою позицию британским эсминцам, идущим сзади. Огонь "Шакала", по-видимому, заставил австрийские эсминцы рассыпаться веером от их линейного строя, что сделало невозможным для Робертса следить за их движениями. Поэтому он остановил огонь, но австрийцы неуклонно продвигались вперед, и к 00.20 он потерял их из виду на позиции 41° 20' северной широты и 19° 08' восточной долготы. В 00.43 Робертс замедлил ход, чтобы дать возможность "Торренсу", “Аларму” и "Симетеру" догнать их, а затем продолжил преследование, снова увеличив скорость. Реальных шансов догнать австрийцев не было, и в 01.35 Робертс прекратил преследование и повернул на юг. Эсминцы союзников прошли до 41° 49' северной широты и 19° 03' восточной долготы. Херкнер, со своей стороны, полагал, что его преследовали три корабля, но не был уверен в их размерах или типе. "Шакал" и "Хорнет"первоначально противостояли пяти австрийским эсминцам самостоятельно. Они не остались без помощи. Командир патруля, лейтенант-коммандер Придэм-Уиппелл (Pridham-Wippell) на "Комете" вместе с Торренсами находился на центральном посту и видел вспышки орудийного огня и слышал звук частой стрельбы. Он скомандовал полный ход, позвонил в тревожный колокол, вызывая боевые посты, и направился к месту встречи. Поскольку очевидная борьба на этой стадии, казалось, сдвигалась на юг, Придхэм-Уиппелл предположил, что австрийцы пытались добраться до линии дрифтеров. Он слегка изменил курс, чтобы позволить "Аларму" и "Симетерру" с самого восточного стороны соединиться, что они в конце концов и сделали, образовав линию за кормой "Торренса". Убедившись, что бой, по-видимому, движется на север, Придхэм-Уиппелл соответственно изменил свой собственный курс и работал на полной скорости в попытке отрезать врага. Интенсивность стрельбы сначала заставила Придхэма-Уиппелла поверить в присутствие крейсеров, и его первый сигнал указал на этот факт. Он быстро аннулировал его, когда получил сообщение Шакала о том, что задействованы только эсминцы. Вскоре после 22.00 он заметил дым на северо-западе и снова изменил курс, пытаясь приблизиться к врагу, миновав поврежденный "Хорнет", направлявшийся к Валоне. В 22.10 "Шакал" был в поле зрения, а в 22.54 "Комета" сделала пробный выстрел из своего переднего четырехдюймового орудия, чтобы проверить, находятся ли австрийцы в пределах досягаемости. Их не было, и они, казалось, приближались. В 00.27 выпускной патрубок Кометы к портовому воздушному насосу сломался на входе из-за вибрации. Придхэм-Уиппелл был вынужден снизить скорость, но приказал "Торренсу", "Симетерру" и “Аларму” продолжать преследовать "Шакала". Однако существовал предел тому, как далеко зайдет погоня. Коммодор Келли в Бриндизи приказал эсминцам не подходить ближе чем на десять миль к вражескому побережью из-за опасности мин. Снизив скорость,”Комет” изменил курс на юго-запад. На этом его приключения не закончились, так как в 01.43 на поверхности была замечена подводная лодка. Придэм-Уиппелл быстро атаковал, нанеся удар глубинной бомбой после того, как подводная лодка погрузилась. Затем он применил взрывной маневр эсминца, но с приближением рассвета, с уменьшением скорости и близостью австрийских портов счел разумным отказаться от поисков. В 01.30 он приказал своим эсминцам возобновить регулярное патрулирование. Сообщение сначала не дошло, но к 05: 00 "Комет" вернулся в свой квадрат дозора, и к нему присоединились “Торренс”, “Симетер’ и ‘’Аларм” в 05.50. "Шакал" вернулся в Бриндизи для ремонта в 05.35 и был готов к выходу в море к 16.00 24-го. Возможно, это была австрийская подводная лодка U. 28. Командир подводной лодки доложил, что ему пришлось совершить аварийное погружение и что были сброшены две глубинные бомбы, но он был на пути из Адриатики в начале круиза в центральное Средиземноморье, в то время как Придхэм-Уиппелл сообщил, что подводная лодка, когда ее заметили, очевидно, направлялась на север. Hornet, с пожаром в магазине и снаряженном помещении