Если взрослого мыша взять и, бережно держа, напихать в него иголок Вы получите ежа. Если этого ежа, нос заткнув, чтоб не дышал, Где поглубже, бросить в речку Вы получите ерша. Если этого ерша, головой в тисках зажав, посильней тянуть за хвост Вы получите ужа. Если этого ужа, приготовив два ножа... Впрочем, он наверно сдохнет: Hо идея хороша!
Сражение в проливе Отранто 15 мая 1917 года едва ли можно назвать общеизвестным, даже среди тех, кто имеет более чем мимолетный интерес к морской истории. Вряд ли это было крупное сражение по сравнению с морскими битвами, но оно имеет некоторые интересные характеристики. Это была самая крупная стычка между военными кораблями на море в Адриатике и Средиземном море во время Первой мировой войны. С одной стороны, в нем участвовали военно-морские силы Австро-Венгрии — Кригсмарине, - силы, прекратившие свое существование после крушения Габсбургской монархии в 1918 году. Сегодняшним студентам, даже тем, кто обладает более глубокими познаниями в географии, трудно осознать, что две, по-видимому, не имеющие выхода к морю страны - Австрия и Венгрия - когда-то были вместе как великая держава с выходом к морю и контролем над большей частью восточного побережья Адриатики. Адриатические операции имели определенные особенности, обусловленные географическими ограничениями. Это был совсем другой район, чем Северное море, место, знакомое большинству историков войны. Это, возможно, еще одна причина почему в течение длительного времени императорские и королевские Кригсмарине (k.u.k. Kriegsmarine, Kaiseriche und Kenigen) смогло противостоять военно-морским силам гораздо более сильных традиционных морских держав: Великобритании, Франции и Италии. Союзникам было трудно перенести всю тяжесть своей морской мощи на Адриатику. Отранто также является одной из первых встреч в море, где самолеты играют определенную роль, конечно, еще не решающую, но, возможно, указывающую на грядущие события. Для удобства в тексте используется термин “австрийский”, а не более громоздкий “австро-венгерский". Географические названия, использовавшиеся во время Первой мировой войны, также используются вместо славянских названий, которые обычно заменяли большинство из них после исчезновения Габсбургской монархии. Это также имена, наиболее знакомые историкам. Как правило, документы, доступные в печати, такие как те, что находятся в томах, опубликованных Обществом военно-морских архивов, обычно используются вместо архивного цитирования оригинала. Это сделано для того, чтобы облегчить поск матерала читателю, который может быть склонен заняться дальнейшим чтением на эту тему. Для единообразия время дается в соответствии с двадцатичетырехчасовыми часами, и эти данные приводятся в документах, которые первоначально были представлены в самых разнообразных стилях. Теоретически, но не всегда на практике все военно-морские силы, действовавшие в Адриатике, использовали одно и то же центральноевропейское время (GMT + 1). Флотские звания и наименования подразделений даются в их первоначальном виде, чтобы избежать споров о точных эквивалентах, по поводу которых власти расходятся во мнениях. Поскольку это исследование основано на многолетних исследованиях по различным темам, связанным с военно-морской историей Первой мировой войны, есть много людей, некоторые из которых, к сожалению, уже не с нами, которые заслуживают признания. Однако для конкретных целей этого тома есть некоторые иследователи, которые заслуживают особого упоминания. Г-н Эрвин Сихе, автор многочисленных работ по австрийскому флоту, был неутомим в ответах на мои вопросы и щедро снабдил меня фотокопиями документов из своей собственной коллекции, а также копиями фотографий и карт. Дипломат Николаус А. Сифферлингер также был источником обширной информации об австрийском флоте и его особенностях. Я благодарен покойной Инге Бейкер за предоставленный в мое распоряжение экземпляр перевода мемуаров ее деда, контр-адмирала Эриха Хейслера, и миссис Бейкер. Никола Мартин просил разрешения процитировать этот материал. Я также хотел бы поблагодарить мистера Родерика Саддаби, хранителя Отдела документов Имперского военного музея, за то, что он обратил мое внимание на ценные рукописные материалы, а также покойного доктора Питера Юнга, морского офицера и его коллегу Мэг. Роберт Рилл в Остеррайхском (Австрийском) государственном архиве/Кригсархиве/ в Вене.
Адмирал Эктон мало что проясняет: “Соединившись с группой Марсалы в 11.30, я снова повернул на север, заметив, что три вражеских корабля снизили скорость и один из них, казалось, остановился. Из-за того, что “Ачерби” неверно истолковал сигнал, он пошел один атаковать врага и был обстрелян, в то время как [sic] он вернулся блестяще. И тут я вспомнил о "Ачерби", который доложил, что один из вражеских кораблей серьезно поврежден. В 12.05 я решил вернуться в Бриндизи” (85). Однако журнал "Гельголанда" показывает, что в период, когда "Новара" потерял ход, произошло три эпизода разрозненных попыток атак итальянскими военными кораблями. Первый - в 11.24 , ошибочно идентифицирован как “Кварто”, но, очевидно, это "Ачерби", второй - в 11.30, пара кораблей: первый - "Нино Биксио" (возможно, "Марсала") и еще один "Кварто", последний - одиночный корабль, который на самом деле и был “Раккия”. Третья атака одинокого эсминца зафиксирована в 11.40. Мог ли это быть эсминец "Импавидо", посланный вперед вместе с "Раккией"? Более того, это, возможно, был не эсминец, потому что на "Сайде" все выглядело несколько иначе, чей журнал указывает, что в 11.55 вражеские корабли снова пошли в атаку, но были отбиты огнём трех австрийских крейсеров, и что небольшой вражеский корабль (одна мачта, две трубы), накренившийся на правый борт и заметно опустившийся кормой, оставался в течение длительного времени без движения. Затем “Сайда” зафиксировал, что противник повернул на юг в 12.07 (87). Эсминец "Импавидо" имел три трубы, "Раккия" - две. Между маленьким разведчиком и эсминцем не было существенной разницы в размерах, и австрийцам, очевидно, было трудно отличить их друг от друга на расстоянии. Тем не менее, количество труб было бы четким ключом к идентификации, хотя в отчете Uf¤cio Storico нет упоминания о каком-либо повреждении, из-за которого какой-либо из рассматриваемых кораблей мог накрениться на правый борт и опуститься кормой. Детали этого этапа дела могут быть под вопросом, но общая ситуация была ясна. Австрийцы могли видеть на горизонте дым, принадлежащий союзным подкреплениям, очевидно, идущим из Бриндизи. Они могли даже различить верхушки далеких мачт, а иногда приближались эсминцы или разведчики, но слабые попытки атак союзников, казалось, не были скоординированы или настойчивыми, и не было никаких сообщений об использовании торпед. Австрийцы, однако, понимали, что все еще находятся в значительной опасности. Очевидная неспособность Эктона организовать эти атаки легких кораблей и довести их до предела в тот момент, когда австрийцы были уязвимы и находились в невыгодном положении, является еще одной серьезной ошибкой. Если бы несколько итальянских эсминцев или разведчиков атаковали одновременно, возможно, приблизившись достаточно близко, чтобы использовать торпеды, то, очевидно, австрийцам было бы труднее отразить их. Австрийцам действительно было очень трудно протянуть буксирный трос. Паровое соединение с кабелем "Новары" было повреждено, и все работы приходилось выполнять вручную, что замедляло работу. Они всегда осознавали свою уязвимость, когда работали с двумя неподвижными кораблями, и Пуршка позже с презрением относился к неспособности их врагов воспользоваться ситуацией, называя эти попытки “жалкими” (kläglichen). Хейслер на "Гельголанде" в это время медленно двигался между двумя другими крейсерами, готовый в случае серьезной атаки использовать свой дымовой аппарат для прикрытия их. Он описал нападение “Раккии” и “Марсалы”: “И снова ситуация стала очень критической. Объединенные вражеские корабли одновременно развернулись в нашу сторону, оказавшись впереди. Я отчетливо видел носовые волны быстро приближающихся кораблей. Если бы они теперь подошли на расстояние эффективного выстрела, если бы они развернулись бортом к нам и развили всю силу своего огня, они могли бы покончить с нами в течение нескольких минут, особенно с “Гельголандом”, который был ближе всего к ним”. Однако журнал “Сайды” указывает, что дым от группы “Санкт-Георг” был виден в 11.30, примерно в то же время, когда австрийцы восприняли атаку “Марсалы” как “Кварто” вместе с “Биксио”. В 11.45 “Сайда” подал сигнал "Санкт-Георгу": "Пожалуйста, продолжайте подходить полным ходом" (Bitte ganze kraft – пожалуйста полный ход) (90). “Саида” зафиксировал последнюю атаку вражеских эсминцев или разведчиков в 1155 году, но отметил только все отдаленные вражеские корабли, поворачивающие на юг в 1207 году. В 1229 году "Сайда" наконец двинулся в путь с "Новарой" на буксире. Доклад Хорти приурочил начало буксировки чуть раньше, в 12.25, но соглашается (как и журнал "Гельголанда"), что враг отвернул в 12.07. "Санкт-Георг" был теперь хорошо различим и достаточно близко, чтобы “Гельголанд” мог передать эту информацию сигнальным прожектором и радио в 12.10, а к 12.25 враг скрылся из видимости на юге. Фактическое соединение с "Санкт-Георгом" и его эскортом произошло, по словам Хорти, сразу после начала буксировки, и в журнале “Гельголанда” записано, что кризис миновал, и австрийские крейсеры были спасены. Неизбежный вопрос: что побудило адмирала Эктона поступить так, как он поступил? Соединившись в 11.30 с группой “Марсалы”, он, по его собственным словам, снова повернул на север, направляясь прямо к австрийцам. В то время как время, внесённое в журналы “Дартмута” и “Бристоля”, различается и сбивает с толку из-за частых изменений курса, производимых для уклонения от атак самолетов, они показывают, что “Дартмут” находится на северо-северо-западном курсе с 11.45 по 12.05, а “Бристоль” меняет курс в 11.48 на северо-запад 25° и увеличивает скорость до полной в 11.53, прежде чем изменить курс на юг, тем самым прекращая боевые действие в 12.05 (92). Эктон повернул назад, навстречу австрийским крейсерам, по-видимому, чтобы закончить работу. Из донесения "Ацерби" он знал, что один из австрийских крейсеров неподвижен. У него были “Дартмут”, “Бристоль”, “Марсала”, “Раккия” и пять эсминцев. Он участвовал в артиллерийской дуэли более двух часов и смог применить против своих противников только полову этой силы, прежде чем отвернуть в первый раз. Теперь он должен был продолжить, возможно, смертельное, дело в ситуации, когда только "Гельголанд" со своими семью 10-сантиметровыми пушками мог свободно маневрировать и отбиваться. Ни один из кораблей, находившихся сейчас под его непосредственным командованием, не получил серьезных повреждений. Единственной зловещей нотой был далекий дым, указывающий на австрийское подкрепление, прибывшее из Каттаро. Эктон принял решение: “В 12.05 я решил вернуться в Бриндизи по следующим причинам: (1) Из-за присутствия двух больших вражеских кораблей, намного превосходящих меня; (2) потому что я был рядом с вражеской базой, и любое повреждение, полученное одним из моих кораблей, означало бы его определенную потерю"; и (3) потому что”Бристоль "не мог идти с максимальной скоростью эскадры, и я хотел избежать столкновения с большими кораблями" (93). Это решение обеспечило бегство австрийцев и с тех пор оставалось спорным. Было ли это правильно? Историк, пишущий с комфортом из своего дома спустя поколения и с помощью ретроспективы, не может действительно поставить себя на место адмирала, который нес ответственность в то время и не знал и не мог знать всех фактов, которые стали очевидными после битвы. Эктон знал, что находится в глубине австрийской территории; военно-морская база в Каттаро находилась всего в тридцати пяти-сорока милях. Он также знал, что из Каттаро идет подкрепление и что среди них, вероятно, есть “тяжелые корабли". Он ошибался относительно количества, качества и реальной боевой силы того, что могло противостоять ему, но полное знание этого придет только позже. "Санкт-Георг" имел два 24-см, пять 19-см и четыре 15-см орудия и обладал, как следует из его классификации как броненосного крейсера, более мощной броневой защитой, чем любой из британских или итальянских кораблей. Эктон знал бы все это. С другой стороны, Актон, вероятно, не мог знать о вероятности того, что система управления стрельбой “Санкт-Георга” будет уступать приборам централизованной наводки и стрельбы "Дартмута", и британский крейсер сможет поддерживать более высокую скорость стрельбы (94). Второй австрийский "тяжелый корабль", о котором шла речь, предположительно "Будапешт", был медленным, устаревшим, только что покинул гавань и находился еще примерно в двух часах пути. У Эктона есть защитники. Луиджи Слахек-Фаббри (Luigi Slaghek-Fabbri), будущий адмирал итальянского флота, был тогда офицером связи на "Бристоле". Позже он напишет, что “с появлением “Санкт-Георга "упорство в атаке" отныне будет предлагать не конкретные вероятности выигрыша, а только уверенность в потерях.” Слахек утверждал, что при наличии броненосца, “практически недоступного для орудий среднего калибра” и защищенного хорошим эскортом, “легкие корабли были вынуждены уступить дорогу".” Он также указал на трудность спасения любого из их собственных кораблей, которые могут пострадать, когда они находились всего в тридцати пяти милях от вражеской базы и в шестидесяти пяти милях от своей. Слахек также поднял вопрос о том, что подводные лодки вышли из Каттаро (95). Эта тема не обязательно является примером различий в британском и итальянском типах мышлении, первом - смелом, а втором - робком. Капитан “Дартмута" Эддисон писал своему другу вскоре после битвы: "К этому времени мы уже приближались к Каттаро и, по крайней мере, к подходящему “Св. Жоржи”, и итальянский адмирал решил оставить все как есть, и я думаю, что это правильно” (96). Англичане также имели преувеличенное представление о возможном австрийском противодействии. Вскоре после сражения в британской адриатической эскадре даже сложилось мнение, что один из австрийских тяжелых кораблей был линкором класса “Зриньи”, то есть полудредноутом с двенадцатидюймовыми орудиями. В течение полутора лет войны, прошедших после операции в Отранто, британская разведка, благодаря более широкому использованию авиации для разведки, вероятно, получила бы гораздо лучшее представление о потенциальных возможностях австрийского флота. С другой стороны, подводная опасность, как мы увидим в следующей главе, была очень реальной, хотя подводные лодки вряд ли могли вмешаться в быстро движущуюся стычку и были более опасны, когда находились на позициях ожидания. Они, вероятно, не смогли бы вмешаться, даже если бы Эктон подтолкнул их. Такой спор никогда не может быть решен. Однако нельзя отрицать тот факт, что адмирал Эктон упустил свой шанс войти в историю как победитель в остром столкновении, приведшем к потере одного или нескольких вражеских военных кораблей. Риски, хотя они, безусловно, и существуют, на самом деле, возможно, и не были чрезмерными. Решение Эктона сделало неизбежным его уход в историческую неизвестность.