горит, вода в нефти снижает скорость, а руль постоянно заклинивает, сделал для Валоны ремонт, прибыв в 0400. РЭС были окончательно потушены, полностью затопив оба отсека, но "Хорнет" доложил, что две торпеды были выпущены в него подводной лодкой при входе в Валону. Подводная лодка, возможно, была австрийской U. 27 в начале средиземноморского круиза. Подводная лодка была у Валоны примерно в это время, но не сообщала о нападении вражеских эсминцев до 16.15 во второй половине дня 23-го. Кэптен Джордж Четвод, капитан (D) или командир британских эсминцев в Бриндизи, получив первое ошибочное сообщение о том, что австрийские крейсеры были вовлечены, приказал всем пяти британским эсминцам в Бриндизи поднять пар и в 23.55 вышел в море в Риэмане в компании с Редполом. Он взял курс на Каттаро с целью отрезать любые вражеские суда, которые могли быть повреждены и вынуждены идти на пониженной скорости, но в 01.30 коммодор Келли приказал ему вернуться. Он не встретил ни австрийских, ни немецких войск. Потери британцев в ночных боях составили семь убитых и двадцать пять раненых. Было подсчитано, что ремонт "Хорнета" займет около четырнадцати дней.Итальянский флот также отреагировал на австрийский рейд. Эсминец "Бронцетти" отплыл из Бриндизи, за ним следовал разведчик "Мирабелло" с Контрамиральо Бискаретти (командир IV дивизии) в компании с разведчиком "Поэрио", а вскоре за ним-эсминец "Ла Маса". На другой стороне Адриатики британский легкий крейсер "Глостер" находился в Валоне для учений и также вышел в море.47 Ни один из этих значительных союзных сил не был в состоянии фактически перехватить австрийские эсминцы, но это объясняет, почему австрийцы были мудры, чтобы не задерживаться в южной Адриатике. Хотя артиллеристы "Шакала" и "Шершня" были уверены, что видели по крайней мере несколько попаданий, австрийцы, хотя и оседланные, не были поражены и не понесли никаких потерь. Хейслер недавно сменил адмирала Ганзу на посту командующего австрийскими легкими силами в Каттаро и был убежден, что Херкнер мог потопить поврежденный британский эсминец, если бы энергично продолжил атаку. Тем не менее Хейслер не мог упрекнуть Херкнера, так как это была первая операция его дивизии в том, что Хейслер называл учебной миссией, и он понял, что австрийские эсминцы были в окрестностях Валоны ночью при ярком лунном свете и должны были избежать отрезания превосходящими силами. Австрийские артиллеристы также использовали трассирующие снаряды (Flugbahnanzeiger), которые значительно помогли обнаружить падение снарядов. Британским эсминцам, по-видимому, не хватало этого преимущества в обнаружении.В Адмиралтействе капитан Куд, директор оперативного отдела (иностранный), согласился с Хейслером, что "Шакал" и "Шершень" должны были быть потоплены или полностью искалечены до прибытия британских подкреплений. Он считал, что эта операция продемонстрировала, что силы прикрытия из шести эсминцев, патрулирующих подразделениями, недостаточно и что им нужно как минимум восемь эсминцев, патрулирующих подразделениями. Тем не менее, хотя фактические потери были неравномерными, англичане были вполне удовлетворены результатами сражения. Как выразился коммодор Келли, “Противник был замечен далеко к северу от линии дрифтеров, и после того, как был атакован подразделением патрульных эсминцев, сразу же отошел на север.” Британский главнокомандующий в Средиземном море адмирал Калторп согласился: “Ваш последний/поздний/late эсминец показал, что был сохранен хороший наблюдательный пункт, который, несомненно, спас заграждение/барраж налет”49. Эти предположения не были строго правильными. Австрийской целью был транспорт в проливе Отранто, а не специально дрейфующие корабли на заграждении. Тем не менее, последствия усиленного патруля союзников были такими же. Действие в ночь с 22 на 23 апреля 1918 года в значительной степени забыто историками. Это, вероятно, похоже на ряд рейдов немецких эсминцев в Дуврском проливе во время войны, рейды, которым было трудно противостоять и которые привели к коротким, резким действиям со всеми трудностями борьбы в темноте в эпоху до появления радаров, но рейды, которые в конечном итоге не смогли нарушить британские коммуникации с Континентом. Действие для австрийцев имело аналогичный эффект. Если они собирались сорвать заградительный огонь, им, возможно, придется рискнуть чем-то более мощным, чем легкие силы в Каттаро. С таким агрессивным новым командиром, как Хорти, ответственным за обещание придать новую силу морской войне, и с усиленной обороной союзников в проливе Отранто, действия Хорти, запланированные на июнь 1918 года, не так уж удивительны. Февральский мятеж Каттаро показал, как опасно оставлять большие корабли без работы. Хорти нашел им применение. Хотя мнимая цель рейда состояла в том, чтобы облегчить проход подводных лодок через пролив Отранто, можно подозревать, что вопросы морали и необходимости “что-то делать” играли не менее важную роль. Операция, назначенная на рассвет 11 июня, должна была стать повторением рейда в мае 1917 года. Легкие крейсера "Новара “и”Гельголанд" в сопровождении четырех эсминцев класса "Тата" должны были атаковать вдоль линии Фано–Санта-Мария-ди-Леука. Легкие крейсера "Сайда" и "Адмирал Спаун" в сопровождении четырех 250-тонных торпедных катеров открытого моря должны были одновременно прочесать акваторию Отранто и атаковать станцию гидросамолетов в этом порту. Когда ожидаемый рой союзных крейсеров и эсминцев совершит вылазку, чтобы воспользоваться возможностью, которую, по-видимому, предоставили им неуловимые австрийцы, они встретят австрийские тяжелые корабли. Четыре дредноута класса "Тегеттофф" с острова Пола и три небольших линкора класса "Эржерзог" с Каттаро были разделены на семь отдельных групп, каждая из которых защищалась эсминцами и/или торпедными катерами. Эти семь групп должны были быть развернуты на различных позициях в южной Адриатике. Австрийские и немецкие подводные лодки должны были быть развернуты у Бриндизи и Валоны, а австрийская авиация должна была бомбить Бриндизи и Отранто, а также поддерживать надводные военные корабли. Подводные лодки включали австрийские U. 28, U. 29, U. 31 у итальянского побережья и U. 27 и немецкие UC.52 у албанского побережья. Это был амбициозный план, который мог привести к самым тяжелым боям на Адриатике во время войны. В ту ночь к северу от линии дрифтеров патрулировали десять британских, австралийских и французских эсминцев. Однако рейду не суждено было состояться. Австрийские дредноуты двигались на юг от Пола двумя эшелонами, Хорти в Viribus Unitis вместе с Принцем Евгением в первом. Однако именно второй эшелон встретил катастрофу. Когда второй эшелон (Сент-Иштван и Тегеттофф) прошел точку примерно в девяти морских милях к юго-западу от земля Премуды была атакована около 03.30 двумя итальянскими моторными торпедными катерами Mas.15 и Mas.21, и Капитано ди корветта Луиджи Риццо с Mas.15 удалось пустить две свои торпеды в Сент-Иштван. Корабль не удалось спасти, хотя он не затонул до рассвета, так что инцидент можно было заснять, последовательность часто используется в документальных фильмах, хотя вовлеченный корабль обычно не идентифицируется. Это был, вероятно, кульминационный момент войны для итальянского флота, и это означало конец запланированного рейда. Хорти отменил операцию, опасаясь, что с потерей существенного элемента внезапности и знанием союзниками того, что австрийские тяжелые корабли находятся в море, он может столкнуться с превосходящим числом итальянских и французских дредноутов, расположенных у входа в Адриатику, а также с роем подводных лодок и Мас.50 Австрийцы, возможно, не смогли бы поколебать хватку союзников на входе в Адриатику, но сама Адриатика и австрийское побережье остались невредимыми. Успех Луиджи Риццо еще раз продемонстрировал, что относительно спокойные воды Адриатики были нездоровы для больших военных кораблей, и союзники, конечно, не