Опыт австрийцев и союзников во время их возвращения с поля боя был очень разным. Австрийцам предстояло пройти гораздо меньшее расстояние до Бочче, и после соединения группы "Санкт-Георг" с крейсерами Хорти общее чувство облегчения от того, что они выжили, смешалось с чувством триумфа от благополучного завершения успешного рейда. Союзники, напротив, будут разочарованы возможным бегством австрийцев и понесут одни из самых тяжелых потерь за день. Буксировка искалеченной "Новары" замедлила возвращение австрийцев, а также произошла небольшая неприятность. При заведении буксирного троса с “Сайды” на “Новару”, нос "Новары" повредил шлюпку правого борта и шлюпбалки "Сайды" (1). В 12.10 “Гельголанд” сигнализировал приближающемуся "Санкт-Георгу" прожектором, что противник отходит. Десять минут спустя “Сайда” с “Новарой” на буксире двинулись в путь, и к 12.25, согласно бортовому журналу “Гельголанда”, корабли союзников скрылись из виду на юге. Группа "Санкт-Георг" присоединилась к трем крейсерам в 12.30. Теперь командование принял адмирал Ганза. Примерно в это же время Хорти отправил радиограмму в центр сбора радиосигналов (Sammelstelle - Саммельштелле) в Кастельнуово в Бочче, адресованную его жене, и сообщил ей, что он был легко ранен, но что ей не следует беспокоиться (2). Хотя кризис миновал, корабли союзников повернули назад, а "Новара" был на буксире, все еще поразительно видеть личное сообщение, подобное этому, переданное с поля битвы. Адмирал Ганза впоследствии поддерживал радиомолчание, чтобы не выдать союзным станциям наведения скорость их продвижения (3). Ганза приказал “Гельголанду” возглавить строй, за ними последовал “Сайда” с “Новарой” на буксире. Начальная скорость была всего около шести узлов, увеличенная до семи после того, как "Новара" получил второй буксирный трос с "Сайды" в 13.44. "Санкт-Георг" замыкал линию, а миноносцы охраняли фланги и двигались зигзагами на полной скорости (4). Была и дополнительная охрана со стороны австрийских самолетов, летевших на малой высоте, “над головами”. Когда “Гельголанд” двинулся вперед, он прошел всего в нескольких метрах от “Новары”, и его командир Хейслер на своем мостике помахал фуражкой и крикнул "ура", к которому присоединился почерневший от дыма экипаж крейсера. Он увидел Хорти, который улыбнулся и помахал ему в ответ, сидя рядом со своей боевой рубкой. Затем Хейслер заметил, что ноги Хорти прикрыты одеялом, и понял, что командир их рейда ранен (5). Австрийцы почувствовали себя в еще большей безопасности, когда линкор береговой обороны "Будапешт" вместе с миноносцами 86F, 91F и 95F присоединился к отряду в 14.55. "Будапешт" занял позицию за кормой по правому борту, а "Санкт-Георг" - за кормой по левому борту буксира. Миноносцы усилили заслон (6). Австрийцы также могли рассчитывать на дополнительную поддержку со стороны немецких подводных лодок. В 14.55 немецкая UC.34 подала сигнал крейцерфлотилленкомандо, что лодка находится у Курцолы, готова к бою и может двигаться на восток через Адриатику к Вьесте на полуострове Гариньяно. Это было далеко к северу от Бриндизи, и, следовательно, подводная лодка, несмотря на готовность ее командира, была не в состоянии играть какую-либо роль в боевых действиях в этот поздний час. Неделю спустя UC.34 отправилась на операции против Порт-Саида и Александрии (7). Австрийцы внимательно следили за подводными лодками союзников, но ни одна из них, по-видимому, не была в состоянии помешать возвращению. Единственной союзной подводной лодкой, кроме "Бернулли", патрулировавшей в то время, была итальянская F. 10, которая видела далекий дым и 14-го, и 15-го, но, не имея радио, не смогла передать разведданные. Подводных лодок не было рядом с маршрутом возвращения австрийцев (8). К этому времени ветер стих, море стало гладким, как зеркало, и австрийцы успели оценить свое положение и оценить потери, которые, за исключением "Новары", были невелики. Была также возможность позаботиться об основных потребностях, и камбузные печи были зажжены, чтобы приготовить еду для моряков. Хейслер смог насладиться запоздалым обедом на своем мостике и понял, что ничего не ел с тех пор, как они отплыли накануне вечером. Однако он утверждал, что не чувствует ни голода, ни усталости, и приписывал это нервам: “Нервы человека так напряжены во время боя, что все остальное забывается” (9). Не все были так равнодушны к усталости. Кадет Заноскар на "Новаре" сменил друга у наблюдательного телескопа, довольный, что может сидеть за аппаратом. Он так устал, что едва держался на ногах, и был рад, что два самолета патрулируют рядом, облегчая его службу (10). Еще один девятнадцатилетний курсант "Новары", Юре Дунай (Jure Dunay), заметил, что трапы крейсера были забиты пустыми гильзами, их не разрешалось выбрасывать за борт. Австрийцы нуждались в экономии латуни (11). "Новара" выстрелил 675 снарядов из своих 10-см орудий, но на самом деле это было наименьшее количество из снарядов, выстреленных со всех трех крейсеров. "Сайда" расстрелял 832 10-см снаряды, а "Гельголанд" – выпустил гораздо большее их количество - 1052. "Новара", однако, пострадал больше всех, получив, по одной оценке, сорок пять попаданий. Эта оценка может быть чрезмерной, но нельзя отрицать, что крейсер был потрепан. Корабль потерял ход после повреждения его котлов и семь из десяти 10-см орудий были выведены из строя. Потери команды "Новары" также были самыми тяжелыми среди крейсеров: четырнадцать убитых или пропавших без вести и двадцать четыре раненых. Другие австрийские крейсера, напротив, получили на удивление мало повреждений. Англичане и итальянцы, возможно, думали, что сильно повредили "Сайду", но на самом деле корабль получил наименьшие повреждения из австрийских крейсеров. "Сайда" получил только три попадания – в том числе - одно большое отверстие в носовой части правого борта, и закончил день с тремя ранеными и двумя 10-см орудиями, выведенными из строя. "Гельголанд" также отделался относительно легко, получив пять попаданий, которые убили одного и ранили шестнадцать человек, и у него была одна 10-см пушка, выведенная из строя (12). Австрийцы, смогли использовать цепь, чтобы укрепить буксирный трос (hawser - хавсер), используемый для буксировки “Новары”, и это позволило увеличить скорость до десяти узлов в 16.41. Вскоре после этого, в 16.45, Ганза приказал своим кораблям выстроиться в линию впереди, с “Будапештом” в хвосте и миноносцами, замыкающими и находящимися на флангах линии, и проложил курс на юго-западный проход через минные поля для входа в Бочче. Когда в 17.30 они миновали Пунта-д'Остро и вошли в залив, корабли Ганзы обнаружили, что их ждет теплый прием. Их приветствовали радостными криками со всех укреплений, кораблей на якоре и морских сооружений на берегу. Должно быть, это был момент гордости. Однако к этому чувству примешивалось глубокое облегчение от того, что им удалось спастись. Кадет Заноскар вспоминал, что никогда в жизни он не был так счастлив, как тогда, когда они вошли в Бочче, и он слышал звуки музыки и аплодисменты, особенно громко доносившиеся из форта Мамула, и видел гору Ловчен, освещенную заходящим солнцем (13). Было также некоторое удивление, что англичане не воспользовались своим преимуществом, позволив австрийцам бежать. Австрийцы, конечно, на этом этапе не знали, что командовал итальянский адмирал. Корабли медленно прошли через преграды гавани к своей якорной стоянке у Гьеновье, а “Гельголанд” встал на якорь в 18.40. В котлах были погашены огни, и началась обычная рутина высадки раненых, проведения ремонтных работ и составления отчетов (14). Были также плененные моряки, которых нужно было высадить. На “Гельголанде” было шестнадцать членов экипажей дрифтеров, и они, должно быть, провели там, внизу, неприятное время во время сражения. Их держали в корабельном пункте первой помощи, где они, по слухам, проводили время, распевая гимны и молясь. Хейслер попросил, чтобы с корабля был послан катер, чтобы взять на себя ответственность за них, но прежде чем они покинули корабль, двое попросили увидеться с Хейслера, который принял их в своей каюте. Он нашел эту пару капитанов дрифтеров “приличными” и “типичными просоленными рыбаками" (15). Они поблагодарили его за спасение, а старший похвалил его за то, как он провел крейсер сквозь сети. Хейслер, в свою очередь, утешил их по поводу их невезения и пожелал им хорошего обращения во время их интернирования. Несмотря на более чем два с половиной года ожесточенной войны, в Адриатике все еще сохранялись следы старомодной вежливости - по крайней мере, между англичанами и австрийцами, - и Хейслер, не будучи англичанином, был женат на австралийке ирландского происхождения. Хорти вместе с другими ранеными, нуждавшимися в госпитализации, доставили на "Дампфер Икс", госпитальный корабль в Бочче. Они насчитывали двух кадетов и тринадцать человек с "Новары", одного кадета и двух человек с "Гельголанда" и одного человека с "Сайды". Dampfer X, буквально “Пароход № 10”, было утилитарным названием, присвоенным бывшему лайнеру Австрийского Ллойда (Austrian Lloyd) “Африка” (Africa - 4 753 тонны), который был преобразован в начале войны в госпитальный корабль. Карьера этого корабля была симптомом морской войны в Адриатике. Поскольку в первые месяцы войны не было крупных морских действий с большим количеством раненых, корабль не был нужен, и весной 1915 года "Дампфер Х" использовался в качестве судна для размещения экипажей немецких подводных лодок в Поле. “Дампфер X” вернулся к обязанностям госпиталя в феврале 1916 года, предположительно потому, что успешное завершение сербской кампании, захват горы Ловчен и ведение военных операций в северной Албании открыли новые возможности и создали дополнительные обязанности для военно-морского флота (16). Хорти встретился со своей женой Магдой, ранее извещенную о его ранах по радиограмме, и ожидающей его на госпитальном корабле. Хейслер, который был хорошим другом Хорти, тоже отправился на госпитальный корабль, как только договорился об отъезде своих пленников. Он прибыл, когда Хорти находился в операционной, где ему обрабатывали раны. Раны были на обеих ногах, но не очень серьезные, а брюки обгорели до колен. Хорти, как и его корабль, получил временный ремонт в Бочче и через несколько дней, когда его можно было перевезти, настоял на том, чтобы лично доставить "Новару" на север к верфи в Поле для постоянного ремонта. Его чувство было таково: “Я не мог вынести мысли о том, что его (“Новару”) заберут в Полу другие руки, кроме моих”. Временный ремонт "Новары" производился с 16-го по 22-е, а 26-го корабль отплыл в Польу вместе с "Сайдой" и эсминцем "Татра". Во время прощального визита Хейслер застал Хорти сидящим в кресле на мостике, и из-за опасности, исходящей от мин и подводных лодок, а также из-за его собственной малоподвижности он фактически лежал на носилках на мостике во время всего путешествия на север. Хорти в конце концов пришлось перенести две операции, и прошло некоторое время, прежде чем его слух, поврежденный взрывом, восстановился почти до нормального. Пройдут месяцы, прежде чем Хорти вернется на службу в качестве командира дредноута "Принц Ойген" (Prinz Eugen). Тем не менее, была заложена основа для того, что позже будет считаться “легендой Хорти” (17). Среди многих деталей, которые должны были быть рассмотрены после этой акции, был вопрос о подходящем коммюнике. Это, по-видимому, стало вопросом некоторой срочности для Маринесекции в Вене. Слухи о морской операции в Адриатике достигли Вены к 16-му и приняли “фантастические размеры” в биржевых кругах. В коммюнике, опубликованном в тот же день с информацией о действиях немецкой подводной лодки, составленной по согласованию с германскими военно-морскими властями, описывался успешный рейд в пролив Отранто, в результате которого был потоплен один итальянский эсминец, три торговых парохода и двадцать вооруженных патрульных судов с семьюдесятью двумя пленными, взятыми с последних. Во время возвращения рейдеров против превосходящих сил британского, французского и итальянского флотов велись ожесточенные бои, и противник получил значительные повреждения, наблюдаемые на трех вражеских эсминцах. Вражеская авиация и подводные лодки не добились успеха, в то время как австрийская авиация эффективно бомбила вражескую подводную лодку и поразила два вражеских крейсера бомбами. Потери и повреждения австрийцев были невелики, в то время как немецкая подводная лодка потопила четырехтрубный британский крейсер (18). Излишне говорить, что заявления о потерях противника были значительным преувеличением, а потери и ущерб Австрии были сведены к минимуму, что вряд ли было бы необычным для коммюнике военного времени. Матросы трех австрийских крейсеров принимали то, что другие офицеры флота, возможно, с оттенком зависти, считали щедрыми похвалами и почестями. Важная персона, сам кайзер Карл I, посетил Полу 3 июня и лично вручил награды офицерам и унтер-офицерам "Новары", находившимуся тогда в ремонте на верфи. Кайзер опоздал, и Фриц Братуш-Маррэйн (Fritz Bratusch-Marrain), бывший кадет "Новары", вспоминал, как он и другие кадеты все больше и больше голодали в ожидании. Их начальник, по-видимому, сочувствовавший их бедственному положению, разрешил им съесть свой пудинг. Когда кайзер все еще не появлялся, им разрешалось есть мясо, а когда кайзера все еще не было, им давали суп. В результате Братуш-Маррэн впервые в жизни обедал в обратном порядке (19). Почести, оказанные старшим командирам, имели дополнительное отличие “Боевого ордена и Меча”. Хорти получил “Militärverdienstkreuz” второго класса, в то время как Хейслер и Пуршка были сделаны рыцарями “Leopold Order” (ордена Леопольда). Лихтенштейн получил орден “Iron Crown” (Железной короны) третьей степени, а его товарищ капитан эсминца, Корветтенкапитан Франц Морин (Franz Morin), командир “Балатона”, “Militärverdienstkreuz”. Ганза, получив звание и должность командира “крейцерфлоттилен", получил орден “Iron Crown” (Железной короны) второй степени. Хотя он не присутствовал во время самого сражения, командование хвалило его за успешное руководство отрядами флота (20). Военно-морской флот имел мало возможностей отличиться в надводных действиях, и героизация рейда трех крейсеров тогда и после войны вполне объяснима.
Среди общей похвалы некоторые австрийские морские офицеры сознавали, что их действия 15 мая не были безупречными. Питер Гендель-Маццетти (Peter Handel Mazzetti), в то время фрегаттенлейтенант центра сбора радиосигналов (Саммельштелле) в Себенико, который мог следить за происходящим по радиосвязи, ворчал в письме к другу, что “Санкт-Георг” отплыл "как обычно" слишком поздно и что адмирал Ганза, по-видимому, испытывает большие трудности с решением о выходе, что увеличивает опасность для крейсеров. В критический момент действия радиосигналы с крейсеров казались запутанными, плохо зашифрованными и в основном передавались в чистом виде, что, казалось, указывало на повышенную нервозность (21). Работа летчиков, признанная в некотором смысле новаторской, также выявила неопытность в совместной работе с кораблями.Некоторые из летчиков, как утверждалось, находились в воздухе в общей сложности десять часов 15-го числа, и их фактическое летное мастерство не оставляло желать лучшего. Адмирал Ганза высоко оценил мастерство фрегаттенлейтнанта Эмануэля Лерха (Emanuel Lerch) и его наблюдателя Адальберта Ленти (Adalbert Lenti,), которые при сильном ветре снизились на К. 195 на высоту всего пять метров, чтобы сбросить контейнер с посланием на носовую палубу "Санкт-Георга", когда крейсер на полной скорости шел к Хорти. Это был все еще примитивный способ передачи сообщений, но Ганза заметил, что альтернативный способ передачи сигналов, использование Варталампена - портативного фонаря на батарейках-для передачи сигналов Морзе, работал лишь относительно хорошо. Самолеты, оснащенные беспроводными передатчиками, тоже были далеко не безобидными. Хейслер, например, критиковал работу авиаторов по радио. Сигналы, хотя и громкие и четкие, можно было понять лишь частично, и он рекомендовал летчикам больше практиковаться в формировании настоящих букв, то есть в передаче сообщений азбукой Морзе (22). Процесс взятия "Новары" на буксир также вряд ли был безболезненным, по-видимому, он занял, по мнению некоторых, чрезмерное количество времени и привел к повреждению "Сайды" носом "Новары" (23). Щедрость похвал, воздаваемых Хорти, и его быстрое восхождение к власти в следующем году, несомненно, породили новые негодования. После войны Георг Пани (Georg Pany), который в мае 1917 года был штурманом на "Новаре", резко критиковал поведение Хорти и принижал его заслуги. Отчасти это могло быть вызвано личной неприязнью, возможно, под влиянием противоречивой послевоенной политической карьеры Хорти. Выступления Пани, по-видимому, не нашли большой поддержки среди бывших офицеров.
Возвращение союзников в Бриндизи было менее счастливым, чем возвращение австрийцев в Каттаро, но оно было гораздо более насыщенным. После того как адмирал Эктон отдалился от австрийцев, он приказал "Бристолю", "Марсале" и "Раккии" выстроиться по правому борту строем фронта. Это поставило “Дартмут” в крайнее левое положение. Отряд взял курс на юго-юго-запад, направляясь к входу в гавань Бриндизи со скоростью двадцать узлов, увеличившись до двадцати пяти узлов между 12.25 и 12.45. Впереди в качестве эскорта шли пять итальянских эсминцев - "Инсидиозо", "Индомито", "Импавидо", "Мосто" и "Ачерби". Примерно в 13.00 к Эктону присоединились французские эсминцы "Фолкс" и "Каск". Оба вместе с третьим эсминцем, "Коменданом Лукасом", находились на Корфу и должны были отплыть на учения в 08.30 утра. Однако вице-амирал Гоше, французский главнокомандующий и титульный главнокомандующий союзниками в Средиземном море, узнал из перехваченных радиосообщений, что австрийский рейд продолжается, и приказал эсминцам в 06.30 быть готовыми к отплытию. Они преодолели боны и заграждения, защищавшие французскую якорную стоянку к северу от Корфу в 08.00, но были вынуждены двигаться двумя группами, потому что у “Комендана Лукаса” был неисправен вентилятор котла и он не мог двигаться быстрее двадцати четырех узлов, в то время как "Фолкс" и "Каск" могли развивать двадцать семь. Более быстрая пара взяла курс на мыс Лингетта, а затем повернула к устью канала Меледа. В 11.30 они заметили дым на северо-западе. Это была группа "Мирабелло" с "Аквилой" на буксире, готовившаяся вернуться в Бриндизи. В то же время два французских эсминца перехватили радиограмму Актона с "Дартмута", призывавшую все корабли присоединиться к нему. "Фолкс" и "Каск" изменили курс. “Комендану Лукасу”, находившемуся далеко позади, было приказано присоединиться к любым военным кораблям союзников, которые он мог встретить, и в конечном итоге почти мгновенно произошло объединение с группой “Мирабелло”. "Каск" и "Фолкс" были 800-тонными эсминцами класса "Буклиер" и частью французскогй флотилии эсминцев в Бриндизи. После того, как они присоединились к нему, Эктон приказал им занять позицию по левому борту "Дартмута" в качестве противолодочной защиты на его открытой стороне (25). К сожалению, обратный путь адмирала Актона в Бриндизи привел его прямо к позиции, где ждала немецкая подводная лодка UC.25. Капитан-лейтенант Иоганн Фельдкирхнер (Johannes Feldkirchner), командир UC.25, получил приказ поставить мины у Бриндизи до рассвета 15-го числа, а затем занять выжидательную позицию, используя свою рацию, если представится такая возможность. Как и двум австрийским подводным лодкам, задействованным в операции, Фельдкирхнеру было приказано слушать в определенное время возможный сигнал отзыва. UC.25 относилась к UC.II типу 400-тонных минных заградителей прибрежного действия. На эти небольшие лодки обычно устанавливали 8,8-сантиметровую пушку для надводного боя и имели два носовых и один кормовой торпедный аппарат, несущий в общей сложности семь торпед. Их основной потенциал заключался в восемнадцати минах, установленных в шести шахтных желобах. Их обычным экипажем были трое офицеров и двадцать три матроса. Одна из главных причин развития UC.II класса, с его большим водоизмещением, был требование способности достичь Средиземного моря. Их предшественники, лодки UC.I типа, должны были отправлены по железной дороге в секциях и вновь собраны в Поле. Развитие UC.II типа также продемонстрировало, что германский флот видит большие возможности для ведения подводной войны в Средиземном море. Фельдкирхнер командовал UC.25 с тех пор, как она впервые вступила в строй в июне 1916 года, действуя на Балтике в составе Курляндской подводной флотилии. В марте 1917 года подводная лодка получила приказ выйти в Средиземное море, пройдя через Гибралтарский пролив 6 апреля и сопровождая три небольших парусных судна (два французских и одно американское) у берегов Испании и Алжира. Минирование у Бриндизи было первой операцией с австрийской базы (26). Фельдкирхнер покинул Каттаро днем 14-го и ночью подошел к Бриндизи, пройдя под минным заграждением, ранее выставленным немцами и австрийцами. Примерно в 04.10 он поставил свои восемнадцать мин через безопасный фарватер. Затем он двинулся на северо-северо-восток и через два часа начал ожидать в засаде. Утром он заметил несколько кораблей, в частности "Марсалу", но не смог занять выгодную позицию для атаки. Затем он двинулся немного на север по дороге из Каттаро в Бриндизи и после полудня заметил на горизонте многочисленные столбы дыма. Это была дартмутская группа, возвращавшаяся в Бриндизи (27). Англичане и итальянцы прекрасно понимали, что противник может попытаться использовать против них подводные лодки по возвращении в Бриндизи. Командир “Ливерпуля” кэптен Вивиан (Vivian), старший офицер британского военно-морского флота в Бриндизи, впоследствии писал: "Из полученных донесений и услышанных радиопередач Телефункеном следовало ожидать, что вражеские подводные лодки попытаются атаковать корабли на обратном пути" (28). Приказ Эктона крейсерам и разведчикам выстроиться в ряд был логичной реакцией на подводную опасность, поскольку теоретически это уменьшило бы возможности командира подводной лодки произвести успешный торпедный выстрел, хотя, естественно, корабли флангах подвергались наибольшему риску. Этих мер оказалось недостаточно. Корабли группы Эктона начали сообщать о появлении подводных лодок, некоторые из которых, возможно, были ошибочными. В 12.58 "Бристоль" поднял флаг-сигнал опасности подводной лодки, хотя это, возможно, было ложной тревогой. В 13.20 эсминец "Ачерби" на левом носу Дартмута заметил подозрительный след торпеды по правому борту. И "Бристоль", и "Раккия" заметили его с противоположной стороны, и строй свернул влево, в то время как эсминцы "Ачерби" и "Каск" атаковали предполагаемую позицию подводной лодки. Это не возымело никакого эффекта. Примерно через пять минут была замечена еще одна подводная лодка, и в 13.35 торпеда, которая, по мнению Эддисона, была выпущена с расстояния около 600 ярдов, ударила “Дартмут” по левому борт, немного впереди носового мостика и рядом с боевой рубкой. Взрыв сделал большую пробоину примерно тридцать на десять футов. Броневая палуба была сорвана с борта и сильно разбита, что привело к большим структурным повреждениям. Англичане думали, что вторая торпеда, которая прошла за кормой, также была выстрелена по их кораблю. Возможно, это было не так. Торпеда, о которой идет речь, по-видимому, была замечена с эсминца “Каске” и выпущена с подводной лодки при установке движения на глубине тридцати футов (29). Фельдкирхнеру удалось проскользнуть между эскортирующими эсминцами, и, проверив свое положение, произвести выстрел с дистанции 500 метров. Подводная лодка, по-видимому, вышла на поверхность после того, как выпустила торпеду и на несколько мгновений показала своё положение. Эсминцы “Фолкс” и “Индомито” последовали за тем, что они восприняли как след подводной лодки, и начали бросать глубинные бомбы. Глубинные бомбы, возможно, не повредили подводную лодку, но они служили для удержания UC.25 внизу и, по-видимому, препятствовали дальнейшим атакам подводной лодки. Фельдкирхнер подсчитал взрыв двенадцати глубинных бомб и пришел к выводу, что эскорта слишком много, чтобы возобновить атаку. Поэтому он начал свое возвращение в Каттаро и прибыл на следующее утро в 0830 (30). Командир "Бристоля" кэптен Г. Тодд (G. Todd) принял командование оставшимися кораблями, "Марсалой" и "Раккией", и проследовал обратно в Бриндизи. Он начал зигзагообразное движение вскоре после атаки и в 14.30 приказал трем кораблям выстроиться в линию перед входом в гавань около 15.00, постепенно снижая скорость. Они еще не были свободны от опасности и фактически были достаточно близко, чтобы засвидетельствовать гибель французского эсминца "Бутефеу"после подрыва на одной из мин UC.25 у входа в гавань примерно в 15.20. Тем не менее, три корабля благополучно прошли через внешние и внутренние боновые заграждения и закрепились на своих якорных бочках в 15.55 (31). Кэптен Эддисон, после того как торпеда попала в “Дартмут”, приказал закрыть водонепроницаемые двери и спустить шлюпки корабля. Остальные эсминцы приблизились к "Дартмуту", турбины которого остановились. Эддисон приказал быстро осмотреть повреждения, а затем попытался идти вперед - попытка, которая, казалось, ухудшила положение крейсера. Затем он попытался двигаться кормой вперёд, но также обнаружил, что это невозможно. Корабль показался Эддисону “совершенно неуправляемым”, и поступающая в корпус вода, казалось, набирала силу. Поэтому он решил благополучно перевести свою команду в шлюпки, пока не стало слишком поздно, и около 14.30 отдал приказ покинуть корабль. Эктон приказал некоторым эсминцам приблизиться к крейсеру и спустить шлюпки, в то время как другие эсминцы образовали защитный патруль. Однако команда корабля, по-видимому, сошла в свои шлюпки и была взята на борт французских и итальянских эсминцев. Когда число людей на борту упало до семи или восьми, Эктон и его команда покинули корабль, а за ними и Аддисон. Их доставили на эсминец "Инсидиозо", где Актон поднял свой флаг. Поначалу казалось, что “Дартмут” потерян, но со временем его состояние, казалось, не ухудшалось. Вероятно, это произошло потому, что инженер-коммандер Фрэнк Р. Гудвин (Frank R. Goodwin) и комендор Ричард Ф. Холл (Richard F. Hal) перед тем, как покинуть корабль, затопили кормовой шестидюймовый орудийный погреб (32). Они надеялись, что это уменьшит крен и дифферент на нос крейсера и помешает ему погружаться носом. Маневр удался лучше, чем надеялся Эддисон, вероятно, потому, что отсек был хорошо расположен на центральной линии. Примерно через полчаса Эддисон был достаточно воодушевлен, чтобы вернуться на корабль вместе с главным старшиной по связям Томом Смитом (Tom Smith). Эддисон, за которым немедленно последовал инженер-коммандер, осмотрел различные отсеки на носу и корме. В конце концов Эддисон решил, что корабль можно спасти, и попросил эсминцы прислать людей и шлюпки. Из-за опасности дальнейшего нападения он попросил прибыть только такое количество офицеров и людей, которое он считал необходимым для выполнения этой работы, что составило около 300 человек из нормального состава примерно 475. Матросы вскарабкались на борт, подняли шлюпки и принялись поднимать пар, ожидая буксира из Бриндизи. Они находились примерно в тридцати милях от гавани. Прибытие буксира заняло бы четыре часа, а тем временем эсминцы образовали защитную завесу. То, что больше никаких подводных атак не было, расценивалось как “приятный сюрприз для нас” (33). Адмирал Эктон, как только стало очевидно, что Дартмут может быть спасен, дал сигнал в Бриндизи о высылке буксиров и дополнительных миноносцев. Ему пришлось отказаться от одного эсминца в завесе, потому что на "Фолксе" теперь не хватало угля. Потеря была уравновешена прибытием “Комендана Лукаса”. В Бриндизи портовые службы очистили сухой док в ожидании приема поврежденных судов, а также подготовили портовые буксиры, чтобы помочь маневрировать кораблями, когда они прибудут. Эктон оставался на месте происшествия на "Инсидиоз" до 18.00, когда он приказал эсминцу взять курс на Бриндизи. Он хотел ускорить прибытие буксиров. Он встретил буксир "Мариттимо" (Marittimo) в пути примерно в 19.00 и повел его обратно в Дартмут, присоединившись к искалеченному кораблю примерно в 1930 году. Кроме "Дартмута", "Аквилу" тащил на буксире "Шиаффино", а "Мирабелло" – “Комендан Ривьере”. Ситуация в Бриндизи также осложнилась в течение утра, так как Капо ди стато маджоре, вице-адмирал Таон ди Ревель, прибыл и взял на себя руководство операциями на берегу. Точная степень вмешательства Ревеля не ясна, и на берегу он мало мог повлиять на развитие событий на море. Тем не менее, он был грозным представителем власти и, конечно же, должен был поднять готовность итальянских флотских частей на базе. Власти в Бриндизи после ухода группы “Марсала” в то утро следили за развитием событий, насколько это было возможно, с помощью радиосообщений, либо непосредственно от Эктона, либо от тех, которые им удалось перехватить между кораблями. Было также приготовлено больше подкреплений, готовых отплыть, если Эктон вызовет их. В 11.15 Ревель сообщил Эктону, что броненосные крейсера Пизанской дивизии "Пиза" и "Сан-Марко" подняли пар, и спросил, хочет ли Эктон их вмешательства. Два 10 000-тонных броненосных крейсера, каждый из которых был вооружен четырьмя десятидюймовыми орудиями, несомненно, соответствовали бы австрийским подкреплениям, выходящим из Каттаро, но Эктон, отвернувший от австрийцев и взяв курс обратно на Бриндизи, указал, что их вмешательство не было необходимо в сигнале, полученном в 12.50 (35). По мнению капитана Вивиана, старшего британского военно-морского офицера в Бриндизи, вероятно, было просто хорошо, что они не вылазили, потому что к этому времени в Бриндизи не осталось эсминцев, чтобы сопровождать их, и, очевидно, были вражеские подводные лодки вне гавани. Но, реагируя на противоречивые эмоции, Вивиан также думал, о собственных крейсерах: “были бы они в лучшем положении, если бы у них был тяжелый корабль или два, чтобы поддержать их в случае их повреждения” (36). Быстроходный линкор "Наполи" с двумя двенадцатидюймовыми пушками и разведчик "Риботи" передали Эктону, что готовы к отплытию уже в 10.00. Он, по-видимому, не просил их о помощи и не отвечал на сообщение. Итальянцы в тот день использовали лишь малую часть имеющихся у них сил, хотя польза от использования больших и тяжелых кораблей всегда должна была быть сопоставлена с опасностью присутствия подводных лодок в этих относительно узких водах. Еще до того, как "Дартмут" был торпедирован, группа из двух итальянских FBA была послана проверить, как продвигаются группы, буксирующие "Аквилу" и "Мирабелло".
Итальянцы также стремились обезопасить подступы к Бриндизи. XI эскадрилье торпедных катеров было приказано идти навстречу основным частям, в то время как одна секция XIII эскадрильи МAS-катеров была собрана возле заграждений, а другая секция с оставшимися МAS-катерами патрулировала подходы. Известие о торпедировании “Дартмута” также заставило итальянцев установить почти непрерывный патруль самолетов над пораженным кораблем. Воздушное прикрытие, осуществляемое последовательными полётами секциями по два самолета каждая, поддерживалось примерно с 14.00 до захода солнца. Итальянцы также развернули небольшую флотилию различных мелких судов для оказания помощи возвращающимся группам. Миноносец открытого моря "Каллиопа" (Calliope) получил приказ оказать помощь “Комендану Ривьере”, а капитан ди фрегата Гуида (Guida), командир флотилии на миноносце открытого моря "Эйроне" (Airone), возглавил торпедные катера "Пегасо" (Pegaso) и "Паллада" (Pallade) вместе с "ведеттами" (vedettes - вооруженными рыбацкими судами, близкие по типу к дрифтерам) "Каподольо" (Capodoglio) и "Джи-5” (G.5). Другой торпедный катер открытого моря, "Ардея" (Ardea), охранял пролив близ Бриндизи. Гвида встретил группу “Аквилы” первым и отделил “Пегасо” и “Палладу”, чтобы помочь им. Затем он проследовал на "Эйроне" и "Джи-5" к “Дартмуту”, где принял на себя командование спасательными операциями. Бурная деятельность не спасла французский эсминец "Бутефеу", так как UC.25 выполняла свою работу под водой и в темноте. Эсминец первоначально входил в группу "Мирабелло" и вышел с ними накануне, но был вынужден вернуться из-за неисправного рулевого управления. Неисправность была устранена, и корабль стоял во внешней гавани, готовый к отплытию к 10.00. Эсминец стоял на якоре рядом с британским крейсером "Ливерпуль", капитан которого, Вивиан, был поражен бездействием своего корабля. В 09.03 году Эктону был послан сигнал, что "Ливерпуль" готов, но адмирал не просил крейсер отплыть. Вивиан перехватила сигнал от 10.38, сделанный Эктоном, призывающим все корабли немедленно подойти к “Дартмуту”. Вивиан истолковала это так, что "Дартмут", возможно, попал в беду, и попросила у Ревеля разрешения немедленно выйти в море. Ревель отказал. Вивиан, как мог, следил за ходом событий с помощью перехваченных радиосообщений, и когда пришло известие, что "Дартмут" торпедирован он передал сигнал Ревелю, что "Бутефеу" готов оказать помощь, если потребуется. Ревель, по-видимому, действовал быстро и приказал “Бутефеу” присоединиться к дартмутской группе вместе с итальянскими миноносцами "Ардея" и "Паллада". Его целью было усилить эскорт вокруг поврежденного корабля. Вивиан, понимая, что "Ливерпуль" теперь вряд ли понадобится, послал Ревелю второе сообщение с просьбой разрешить ему самому отправиться на “Бутефеу”, чтобы посмотреть, какую помощь можно оказать "Дартмуту". Прежде чем он получил ответ, эсминец отплыл в 14.30. Его капитан, лейтенант де Вайссо Шовен (Chauvin), быстро увеличил скорость более чем двадцать два узла, но в том месте, где безопасный канал поворачивал на север, "Бутефеу", проходя мимо двух итальянских тральщиков за работой, слегка повернул вправо. Затем Шовен повернул назад, на тот же курс, что и два итальянских миноносца, которые теперь находились примерно в 2000 метрах впереди. Он намеревался возглавить их, но как только он начал поворот на левый борт, "Бутефеу" взорвался на одной из мин UC.25 по левому борту. Взрыв произошел рядом с машинным отделением (37). Капитан Вивиан описал эту сцену: “Я наблюдал за ним в это время, и взрыв, который был действительно очень сильным, казалось, полностью снес его корму, затем он поднял нос почти вертикально и затонул; после чего произошло еще два взрыва, возможно, котлов, но более вероятно, глубинных бомб” (38). Итальянские торпедные корабли у внешней стенки гавани у выхода из гавани, а также буксиры поспешили к месту происшествия и вместе подобрали семьдесят три выживших, семнадцать из них были ранены. Одиннадцать человек из команды корабля погибли. Потери, учитывая силу взрыва и скорость, с которой затонул корабль, были, по мнению Вивиана, сравнительно невелики. "Бристоль" показался в поле зрения, и Вивиан подал ему сигнал о минной опасности, но так как крейсер не мог оставаться снаружи, он вошла в гавань рядом с обломками "Бутефеу". Хотя итальянские тральщики впоследствии вытралили несколько мин поблизости (39), "Бристолю" посчастливилось не задеть ни одну из них. По словам Эктона, после потери "Бутефеу" было уничтожено в общей сложности двадцать три мины. Поскольку UC.25 заложил только восемнадцать, некоторые из них, должно быть, были результатом более ранних австрийских и немецких заграждений. Оставалась задача благополучно доставить сильно поврежденный "Дартмут" в порт. Корабль смог продолжить движение примерно в 20.30, но только кормой вперед с помощью буксира. Повреждения от торпеды сделали невозможным маневрирование корабля при движении вперед. Крейсер был в состоянии двигаться самостоятельно, но должен был управляться буксиром и даже тогда маневрировать можно было с трудом. Он мог делать семь узлов. Теперь крейсер прикрывал значительный эскорт: три эсминца по правому борту, два эсминца по левому, миноносец открытого моря “Airone” впереди и ведетта “G. 5” и два малых миноносца за кормой. Маленький конвой достиг безопасного места без дальнейших происшествий, чему, несомненно, способствовали хорошая погода и спокойное море. Эктон покинул группу и вернулся в Бриндизи, опередив их на "Инсидиозо". Он прибыл в 22.00 и, учитывая судьбу "Бутефеу", он приказал "Инсидиозо" оставаться снаружи с прожекторами наготове, чтобы вести возвращающиеся корабли по безопасному каналу. Вивиан, не желая оставаться в гавани, отправилась встречать "Дартмут" на моторной лодке, когда крейсер наконец прибыл в 02.45. Корабль был пришвартован к буям во внешней гавани на остаток ночи и в конце-концов, в 06.00, переместился на мелководье рядом с ремонтным судном "Вулкано" (Vulcano) (40). Крейсер находился в ремонте в течение нескольких месяцев, но в конце концов он вернулся в строй и участвовал в бомбардировке Дураццо в октябре 1918 года. Потери на “Дартмуте” могли быть гораздо выше. В конечном счете после возвращения в Бриндизи было обнаружено, что офицер, коммандер Фейн (Fane) и четыре человека пропали без вести, их останки предположительно находились в затопленных отсеках внизу. В результате потери крейсера составили восемь человек убитыми и семь ранеными. У англичан были более сложные расчеты потерь среди экипажей дрифтеров. Промежуточный подсчет, казалось, показал, что один из офицеров и пять моряков других рангов убиты, трое офицеров и десять матросов ранены (трое из них тяжело), четыре офицера и тридцать один моряк пропали без вести и считаются пленными, и четыре офицера и тридцать шесть моряков пропали без вести и считаются мертвыми. Число погибших среди экипажей дрифтеров к счастью оказалось гораздо меньше чем предполагалось. Из семидесяти пяти человек, первоначально числившихся пропавшими без вести, семьдесят два были пленными у австрийцев (41). На "Бристоле" жертв не было. Французы, как уже упоминалось, потеряли в битве одиннадцать убитых и семнадцать раненых. Итальянцы понесли самые большие потери: семь убитых на "Аквиле", одиннадцать убитых и двенадцать раненых на "Бореа" и пять убитых и девять раненых в конвое, атакованном "Чепелем" и "Балатоном". Напротив, все потери австрийцев были на трех крейсерах; два эсминца остались невредимы. Общие потери австрийцев составили шестнадцать убитых и пятьдесят четыре раненых. Семьдесят два пленных, взятых австрийцами с дрифтеров, естественно, рассматривались как потенциальный источник разведданных и были должным образом допрошены австрийскими офицерами. Они обнаружили, что они в основном шотландцы и, хотя не упрямые, очень сдержанные. Более того, австрийцы считали, что их кругозор ограничен, и это также относилось к шкиперам, которые были простыми бывшими рыбаками. Исключение составлял бывший моряк Королевского флота, который отвечал на вопросы строго по-военному и с большим умом, чем остальные. Австрийцы также заметили, что англичане среди пленных были более разговорчивы, чем шотландцы. Несмотря на резерв и предполагаемые ограниченные горизонты, австрийцы смогли собрать достаточно хорошую картину того, как работали дрифтеры, их организации, статуса их экипажей как членов Королевского военно-морского резервного траулерного отделения флота, методов патрулирования и многих других деталей. Они с интересом приняли к сведению заявление шкипера о том, что пролив Отранто может быть заблокирован пятьюдесятью дрифтерами, но что в целом экипажи скептически относились к их работе и жаловались на слабость французских и итальянских патрулей из эсминцев, которые должны были обеспечить защиту, но так и не были замечены. Патрули моторных катеров тоже видели редко, да и то только днем. Среди австрийцев ходила забавная история о том, что один особенно молчаливый заключенный с трубкой, крепко зажатой во рту, в конце концов заговорил, когда его допрашивавшему пришла в голову блестящая мысль унизить итальянцев. Этого было достаточно, чтобы выпустить поток слов, в целом согласных. После битвы в Каттаро и Бриндизи наблюдался заметный контраст в настроении. Австрийцы верили и действовали так, как будто они одержали великую победу, тогда как на самом деле они нанесли удар по относительно незначительной цели – дрифтерам, и им повезло остаться практически невредимыми. В Адриатике до этого момента география и превосходящие силы союзников, выставленные против австрийцев, сделали их неспособными многое сделать против надводных военных кораблей. Но в этот день они, австрийцы, провели крупную операцию и добились успеха, так что их чувства были понятны. Они вступили в бой с военно-морскими силами трех своих врагов и благополучно вернулись, понеся более тяжелые потери. Настроение ликования, смешанного с благодарностью за то, что он так легко отделался, было очевидным. Он был усилен, когда UC.25 вернулся на следующий день после боя с новостями об успехе подводной лодки, усиленный убеждением Фельдкирхнера, что он потопил “Дартмут”. С другой стороны, австрийцы и немцы некоторое время оставались в неведении относительно гибели "Бутефеу". Символом счастливого настроения, возможно, был обед, устроенный Хейслером на “Гельголанде” для Лихтенштейна, на котором присутствовали, среди прочих, артиллерист “Новары” и исполняющий обязанности командира, пока Хорти был еще в госпитале, Фельдкирхнер и несколько офицеров “Гельголанда” плюс жена первого лейтенанта крейсера. Присутствие в Каттаро таких жен, как Магда Хорти, заслуживает комментария, поскольку впоследствии это стало предметом споров. По мере ужесточения блокады союзников и увеличения дефицита в Австрии в 1917 году для многих офицеров, как военных, так и морских, стало обычным делом добиваться разрешения для своих жен и семей посетить Каттаро. Здесь, помимо тепла семейных встреч, семьи могли получать военно-морской паек, который был и дешевле, и обильнее, чем в глубинке Двойной монархии. Система поддавалась злоупотреблениям, и адмирал Ганза, командир крейсера "Отилла", кажется, стал заметным нарушителем. Эта практика и ее злоупотребление были одной из причин недовольства моряков, вызвавших мятеж в Каттаро в феврале 1918 года. Хейслер не одобрял такой практики и не разрешал своей семье приезжать. Помимо плохого примера, он также привел случай с женой младшего офицера на "Новаре", которая вместе со своим маленьким ребенком наблюдала за триумфальным прибытием трех крейсеров после сражения, только чтобы узнать, что ее муж был одним из убитых. Хейслер был суров: “Мне было ужасно жаль ее, но женам действительно не место на передовой” (46). Настроение в Бриндизи было другим, и преобладающим чувством было разочарование. Англичане, итальянцы и французы не чувствовали, что они были побеждены, но было общее впечатление, что долгожданная возможность получения некоторого приза каким-то образом ускользнула. Англичане и итальянцы также были склонны преувеличивать потери противника. Они могли заметить, что один из австрийских крейсеров получил, по их мнению, серьезные повреждения, и адмирал Эктон, основываясь на сообщениях двух разных итальянских авиаторов о том, что крейсер тонет, считал эти сообщения правдой (47). Эддисон писал другу: “Мы много в них стреляли. Я думаю, что один затонул после боя”. Вивиан также оценил сообщение о том, что третий вражеский крейсер затонул, как “достаточно возможное”, хотя и не подтвержденное, поскольку корабль, когда его видели в последний раз, был в огне и глубоко осел в воду, когда его спутники пытались взять его на буксир. Он также считал, что подводная лодка, торпедировавшая "Дартмут", была потоплена глубинными бомбами эсминцев сопровождения. Не было никаких явных попыток возобновить атаку, хотя Дартмут пролежал неподвижно в течение четырех часов в ожидании буксира, а в телеграммах австрийской прессы поначалу не упоминалось о торпедировании британского крейсера. Он ошибался на этот счет, как заметил адмирал Керр несколько дней спустя. Сообщение о торпедировании британского крейсера действительно вскоре появилось в австрийской прессе. Тем не менее Керр все еще верил, что подводная лодка потоплена (48). Эти настроения по поводу вражеских крейсеров и подводных лодок оказались выдачей желаемого за действительное. Действия, в которых корабли трех очень разных флотов действовали вместе, выявили ряд проблем в сотрудничестве, что не должно удивлять. Подобные проблемы преследуют большинство альянсов, и отношения между ними, особенно между французами и итальянцами, могут быть весьма щекотливыми. Тем не менее, видимость должна была сохраняться. Эктон был щедр на похвалы, уверяя Таона ди Ревеля, что “все проявили величайший энтузиазм во время сражения” и что “все блестяще выполняли свои обязанности, командуя кораблями, отрядами и людьми как союзными, так и итальянскими”. Он особо выделил поведение Эддисона, “который на протяжении всего действия проявлял величайшее хладнокровие в трудных обстоятельствах”, и команду “Дартмута”, которая выполняла все приказы “самым простым и легким способом". Обстоятельства, при которых итальянский адмирал командовал действиями на британском военном корабле, были необычными, и Эктон закончил свой доклад с оттенком восторженной гиперболы: “Я должен также добавить, что на "Дартмуте" я чувствовал себя так хорошо, что руководить операциями с него было для меня так же легко, как если бы я находился на итальянском корабле. Так что я могу честно сказать, что ни в одном случае флаги союзников не работали вместе в полном соответствии с мыслью и чувством долга, как 15 мая 1917 года” (49). Итальянские аплодисменты продолжались в телеграмме адмирала Корси, морского министра, первому морскому лорду в Лондоне. Корси выразил свое “самое горячее восхищение тем, как “Дартмут”, сражаясь против превосходящих сил, благородно поддерживал традиции британского флота.” Ревель прислал свои “сердечные поздравления за блестящие действия “Дартмута”, который, хотя и был торпедирован, смог благополучно вернуться в порт.” Адмирал Джеллико признал - эти телеграммы были написаны в подобающем благодарственном тоне вместе с приказом передать их капитану, офицерам и экипажу Дартмута “вместе с выражением высокой оценки их светлостью того, как сражался корабль” (50).