хотели рисковать своими большими кораблями далеко в Адриатике. Однако самая серьезная потенциальная угроза австрийскому побережью в 1918 году, вероятно, исходила от Соединенных Штатов. Американцы стремились использовать морскую мощь, чтобы отказать немецким и австрийским подводным лодкам в использовании баз в Адриатике. Плановый отдел штаба вице - адмирала Уильяма С. Симса, командующего американскими войсками. военно-морские силы в европейских водах даже взвесили возможности налета на залив Каттаро с использованием более старых и, как следствие, расходных дредноутов ВМС США. Более осуществимый и серьезный план предусматривал высадку десанта на полуострове Саббиончелло, который был бы обеспечен и с которого можно было бы начать рейды вглубь страны, чтобы разорвать коммуникации с Каттаро. В то же время между островом Курцола и полуостровом Саббиончелло должна была быть создана база, ведущую роль в которой сыграли бы морские пехотинцы США. Американцы также были соблазнены заградительным огнем Отранто и, как только обширное заграждение, запланированное для Северного моря, было закончено, предложили Среднеадриатический заградительный огонь от Гаргано-Хед на материке, идущий через Адриатику к Курцоле. У американцев были и другие обширные проекты по добыче полезных ископаемых в Средиземном море, но война закончилась прежде, чем они были реализованы. Что касается высадки на полуострове Саббиончелло, то наступление Людендорфа на западном фронте во Франции, начавшееся 21 марта 1918 года, означало, что все имеющиеся войска должны были быть переброшены во Францию, чтобы помочь остановить немцев, и американские адриатические проекты стали еще одним “чем-то, что могло бы быть” в военной истории. Он принял форму тридцати шести 110-футовых “охотников за подводными лодками " с деревянным корпусом.” Обычно они были вооружены трехдюймовой пушкой и несли глубинные бомбы. Важнее всего в планах американцев было оснащение их гидрофонными подслушивающими устройствами, на которых американцы размещали великая вера. Охотники за подводными лодками работали группами по три человека и пытались обнаружить подводную лодку с помощью подслушивающих устройств, а затем определить ее местоположение с помощью триангуляции. Несмотря на большие надежды, возлагавшиеся на эти корабли, война закончилась, не имея на их счету ни одной подводной лодки, и большая часть обширных программ минирования и заграждения, запланированных американцами для Средиземноморья, осталась нереализованной. Сам заградительный огонь унес одну из немногих своих жертв 3 августа, когда UB.53, находясь в середине пролива примерно в двадцати пяти милях от Отранто на параллели острова Фано, задел минную сеть и взорвал две мины.Командир субмарины, по-видимому, не понимал, что постоянный заградительный огонь был распространен на восток. Однако это был мгновенный триумф. Австрийцы и немцы, узнав о потере через итальянское коммюнике, быстро изменили свои маршруты и методы прохождения через пролив. Подводная кампания была сорвана, но не из-за заграждений, сетей или подслушивающих устройств.
В последние недели войны, когда австрийские сухопутные войска начали отступление из Албании, а Двойная монархия шла к краху, были предприняты значительные военно-морские усилия союзников, направленные против албанского порта Дураццо. Операция была защищена от возможного вмешательства крупных австрийских военных кораблей итальянским дредноутом Данте Алигьери вместе с большим количеством британских, австралийских и итальянских военных кораблей, а также американских подводных охотников. Британские, французские и итальянские подводные лодки также были развернуты у австрийских баз. Фактическая бомбардировка была осуществлена тремя итальянскими броненосными крейсерами и тремя британскими легкими крейсерами 2 октября. Британская и итальянская авиация также бомбила Дураццо на протяжении всей операции. В порту стояли только два старых австрийских миноносца, торпедный