Настоящие настроения англичан и французов, выходящие за рамки цветочных обменов, считавшихся необходимыми для поддержания сплоченности союза, были несколько иными. Французы, потерявшие эсминец, были предсказуемо критичны. Капитан де фрегат Ле Сорт, командовавший 6-й эскадрильей эсминцев в Бриндизи, служил на “Комендане Ривьере” в патруле, возглавляемом "Мирабелло". Британский офицер связи с французскими войсками сообщил после разговора с Ле Сортом, что он вместе с другими французскими офицерами убежден, что итальянцы заранее разведали об австрийском рейде, и именно поэтому патруль Мирабелло был выведен в море, но патруль в том виде, в каком он был выполнен, был “бесполезен, как доказывают результаты.” Французы также очень критично относились к администрации и организации портовых служб в Бриндизи и особенно ссылались на то, что 15 мая были отправлены военные корабли “дриблинг-уэй”. В основе вопроса, вероятно, лежало то, что французы “сильно возражали против того, чтобы быть под итальянцами” в Бриндизи, потому что, по их мнению, “итальянцы не хотят воевать, и поэтому они лишены стремления к борьбе, когда это было возможно” (52). Замечания Ле Сорта также выявили различия в сигналах между французскими и итальянскими кораблями и, возможно, непреднамеренно, французские неудачи. Группа "Мирабелло" находилась на дальнем восточном конце патрулирования вблизи Каттаро, когда в 04.00 "Мирабелло" повернул на юг и увеличил скорость до двадцати пяти узлов, вместо того чтобы направиться к Бриндизи, как ожидали французы. Впоследствии Ле Сорт обнаружил, что радиограмма была отправлена ему, но так и не была получена, потому что его радист был новым человеком, по-видимому, дежурившим в первый раз. То, что неопытный человек оказался на таком важном посту в патруле, который прошел близко к вражескому побережью, говорит о недостатках в службах эсминца. Сигнализация не улучшилась, так как позже “Мирабелло” подал сигнал “Комендану Ривьере” семафором “по итальянскому методу”, но Ле Сорт не мог его понять и неоднократно требовал его повторения. Единственное, что он мог понять, так это то, что что-то случилось и что "Дартмут" и "Бристоль" покинули Бриндизи. Поэтому, когда он увидел вдали три четырехтрубных крейсера, он предположил, что это британские легкие крейсера, и испытал грубый шок, когда они оказались австрийскими и открыли огонь на расстоянии около 9000 ярдов. Австрийский огонь в этом случае был неэффективен, и "Мирабелло" маневрировал, чтобы держаться вне зоны досягаемости, а затем попытался держать противника в поле зрения, что оказалось непросто. Французские эсминцы последовали за "Мирабелло". У англичан тоже были проблемы с итальянскими сигналами. Они обнаружили, что почти ни один корабль не использовал карту условных квадратов достаточно эффективно, и многие сигналы поступали без указания какой-либо позиции. Опять же, “Мирабелло” был одним из виновников. В сигналах "Ливерпуля" говорилось, что “Мирабелло” несколько раз неверно указывала как свою собственную позицию, так и позицию противника. Пытаясь проследить за происходящим с помощью радиоперехватов в Бриндизи, капитан Вивиан жаловался: “…”Мирабелло” либо неправильно пронумеровал свою квадратную карту, либо его сигналы были очень плохо закодированы, поскольку он полностью обманула всех, включая ”Этну", относительно своего местоположения" (54). Передачи сигналов с помощью карты квадратов короче и, следовательно, быстрее, чем определение местоположения по широте и долготе. Австрийцы использовали подобную систему. К сожалению, некоторые корабли, такие как "Марсала", настаивали на том, чтобы указывать свои координаты по широте и долготе, тем самым значительно удлиняя свои сигналы. Затем были корабли, подобные "Аквиле", который сообщил, что полностью выведен из строя и нуждается в буксировке, но не смог определить своё местоположение ни по квадрату, ни по широте и долготе. Это не могло бы представлять проблемы для адмирала Эктона на "Дартмуте", который знал ее положение и некоторое время находился в визуальном контакте, но это создало бы большие трудности для властей в Бриндизи, которые этого не знали. Если бы, например, "Ливерпуль" был послан за ней, капитан Вивиан не знал бы, где ее найти (55). Трудности усугублялись тем фактом, что итальянские корабли использовали между собой итальянские позывные, а британцы не были снабжены этим кодом. Вивиан неоднократно пытался получить эту информацию, и итальянские власти обычно отвечали, что он пытается узнать их секретные позывные. Вивиан возразил, что его не интересуют их секретные позывные и что, если они не хотят, чтобы англичане читали сигнал, они должны использовать свой собственный шифр, которого у англичан нет. С другой стороны, утверждала Вивиан, если они используют код, предоставленный британцам, они должны использовать позывные, предоставленные британцам. Был один случай, когда итальянцы действительно дали англичанам свои позывные, но знаки были быстро изменены. Это привело к ситуации, когда, чтобы привести пример, используемый англичанами, они перехватили сигнал “UX to FU: Корабли в проливе Отранто”, не имея ни малейшего представления о том, кто такие UX и FU. Некоторые из этих проблем могли бы быть смягчены присутствием адмирала Эктона и его штаба на “Дартмуте”, но для кораблей, не находившихся в визуальном контакте с адмиралом, было очень трудно следить за действиями и предвидеть меры, которые они сами могли бы принять. Было также то, что ливерпульские сигналы офицеры назвали “значительной путаницей”, вызванной различиями в правописании на трех языках, добавленными к ошибкам в кодировании. Тем не менее, он пришел к выводу, что, учитывая большое количество сигналов, общая работа беспроводной сигнализации “была хорошей” (56). Эти вопросы наводят на мысль, что трудности, связанные с совместной работой судов более чем одной национальности, возможно, были недооценены, но они, вероятно, не были непреодолимыми и могли быть смягчены в будущем при условии доброй воли и духа сотрудничества с обеих сторон. Был еще один, возможно, незначительный, источник путаницы, который продолжает досаждать историкам и сегодня. Это был вопрос времени. Дартмут и Ливерпуль следовали приказам мальтийской радиосвязи и использовали центральноевропейское время [GMT +1] в качестве “времени отправления” сообщений. Итальянские корабли и по неясным причинам "Бристоль" использовали итальянское местное время, и это приводило к вариациям, которые командирам приходилось согласовывать при подготовке своих окончательных отчетов. Сотрудничество между авиацией и кораблями союзников, по-видимому, не было столь обширным и эффективным, как это было с австрийской стороны. Итальянские FBA обеспечили неоценимое прикрытие после того, как "Дартмут" был торпедирован и неподвижно стоял в ожидании буксира. Тем не менее, капитан “Бристоля” Тодд в дополнительном отчете о сражении заметил: "Предполагается, что эта операция представляет собой случай, когда сотрудничество наших собственных самолетов имело бы наибольшую ценность как для предупреждения нас о близком приближении вражеских кораблей, так и для обнаружения на больших расстояниях". Еще до конца следующего месяца в Отранто начала функционировать авиабаза Королевских военно-морских сил. Сопротивление дрифтеров поразило воображение многих в Королевском флоте. Зрелище отважных маленьких деревянных кораблей, вооруженных “попганами”, противостоящих современному крейсеру с 10-см пушками, имело все аспекты храбреца-неудачника, сражающегося против превосходящих сил, что, естественно, привлекало англичан. В своем промежуточном отчете об этом действии контр-адмирал Керр быстро заключил: “Из дошедших до нас отчетов следует, что большинствокоманд дрифтеров вели себя с исключительной храбростью и фактически сражались с крейсерами из своего одного маленького орудия, и я буду иметь удовольствие передать некоторые имена для особой похвалы” (59). В частном письме к Джеллико Керр упомянул имя шкипера Джозефа Уотта с "Гоуэн Ли" и выразил надежду, что Уотт и раненый из орудийной команды траулера будут награждены крестом Виктории (60). Флаг-офицер Керра, коммандер, Мюррей Пайпон (Murray Pipon), был в равной степени полон энтузиазма. Пайпон нашел “невозможным” выразить свое “восхищение этими очень доблестными парнями, почти всеми необразованными” рыбаками “и "управляемыми необразованными людьми", сражающимися здесь, должно быть, на довольно далёкой иностранной войне, где они на рассвете были застигнуты врасплох на своих маленьких деревянных кораблях с одной 6-фунтовой пушкой на каждом и шестью узлами скорости, быстрыми хорошо обстрелянными вражескими судами” (61). Керр должным образом предназначил шкипера Джозефа Уотта и его палубного помощника Фредерика Х. Ламба для награждения Крестом Виктории. Уатта представляли за то, что он ответил на австрийское требование сдаться, вызвав трижды " ура " у своей команды, атаковавшей и обстрелявшей корабль неприятеля, а потом спасти свой корабль, когда все средства нападения были уничтожены. Лэмба представляли за то, что он продолжал стрелять из своего орудия на протяжении всего действия под горячим огнем после того, как его нога была раздроблена взрывом коробки с боеприпасами. Керр прислал длинный список других рекомендаций, вызвавших неудовольствие Адмиралтейства из-за своей щедрости. Когда были добавлены рекомендации для награждения отличившихся моряков “Дартмута” и “Бристоля”, общее количество представлений составило: пять крестов Виктории, четыре ордена за выдающиеся заслуги, девять крестов за выдающиеся заслуги, сорок пять медалей за выдающиеся заслуги и пятьдесят девять медалей за выдающиеся заслуги. Первый лорд рекомендовал, чтобы представления Керра были отнесены к “шкале” почестей и упоминаний, то есть общее число будет одобрено, и Керру будет поручено выбрать имена в порядке заслуг в рамках этой шкалы. Рекомендации же самого Керра выходили “далеко за рамки” любого масштаба, который Адмиралтейство до сих пор одобряло (62). Коммодор Аллан Эверетт, военно-морской секретарь первого лорда, согласился и не думал, что две рекомендации для Креста Виктории соответствуют стандарту, требуемому для этой награды. Он также рекомендовал шкалу для дрифтеров из шести наград и шести упоминаний в депешах для офицеров и четырнадцати наград и четырнадцати упоминаний для мужчин. Это составило бы в общей сложности сорок наград или примерно 6 процентов от числа задействованных, пропорция, которую он считал “либеральной для разгрома".” Второй морской лорд, который отвечал за вопросы, связанные с личным составом, согласился с масштабом, но подумал, что при рассмотрении условий - крейсер атакует дрифтер - и шкипер Уотт, и палубный матрос Лэмб заслуживают Креста Виктории.В конце концов адмирал Джеллико, первый морской лорд, предложил Крест Виктории для Уотта и медаль за выдающуюся храбрость для Лэмба, и после того, как первый лорд сэр Эдвард Карсон и король одобрили, оба мужчины получили свои награды (64).
Действия в проливе Отранто у британской стороны выявили своих героев. Награды “Дартмута” и “Бристоля” вызвали меньше споров. Эддисон был произведен в кавалеры ордена Святого Михаила и Святого Георгия, а капитан Тодд с "Бристоля" и инженер-коммандер Ф. Р. Гудвин с "Дартмута" - в кавалеры ордена "За выдающиеся заслуги". Кроме того, Адмиралтейство установило шкалу из восьми медалей и восьми упоминаний для младших (petty) офицеров и матросов, имена которых должны быть представлены в порядке заслуг (65). Весь вопрос о наградах, по-видимому, является предметом, который вызвал большое негодование. Это было особенно верно в отношении адмиралтейской практики “награждения по шкале”, то есть установления максимального количества в пропорции к тем, кто участвовал, а затем приказа представлять имена в порядке заслуг. Офицеры, участвовавшие в таких кампаниях, как Дарданеллы или Ютландская битва, склонны были рассматривать этот подход как крайне несправедливым, не принимая во внимание местные условия и приводя к тому, что многие достойные люди оставались непризнанными, а иногда и менее достойные люди получали вознаграждение (66). Даже присуждение Креста Виктории шкиперу Уотту не было свободно от этого подозрения, по крайней мере, в некоторой ошибке. В Указе о награждении Уотта присутствовал текст: Когда австрийский крейсер окликнул его на расстоянии около 100 ярдов и приказал остановиться и бросить свой дрифтер "Гоуэн Леа", шкипер Уотт приказал идти полным ходом вперед и призвал свою команду провозгласить трижды "ура" и "бой до конца". Крейсер был тогда занят, но после того, как один снаряд был выпущен, выстрел противника вывел из строя казенник орудия дрифтера. Экипаж орудия, однако, держался за орудие, стараясь заставить его работать, находясь все время под сильным огнем. После того как крейсер прошел дальше, шкипер Уотт подвёл "Гоуэн Леа" к сильно поврежденному дрифтеру “Флоанди” и помог убрать убитых и раненых. Спустя много лет после войны шкипер “дрифтера” Британской короны и начальник дивизиона " С " дрифтеров Эндрю Лайалл написал популярному военно-морскому писателю Дэвиду Мастерсу о том, как последний в одной из своих книг рассказывал о том, как “Гоуэн Леа” оказывал помощь “Флоанди”. Мастерс основывал свой рассказ на Лондонской газете. Лайалл считал, что Мастерс должен “в интересах точности” быть “полностью информирован обо всех обстоятельствах". ”Бритиш Кроун” был в дивизии “С”, самой восточной дивизии дрифтеров, и Лайалл, не желая умалять героизм Уотта, бросившего вызов австрийцам, указал, что “Гоуэн Леа” в самой западной дивизии был далеко от “Фландри”, и именно ”Бритиш Кроун” пошел на помощь искалеченному “Фландри”. Лайалл утверждал, что в первый раз Уотт увидел "Фландри" примерно пятнадцать часов спустя, когда ”Бритиш Кроун” отбуксировал повреждённый дрифтер в Бриндизи. Основная часть статьи касалась его поведения перед лицом австрийских крейсеров, и по этому поводу не было никаких споров. Ошибка в донесении, возможно, возникла в Приложении V “Рекомендации, направленные Адмиралтейству относительно действий некоторых дрифтеров” к докладу коммодора Хениджа, коммодора патрулей, адмиралу Керру (69). ”Бритиш Кроун” (но не Лайалл) упоминалась здесь как "сражавшийся", а экипаж оставался на своих постах и впоследствии помогал подбирать выживших. Имя Лайалла не фигурирует среди тех, что упоминаются в "Лондон газетт". Действительно, можно было бы задаться вопросом, как дрифтер из самой западной дивизии дрифтеров оказался рядом с дрифтером из самой восточной дивизии, примерно в тридцати милях и в направлении, удаленном от его базы. В то время никто и не думал сомневаться в этом. Тем не менее, беспорядочное действие ночью, когда дрифтеры разбегаются вслед/после нападение не поддается четким объяснениям. Однако о храбрости Уотта не могло быть и речи, а Уотт, судя по всему, был очень застенчивым и скрытным человеком, который не рассказывал о своих военных подвигах (70). Связь между “Гоуэн Леа” и “Флоанди” закрепилась даже в недавних отчетах (71). Другой человек, награжденный медалью "За выдающуюся доблесть" за заслуги 15 мая 1917 года, на самом деле не оказывал этих услуг по этому случаю и, по-видимому, даже не присутствовал. Механик Вальтер Уатт, RNR, был процитирован (известие о награждении, опубликованное в официальном периодическом издании, типа «Лондонская газета») за то, что прыгнул за борт и попытался сбежать, когда его доставили на австрийский крейсер. Он был пойман, но, когда шлюпка была уже рядом с крейсером, он прыгнул за борт во второй раз и убежал. Через полтора часа его подобрал дрифтер. Это волнующая история, и она действительно произошла, но она относится к потоплению дрифтера “Аструм Спей” (Astrum Spei) в мае 1916 года. Уатт, в то время триммер, был вознагражден повышением в звании до механика. Впоследствии, в ноябре 1917 года, Адмиралтейство обнаружило, что, хотя имя Уолтера Уотта не было включено в первоначальный список рекомендаций Керра, оно было добавлено к пересмотренному (и сокращенному) списку рекомендаций, представленных адмиралом в соответствии с адмиралтейской “шкалой”. Керр, вернувшись в Лондон, объяснил, что считает первую награду недостаточной и сообщил Уотту, что попытается получить для него медаль, и он оправдал это, заявив, что поступок Уотта подал пример людям в дрифтерах и привел к совершенно новому духу среди них. Керр также утверждал, что его собственный капитан поднял этот вопрос в Адмиралтействе с некоторыми морскими лордами и что Керр упомянул Уотта в полуофициальном письме к Джеллико. Коммодор Эверетт, морской секретарь, был особенно раздосадован, так как считал себя “более или менее ответственным” перед первым лордом за то, что представленные ему рекомендации были в порядке. Он чувствовал, что “был совершен какой-то обман” и что в данном случае нет никаких оснований для того, чтобы имя “было официально протащено контрабандой в список, который, очевидно, был предназначен только для обозначения конкретного случая” (73). Эверетт был настолько разгневан тем, что ему показалось “острой практикой”, что он рекомендовал и Джеллико первоначально одобрил письмо Адмиралтейства с упреком Керру, которое было должным образом составлено, но позже и при обстоятельствах, неясных в документе, помечено как “отменено". Керр избежал официального упрека, но, очевидно, не приобрел друзей в Адмиралтействе. Механик Уотт сохранил свою медаль, которая, в конце концов, была хорошо заработана и, вероятно, никогда ничего не знал о незначительной буре, окружавшей обстоятельства ее награждения. Инцидент, хотя и небольшой сам по себе, является примером ловушек, которые сопровождали награждение почестями, медалями и упоминаниями.
Существовала и потенциально темная сторона вопроса о дрифтерах в проливе Отранто, и уж точно не та, которую Адмиралтейство было бы счастливо предать гласности. В своем сопроводительном письме с рекомендациями что касается наград, адмирал Керр, возможно, был щедр в своих рекомендациях и похвалах тем дрифтерам, которые сражались, но были и другие, которые выскользнули из своих сетей и рассеялись, когда австрийцы атаковали. Эти имена, естественно, не были включены в список Керра. Но как быть с дрифтерами, сдавшимися австрийцам? Керр использовал их действия для обоснования своих рекомендаций по присуждению премий: Команды других дрифтеров, несомненно, покидали свои корабли, когда их призывали к этому австрийцы, и некоторые были взяты в плен. Считается, что это поведение, хотя и позорное, не должно рассматриваться как должное, поскольку воздавать почести людям, которые сражались, будет большим стимулом для будущей храбрости и будет иметь больше эффекта в том, чтобы заставить всех выполнять свой долг, чем предавать суду тех, кто сдался или бежал, ибо эти люди не воспитаны дисциплиной или не готовились для войны. Сэр Эдвард Карсон, первый лорд, однако, не пожелал оставить все как есть и попросил дать ему совет относительно того, следует ли принять какие-либо меры в отношении экипажей дрифтеров, покинувших свои корабли. Адмирал Берни, второй морской лорд, был менее суров:”Если бы эти люди были на действительной службе, я, конечно, предложил бы какие-то действия, но так как это всего лишь экипажи дрифтеров, которые не прошли никакой дисциплинарной подготовки (как все люди в армии) и очевидная бесполезность дрифтера, противопоставляющего себя крейсеру, была бы очевидна. Я думаю, что этот вопрос лучше оставить в покое.” Берни предложил послать Керру письмо, “выражающее сожаление их светлости” о том, что в то время как некоторые из команд дрифтеров проявили большую храбрость, были и другие дрифтеры,экипажи которых “ слишком легко бросили суда и сдались врагу, тем самым не сумев поддержать традиции флота, держась и сражаясь до последнего” (76). Поскольку значительное число заинтересованных лиц могло быть пленными австрийцев, неясно, как это было бы применено. Потенциально неприятный эпизод прошел, и если современники думали о резне бродяг, то они думали о шкипере Уотте и “Гоуэне Леа”, а не о дрифтерах, которые были с готовностью брошены. Этот эпизод поднимает деликатный вопрос о том, какое сопротивление можно было ожидать, когда шансы были самоубийственными, особенно от людей, которые не были в регулярном флоте, и в этом случае адмиралы Керр, Берни и Джеллико показали, что они более гибки и осознают реалии войны, чем гражданский адвокат Карсон. Непосредственным последствием действий в проливе Отранто станет изменение способа использования дрифтеров. Несмотря на цветистые слова адмирала Эктона, это событие, что неудивительно, создало дополнительную нагрузку для британских и американских военных. Французские и итальянские отношения не изменились: они оставались такими же беспокойными, как и прежде. В конечном счете, дополнительные британские и австралийские силы будут развернуты в южной части Адриатики. Последствия этого будут заключаться в том, что австрийцам будет все труднее повторить свой успех 15 мая. Однако фактическое влияние битвы при Отранто на саму подводную войну было спорным. Эти вопросы будут рассмотрены в следующей главе.
Самым непосредственным результатом сражения 15 мая стало решение адмирала Керра вывести дрифтеры ночью. В настоящее время они будут патрулировать только в дневное время, ограничение, которое изменится только тогда, когда британские подкрепления усилят заграждение. С практической точки зрения это означало, что теперь дрифтеры будут ставить свои сети между 5 и 10 часами утра, а затем снова поднимать их в 3 часа дня, чтобы на ночь отправиться в Отранто, Порт-Палермо или на остров Фано. Дрифтеры также были перемещены на юг к менее уязвимой линии вдоль параллели 39° 40'. Эти меры явно снижали их эффективность, но итальянцы не могли обеспечить никакой защиты до июля, да и то лишь через нерегулярные промежутки. Более того, даже тогда ночные патрули оставались южнее параллели мыса Санта-Мария-ди-Леука, что, возможно, делало их менее уязвимыми для австрийских налетов, но и менее эффективными (1). По мнению Керра, “Совершенно очевидно, что до тех пор, пока некоторые британские эсминцы не будут присоединены к заградительному барражу для целей обороны и некоторые подводные лодки типа “Е” для целей нападения, то что заградительная завеса может быть атакована австрийцами таким же образом, как и до сих пор” (2). Он также разочаровался в своих союзниках и не считал их темперамент подходящим для патрульной работы, причем даже их быстроходным крейсерам, как правило, требовалось “некоторое время”, чтобы выйти в море, когда поднималась тревога. Поскольку в Бриндизи быстрые крейсера были у итальянцев, а не у французов, он, очевидно, имел их в виду. Решение Керра было простым. Он писал Адмиралтейству: “Настоящие британские силы под командованием британского адмирала положили бы конец этим рейдам” (3). Действия Керра по отводу ночных патрулей дрифтеров получили полную поддержку Адмиралтейства. Кэпитен Джордж Хоуп, второй начальник оперативного отдела, считал, что итальянцы располагают в Бриндизи достаточными силами легких крейсеров, эсминцев и подводных лодок, чтобы при желании организовать надлежащее патрулирование, а адмирал Генри Ф. Оливер, начальник морского штаба, считал, что “опыт не дает нам права полагаться только на итальянские заверения.” Он хотел, чтобы Керр получил “окончательный приказ вывести дрифтеры ночью, когда он не удовлетворен тем, что приняты адекватные меры для защиты дрифтеров”. Первый морской лорд согласился. Адмирал Джеллико распорядился, чтобы итальянское морское министерство было проинформировано через своего военно-морского атташе в Лондоне, что приказ об отмене ночного патрулирования дрифтеров не будет отозван до тех пор, пока англичане не получат информацию о численности регулярного патрулирования эсминцев для защиты дрифтеров и когда такое патрулирование будет введено (4). Поэтому англичане настаивали на том, чтобы дрифтерам была предоставлена надлежащая защита, но у них не было никаких сомнений в эффективности самого дрифтерного патруля. Во всяком случае, австрийский рейд укрепил эту веру. Керр указал, что австрийцы никогда не совершали набегов на линию фронта до тех пор, пока не потеряли подводную лодку, и поскольку на этот раз они пошли на больший риск и использовали в рейде большие силы, он считал вероятным, что подводные лодки, о которых сообщалось в сетях в мае, действительно были уничтожены, хотя он признал, что “доказательства не были убедительными” (5). На самом деле ни немцы, ни австрийцы не потеряли ни одной подводной лодки во время майского обстрела Отранто. Преувеличенная вера в барраж нашла отклик в Адмиралтействе. Капитан Хоуп признал, что, когда дрифтеры были выведены ночью, чистая линия была “мало полезна”, но что линия дрифтеров была “полезна, если ее должным образом патрулировать” (6). Капитан “Дартмута” Эддисон писал своему другу: "Мы сильно их побили, и, по-моему, один из них после этого затонул" (7). Капитан "Ливерпуля" Вивиан, хотя и не присутствовавший при этом, узнал из донесений, что третий австрийский корабль был сильно подбит и загорелся, когда его в последний раз видели осевшим глубоко в воде. Говорили, что он “окончательно затонул”, и хотя подтверждения этому не было, это было “вполне возможно". Вивиан, как указывалось ранее, сначала полагал, что подводная лодка, торпедировавшая "Дартмут", была потоплена глубинными бомбами эскортирующих эсминцев, потому что не было никакого возобновления атаки, в то время как крейсер оставался остановленным в течение четырех часов, и не было никаких немедленных заявлений австрийских источников о том, что британский крейсер был торпедирован, что, вероятно, имело бы место, если бы подводная лодка выжила.Вивиан ошибалась в этом предположении. К 21 мая адмирал Керр принял к сведению сообщение австрийского радио о торпедировании британского крейсера, хотя Керр по-прежнему считал, что подводная лодка потоплена. Керра укрепило в его убеждении сообщение итальянского гидросамолета о том, что австрийский крейсер затонул во время буксировки в Каттаро (8). Неясно, когда союзники реализовали планы усиления завесы. Несколько обескураживает тот факт, что противник не понес серьезных материальных потерь в ходе боевых действий. К тому времени, когда сделали выводы, вероятно, уже предприняли шаги по исправлению ситуации в проливе (9). Неудовлетворительное окончание битвы вызвало определенный самоанализ. Керр привел четыре причины, по которым эта акция не была более решительной. Первым и, вероятно, самым важным был недостаток скорости британских кораблей по сравнению с австрийскими. К этому он добавил, что "Бристоль" был вооружен только четырехдюймовыми пушками по сравнению с шестидюймовыми пушками Дартмута. Третья и четвертая причины касались поведения адмирала Эктона, в частности того, что он сначала зашел слишком далеко на северо-восток, а затем прекратил действия “слишком рано.” Англичане мало что могли поделать с поведением Эктона, но Керр повторил ранее высказанные рекомендации заменить четырехдюймовые орудия "Бристоля" шестидюймовыми и заменить крейсера с достаточной скоростью, чтобы догнать австрийские легкие крейсера, на те, что в настоящее время находятся в Бриндизи (10). Было понятно разочарование британской стороны по поводу австрийского преимущества в скорости. "Бристоль", который должен был причалить, был заторможен грязным дном, но, хотя “Дартмут” “сделал больше оборотов, чем когда-либо прежде”, и, по словам его капитана, “определенно развил удивительную скорость”, этого было явно недостаточно, чтобы обогнать австрийцев, которые "шли как черт знает что" (11). Однако придирки по поводу точных скоростей не имели значения для Вивиана, который писал: “Но действительно ли австрийские легкие крейсера достигали или не достигали 29 узлов - это не важно, но очень важно то, что они, несомненно, превосходили наши корабли здесь на 1½-2 узла” (12). В местных условиях у них было мало возможностей попрактиковаться в жестком плавании, и до тех пор, пока люди не будут полностью обучены, корабль, скорее всего, окажется неполноценным в бою. В том же духе Вивиан рекомендовал, чтобы опытные старшие инженеры-механики перемещались по должности только после интервала в шесть месяцев. Кроме того, в южной Адриатике и особенно в летние месяцы обрастание подводной части кораблей было “необычайно быстрым”. Следовательно, корабли должны очищаться в доке, насколько это возможно, с интервалом в четыре месяца (13). Кроме того, по крайней мере среди некоторых британских офицеров существовало ошибочное мнение, что австрийские крейсера имели более тяжелое вооружение, чем они, как сообщалось, несли, возможно, устанавливая шестидюймовые пушки на носу и корме вместо их первоначального более легкого вооружения. Это объясняет просьбу адмирала Керра заменить четырехдюймовые орудия "Бристоля" шестидюймовыми. Вивиан, в свою очередь, не думал, что у австрийцев было больше орудий, чем первоначально сообщалось, хотя и признавал, что у них было больше пушек, чем предполагалось. Они превосходили британские четырехдюймовые орудия в этом классе кораблей и неоднократно накрывали Дартмут на расстоянии 12 000 ярдов, в то время как британские четырехдюймовые орудия были эффективны только на расстоянии 11 600 ярдов. Вивиан приписывала это возможной высокой начальной скорости, но, скорее всего, австрийским орудийным установкам. Поэтому он спросил, не может ли Адмиралтейство рассмотреть возможность изменения установки четырехдюймовых пушек на его легких крейсерах, чтобы ими можно было действовать на расстоянии до 12 500 ярдов и открывать огонь практически на той же дальности, что и нынешние британские шестидюймовые пушки. Его артиллерийский штаб также рекомендовал, если это возможно, заменить нынешние шестидюймовые орудия более современной моделью орудия и установки (Mark XII six inch on P. VIIx mountings). Это увеличило бы наступательную мощь их орудий, которая на дальней дистанции была “не так хороша, как могла бы быть” (14). Реальным ответом австрийским легким крейсерам, однако, были бы новые британские легкие крейсера класса “С”, которые были быстрыми, быстро достигали своей скорости и были “достаточно вооружены, чтобы позаботиться о себе и сделать неприятные вещи для противника”. Прибытие легких крейсеров класса “С”, высоко ценившиеся в Гранд-флоте за операции в Северном море, было, как правильно подозревал Вивиан, маловероятным (15). Эсминцы, ценившиеся на вес золота по мере развития кампании против подводной лодки, также были труднодоступны. Адмиралтейство задолго до австрийского рейда искало другие источники для этого типа военных кораблей. На севере, как хорошо известно, первым значительным вкладом американских военно-морских сил после вступления Соединенных Штатов в войну были эсминцы, действовавшие из Квинстауна. В середине апреля 1917 года восемь японских эсминцев прибыли на Мальту для работы с англичанами, особенно в сопровождении десантных кораблей. Адмиралтейство также обратилось к Австралийскому Содружеству и 6 мая запросило услуги в европейских водах эсминцев "Парраматта" (Parramatta), "Варрего" (Warrego) и "Ярра" (Yarra). Австралийское правительство быстро согласилось и, признавая, что любая потенциальная опасность в австралийских водах, скорее всего, исходит от рейдеров, а не от подводных лодок, предложило услуги еще трех эсминцев - "Суон" (Swan), "Торренс" (Torrens) и "Юон" (Huon), которые в настоящее время находились в Сингапуре, при условии, что на их замену может быть послан британский крейсер. Крейсер, очевидно, представлял большую ценность, чем эсминец, для защиты торговли от рейдеров на длинных маршрутах в Индийском и Тихом океанах. Адмиралтейство с радостью приняло это предложение и 4 июня сообщило британскому командованию в Средиземном море о возможном прибытии шести австралийских эсминцев. Они “предназначались в первую очередь для патрулирования барража Отранто.” Это была приятная новость для Керра и Хениджа, но требования подводной войны заставили австралийские эсминцы быть перенаправленными на другие эскортные обязанности, и они фактически не взяли на себя патрулирование барража до октября. На практике это означало, что после прибытия австралийцев англичане обычно могли держать по два-три патруля для защиты дрифтеров (16).
Британские воздушные операции в южной Адриатике также улучшились. Во время сражения в проливе Отранто Королевская военно-морская авиация находилась в процессе формирования базы в Отранто. К концу апреля большинство запасов и персонала прибыли для того, что должно было стать Крылом № 6. Численность крыла, состоящего из двух эскадрилий и одного самолета, была установлена в шесть двухместных гидросамолетов “Шорт-184” (Short 184) и шесть одноместных гидросамолетов ”Сопвич “Бэби” (Sopwith “Baby”) для работы над заградительным барражем, а также двенадцать гидросамолетов Шорт-310 (Short 310, при наличии), способных нести торпеды для атак против австрийских самолетов или бомбардировки морских целей. Крыло также имело “Сопвич 1½ Страттерс” (Sopwith 1½ Strutters), быстрые наземные самолеты, которые использовались в основном, когда требовалась быстрая реакция в поиске и преследовании подводной лодки. Штаб-квартира располагалась в Отранто, а на мысе Палассия имелись две радиостанции, станция определения направления (радиопеленгационный пост) и наблюдательный пост, обслуживаемый РНАС. Все это произошло слишком поздно для битвы 15 мая. Первые патрули 6-го крыла начались только в июне 1917 г. (17). В то время как адмирал Эктон мог бы осыпать похвалами своих британских союзников после этой встречи, события 15 мая окончательно обострили англо-итальянские отношения. Первый морской лорд прямолинейно отметил на докладе Керра о нападении на дрифтеры - следует чтобы итальянское морское министерство поинтересовалось, могут ли британцы ожидать в будущем регулярного патрулирования эсминцев для защиты дрейфующих судов ночью. Кроме того, англичанам требовалась информация о численности патруля, прежде чем приказ о выводе их ночью будет отменен. Заявление, переданное итальянскому военно-морскому атташе в Лондоне 30-го числа, вызвало значительное раздражение в Риме (18). Адмирал Таон ди Ревель, капо ди стато Маджоре, был убежденным защитником итальянских прав, как он их понимал, и полагал, что его союзники не оценили итальянские усилия или особые условия адриатической войны. Ревель немедленно ответил по телеграфу 1 июня, что из-за отсутствия эсминцев невозможно установить патруль эсминцев для защиты линии дрифтеров. Затем итальянцы направили гораздо более длинный меморандум, переданный через итальянского посла в Лондоне 26 июня (19). Вряд ли это могло понравиться или повлиять на Адмиралтейство. Итальянцы указывали, что в начале 1917 года они добровольно согласились на военно-морской конференции союзников в Лондоне на вывод четырех преддредноутных линкоров класса “Куин”из Таранто, хотя поддержка этих кораблей была обещана, когда Италия согласилась вступить в войну в 1915 году. Итальянцы, согласившись на их вывод, потребовали, чтобы они были заменены “достаточным количеством легких крейсеров и миноносцев”, а англичане ответили, что у них их нет, но они усилят Адриатику “удобным количеством легких крейсеров и эсминцев, когда они будут доступны" (20). По словам итальянцев, этого еще не произошло, и англичане также отклонили итальянские запросы на более современные крейсера класса “С”. Тем не менее, после Лондонской конференции итальянцы заявили, что Королевский флот был усилен не менее чем двадцатью шестью эсминцами союзников, то есть восемнадцатью американскими на севере и восемью японскими в Средиземном море. Итальянцы объясняли бегство австрийцев 15 мая недостаточной скоростью “Дартмута” и "Бристоля" и утверждали, что если англичане пошлют несколько крейсеров класса " С " или "Аретуза", то результат очередного австрийского налета будет совсем иным. Ревель утверждал, что с возвращением дрейфующих судов в порт ночью эффективность заградительного огня значительно снизилась. Он признал, что англичане намеревались присоединить крейсер "Веймут" к Бриндизи, тем самым увеличив число своих крейсеров там с трех до четырех, но он утверждал, что корабль был того же класса, что и "Дартмут", и поэтому слишком медленный.Ревель просил англичан пересмотреть свое решение и прислать два-три крейсера новейшего класса, а также не менее восьми эсминцев. Он также просил, чтобы в случае получения каких-либо дополнительных подкреплений из Соединенных Штатов или Японии они направлялись в южную Адриатику. Просьбы итальянцев не вызвали особого сочувствия в Адмиралтействе. Прежде всего, по мнению британцев, итальянцы в своем меморандуме не приняли во внимание французское присутствие на Корфу. Объединенная мощь французских и итальянских линкоров в подавляющем большинстве превосходила мощь австрийских линкоров, и именно по этой причине четыре британских додредноута были выведены из Таранто. Что касается американских и японских эсминцев, то американцы были заняты в Атлантике, защищая британскую, союзную и американскую торговлю, а японцы были полностью заняты сопровождением десантных кораблей в Средиземном море. Увеличение активности подводных лодок означало, что требовалось еще больше эсминцев. Англичане не верили, что события 15 мая показали недостаточное количество итальянских эсминцев для защиты линии дрифтеров, при условии, что эсминцы были использованы для этой цели. Англичане утверждали, что даже без учета французских эсминцев итальянцы обладают “огромным превосходством” в эсминцах над австрийцами. Англичане указали, что итальянцы имеют большое количество эсминцев в северной Адриатике, и предположили, что заграждение Отранто достаточно важно, чтобы укрепить этот район даже за счет северной Адриатики. На предположение итальянцев о том, что итальянские эсминцы могли быть перемещены с барража Отранто для защиты торговли, англичане ответили, что та же самая причина не позволяет им посылать больше эсминцев в Средиземное море, и “вряд ли можно ожидать, что британская торговля будет специально выбрана для того, чтобы быть лишенной защиты, чтобы обеспечить силы, необходимые в Отранто”. Адмиралтейство повторило, что в нынешних условиях легкие крейсера типа “Аретуза” или " С " не могут быть отправлены в Адриатику, и намекнуло, что если быстроходные легкие крейсера, имеющиеся в распоряжении итальянцев, будут должным образом использованы, то в них нет необходимости. То есть у итальянцев имелись “Марсала”, “Нино Биксио” и “Кварто”, и эти корабли, по-видимому, были по крайней мере такими же быстрыми, как четыре австрийских легкие крейсера. Кроме того, у итальянцев было семь лидеров: три типа "Мирабелло" и четыре – типа "Аквила", не имевших аналогов в австрийском флоте. Если добавить к четырем британским легким крейсерам, приписанным к Бриндизи, превосходство союзников было “в конечном счёте больше, чем то, которым обладали легкие крейсеры Большого флота над теми, которые были у флота Открытого моря, и это является причиной того, что невозможно ослабить Большой флот, чтобы усилить итальянский флот” (21). Адмиралтейство добавило остроумное замечание, заметив, что только один из трех итальянских легких крейсеров действовал 15 мая. Если итальянцы придавали такое большое значение этому типу, то “причины, по которым отсутствовали два из трех итальянских судов, должны были быть очень вескими” (22). Лучшее, что могли предложить англичане, - это приказать максимально уменьшить вес британских легких крейсеров в Бриндизи, чтобы увеличить их скорость, и пообещать, что, когда они будут готовы, с Мальты будут посланы четыре патрульных катера типа “S”. Британская нота вызвала раздражение Таона ди Ревеля, когда она дошла до Капо ди стато Маджоре, и он нацарапал на своем экземпляре, что, по его мнению, Джеллико пытается потянуть их за ногу и “использовать их древесину, чтобы сделать огонь” (23). Распределение эсминцев будет предметом длительного и язвительного спора между союзниками, но Адмиралтейство, проанализировав донесения с Адриатики, убедилось, что итальянцы не лучшим образом используют имеющиеся у них силы. Итальянцам удалось обеспечить патрулирование трех эсминцев на линии дрифтеров в ночь на 5 июля, но в то время, по расчетам Адмиралтейства, в Бриндизи был готов двадцать один эсминец союзников (девять из них французские) в дополнение к трем "Мирабелло" и трем более крупным эсминцам класса "Пепе". На эскортную службу приходилось семь таких эсминцев (из них пять французских), оставляя в распоряжении для патрулирования заградительного огня не менее четырнадцати эсминцев, три "Мирабеля" и три больших эсминца класса "Пепе" (Pepe). Итальянцы, по-видимому, могли предоставить только три из этих двадцати для заградительного патрулирования в три ночи из шести, с двумя Мирабелло, стоящими наготове в Валоне. Это выражалось в девяти ночах, проведенных в море из 120, по сравнению с британскими эсминцами в Средиземном море, которые “не испытывали трудностей” в постоянном патрулировании шести из десяти, тем самым проводя семьдесят две ночи в море из 120. Капитан Чарльз Куд (n Charles Coode), второй офицер оперативного отдела Адмиралтейства, решительно заявил: “Перед лицом этих цифр итальянцам кажется нелепым говорить, что они не могут поддерживать достаточное и регулярное патрулирование эсминцев на заграждении без британской помощи. Даже если число людей, занятых в эскортной службе, должно быть значительно увеличено, не должно быть никаких трудностей в поддержании постоянного заградительного патруля, по крайней мере, из шести кораблей” (24). Джеллико должен был присутствовать на военно-морской конференции союзников в Париже на последней неделе июля, где должен был присутствовать Таон ди Ревель. В связи с этим он попросил военно-морской штаб подготовить меморандум, который включал бы эти факты и разберитесь со всем предметом применения итальянского легкого ремесла. Конференция, продолжавшаяся с 24 по 26 июля, по итальянским данным, включала “жесткие” дискуссии между Таоном ди Ревелем и другими союзниками, но закончилась соглашением о том, что британский адмирал, командующий патрулями союзников в Средиземном море, включит в свое командование заградительный барраж Отранто от мыса Санта-Мария-ди-Леука до острова Фано и Корфу. Район к северу от линии Леука-Фано-Корфу будет находиться под командованием итальянского главнокомандующего точно так же, как остальная часть Средиземного моря находилась под командованием французского главнокомандующего. Последнее было теоретической схемой, действовавшей с августа 1914 года. На практике далеко расположенные британские силы в Средиземном море от Гибралтара до Эгейского моря были в основном независимы друг от друга, и для их координации союзники на конференции на Корфу в апреле 1917 года договорились о назначении британского главнокомандующего в Средиземном море. Что касается легких кораблей, необходимых для противолодочной войны, то англичане, французы и итальянцы договорились составить списки своих военно-морских судов в Средиземном море, чтобы они могли установить фактическое количество и качество кораблей, которые каждый флот предоставит в распоряжение адмирала, командующего патрулями в Средиземном море, “для выполнения общей задачи”. Что касается заграждения Отранто, то дрифтеры, или “подвижное заграждение”, как его называли, будет сохраняться, но два различных типа “фиксированного заграждения”, то есть постоянных препятствий, будут по-прежнему устанавливаться. “Постоянная заградительная завеса” последовательно поддерживалась французами и итальянцами. Англичане и итальянцы обещали сосредоточить как можно больше самолетов в Отранто, а все три союзника обещали изучить возможность проведения атак с моря и с суши против австрийских баз в Адриатике и затем предоставить в распоряжение итальянцев все имеющиеся средства для этой операции, когда это потребуется (25). Этим операциям также суждено было остаться в значительной степени обещаниями. Нарушение действий патрулей дрифтеров расценивалось как очень серьезное. Коммодор Хенидж, командор адриатического патруля, в своем подробном отчете о нападении, который впоследствии был напечатан и распространен в Адмиралтействе, сообщал, что по состоянию на 3 июня ни один дрифтер не был в море ночью после налета, потому что не было предоставлено необходимой защиты. Это позволило немецким и австрийским подводным лодкам пройти через пролив Отранто “по своему желанию”, чтобы охотиться на судоходство в Средиземном море, и Хенидж пришел к выводу, что “нет никаких сомнений”, что дрифтеры “показали себя серьезной угрозой для деятельности вражеских подводных лодок, и до тех пор, пока они не смогут снова работать в узких частях пролива, противник может рассчитывать на сохранение определенного процента своих подводных потерь”. Хенидж полагал, что возобновление заградительного действия дрифтеров с адекватной защитой может даже вынудить австрийцев отправить свои более тяжелые корабли, что “безусловно, прояснило бы ситуацию в Адриатике”. Замечания Хениджа привлекли внимание сэра Эдварда Карсона, первого лорда Адмиралтейства, который более месяца спустя поинтересовался, было ли что-нибудь сделано в этой ситуации, поскольку ”это, по-видимому, серьезный вопрос, влияющий на судоходство союзников в Средиземном море“, но именно на это надеялись со временем, выделив британские эсминцы для защиты дрифтеров. Кроме того, в Средиземное море направлялись и австралийские эсминцы. Карсон ответил, что он надеется, что “этот вопрос не будет упущен из виду” (27).