катер и несколько пароходов, один из которых был потоплен. Австрийские военные корабли уцелели в основном невредимыми. Чего нельзя было сказать о союзниках. Поблизости находились две австрийские подводные лодки, а одна, U. 31, торпедировала британский крейсер "Веймут". Корму крейсера оторвало, четверо матросов погибли, но корабль уцелел.53 Адриатика до самого конца войны оставалась опасной для больших военных кораблей. Это был третий британский крейсер, торпедированный в Адриатике во время войны. Это было, однако, последнее действие Кригсмарине. Война на Адриатике закончилась в начале ноября после распада австро-венгерской армии после битвы, начавшейся 24 октября и широко известной как Витторио Венето. Это привело бы к подписанию перемирия на вилле Джусти 4 ноября, положив конец военным действиям на итальянском фронте. Вся монархия к тому времени находилась в состоянии распада, и днем 31 октября Хорти получил приказ от кайзера Карла передать флот и все военно-морское имущество Южнославянскому национальному совету, который недавно был создан в Аграме. Красно-бело-красный военно-морской флаг Кригсмарине был спущен в последний раз на корабле Viribus Unitis около 1645 года, чтобы быть замененным красно-бело-синими славянскими цветами. Хорваты сумед командовать ИЭТОМ на временной основе, но в ту ночь, с предосторожностями в Поле, ослабленными или несуществующими, пара смелых итальянских офицеров в резиновых костюмах и с помощью самоходной минно-торпеды, получившей название “миньятта” или “пиявка”, сумела прикрепить заряды взрывчатки к корпусу "Вирибуса Унитиса". Вторая группа взрывчатых веществ, оставленная на борту “миньятты” после того, как она была оставлена, также взорвалась и, вероятно, стала причиной потопления австрийского парохода "Ллойд Вайн". До войны "Вайн" поддерживал связь Триест-Александрия, а в 1918 году использовался в качестве жилого судна для немецких экипажей подводных лодок. Немцев, однако, больше не было поблизости, так как, когда они почувствовали, что их австрийские союзники ищут перемирия, германское военно-морское командование приказало всем подводным лодкам, готовым к выходу в море, покинуть австрийские базы, а тем, кто был в море, было приказано по радио вернуться домой. Соответственно, дюжина подводных лодок отплыла из Пола или Бочче, а десять не готовых к плаванию подводных лодок были взорваны или затоплены в австрийских портах. Ни одна из подводных лодок, пытавшихся бежать обратно в Германию, не была перехвачена заградительным огнем Отранто и, если уж на то пошло, не была поймана проходящей через Гибралтарский пролив, несмотря на повышенную бдительность. В очередной раз было продемонстрировано, что заградительные снаряды не являются эффективным способом поимки подводных лодок.
С окончанием войны и распадом Габсбургской монархии морские военные корабли Кригсмарине были разделены между победившими союзниками, и многие из старых были быстро списаны. За исключением "Новары" Хорти, все крейсера и эсминцы, которые так трудно было поймать во время битвы в проливе Отранто, закончили свою жизнь в итальянском флоте. Неудивительно, что все получили новые имена. Старая команда Хейслера, "Гельголанд", стала "Бриндизи", а "Сайда" Пуршки - "Венеция". Эсминцы "Чепель" и "Балатон" стали "Магией" и "Зенсоном" соответственно. "Зенсон", считавшийся в плохом состоянии, не видел никакой службы в итальянском флоте, кроме как в качестве источника запасных частей, и был вычеркнут из списка флота в 1923 году. "Маггия" закончила свои дни вдали от Адриатики, потерпев крушение у берегов Китая в 1929 году. Бриндизи и Венеция просуществовали до 1937 года, но, считаясь изношенными и слишком легко вооруженными для работы на море и плохо приспособленными для работы за пределами Адриатики, они в основном использовались в специальных миссиях в итальянские колонии или Левант и в качестве кораблей для дивизий торпедных катеров. "Новара" перешла во французский флот, где стала "Тионвилем" и формально была самым долгоживущим из австрийских кораблей в сражении. Несмотря на неудачное начало, затонувшее около Бриндизи во время буксировки в Бизерту в 1920 году, "Тионвиль" нашел полезное применение в качестве учебного артиллерийского и торпедного корабля в Средиземноморском учебном корабельном дивизионе. Хотя в 1932 году он был разоружен и низведен до статуса «корпус на хранении» с последующей разделкой на металл, «Тионвиль» остался использовался как стационарный жилой корабль в Тулоне и окончательно не был продан на слом до 1941 года. Два противоборствующих командира в проливе Отранто 15 мая 1917 года имели долгую, хотя и различную карьеру. Актон пошел по традиционному пути и в конце концов достиг ранга Аммиральо д'Арматы. Он служил капо ди стато маджоре с декабря 1919 по февраль 1921 года и снова с мая 1925 по декабрь 1927 года. Эктон был относительно хорошо известен в международных военно-морских кругах, поскольку он был итальянским делегатом как на Вашингтонской военно-морской конференции 1921-22 годов, так и на Лондонской военно-морской конференции 1930 года. Он умер в 1934 году и таким образом был избавлен от бедствий, постигших его страну и службу во время Второй мировой войны. У Хорти была гораздо более долгая и нетрадиционная, хотя и противоречивая карьера. В 1919 году он возглавит контрреволюцию против коммунистического режима в Венгрии и станет регентом, хотя давление наследных государств предотвратит фактическую реставрацию Габсбургов. В 1941 году он ввел Венгрию в войну на стороне Германии во время нападения на Россию. Его попытка избежать катастрофической войны в 1944 году привела к его свержению бешеной фашистской партией "Стрелка креста" и тюремному заключению сначала немцами, а затем союзниками. Однако он избежал обвинения как “военный преступник”, главным образом потому, что он, наконец, попытался вывести Венгрию из войны. Хорти закончил свои мемуары (1956) до своей смерти в изгнании в Португалии в 1957 году. Мемуары были не очень информативны, возможно, потому, что в его распоряжении не было обширных записей. Хорти на протяжении всей его политической карьеры обычно называли “адмиралом” и часто видели в морской форме. Нацисты, ухаживая за Венгрией, привезли его в Германию в 1938 году для спуска на воду тяжелого крейсера "Принц Ойген" из-за австрийских и габсбургских воспоминаний, вызванных названием корабля. Нелепое зрелище не имеющей выхода к морю Венгрии под командованием адмирала вылилось в общую межвоенную шутку о том, что “Венгрия была королевством без короля, управляемым адмиралом без короля.” Шутки были несправедливы. Хорти, каким бы противоречивым он ни был и каковы бы ни были его недостатки как политика и государственного деятеля, был настоящим моряком, причем смелым и лихим. Своей первоначальной славой он был обязан своему лидерству в битве при Отранто, хотя это было мало известно за пределами Венгрии. Хорти тоже отличался. Его товарищи капитаны в Отранто, как и Хейслер, видели, что их морская карьера закончилась с исчезновением Габсбургской монархии и ее эета, и они удалились в частную жизнь. С британской стороны, капитан Аддисон из Дартмута, который принял на себя так много сражений, в конечном итоге командовал австралийским флотом с 1922 по 1924 год и в качестве контр-адмирала командовал флотилией эсминцев "отиллас" в Средиземноморском флоте с 1924 по 1926 год. Он закончил свою карьеру в качестве директора верфей в Адмиралтействе с 1928 по 1937 год. Эддисон умер в 1952 году. Капитан Вивиан, разочарованный Британский старший морской офицер в Бриндизи недолго пережил войну и умер в 1921 году. Адмирал Керр, командующий британскими военно-воздушными силами в Адриатике, последовал своей любви к Ину и стал генерал-майором Королевских ВВС и заместителем начальника штаба ВВС в 1918 году. В 1918 году он вышел в отставку, а в 1919 году предпринял попытку трансатлантического перелета. Если бы не неисправный радиатор