Теперь нет никаких сомнений в том, что многие на британской стороне верили, что дрифтеры были эффективны и что разгром позиции и сдвиг линии заграждения к югу имел серьезные последствия. Та же вера была широко распространена среди немцев и австрийцев и действительно была основной причиной, почему австрийцы пошли на такой риск в рейде. Итальянцы, напротив, были склонны скептически относиться к дрифтерам и вместе с французами намеревались приложить значительные усилия для создания постоянной линии обороны в проливах. Это твердое убеждение обеих сторон в эффективности дрифтеров и заграждения было, однако, ошибочным. Это можно продемонстрировать, изучив количество тоннажа, потопленного “Средиземноморской флотилией подводных лодок" либо непосредственно, либо с помощью подводных минных постановок. Приведенные ниже цифры также включают тоннаж, потопленный австрийскими подводными лодками, хотя, учитывая небольшое количество австрийских подводных лодок, действующих за пределами Адриатики, это была лишь небольшая часть от общего числа. Кроме того, хотя некоторые из потоплений могли быть приписаны подводным лодкам, входящим в Средиземное море и направляющимся к австрийским базам, большинство приписывается подводным лодкам, которые входили и выходили из пролива Отранто. Потери судоходства, вызванные подводными лодками или подводными минами в Средиземном море 29 апреля 1917 года 277 948 тонн Мая 1917 года 180 896 тонн Июня 1917 года 170 473 тонны Июля 1917 года 107 303 тонны Августа 1917 года 118 372 тонны сентября 1917 года 111 241 тонна Этот обзор шестимесячного периода до и после австрийского рейда показывает, что апрель 1917 года был худшим месяцем войны для союзников в Средиземном море, как, впрочем, и для союзного судоходства на протяжении всей войны. Потери тогда уменьшились, и в период после налета, когда деятельность заградительного барража Отранто была сорвана, они были фактически меньше. Это свидетельствует о том, что для подводных лодок барраж Отранто был не более и не менее преградой после налета, чем это было раньше. Сокращение активности дрифтеров не привело к увеличению числа потопленных судов. Причин снижения потерь от действий подводных лодок было много, из которых наиболее важной принято считать введение конвойной системы в Средиземном море. 22 мая англичане открыли конвойную линию Мальта-Александрия, и система, направленная сначала в восточное Средиземноморье, будет неуклонно расширяться до точки, когда 18 сентября адмирал сэр Сомерсет Гоф-Калторп (Somerset Gough-Calthorpe), британский главнокомандующий в Средиземном море, издал печатные инструкции для всех командиров патрулей и управления судоходством ССВ о размещении торговых судов в Средиземном море в эскортируемых конвоях на всех открытых морских путях (30). Создание этих конвоев заняло некоторое время и потребовало размещения в различных средиземноморских портах судов, контролирующих судоходство, для обеспечения разведки, сбора судов для конвоев и ускорения выгрузки грузов. Осенью 1917 года были также созданы так называемые сквозные средиземноморские конвои из Порт-Саида в Гибралтар и далее в Великобританию. Это было важным нововведением, поскольку означало, что транспорт из Индии будет избавлен от долгого путешествия вокруг Африки. К этому дорогостоящему проекту англичане были вынуждены прибегнуть в 1916 году, когда подводная опасность закрыла средиземноморский маршрут для транспорта, направлявшегося к востоку от Суэца. Экономия времени и тоннажа после открытия средиземноморского маршрута была значительной. Французы, со своей стороны, в обороне судоходства, как правило, сосредоточивались, что вполне понятно, на регулярных конвоях между Францией и Алжиром и Тунисом. Помимо создания конвоев, усложнилась организация противодействия подводным лодкам. На Мальте был не только британский главнокомандующий в Средиземном море, но и средиземноморский адмирал патрулей и Генеральный директорат маршрутов. Комиссия на Мальте была межсоюзническим комитетом, который координировал морские перевозки и маршруты в Средиземном море. Французы и итальянцы также создали свои собственные специализированные противолодочные организации, Направление Générale de la guerre sous-marin для французов и Ispettorato della Difesa Traffico для итальянцев. Кое - что из этого выглядело лучше на бумаге, чем на практике. Например, межсоюзнические объединения эсминцев и эскортов так и не материализовались. Более того, межсоюзническое сотрудничество часто оставляло желать лучшего, особенно в вопросах, касающихся итальянцев. Но каковы бы ни были проблемы, в долгосрочной перспективе ресурсы, выделяемые на противолодочную войну англичанами, французами и итальянцами, неуклонно увеличивались. Они включали сопровождение всех типов, самолеты как для патрулирования, так и для нападения на австрийские базы, беспроводные станции перехвата и разработку заграждения Отранто с минными полями и фиксированными препятствиями. Британское экспериментальное заграждение с фиксированной сетью длиной около двух с половиной миль, заложенное в октябре 1917 года, потерпело неудачу, разрушенное непрерывным бурным морем и сильными ветрами всего за семнадцать дней. Тем не менее англичане постоянно отвергали франко-итальские планы постоянных заграждений, для которых они должны были бы предоставьте большую часть материала. Адмиралтейство считало эти планы невыполнимыми и предпочитало блокировать проливы с помощью надводного, воздушного или подводного патрулирования. Самое большее, на что они согласятся, - это предоставить материалы для исследований. Англичане, однако, предоставили итальянцам 2000 мин, которые должны были быть выставлены у Отранто. Французы, после долгих проволочек, в конце концов заложили минную заградительную линию от острова Фано до точки в восьми милях от Отранто, но это было сделано менее чем за месяц до окончания войны (31). Жизнь немецких и австрийских подводных лодок становилась все тяжелее, а их потери увеличивались. К концу 1917 года союзники смогли использовать эсминцы и миноносцы греческого флота, а к 1918 году американские военные корабли также будут использоваться в Средиземном море. Подводная опасность никогда не будет устранена, и были месяцы, когда потери будут расти. Это объяснялось многими факторами, в том числе количеством подводных лодок, которые немцы и австрийцы могли держать в море, наличием эскорта и тем, насколько транспорты могли быть размещены в конвоях (в отличие от прибрежных маршрутов или независимых плаваний) или другими способами быть тщательно защищены. Однако общая тенденция потерь от подводных лодок была снижена. Головокружительные дни 1916 года, когда командиры подводных лодок, такие как Арнольд де ла Перьер, могли набрать рекордные баллы, ушли навсегда. Подводная лодка не выиграет войну для Германии и Австрии. Австрийским надводным силам также было трудно повторить свой успех 15 мая 1917 года. Как бы англичане ни жаловались на явное отсутствие защиты у дрифтеров, баланс сил оставался неблагоприятным против австрийцев. Дрифтеры, возможно, теперь были вне их досягаемости, но австрийцы делали случайные вылазки, направленные против линий коммуникаций между Бриндизи и Валоной. Адмирал Ганза, однако, предупредил австрийское командование, чтобы избежать столкновений с равными или превосходящими силами союзников в непосредственной близости от вражеских баз. Австрийские вылазки часто срывались либо плохой погодой, либо невозможностью встретить какие-либо транспорты союзников. Последним был опыт, например, "Гельголанда" и I торпедной дивизии (шесть эсминцев типа "Татра") в ночь с 18 на 19 октября 1917 года. В рамках операции австрийские подводные лодки U. 32 и U. 40 были размещены у Сасено и Бриндизи, чтобы атаковать любые военные корабли союзников, которые могли бы совершить вылазку в погоню (32). На обратном пути австрийцы были атакованы итальянскими гидросамолетами из Бриндизи у албанского побережья, и к сражению присоединились австрийские гидросамолеты из Дураццо и Кумбора. Бомбы, сброшенные на "Гельголанд", не попали, но через час его безуспешно атаковала подводная лодка. Это была почти наверняка французская подводная лодка "Коломб" (Coulomb), хотя командир подводной лодки позже сообщил, что торпеда была направлена на сопровождающий эсминец "Лика", а не на крейсер. Значительные силы союзников вышли из Бриндизи в погоню, первоначально Контр-адмирал Бискаретти (Biscaretti) со своим флагом на легком разведчике “Пепе” в сопровождении "Поэрио" (Poerio) того же класса и трех итальянских эсминцев. За ними последовали разведчики "Аквила" и "Спарвьеро" (Sparviero), британские легкие крейсера "Глостер" и "Ньюкасл" (Newcastle), три французских и три итальянских эсминца. "Уэймут" (Weymouth) и два итальянских эсминца, следовавшие из Валоны в Бриндизи, получили приказ присоединиться к ним в море. Надводные силы обеих сторон были проинформированы о передвижениях противника самолетами, но кроме далёких полос дыма не видели друг друга. Австрийские гидросамолеты бомбили группу “Пепе” безуспешно, но присутствие авиации, а также агрессивные атаки глубинных бомб эсминцами сорвали любые атаки австрийских подводных лодок. На стороне союзников присутствовала небольшая (361 тонна) итальянская подводная лодка H. 2, которая заметила австрийцев, но не была в состоянии атаковать. Эти события в основном забыты в анналах войны, потому что, в итоге, ничего не произошло, и потерь не было ни у одной из сторон. Тем не менее опыт 18-19 октября продемонстрировал большое и увеличивающееся неравенство между противоборствующими силами. Союзники теперь работали над подавлением наступательной активности кригсмарине на южном входе в Адриатику.
Плохая погода вновь сорвала попытку набега "Новарой" и тремя миноносцами в ночь с 12 на 13 ноября, а также последующий выход тремя миноносцами 22 ноября. "Новара" действительно прошел на расстояние двадцати трех миль от Бриндизи, но не обнаружил никаких целей. Союзные корабли сорвали еще одну вылазку без единого выстрела в ночь с 13 на 14 декабря, когда эсминцы "Тата", "Балатон" и "Чепель" обнаружили четыре вражеских эсминца. “Татра” выпустил торпеду против одного из вражеских эсминцев, но не попал. Австрийцы, помня о приказе не вступать в бой с более сильными силами вблизи вражеских баз, повернули домой (33). Неудачная торпедная атака, по-видимому, так и не была обнаружена союзными эсминцами. Неясно, какие именно корабли союзников были задействованы, потому что, в ту ночь в море было значительное количество кораблей, в результате чего итальянцы полагали на основе беспроводных перехватов, что вражеский корабль находился в районе, где действовала итальянская подводная лодка H. 4. Перехват, казалось, указывал на то, что неизвестная цель не двигалась и, следовательно, могла быть кораблем, который сломался. В результате контр-адмирал Бискаретти совершил вылазку с легкими разведчиками “Раккиа”, “Поерио” и “Биксио” и британскими легкими крейсерами "Дартмут" (под командованием коммодора Говарда Келли, командовавшего 8-й эскадрой легких крейсеров в Бриндизи) и "Глостер", а также шестью итальянскими эсминцами. Британские легкие крейсера "Веймут" и "Ливерпуль", а также итальянский скаут "Риботи" находились в резерве в Бриндизи. После рассвета союзники также использовали дирижабли и разведывательные самолеты, но, хотя “Раккия” и “Поерио” находились в пределах видимости мыса Родони, ни они, ни воздушная разведка ничего не видели (34). Неизвестно, что спровоцировало вылазку такого значительного числа союзных военных кораблей, но Таон ди Ревель считал масштабы операции неоправданными (35). Этот инцидент также показывает неопределенность работы ночью в эпоху до появления радаров и то, как легко можно было бы использовать численное преимущество и потеряться в темноте. Однако этот инцидент также показывает, насколько велики были теперь шансы против австрийцев, и как повезло, что три эсминца остались невредимыми. K.u.k. Kriegsmarine был относительно удачлив в войне на море, сражаясь против превосходящих сил и спасаясь с относительно небольшими потерями. Это изменилось, однако, в декабре 1917 года с разработкой итальянским флотом MAS, который обозначал motobarca armata silurante. Это были быстроходные моторные торпедные катера с бензиновыми двигателями и экипажем около восьми человек, способные нести две торпеды. Они имели малую дальность действия и в целом были хрупкими, но они были хорошо приспособлены к условиям Адриатики. В ночь на 10 декабря 1917 года двум МAS удалось прорвать оборону гавани Триеста, а лейтенант Луиджи Риццо (Tenente di vascello Luigi Rizzo) торпедировал и потопил старый линкор береговой обороны “Вена” (Wien) (36).Успех наступил в критический момент для итальянцев, которые потерпели самое тяжелое поражение в войне 24 октября, когда австрийские и немецкие войска прорвали итальянские линии у Капоретто, начав долгое отступление итальянцев более чем на семьдесят миль, которое остановилось только у реки Пьяве. Существовали реальные опасения, что Венеция может пасть, и англичане даже опасались, что итальянцы могут быть вынуждены выйти из войны (37). Итальянская армия держалась вдоль Пьяве, и после Капоретто итальянцы испытали то, что было равносильно национальному возрождению. Именно Австро-Венгрия в первые месяцы 1918 года продемонстрировала серьезные социальные напряжения, и это не могло не отразиться на военно-морском флоте. Было предупреждение, что к.и.к. Кригсмарине не было застраховано от национальных проблем, которые в конечном итоге разорвут Двойную монархию 5 октября 1917 года, когда некоторые члены экипажа небольшого миноносца Tb.11, дислоцированного в Себенико, заперли своих офицеров в каютах и перевели корабль через Адриатику, чтобы сдаться итальянцам (38). Конечно, к началу 1918 года в австрийском флоте было скрытое недовольство, и это было особенно заметно на больших кораблях, относительная бездеятельность которых означала скуку и неизменную рутину в сочетании со строгой морской дисциплиной для их экипажей. К этому добавлялась растущая трудовая агитация на береговых верфях и беспокойство о семьях, столкнувшихся с трудностями дома. Малые корабли, особенно эсминцы и миноносцы, а также подводные лодки и небольшое количество элитных быстрых легких крейсеров, таких как "Гельголанд", испытывали гораздо меньше этих проблем. Эсминцы и миноносцы, в конце концов, имели много работы, сопровождая конвои через каналы между лабиринтом островов на Адриатическом побережье и противодействуя угрозе французских, британских и итальянских подводных лодок. Более крупные корабли, особенно линкоры и броненосные крейсера, напротив, были относительно простаивающими. Настоящая беда пришла в залив Каттаро, где недовольство было усилено отношением многих из них. Они наслаждались относительной роскошью по сравнению со своими мужчинами, вплоть до того, что привозили жен и семьи в Бочче, где военно-морской паек можно было купить по низким ценам по сравнению с обычными. внутренние районы, где некоторые товары были недоступны. Отпуск был нечастым, и возможности для поездок из Бочче в остальную часть Монархии были неопределенными. Нарастала усталость от войны, и внешний стимул в виде речи президента Вудро Вильсона “Четырнадцать пунктов”, в которой излагались основы мира, послужил катализатором неприятностей. Не прошло и трех недель после этой речи, как 1 февраля на кораблях "Бочче" начался мятеж с центром в броненосном крейсере "Санкт-Георг". Люди на легких крейсерах и эсминцах по большей части оставались лояльными, а армейские артиллерийские позиции с видом на залив не пострадали. Мятеж прекратился через несколько дней, особенно когда три линкора класса "Эрцгерцог" прибыли в Бочче, чтобы укрепить авторитет верховного командования. Мятежа было достаточно, чтобы довести до кульминации растущее чувство, что флот нуждается в “омоложении”, то есть в более молодых и агрессивных офицерах со свежими идеями в командовании. В результате в марте 1918 года кайзер Карл выбрал сорокадевятилетнего Хорти, все еще Linienschiffskapitän, командовавшего дредноутом Prinz Eugen, который в относительной праздности крутился вокруг своего буя в Поле, в качестве флоттенкомандант. Хорти был произведен в контр-адмиралы, но по-прежнему находился далеко внизу в списке старшинства, и его возвышение до командования флотом вызвало значительное недовольство среди некоторых из тех, кого пропустили. Его поведение во время рейда в мае 1917 года, вероятно, было главной причиной его возвышения. Он был одним из тех, кто с некоторым успехом командовал группой кораблей в бою на море. Некоторые, как, например, германский военно-морской атташе, выражали оптимизм по поводу того, что более способным командирам больше не придется связывать руки, “возвращая на воду корабль, глубоко увязший в грязи” (39). Ядром боевых сил в Поле теперь были четыре дредноута класса "Тегеттофф" и полудредноут "Радецки". Часть устаревших кораблей была выведена из действующего состава флота. Однако одно дело было говорить о “молодой крови”, а другое-найти какое-то реальное занятие для больших кораблей военно-морского флота. Что они действительно могли сделать, учитывая силы, выстроенные против них у входа в Адриатику? Хорти утверждает, что признал это и неохотно принял назначение, указывая кайзеру Карлу, что от него нельзя ожидать чудес на четвертом году войны (40). Ситуация действительно становилась все более серьезной из-за нехватки угля и возросшей воздушной активности союзников против Пола и Каттаро. Итальянцы также становились все более агрессивными, о чем свидетельствует знаменитый рейд, связанный с поэтом и писателем Габриэле Д'Аннунцио (Gabriele D’Annunzio), в ходе которого три MAS-катера сумели достичь залива Буккари близ Фиуме в ночь с 10 на 11 февраля и напали на стоявшие там пароходы. Их торпеды были неисправны, и ни один корабль не был потоплен, но достижение было впечатляющим (41). Даже главная военно-морская база в Поле не была полностью защищена. Серия из трех атак “прыгающих лодок” класса "Грилло" (Grillo), оснащенных гусеничными цепями для преодоления препятствий в гавани, привела к тому, что одна из них фактически преодолела некоторые препятствия в ночь с 13 на 14 мая, прежде чем была обнаружена и потоплена. Любое повторение рейда в мае 1917 года со стороны австрийцев становилось все труднее. Это было не обязательно хорошо с точки зрения кампании союзников против подводных лодок, поскольку некоторые в Адмиралтействе, а также британский главнокомандующий Средиземноморским флотом адмирал Кальторп все еще были соблазнены идеей заградительного барьера Отранто. Цель состояла в том, чтобы расширить минные поля от итальянского побережья до линии 100 саженей и добавить больше эсминцев, траулеров, гидрофонов, моторных катеров, CMBS (высокоскоростных прибрежных моторных лодок, подобных итальянским Mas) и самолетов, чтобы создать зону глубиной шестьдесят пять миль, которую подводная лодка не смогла бы пересечь за одну ночь. Англичане добились согласия итальянцев 11 февраля 1918 года на общий контроль за заградительным барьером, который был передан британскому главнокомандующему, хотя это не обязательно означало, что для заградительного огня будут предоставлены дополнительные итальянские эсминцы (42). Кальторп предложил решить проблему поиска достаточных эсминцев, по крайней мере временно отозвав патрули из Дарданелл и Эгейского моря и отвлекая эсминцы от конвоев. Оглядываясь назад, можно увидеть, что ослабление защиты конвоев ради заградительной позиции Отранто было бы ошибочной политикой, но это не обязательно было так, как казалось таким людям, как Кальторп в то время, особенно когда продолжающиеся потери в конвоях поколебали его веру в систему (43). Предложения Кальторпа относительно конвоев нашли больше оппозиции, чем поддержки в Адмиралтействе, особенно со стороны контр-адмирала А. Л. Дафф (A. L. Duff), директора противолодочного дивизиона, который был склонен сомневаться в абсолютной эффективности даже усиленного заградительного огня, хотя и признавал его ценность в качестве сдерживающего фактора, а также в качестве провокации, чтобы заставить австрийские крейсера выйти. Дафф, однако, был категорически против вывода сил для заграждения из эскортных сил защиты торговых конвоев, но считал, что план Кальторпа может быть по крайней мере частично осуществлен путем экономии на том, как существующие эскортные корабли использовались в Средиземном море, и постепенного увеличения сил, выделяемых для заграждения, по мере поступления сил из внутренних вод (44). В то время как полные планы заградительного огня Отранто так и не были реализованы, повышенное внимание, уделяемое ему, а также присутствие британских и австралийских эсминцев значительно затрудняли австрийцам рейд в южную Адриатику. Это было вновь продемонстрировано в ночь с 22 на 23 апреля 1918 года. Пять эсминцев типа "Татра" ("Триглав", "Узсок", "Дукла", "Лика" и "Чепель") под командованием Фрегаттенкапитана Карла Херкнера (Karl Herkner) на "Триглаве" устремились на юг в пролив Отранто, стремясь нарушить движение союзников между итальянским и албанским побережьями. Они представляли собой новейшие и лучшие австрийские эсминцы; за исключением "Чепеля", все они были заложены и достроены во время войны. “Узсоку” суждено было стать последним эсминцем, когда-либо введенным в строй Кригсмарине.