в двигателях его "Хэндли Пейджа", он и его команда вполне могли бы опередить "Виккерс-Вими" Алкока и Брауна в первом беспосадочном перелете через Атлантику, который сделал бы Керра одним из самых известных имен в истории авиации. Перед смертью в 1944 году он также написал два тома интересных мемуаров, в частности "Земля, море и воздух" (1927) и "Флот в мое время" (1933). Ни одна из этих карьер на британской и итальянской стороне, сколь бы достойной она ни была, не могла сравниться с карьерой Хорти, который остается самым известным из лидеров в битве при проливе Отранто. Отранто был крупнейшим сражением на море между конкурирующими военными кораблями в районе Средиземного моря во время Первой мировой войны. Правда, в вылазке австрийского флота против итальянского побережья при вступлении Италии в войну могло быть задействовано больше кораблей, как это сделали британские и французские операции в Дарданеллах в 1915 году. Однако это были по большей части морские операции против целей на суше, а не столкновения между эскадрами. Поэтому возникает соблазн считать Отранто “Средиземноморской Ютландией” в том смысле, что это было самое крупное морское сражение в этом районе во время войны. На первый взгляд может показаться грубым преувеличением сравнивать Отранто, сражение с участием относительной горстки кораблей, не больше легкого крейсера, с Ютландией, сражение с участием сотен кораблей, включая некоторые из самых больших и мощных кораблей. Также не может быть никакого сравнения между горсткой погибших в одном сражении и тысячами жертв в другом. И все же, как это ни странно, есть в очень широком смысле определенные сходства. Оба сражения включали в себя более слабую вылазку против более сильной. В Ютландии ни британское, ни немецкое командование сначала не поняли, что другой находится в море в полном составе. В Отранто у англичан и итальянцев поначалу возникло некоторое замешательство по поводу того, имеют ли они дело с эсминцами или крейсерами, и Хорти вполне мог недооценить тип британского крейсера, противостоящего ему, рассматривая его как более слабый класс "Бланш", а не более мощный "Дартмут". Это, в свою очередь, могло заставить его принять встречу, которой он, возможно, избежал. Другое общее сходство между Ютландией и Отранто состоит в том, что более слабый флот смог спастись после того, как получил больше повреждений, чем сам по себе. Это, безусловно, было верно в отношении австрийцев в Отранто, которым удалось вместе со своим немецким союзником потопить два эсминца, транспорт и четырнадцать дрифтеров без каких-либо потерь. Хотя это верно, это также подчеркивает еще одно большое сходство между этими двумя встречами. Ни одна из этих встреч не привела к изменению стратегической ситуации. В случае Ютландии общее высказывание=тон сообщений якобы из американской газеты пришло сообщение о том, что немецкая армия напала на своего тюремщика и вернулась в тюрьму. Австрийцы сделали то же самое, но выход из Адриатики оставался закрытым для них и их армии. За исключением горстки современных подводных лодок, они не могли всерьез думать об операциях за пределами Адриатики. Более того, большая разница в силе между ресурсами, доступными союзникам и австрийцам, делала любое успешное повторение событий 15 мая 1917 года все более трудным. Отранто превосходил Ютландию по сложности, по крайней мере, в одном смысле. Это была гораздо большая битва в трех измерениях, чем Ютландия, в которой и самолеты, и подводные лодки с обеих сторон играли реальную, хотя и не решающую роль. Отранто также был гораздо более многонациональным сражением, с участием сил Австрии и Германии с одной стороны и британских, итальянских и французских-с другой. Об этом свидетельствовал и необычный вид итальянского адмирала, руководившего операциями с мостика британского военного корабля. Тот факт, что союзные силы были многонациональными, по-видимому, также был ответственен за возникшие трудности в передаче сигналов и отчетности, демонстрируя, что для эффективной совместной работы кораблей разных национальностей требуется большая практика. Встреча с австрийской стороной также показала, что авиаторам нужна практика общения с кораблями и, если уж на то пошло, правильного их опознавания. Отранто также был битвой, которая велась в определенной степени под влиянием заблуждений. Австрийцы считали, что они должны действовать против заградительного огня Отранто, который в их глазах угрожал отрезать подводным лодкам выход и вход в Адриатику. Это было связано с потребностью в действии, с тем самым человеческим фактором, что корабли и люди не могли бесконечно пребывать в праздности как сущее. Австрийцы были неправы, не понимая, насколько неэффективным в остановке подводных лодок был на самом деле заградительный огонь Отранто. Заградительный огонь, возможно, доставлял неудобства командирам подводных лодок и даже вызывал у них нервное напряжение и неприятные моменты во время его прохождения, но это было скорее неудобство, чем абсолютное препятствие. Однако австрийский рейд усилил заблуждения и на стороне союзников, заставив их поверить, что заградительный огонь должен был быть эффективным, если бы австрийцы предприняли усилия и риск, чтобы совершить налет. Следовательно, заградительный огонь Отранто на протяжении всей войны сохранял свою сильную привлекательность для англичан, французов, итальянцев и, в конечном счете, американцев. Они испытывали искушение вложить в него ресурсы, которые вполне могли бы быть использованы для достижения лучших результатов в других местах. Наиболее опасной стадии это достигло в конце 1917-начале 1918 года, когда британский главнокомандующий, несмотря на опыт предыдущих шести-восьми месяцев, фактически испытывал искушение вывести эскорт из конвоев для усиления заградительного огня. Ни одна из сторон не понимала, что решение о противолодочной войне решается далеко от пролива Отранто в десятках небольших действий с участием конвоев и их сопровождения, и что эти действия уменьшают количество тоннажа, потопленного подводными лодками, и предотвращают их от выполнения обещания германского адмиралштаба о том, что неограниченная подводная война поставит союзников на колени. Есть смысл взглянуть на сражение 15 мая 1917 года в проливе Отранто. Не все морские действия будут крупными столкновениями между крупными флотилиями. В Адриатике происходили внезапные столкновения между быстрыми, легкими силами, скорее скользящими ударами, чем развернутыми боями, с авиацией и подводными лодками, усложнявшими дело. В морской войне в Адриатике можно также увидеть, как более сильная сторона не может использовать всю свою мощь из-за ограничений географии и новых видов оружия, таких как подводные лодки. Это, однако, не означает, что более слабая сторона могла бы получить свободу открытого моря или использовать свою морскую мощь за пределами определенных хорошо определенных пределов. Отранто также имел большое символическое значение для австрийцев и венгров, а также хорватов и других этнических групп, составлявших военно-морской флот. Габсбургская монархия была относительным новичком в навализме конца девятнадцатого века, и были некоторые споры о том, был ли флот искусственным и неестественным созданием. Австрийский флот также не был без успеха, как показала победа адмирала Тегеттоффа при Лиссе в 1866 году. Однако во время Первой мировой войны ей противостояла не только одна держава—Италия, но и крупнейшие морские державы Великобритании и Франции и, наконец, Соединенные Штаты. 15 мая 1917 г. Кригсмарине хорошо зарекомендовал себя перед лицом трех из этих держав, и Отранто представляет собой высшую точку Австро-Венгрии на море в войне 1914-1918 годов. К сожалению, австро-венгерскому флоту оставалось существовать менее полутора лет, прежде чем стать историческим фактом.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 24
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