В эту ночь, однако, шесть эсминцев союзников находились в передовом патрулировании перед заградительной позицией, в частности британские "Шакал" (Jackal), "Хорнет" (Hornet - Шершень), "Аларм" (Alarm - Тревога) и "Комет" (Comet), австралийский "Торренс" и французский "Симетер". “Шакал”, “Хорнет” и “Аларм” принадлежали к типу “I” (Acheron - Ашерон), а “Торренс” - к несколько иному австралийскому типу ”I". “Комет” принадлежал к предшествующему классу “Н” (Acorn - Желудь). Это были 720-810-тонные корабли с котлами на нефтяном отоплении и турбинами, вооруженные двумя четырехдюймовыми и двумя двенадцатифунтовыми пушками и двумя двадцатиодюймовыми торпедными аппаратами и способные развивать скорость двадцать семь узлов. За исключением "Торренса", спущенного на воду в 1915 году, это были довоенные корабли, спущенные на воду в 1910 и 1911 годах (45). Эсминцы были разделены на три подразделения, каждое с десятимильным участком дозора с приказом начать патрулирование с самой восточной части участка и корректировать курс и скорость, чтобы поворачивать одновременно в конце своегй динии каждые пятьдесят минут. Кроме того, в Бриндизи в шестичасовой готовности находились два британских эсминца (“Редпол” (Redpole) и "Риэман" (Rifleman) типа "Н") и еще два австралийских эсминца ("Свон" и "Уоррего") и британский эсминец (типа"Эйкорн") в меньшей степени готовности. Еще два британских эсминца: "Ларн" (Larne) и "Лизард" (Lizard) были присоединены к корфскому дивизиону патруля эсминцев занраждения. "Шакал" под командованием лейтенанта-коммандера А. М. Робертса (A. M. Roberts) и "Хорнет" были назначены патрулировать западный участок. Примерно в 21.10 командир "Хорнета" заметил несколько судов по правому борту, но из-за условий освещения принял их за два небольших итальянских десантных судна, которые часто встречались между Бриндизи и Валоной. Он также ошибочно принял небольшие суда на расстоянии за дрифтеры. "Хорнет" просигналил "Шакалу" затененной лампой, привлекая внимание к неопознанному кораблю. Тогда командир "Хорнета" заметил, что два ведущих корабля имеют большие носовые буруны, и немедленно позвонил в тревожный колокол, вызывая боевые посты. "Шакал" и "Хорнет" повернули на неопознанные корабли, и "Шакал" запросил опознавательные сигналы. Все еще неразличимый для англичан и находящийся на расстоянии около 3000 ярдов, ведущий австрийский корабль открыл огонь по "Шакалу". Два британских эсминца повернули назад, и действие стало общим. На мостике "Хорнета", казалось, что они имели дело с двумя легкими крейсерами и четырьмя эсминцами, хотя в отчете "Шакала" впоследствии не упоминалось о крейсерах и говорилось только о пяти эсминцах в строю фронта. "Шакал" и "Хорнет" изменили курс на шестнадцать румбов и начали ставить дым с намерением оттянуть противника на юг. Австрийцы, казалось, сосредоточили свой огонь на "Хорнете". Британский эсминец сделал около двадцати выстрелов и думал, что один или два попадания были замечены на первом или втором вражеском корабле. В свою очередь, австрийский залп попал в "Хорнет", причем один снаряд пробил переднее снарядное отделение снаряда и прошел в передний магазин, вызвав пожар в обоих отсеках. Это привело к воспламенению части кордита и взрыву в магазине, в результате которого погибло или было ранено большинство расчётов малых орудий и команды подачи. Второй снаряд попал в носовой мостик, сбросив с платформы офицера и мичмана и убив двух рядовых. Третий снаряд повалил мачту, ранив капитана в обе руки, в результате чего обе сирены непрерывно выли в течение примерно десяти минут, что сделало невозможным получение приказов. Затем штурвал "Хорнета “заклинило ”сильно" на правый борт, в результате чего корабль пошел по кругу со скоростью двадцать узлов, получив при этом дополнительные повреждения в кормовой части румпеля. "Шакал" тоже получил повреждения. Его грот-мачта и антенна упали, не позволив пройти первому из ее тревожных сообщений и аварийного сообщения, хотя последующие сообщения, похоже, были получены. Еще один снаряд пробил борт и взорвался в кают-компании, убив рядового, и еще один разорвался прямо над люком кают-компании, смертельно ранив другого рядового. Раненый командир тщетно пытался выстрелить двумя торпедами в австрийцев с помощью переднего мостика, когда они приблизились примерно на 1800 ярдов, но его раны помешали ему сделать это вовремя. Коммандер Робертс постепенно повернул "Шакал" на восток и наблюдал, как австрийцы меняют курс на север. Его противник, Херкнер, подсчитал, что столкновение длилось примерно четверть часа на дальностях от 1400 до 3000 метров, но он решил прервать бой, учитывая близость вражеских баз и тот факт, что тревога, несомненно, была поднята. Более того, он утверждал, что заметил дым, приближающийся с запада. Робертс следовал за австрийцами на полной скорости, действуя носовой четырехдюймовой пушкой "Шакала" и часто сигнализируя о своей позиции, а также запуская зеленые ракеты, чтобы показать свою позицию британским эсминцам, идущим сзади. Огонь "Шакала", по-видимому, заставил австрийские эсминцы рассыпаться веером от их линейного строя, что сделало невозможным для Робертса следить за их движениями. Поэтому он остановил огонь, но австрийцы неуклонно продвигались вперед, и к 00.20 он потерял их из виду на позиции 41° 20' северной широты и 19° 08' восточной долготы. В 00.43 Робертс замедлил ход, чтобы дать возможность "Торренсу", “Аларму” и "Симетеру" догнать их, а затем продолжил преследование, снова увеличив скорость. Реальных шансов догнать австрийцев не было, и в 01.35 Робертс прекратил преследование и повернул на юг. Эсминцы союзников прошли до 41° 49' северной широты и 19° 03' восточной долготы. Херкнер, со своей стороны, полагал, что его преследовали три корабля, но не был уверен в их размерах или типе. "Шакал" и "Хорнет"первоначально противостояли пяти австрийским эсминцам самостоятельно. Они не остались без помощи. Командир патруля, лейтенант-коммандер Придэм-Уиппелл (Pridham-Wippell) на "Комете" вместе с Торренсами находился на центральном посту и видел вспышки орудийного огня и слышал звук частой стрельбы. Он скомандовал полный ход, позвонил в тревожный колокол, вызывая боевые посты, и направился к месту встречи. Поскольку очевидная борьба на этой стадии, казалось, сдвигалась на юг, Придхэм-Уиппелл предположил, что австрийцы пытались добраться до линии дрифтеров. Он слегка изменил курс, чтобы позволить "Аларму" и "Симетерру" с самого восточного стороны соединиться, что они в конце концов и сделали, образовав линию за кормой "Торренса". Убедившись, что бой, по-видимому, движется на север, Придхэм-Уиппелл соответственно изменил свой собственный курс и работал на полной скорости в попытке отрезать врага. Интенсивность стрельбы сначала заставила Придхэма-Уиппелла поверить в присутствие крейсеров, и его первый сигнал указал на этот факт. Он быстро аннулировал его, когда получил сообщение Шакала о том, что задействованы только эсминцы. Вскоре после 22.00 он заметил дым на северо-западе и снова изменил курс, пытаясь приблизиться к врагу, миновав поврежденный "Хорнет", направлявшийся к Валоне. В 22.10 "Шакал" был в поле зрения, а в 22.54 "Комета" сделала пробный выстрел из своего переднего четырехдюймового орудия, чтобы проверить, находятся ли австрийцы в пределах досягаемости. Их не было, и они, казалось, приближались. В 00.27 выпускной патрубок Кометы к портовому воздушному насосу сломался на входе из-за вибрации. Придхэм-Уиппелл был вынужден снизить скорость, но приказал "Торренсу", "Симетерру" и “Аларму” продолжать преследовать "Шакала". Однако существовал предел тому, как далеко зайдет погоня. Коммодор Келли в Бриндизи приказал эсминцам не подходить ближе чем на десять миль к вражескому побережью из-за опасности мин. Снизив скорость,”Комет” изменил курс на юго-запад. На этом его приключения не закончились, так как в 01.43 на поверхности была замечена подводная лодка. Придэм-Уиппелл быстро атаковал, нанеся удар глубинной бомбой после того, как подводная лодка погрузилась. Затем он применил взрывной маневр эсминца, но с приближением рассвета, с уменьшением скорости и близостью австрийских портов счел разумным отказаться от поисков. В 01.30 он приказал своим эсминцам возобновить регулярное патрулирование. Сообщение сначала не дошло, но к 05: 00 "Комет" вернулся в свой квадрат дозора, и к нему присоединились “Торренс”, “Симетер’ и ‘’Аларм” в 05.50. "Шакал" вернулся в Бриндизи для ремонта в 05.35 и был готов к выходу в море к 16.00 24-го. Возможно, это была австрийская подводная лодка U. 28. Командир подводной лодки доложил, что ему пришлось совершить аварийное погружение и что были сброшены две глубинные бомбы, но он был на пути из Адриатики в начале круиза в центральное Средиземноморье, в то время как Придхэм-Уиппелл сообщил, что подводная лодка, когда ее заметили, очевидно, направлялась на север. Hornet, с пожаром в магазине и снаряженном помещении горит, вода в нефти снижает скорость, а руль постоянно заклинивает, сделал для Валоны ремонт, прибыв в 0400. РЭС были окончательно потушены, полностью затопив оба отсека, но "Хорнет" доложил, что две торпеды были выпущены в него подводной лодкой при входе в Валону. Подводная лодка, возможно, была австрийской U. 27 в начале средиземноморского круиза. Подводная лодка была у Валоны примерно в это время, но не сообщала о нападении вражеских эсминцев до 16.15 во второй половине дня 23-го. Кэптен Джордж Четвод, капитан (D) или командир британских эсминцев в Бриндизи, получив первое ошибочное сообщение о том, что австрийские крейсеры были вовлечены, приказал всем пяти британским эсминцам в Бриндизи поднять пар и в 23.55 вышел в море в Риэмане в компании с Редполом. Он взял курс на Каттаро с целью отрезать любые вражеские суда, которые могли быть повреждены и вынуждены идти на пониженной скорости, но в 01.30 коммодор Келли приказал ему вернуться. Он не встретил ни австрийских, ни немецких войск. Потери британцев в ночных боях составили семь убитых и двадцать пять раненых. Было подсчитано, что ремонт "Хорнета" займет около четырнадцати дней.Итальянский флот также отреагировал на австрийский рейд. Эсминец "Бронцетти" отплыл из Бриндизи, за ним следовал разведчик "Мирабелло" с Контрамиральо Бискаретти (командир IV дивизии) в компании с разведчиком "Поэрио", а вскоре за ним-эсминец "Ла Маса". На другой стороне Адриатики британский легкий крейсер "Глостер" находился в Валоне для учений и также вышел в море.47 Ни один из этих значительных союзных сил не был в состоянии фактически перехватить австрийские эсминцы, но это объясняет, почему австрийцы были мудры, чтобы не задерживаться в южной Адриатике. Хотя артиллеристы "Шакала" и "Шершня" были уверены, что видели по крайней мере несколько попаданий, австрийцы, хотя и оседланные, не были поражены и не понесли никаких потерь. Хейслер недавно сменил адмирала Ганзу на посту командующего австрийскими легкими силами в Каттаро и был убежден, что Херкнер мог потопить поврежденный британский эсминец, если бы энергично продолжил атаку. Тем не менее Хейслер не мог упрекнуть Херкнера, так как это была первая операция его дивизии в том, что Хейслер называл учебной миссией, и он понял, что австрийские эсминцы были в окрестностях Валоны ночью при ярком лунном свете и должны были избежать отрезания превосходящими силами. Австрийские артиллеристы также использовали трассирующие снаряды (Flugbahnanzeiger), которые значительно помогли обнаружить падение снарядов. Британским эсминцам, по-видимому, не хватало этого преимущества в обнаружении.В Адмиралтействе капитан Куд, директор оперативного отдела (иностранный), согласился с Хейслером, что "Шакал" и "Шершень" должны были быть потоплены или полностью искалечены до прибытия британских подкреплений. Он считал, что эта операция продемонстрировала, что силы прикрытия из шести эсминцев, патрулирующих подразделениями, недостаточно и что им нужно как минимум восемь эсминцев, патрулирующих подразделениями. Тем не менее, хотя фактические потери были неравномерными, англичане были вполне удовлетворены результатами сражения. Как выразился коммодор Келли, “Противник был замечен далеко к северу от линии дрифтеров, и после того, как был атакован подразделением патрульных эсминцев, сразу же отошел на север.” Британский главнокомандующий в Средиземном море адмирал Калторп согласился: “Ваш последний/поздний/late эсминец показал, что был сохранен хороший наблюдательный пункт, который, несомненно, спас заграждение/барраж налет”49. Эти предположения не были строго правильными. Австрийской целью был транспорт в проливе Отранто, а не специально дрейфующие корабли на заграждении. Тем не менее, последствия усиленного патруля союзников были такими же. Действие в ночь с 22 на 23 апреля 1918 года в значительной степени забыто историками. Это, вероятно, похоже на ряд рейдов немецких эсминцев в Дуврском проливе во время войны, рейды, которым было трудно противостоять и которые привели к коротким, резким действиям со всеми трудностями борьбы в темноте в эпоху до появления радаров, но рейды, которые в конечном итоге не смогли нарушить британские коммуникации с Континентом. Действие для австрийцев имело аналогичный эффект. Если они собирались сорвать заградительный огонь, им, возможно, придется рискнуть чем-то более мощным, чем легкие силы в Каттаро. С таким агрессивным новым командиром, как Хорти, ответственным за обещание придать новую силу морской войне, и с усиленной обороной союзников в проливе Отранто, действия Хорти, запланированные на июнь 1918 года, не так уж удивительны. Февральский мятеж Каттаро показал, как опасно оставлять большие корабли без работы. Хорти нашел им применение. Хотя мнимая цель рейда состояла в том, чтобы облегчить проход подводных лодок через пролив Отранто, можно подозревать, что вопросы морали и необходимости “что-то делать” играли не менее важную роль. Операция, назначенная на рассвет 11 июня, должна была стать повторением рейда в мае 1917 года. Легкие крейсера "Новара “и”Гельголанд" в сопровождении четырех эсминцев класса "Тата" должны были атаковать вдоль линии Фано–Санта-Мария-ди-Леука. Легкие крейсера "Сайда" и "Адмирал Спаун" в сопровождении четырех 250-тонных торпедных катеров открытого моря должны были одновременно прочесать акваторию Отранто и атаковать станцию гидросамолетов в этом порту. Когда ожидаемый рой союзных крейсеров и эсминцев совершит вылазку, чтобы воспользоваться возможностью, которую, по-видимому, предоставили им неуловимые австрийцы, они встретят австрийские тяжелые корабли. Четыре дредноута класса "Тегеттофф" с острова Пола и три небольших линкора класса "Эржерзог" с Каттаро были разделены на семь отдельных групп, каждая из которых защищалась эсминцами и/или торпедными катерами. Эти семь групп должны были быть развернуты на различных позициях в южной Адриатике. Австрийские и немецкие подводные лодки должны были быть развернуты у Бриндизи и Валоны, а австрийская авиация должна была бомбить Бриндизи и Отранто, а также поддерживать надводные военные корабли. Подводные лодки включали австрийские U. 28, U. 29, U. 31 у итальянского побережья и U. 27 и немецкие UC.52 у албанского побережья. Это был амбициозный план, который мог привести к самым тяжелым боям на Адриатике во время войны. В ту ночь к северу от линии дрифтеров патрулировали десять британских, австралийских и французских эсминцев. Однако рейду не суждено было состояться. Австрийские дредноуты двигались на юг от Пола двумя эшелонами, Хорти в Viribus Unitis вместе с Принцем Евгением в первом. Однако именно второй эшелон встретил катастрофу. Когда второй эшелон (Сент-Иштван и Тегеттофф) прошел точку примерно в девяти морских милях к юго-западу от земля Премуды была атакована около 03.30 двумя итальянскими моторными торпедными катерами Mas.15 и Mas.21, и Капитано ди корветта Луиджи Риццо с Mas.15 удалось пустить две свои торпеды в Сент-Иштван. Корабль не удалось спасти, хотя он не затонул до рассвета, так что инцидент можно было заснять, последовательность часто используется в документальных фильмах, хотя вовлеченный корабль обычно не идентифицируется. Это был, вероятно, кульминационный момент войны для итальянского флота, и это означало конец запланированного рейда. Хорти отменил операцию, опасаясь, что с потерей существенного элемента внезапности и знанием союзниками того, что австрийские тяжелые корабли находятся в море, он может столкнуться с превосходящим числом итальянских и французских дредноутов, расположенных у входа в Адриатику, а также с роем подводных лодок и Мас.50 Австрийцы, возможно, не смогли бы поколебать хватку союзников на входе в Адриатику, но сама Адриатика и австрийское побережье остались невредимыми. Успех Луиджи Риццо еще раз продемонстрировал, что относительно спокойные воды Адриатики были нездоровы для больших военных кораблей, и союзники, конечно, не хотели рисковать своими большими кораблями далеко в Адриатике. Однако самая серьезная потенциальная угроза австрийскому побережью в 1918 году, вероятно, исходила от Соединенных Штатов. Американцы стремились использовать морскую мощь, чтобы отказать немецким и австрийским подводным лодкам в использовании баз в Адриатике. Плановый отдел штаба вице - адмирала Уильяма С. Симса, командующего американскими войсками. военно-морские силы в европейских водах даже взвесили возможности налета на залив Каттаро с использованием более старых и, как следствие, расходных дредноутов ВМС США. Более осуществимый и серьезный план предусматривал высадку десанта на полуострове Саббиончелло, который был бы обеспечен и с которого можно было бы начать рейды вглубь страны, чтобы разорвать коммуникации с Каттаро. В то же время между островом Курцола и полуостровом Саббиончелло должна была быть создана база, ведущую роль в которой сыграли бы морские пехотинцы США. Американцы также были соблазнены заградительным огнем Отранто и, как только обширное заграждение, запланированное для Северного моря, было закончено, предложили Среднеадриатический заградительный огонь от Гаргано-Хед на материке, идущий через Адриатику к Курцоле. У американцев были и другие обширные проекты по добыче полезных ископаемых в Средиземном море, но война закончилась прежде, чем они были реализованы. Что касается высадки на полуострове Саббиончелло, то наступление Людендорфа на западном фронте во Франции, начавшееся 21 марта 1918 года, означало, что все имеющиеся войска должны были быть переброшены во Францию, чтобы помочь остановить немцев, и американские адриатические проекты стали еще одним “чем-то, что могло бы быть” в военной истории. Он принял форму тридцати шести 110-футовых “охотников за подводными лодками " с деревянным корпусом.” Обычно они были вооружены трехдюймовой пушкой и несли глубинные бомбы. Важнее всего в планах американцев было оснащение их гидрофонными подслушивающими устройствами, на которых американцы размещали великая вера. Охотники за подводными лодками работали группами по три человека и пытались обнаружить подводную лодку с помощью подслушивающих устройств, а затем определить ее местоположение с помощью триангуляции. Несмотря на большие надежды, возлагавшиеся на эти корабли, война закончилась, не имея на их счету ни одной подводной лодки, и большая часть обширных программ минирования и заграждения, запланированных американцами для Средиземноморья, осталась нереализованной. Сам заградительный огонь унес одну из немногих своих жертв 3 августа, когда UB.53, находясь в середине пролива примерно в двадцати пяти милях от Отранто на параллели острова Фано, задел минную сеть и взорвал две мины.Командир субмарины, по-видимому, не понимал, что постоянный заградительный огонь был распространен на восток. Однако это был мгновенный триумф. Австрийцы и немцы, узнав о потере через итальянское коммюнике, быстро изменили свои маршруты и методы прохождения через пролив. Подводная кампания была сорвана, но не из-за заграждений, сетей или подслушивающих устройств.
В последние недели войны, когда австрийские сухопутные войска начали отступление из Албании, а Двойная монархия шла к краху, были предприняты значительные военно-морские усилия союзников, направленные против албанского порта Дураццо. Операция была защищена от возможного вмешательства крупных австрийских военных кораблей итальянским дредноутом Данте Алигьери вместе с большим количеством британских, австралийских и итальянских военных кораблей, а также американских подводных охотников. Британские, французские и итальянские подводные лодки также были развернуты у австрийских баз. Фактическая бомбардировка была осуществлена тремя итальянскими броненосными крейсерами и тремя британскими легкими крейсерами 2 октября. Британская и итальянская авиация также бомбила Дураццо на протяжении всей операции. В порту стояли только два старых австрийских миноносца, торпедный катер и несколько пароходов, один из которых был потоплен. Австрийские военные корабли уцелели в основном невредимыми. Чего нельзя было сказать о союзниках. Поблизости находились две австрийские подводные лодки, а одна, U. 31, торпедировала британский крейсер "Веймут". Корму крейсера оторвало, четверо матросов погибли, но корабль уцелел.53 Адриатика до самого конца войны оставалась опасной для больших военных кораблей. Это был третий британский крейсер, торпедированный в Адриатике во время войны. Это было, однако, последнее действие Кригсмарине. Война на Адриатике закончилась в начале ноября после распада австро-венгерской армии после битвы, начавшейся 24 октября и широко известной как Витторио Венето. Это привело бы к подписанию перемирия на вилле Джусти 4 ноября, положив конец военным действиям на итальянском фронте. Вся монархия к тому времени находилась в состоянии распада, и днем 31 октября Хорти получил приказ от кайзера Карла передать флот и все военно-морское имущество Южнославянскому национальному совету, который недавно был создан в Аграме. Красно-бело-красный военно-морской флаг Кригсмарине был спущен в последний раз на корабле Viribus Unitis около 1645 года, чтобы быть замененным красно-бело-синими славянскими цветами. Хорваты сумед командовать ИЭТОМ на временной основе, но в ту ночь, с предосторожностями в Поле, ослабленными или несуществующими, пара смелых итальянских офицеров в резиновых костюмах и с помощью самоходной минно-торпеды, получившей название “миньятта” или “пиявка”, сумела прикрепить заряды взрывчатки к корпусу "Вирибуса Унитиса". Вторая группа взрывчатых веществ, оставленная на борту “миньятты” после того, как она была оставлена, также взорвалась и, вероятно, стала причиной потопления австрийского парохода "Ллойд Вайн". До войны "Вайн" поддерживал связь Триест-Александрия, а в 1918 году использовался в качестве жилого судна для немецких экипажей подводных лодок. Немцев, однако, больше не было поблизости, так как, когда они почувствовали, что их австрийские союзники ищут перемирия, германское военно-морское командование приказало всем подводным лодкам, готовым к выходу в море, покинуть австрийские базы, а тем, кто был в море, было приказано по радио вернуться домой. Соответственно, дюжина подводных лодок отплыла из Пола или Бочче, а десять не готовых к плаванию подводных лодок были взорваны или затоплены в австрийских портах. Ни одна из подводных лодок, пытавшихся бежать обратно в Германию, не была перехвачена заградительным огнем Отранто и, если уж на то пошло, не была поймана проходящей через Гибралтарский пролив, несмотря на повышенную бдительность. В очередной раз было продемонстрировано, что заградительные снаряды не являются эффективным способом поимки подводных лодок.
С окончанием войны и распадом Габсбургской монархии морские военные корабли Кригсмарине были разделены между победившими союзниками, и многие из старых были быстро списаны. За исключением "Новары" Хорти, все крейсера и эсминцы, которые так трудно было поймать во время битвы в проливе Отранто, закончили свою жизнь в итальянском флоте. Неудивительно, что все получили новые имена. Старая команда Хейслера, "Гельголанд", стала "Бриндизи", а "Сайда" Пуршки - "Венеция". Эсминцы "Чепель" и "Балатон" стали "Магией" и "Зенсоном" соответственно. "Зенсон", считавшийся в плохом состоянии, не видел никакой службы в итальянском флоте, кроме как в качестве источника запасных частей, и был вычеркнут из списка флота в 1923 году. "Маггия" закончила свои дни вдали от Адриатики, потерпев крушение у берегов Китая в 1929 году. Бриндизи и Венеция просуществовали до 1937 года, но, считаясь изношенными и слишком легко вооруженными для работы на море и плохо приспособленными для работы за пределами Адриатики, они в основном использовались в специальных миссиях в итальянские колонии или Левант и в качестве кораблей для дивизий торпедных катеров. "Новара" перешла во французский флот, где стала "Тионвилем" и формально была самым долгоживущим из австрийских кораблей в сражении. Несмотря на неудачное начало, затонувшее около Бриндизи во время буксировки в Бизерту в 1920 году, "Тионвиль" нашел полезное применение в качестве учебного артиллерийского и торпедного корабля в Средиземноморском учебном корабельном дивизионе. Хотя в 1932 году он был разоружен и низведен до статуса «корпус на хранении» с последующей разделкой на металл, «Тионвиль» остался использовался как стационарный жилой корабль в Тулоне и окончательно не был продан на слом до 1941 года. Два противоборствующих командира в проливе Отранто 15 мая 1917 года имели долгую, хотя и различную карьеру. Актон пошел по традиционному пути и в конце концов достиг ранга Аммиральо д'Арматы. Он служил капо ди стато маджоре с декабря 1919 по февраль 1921 года и снова с мая 1925 по декабрь 1927 года. Эктон был относительно хорошо известен в международных военно-морских кругах, поскольку он был итальянским делегатом как на Вашингтонской военно-морской конференции 1921-22 годов, так и на Лондонской военно-морской конференции 1930 года. Он умер в 1934 году и таким образом был избавлен от бедствий, постигших его страну и службу во время Второй мировой войны. У Хорти была гораздо более долгая и нетрадиционная, хотя и противоречивая карьера. В 1919 году он возглавит контрреволюцию против коммунистического режима в Венгрии и станет регентом, хотя давление наследных государств предотвратит фактическую реставрацию Габсбургов. В 1941 году он ввел Венгрию в войну на стороне Германии во время нападения на Россию. Его попытка избежать катастрофической войны в 1944 году привела к его свержению бешеной фашистской партией "Стрелка креста" и тюремному заключению сначала немцами, а затем союзниками. Однако он избежал обвинения как “военный преступник”, главным образом потому, что он, наконец, попытался вывести Венгрию из войны. Хорти закончил свои мемуары (1956) до своей смерти в изгнании в Португалии в 1957 году. Мемуары были не очень информативны, возможно, потому, что в его распоряжении не было обширных записей. Хорти на протяжении всей его политической карьеры обычно называли “адмиралом” и часто видели в морской форме. Нацисты, ухаживая за Венгрией, привезли его в Германию в 1938 году для спуска на воду тяжелого крейсера "Принц Ойген" из-за австрийских и габсбургских воспоминаний, вызванных названием корабля. Нелепое зрелище не имеющей выхода к морю Венгрии под командованием адмирала вылилось в общую межвоенную шутку о том, что “Венгрия была королевством без короля, управляемым адмиралом без короля.” Шутки были несправедливы. Хорти, каким бы противоречивым он ни был и каковы бы ни были его недостатки как политика и государственного деятеля, был настоящим моряком, причем смелым и лихим. Своей первоначальной славой он был обязан своему лидерству в битве при Отранто, хотя это было мало известно за пределами Венгрии. Хорти тоже отличался. Его товарищи капитаны в Отранто, как и Хейслер, видели, что их морская карьера закончилась с исчезновением Габсбургской монархии и ее эета, и они удалились в частную жизнь. С британской стороны, капитан Аддисон из Дартмута, который принял на себя так много сражений, в конечном итоге командовал австралийским флотом с 1922 по 1924 год и в качестве контр-адмирала командовал флотилией эсминцев "отиллас" в Средиземноморском флоте с 1924 по 1926 год. Он закончил свою карьеру в качестве директора верфей в Адмиралтействе с 1928 по 1937 год. Эддисон умер в 1952 году. Капитан Вивиан, разочарованный Британский старший морской офицер в Бриндизи недолго пережил войну и умер в 1921 году. Адмирал Керр, командующий британскими военно-воздушными силами в Адриатике, последовал своей любви к Ину и стал генерал-майором Королевских ВВС и заместителем начальника штаба ВВС в 1918 году. В 1918 году он вышел в отставку, а в 1919 году предпринял попытку трансатлантического перелета. Если бы не неисправный радиатор в двигателях его "Хэндли Пейджа", он и его команда вполне могли бы опередить "Виккерс-Вими" Алкока и Брауна в первом беспосадочном перелете через Атлантику, который сделал бы Керра одним из самых известных имен в истории авиации. Перед смертью в 1944 году он также написал два тома интересных мемуаров, в частности "Земля, море и воздух" (1927) и "Флот в мое время" (1933). Ни одна из этих карьер на британской и итальянской стороне, сколь бы достойной она ни была, не могла сравниться с карьерой Хорти, который остается самым известным из лидеров в битве при проливе Отранто. Отранто был крупнейшим сражением на море между конкурирующими военными кораблями в районе Средиземного моря во время Первой мировой войны. Правда, в вылазке австрийского флота против итальянского побережья при вступлении Италии в войну могло быть задействовано больше кораблей, как это сделали британские и французские операции в Дарданеллах в 1915 году. Однако это были по большей части морские операции против целей на суше, а не столкновения между эскадрами. Поэтому возникает соблазн считать Отранто “Средиземноморской Ютландией” в том смысле, что это было самое крупное морское сражение в этом районе во время войны. На первый взгляд может показаться грубым преувеличением сравнивать Отранто, сражение с участием относительной горстки кораблей, не больше легкого крейсера, с Ютландией, сражение с участием сотен кораблей, включая некоторые из самых больших и мощных кораблей. Также не может быть никакого сравнения между горсткой погибших в одном сражении и тысячами жертв в другом. И все же, как это ни странно, есть в очень широком смысле определенные сходства. Оба сражения включали в себя более слабую вылазку против более сильной. В Ютландии ни британское, ни немецкое командование сначала не поняли, что другой находится в море в полном составе. В Отранто у англичан и итальянцев поначалу возникло некоторое замешательство по поводу того, имеют ли они дело с эсминцами или крейсерами, и Хорти вполне мог недооценить тип британского крейсера, противостоящего ему, рассматривая его как более слабый класс "Бланш", а не более мощный "Дартмут". Это, в свою очередь, могло заставить его принять встречу, которой он, возможно, избежал. Другое общее сходство между Ютландией и Отранто состоит в том, что более слабый флот смог спастись после того, как получил больше повреждений, чем сам по себе. Это, безусловно, было верно в отношении австрийцев в Отранто, которым удалось вместе со своим немецким союзником потопить два эсминца, транспорт и четырнадцать дрифтеров без каких-либо потерь. Хотя это верно, это также подчеркивает еще одно большое сходство между этими двумя встречами. Ни одна из этих встреч не привела к изменению стратегической ситуации. В случае Ютландии общее высказывание=тон сообщений якобы из американской газеты пришло сообщение о том, что немецкая армия напала на своего тюремщика и вернулась в тюрьму. Австрийцы сделали то же самое, но выход из Адриатики оставался закрытым для них и их армии. За исключением горстки современных подводных лодок, они не могли всерьез думать об операциях за пределами Адриатики. Более того, большая разница в силе между ресурсами, доступными союзникам и австрийцам, делала любое успешное повторение событий 15 мая 1917 года все более трудным. Отранто превосходил Ютландию по сложности, по крайней мере, в одном смысле. Это была гораздо большая битва в трех измерениях, чем Ютландия, в которой и самолеты, и подводные лодки с обеих сторон играли реальную, хотя и не решающую роль. Отранто также был гораздо более многонациональным сражением, с участием сил Австрии и Германии с одной стороны и британских, итальянских и французских-с другой. Об этом свидетельствовал и необычный вид итальянского адмирала, руководившего операциями с мостика британского военного корабля. Тот факт, что союзные силы были многонациональными, по-видимому, также был ответственен за возникшие трудности в передаче сигналов и отчетности, демонстрируя, что для эффективной совместной работы кораблей разных национальностей требуется большая практика. Встреча с австрийской стороной также показала, что авиаторам нужна практика общения с кораблями и, если уж на то пошло, правильного их опознавания. Отранто также был битвой, которая велась в определенной степени под влиянием заблуждений. Австрийцы считали, что они должны действовать против заградительного огня Отранто, который в их глазах угрожал отрезать подводным лодкам выход и вход в Адриатику. Это было связано с потребностью в действии, с тем самым человеческим фактором, что корабли и люди не могли бесконечно пребывать в праздности как сущее. Австрийцы были неправы, не понимая, насколько неэффективным в остановке подводных лодок был на самом деле заградительный огонь Отранто. Заградительный огонь, возможно, доставлял неудобства командирам подводных лодок и даже вызывал у них нервное напряжение и неприятные моменты во время его прохождения, но это было скорее неудобство, чем абсолютное препятствие. Однако австрийский рейд усилил заблуждения и на стороне союзников, заставив их поверить, что заградительный огонь должен был быть эффективным, если бы австрийцы предприняли усилия и риск, чтобы совершить налет. Следовательно, заградительный огонь Отранто на протяжении всей войны сохранял свою сильную привлекательность для англичан, французов, итальянцев и, в конечном счете, американцев. Они испытывали искушение вложить в него ресурсы, которые вполне могли бы быть использованы для достижения лучших результатов в других местах. Наиболее опасной стадии это достигло в конце 1917-начале 1918 года, когда британский главнокомандующий, несмотря на опыт предыдущих шести-восьми месяцев, фактически испытывал искушение вывести эскорт из конвоев для усиления заградительного огня. Ни одна из сторон не понимала, что решение о противолодочной войне решается далеко от пролива Отранто в десятках небольших действий с участием конвоев и их сопровождения, и что эти действия уменьшают количество тоннажа, потопленного подводными лодками, и предотвращают их от выполнения обещания германского адмиралштаба о том, что неограниченная подводная война поставит союзников на колени. Есть смысл взглянуть на сражение 15 мая 1917 года в проливе Отранто. Не все морские действия будут крупными столкновениями между крупными флотилиями. В Адриатике происходили внезапные столкновения между быстрыми, легкими силами, скорее скользящими ударами, чем развернутыми боями, с авиацией и подводными лодками, усложнявшими дело. В морской войне в Адриатике можно также увидеть, как более сильная сторона не может использовать всю свою мощь из-за ограничений географии и новых видов оружия, таких как подводные лодки. Это, однако, не означает, что более слабая сторона могла бы получить свободу открытого моря или использовать свою морскую мощь за пределами определенных хорошо определенных пределов. Отранто также имел большое символическое значение для австрийцев и венгров, а также хорватов и других этнических групп, составлявших военно-морской флот. Габсбургская монархия была относительным новичком в навализме конца девятнадцатого века, и были некоторые споры о том, был ли флот искусственным и неестественным созданием. Австрийский флот также не был без успеха, как показала победа адмирала Тегеттоффа при Лиссе в 1866 году. Однако во время Первой мировой войны ей противостояла не только одна держава—Италия, но и крупнейшие морские державы Великобритании и Франции и, наконец, Соединенные Штаты. 15 мая 1917 г. Кригсмарине хорошо зарекомендовал себя перед лицом трех из этих держав, и Отранто представляет собой высшую точку Австро-Венгрии на море в войне 1914-1918 годов. К сожалению, австро-венгерскому флоту оставалось существовать менее полутора лет, прежде чем стать историческим фактом.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 12
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
